В 1859 году выходит в свет вторым изданием книга, в которой учат девицу приседать, одеваться, танцевать и держать с кавалерами обыкновенный натуральный вид и тон. Книга эта переведена с немецкого и, по мнению г-жи переводчицы, может заменить и опытную руководительницу, и знание светских приличий, которое обыкновенно приобретается навыком. В ней самым серьезным образом развивается теория салонных разговоров, в ней даются важные и дельные советы насчет туалета, прически, помады, насчет того, как держать веер, как подавать руку кавалеру. Это явление в своем роде замечательное. В наше время говорят и пишут о женском образовании, нападают на его поверхностность, осуждают слепую рутину, исключительную заботу о внешности, подчинение законам этикета, не основанным на здравом смысле и нравственном чувстве; говорят, что эти мелкие, бездушные заботы мертвят живую мысль и уничтожают самостоятельность женщины, не позволяя развиваться лучшим силам ее души. Говорят это не одни передовые люди, и масса общества следует их примеру и требует от воспитания живых идей и серьезных сведений, требует, чтобы оно учило жить и давало светлый взгляд на вещи; хотят, чтобы женщина молодого поколения поняла свое назначение, взялась за разумную деятельность и серьезно смотрела на свои обязанности. И между тем рядом с этими идеями, несмотря на современное понятие о воспитании, существует целая наука об изящных манерах и умении держать себя в обществе; и между тем выходят в свет и читаются книги, подобные переводу баронессы фон-Икскуль! Что узнает из подобной книги девушка, какую пищу для ума даст ей такое назидательное чтение? Ей твердят на каждой странице, что следует серьезно заняться туалетом, что к блондинке больше идут локоны, а к брюнетке гладко причесанные волосы, рассуждают о бантиках, веерах, помадах и за исполнение всех указаний и наставлений обещают блестящие успехи в обществе. Что же это за указания и наставления? Одни до невероятности наивны, другие совершенно нелепы. Кроме длинных рассуждений о туалетных и косметических вещах, говорится, например, что, войдя в ложу, следует снимать салоп и шляпку, что в концерте не надобно говорить и кашлять, что в танцах стоит только «наблюдать такт и ловко повертываться на пальцах», что с кавалерами должно держать обыкновенный натуральный вид и тон. Наставления эти пишутся для «сельских девушек». Но, Боже мой, какая же сельская девушка, или, вернее, провинциальная барышня, не знает этих обыкновенных правил общежития? Для кого же советы эти будут новы и полезны? Да и какая мыслящая девушка будет иметь терпение прочесть этот кодекс нравственного образования, переведенный с немецкого плохим, неправильным и цветистым языком. Мы ничего не говорим против светских удовольствий; девушка должна выезжать, танцевать, веселиться; это свойственно ее возрасту и не может быть для нее вредно, но занимать свои свободные минуты чтением подобных наставлений, делать из своего туалета предмет теоретического изучения, обдумывать свои мины и жесты, заранее рассчитывать свои слова и улыбки — это уж совсем другое дело: на это нужно много душевной пустоты, на это нужен мелкий ум, неразвитый и неспособный заняться серьезным делом. Но допустим все это. Положим, найдется «сельская девушка», которая, не зная света и увлекшись ободрительными обещаниями г-жи Икскуль, изучит ее книжку, поверит ей на слово и, буквально исполняя ее наставления, обратит должное внимание на свою внешность, на туалет и на манеры. Молодости свойственно увлечение, и «сельская девушка» не остановится на половине дороги. Туалет, мелкие вседневные дрязги и заботы, приготовления к балу, изучение мимики и физиогномии мало-помалу сосредоточат на себе все ее познание, круг ее понятий сделается теснее и мельче, внутренняя жизнь заглохнет, умственное развитие остановится; зато, положим, сбудутся обещания баронессы фон-Икскуль: блестящие успехи в обществе и выгодная партия будут наградою послушной ученице. Этим дело не кончится. Между супругами может произойти размолвка, и молодая жена, желая узнать свои обязанности, обратится к испытанному другу и прочтет «Совет для жен» той же баронессы фон-Икскуль, надеясь в нем найти себе оправдание и защиту против несправедливых нападений мужа. И вдруг она прочтет следующее:
«Во-первых, молодая жена, оставляя дом родительский, чувствует свое одиночество, потому что не привыкла ни к какой самостоятельной деятельности и не знает определенных часов для тихих уединенных занятий. Чтобы полюбить уединение, нужно иметь навык размышлять; а она к этому не приучена; нужно тщательно заняться образованием себя, которое достигается и усовершается только размышлением, правильным распределением дневных занятий, изучением своих обязанностей, серьезным чтением. Таланты даются не для одних только таких занятий уединения, они хотят быть видимы другими, и муж мало-помалу скоро делается равнодушен к таким пустым игрушечным занятиям, которые не возвышают более жену его в его мнении. Итак, вот первый, главнейший недостаток в нынешнем нашем воспитании, недостаток, делающий первые годы супружества молодой жены столь тяжелыми, что она восполняет это пустою болтовнёю чайных собеседниц и сплетнями кофейных компаньонок» (Стр. 84 и 85).
Как объяснит она себе это место? Ее насильно сделали машиною, заставили по известным законам говорить, улыбаться, приседать, стеснили свободное движение ее мысли, ее заставили думать исключительно о платьях, шляпках, духах и помадах — она исполнила свое дело как послушная ученица, и вдруг ей объявляют, что все это вздор, пустяки, игрушечные занятия, что за это никто ей не будет благодарен, что результатом всех ее трудов будет внутренняя пустота, разлад в семействе, скука, несчастие и страшная ответственность за детей, которых она не сумеет воспитать. И кто же ее обвиняет? Сама баронесса фон-Икскуль, которая по какому-то странному случаю высказывает мнения и мысли, диаметрально противоположные тому, что говорила она прежде, мысли, совершенно уничтожающие возможность ее наставлений. Впрочем, сомнительно, мысли ли высказывает г-жа Икскуль? Не фразы ли повторяет она с чужого голоса. Последнее, кажется, будет вернее, иначе как объяснить такой разлад слова с делом.