В. В. Розанов
править«Где бы помолиться?»
правитьЭтот вопрос неотступно стоял у меня в голове за обедней в день Благовещения, в церкви Александра Свирского, что на Николаевской улице. Церковь невысокая, без купола: и наступила, уже с середины службы, — очень хорошей, очень уставной, несколько монастырского типа, — такая духота, жара, вспомоществуемая еще давлением на грудь, спину и бока возле стоящих богомольцев, что поистине «обедня» превращалась в «страстное стояние», т. е. трудное, страдальческое. Конечно, «за веру потерпеть хорошо», и, когда нет других подвигов, хорошо потерпеть спиной и ногами. Но решительно, — еще год, два, три, пять пройдет, — и петербуржцам будет некуда вообще протесниться к обедне в большие, любимые, народные праздники. Некуда по геометрической величине площади церковного пола, на который не может встать тот приблизительно миллион богомольцев, который в этот день непременно пойдет к обедне. Ведь у нас, в противоположность Западу, ходят «непременно» и дети в церковь. Т. е. детей «носят» в церковь. Вчера было умилительно смотреть: отец впереди «продирается» с ребенком на руках, за ним «супруга» с другим, совсем грудным еще. Что делать, привычка. Кто-то толкнул меня в живот: посмотрел вниз: в таком пару и положительно начинавшей становиться опасною давке девочка, лет девяти, не старше, несет, как мешок на плече, брата лет четырех. Муравей тащит муравья. Никак нельзя сказать таким: «Незачем». — «Как незачем? — воззрится девчонка. — Благовещение — хотим Бога видеть, божественное слушать». Учеба. Цивилизация. Тут — не рассуждай, а строй. Т. е. строй, и как можно скорее, новые церкви. В пять лет население Петербурга возрастает приблизительно на тридцать тысяч жителей, и для удовлетворения потребности только прироста населения надлежало бы строить каждые два года одну новую огромную церковь, или, правильнее, ежегодно надо воздвигать по одной новой небольшой церкви. Господа, для «скорее» и для «обильнее» надо воздвигать деревянные церкви, маленькие и самого простого стиля. Таких в виде «мотивов народного храма» множество нарисовал, накидал карандашом и пером наш народник-архитектор Вл. В. Суслов («Русское зодчество по преданиям народной старины», СПб., 1911 г.). Надо строить самое простое, самое дешевое, не пугаясь, что «испортим деревом столицу». Самая эта мысль «испортить церковью столицу» кощунственна, безбожна и невыносима. Да на Выборгской стороне, в фабричных районах, я помню, и есть одна бревенчатая и досчатая церковь, которую кто-то «начал и недостроил», или «каменная сгорела — и пока на месте ее поставили деревянную». Я сам как-то был в ней, лет десять назад, — и было очень умилительно. Кстати, хоть наскоро: один рабочий, и «сознательный рабочий», обратился ко мне месяца три назад с устной просьбой обратить внимание в печати на следующее: он был у меня, «и с женой», только без детей, — заявил себя чрезвычайно резко «социал-революционером», почему-то сказав, что с социал-демократией это не имеет ничего общего; а просьба его была следующая: «Что же они, господа архиереи, служат все только в одном Казанском соборе?
Ведь сколько их, архиереев, в Петербурге: и викарные, приезжие. И никогда, никогда не служат в приходских церквах. Что же, прошу я вас объяснить, может быть трогательнее архиерейской службы, — когда он выходит с три-свечниками и всех благословляет светом, а народ падает ниц. Что же может сравниться с этим величием (он сказал это слово) и с этою красотою нашего богослужения. И вот мы, на Выборгской стороне, навсегда, навсегда лишены этого видеть… У нас весь народ социал-революционный, мы социал-демократов (что-то вроде „перервем“, сказал он)… но, может, мы и не были бы таковы, сердца многих умягчились бы, если бы мы и тут, даже в богослужении, не видели, что как-то забыты и обойдены по глухим и далеким районам Петербурга господами: духовенством. Пусть служат хоть по разу в год, по два раза, — архиереи, но непременно в каждой приходской церкви. Мы хоть и революционеры, но к архиерейской службе пошла бы вся Выборгская сторона»… Передаю слова «как есть», — довольно удивительные. В них много разумного и основательного. Народ, лучший молельщик, — явно оскорблен, что и в земном «царстве небесном», каковым ему не может не казаться церковное богослужение, есть «знатные» и «незнатные», «избранные и выделенные», а мы — «напоследях». Это — нехорошо, религиозно не хорошо.
Уверен, что это «так только», — «забыли». Что это — случайность, а не принцип. Бог даст, наши добрые архиереи пройдут и на Выборгскую сторону, пойдут по приходам. Чуть ли рабочий этот не сказал мне определеннее: «Что они борются с пропагандой (революционной) не тем, чем надо, пусть будут архиереи с нами, служат для рабочих, не забывают народ, — и никакой пропаганды не будет, т. е. ее не будут слушать». Но я не помню, были ли сказаны эти точные слова: а только уклон речи и тон рабочего клонился сюда.
Он был дюжий, слоновый, молодой. И жена — молчаливая, молоденькая, худенькая, маленькая. Это, должно быть, она тащила революционера за рукав к службе. Но, явно: в нем, как и у многих в русском простонародье, билась художественная жилка, и вот ею-то он был прикован и зачарован, действительно, великолепною архиерейскою службою. Он так отмечал «величие» и «торжественность»… Ну, господа: а ведь полюбишь в богослужении «торжественность» и «величие», — потянешься к торжественному и великому и в истории… Эх, не «с того конца» наша политика начата…
Начали с адвоката, подбавили жидка, едем на земском враче… А надо было с «миром Господу помолимся». В самоуправление и «законодательство» наше не вошел собственно весь «столбовой русский народ», народ в его аристократических выражениях… Красоту забыли; немногое — Бога и красоту забыли. От того и «Дума», и «партии», и «наши», и «не наши», и собачья свара о всякой выброшенной кости. Все молодые дисканты; а умиротворяющей и объединяющей «социальной» октавы нет. Нет архиерея, нет протодиакона. Нет «орлецов» под ноги. И «свет Христов — просвещает всех». Разве можно на шаромыжничестве да на «изловчился» цивилизацию строить. А мы строим ее на «кто ловчее». Пустяки. Дым.
За грехами и изморившись вышел на улицу покурить и вместе с портсигаром вытащил письмо, в свое время (от усталости) даже не прочитанное: прочел теперь на отдыхе, и посудите сами, как оно нужно и к делу:
Милостивый государь, Василий Васильевич! Будьте добры, обратите внимание на бесправное положение прихожан спб. Казанского собора. Начальство собора не хочет понять, что люди, посещающие сей храм, жаждут видеть совершаемое богослужение, а это-то последнее и достигается с большим трудом. Вы лично, войдя в собор, убедитесь в этом, если вы пойдете к решетке главного придела: во время праздничной литургии в лучшей части и самой близкой к клиросу ничего не видать, ибо позаботились ревниво все закрыть от взора любопытных богомольцев с одной стороны великовозрастными певчими в числе восьми человек, плотно стоящими, точно для смотра, а с другой стороны разного рода публикой, попадающей на клирос за мзду сторожам. Середина же, лучшая часть храма, с которой бы был единственный открытый вид в алтарь, отгорожена опять-таки здоровой решеткой, ограждающей ценный ковер. Спрашивается, что же отцы священники никогда не задавали себе мысли и вопроса в логичности сих порядков; обидно за них, учителей народа, которым Христос вверил паству Свою, а Царь с высоты престола призывает пещись о благе Своего народа, награждая Монаршей милостью его за заслуги. Миссионеры на собраниях толкуют об мечетях, кумирнях и разных сектах, а на непорядки своей родной церкви не обращают никакого внимания; люди идут в храм, и для того чтобы видеть алтарь и престол, должны стать почти у западных дверей, чтобы узреть дивные обряды православной церкви. Митроносный настоятель новый человек, и от него надо было бы ждать устройства, порядка, но все осталось по-старому. Воздействуйте ради Бога словом печатным, других средств нет на сих людей, и откройте нам, грешным, взор на алтарь, а не на спины людей, стоящих высоко на клиросе. Ведь св. отцы, учреждая церковь, не для этого подняли выше против общего уровня церкви клирос, а ковер просто скатать и убрать его в кладовку: не такой же он священный, и надо открыть решетку. Искренно уважающий вас православный, но неграмотный.
Письмо не очень безграмотно, хотя я и поправил «печать» и «воздействуйте». Не будем иметь хулу в уме и подумаем, что и здесь только «недоделано» и «недостроено», и Бог даст доделается и достроится. Вся жизнь «не кончена», — и увы: будь-ка она «кончена», пришлось бы только умереть. Будем радоваться самим «недоделкам», как энергичный рабочий радуется, когда приплывает много работы.
От. Л. Ф. Орнатский, новый настоятель Казанского собора, не такой человек, чтобы «недоделать» и «забыть». Очевидно, это минутное и временное.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1914. 27 марта. № 13664.