«Только для взрослыхъ!»
правитьЖалуются на развращающее вліяніе кинематографа.
Но кинематографъ — институтъ благородныхъ дѣвицъ по сравненію съ саратовскимъ театромъ «Миніатюръ».
Говорятъ, въ театрѣ ставятъ «приличныя» пьесы. Весьма возможно.
Но, очевидно, мое ужъ такое счастье: два раза, съ большими промежутками. я былъ въ «миніатюрахъ», и всякій разъ попадалъ на такой «репертуарчикъ», который, кажется, способенъ вызвать краску стыда даже у арцыбашевскихъ лжесвидѣтелей!
Это не фарсъ, это не «легкій французскій жанръ».
Это сплошная половая физіологія, культивированіе животныхъ инстинктовъ, откровенная похоть, неприкрытая даже «фиговымъ листкомъ».
Сцену превратили въ какой-то предбанникъ, театральный помостъ — въ двуспальную кровать.
Ко всему этому ведутъ широкія двери съ ярко-освѣщеннымъ подъѣздомъ.
Меня не удивляетъ, что публика посѣщаетъ сарматовскую «раздѣвальню».
У каждаго театра своя публика, имѣетъ свой кадръ «смакователей» и сарматовскій театра. «миніатюра».
Гораздо въ большей степени меня удивляло то, какъ артисты, — а среди нихъ есть и даровитые, — какъ они могутъ растоплять свое дарованіе въ салѣ сарматовскаго репертуара?
Каюсь, я готовъ былъ обвинить ихъ, вмѣстѣ съ антрепризой. И только, когда въ мои руки попался контрактъ, которымъ антреприза связываетъ по рукамъ и ногамъ артистовъ и артистокъ, мнѣ стало понятнымъ что если они и соучастники, то совершенно подневольные.
Контрактъ заслуживаетъ вниманія. Весь въ цѣломъ онъ напоминаетъ сказочный дѣлежъ между медвѣдемъ и мужикомъ «вершковъ и корешковъ». Всѣ кореши правъ — остались за Сарматовымъ, вершки обязатильствъ — за актерами.
Вотъ нѣсколько выдержекъ изъ договора:
«Жанръ театра: оперетта, миніатюры, фарсъ, кабарэ и т. д.».
Всѣ сальности, очевидно, подходятъ подъ договорное «и т. д.».
Какъ говорится: «Амалія… и тикъ даіѣс».
«§ 8. Въ случаѣ закрытія театра по распоряженію администраціи или прекращенія спектаклей по инымъ причинамъ (?), договоръ сей уничтожается безъ всякой неустойки».
Иначе говоря, дирекція театра, во всякое время можетъ «закрыть лавочку», а актеры среди сезона могутъ оказаться на улицѣ.
Еще любопытнѣе «правила» для служащихъ въ предпріятіяхъ Capматова.
Въ § 1 сказано: всякія замѣчанія и требованія (курсивъ мой), дирекціи или режиссера должны быть исполняемы безотговорочно (курсивъ подлинника). — въ особенности, что касается постановки пьесъ".
— Прикажутъ раздѣваться, — и раздѣвайся «безотговорочно».
За всякую «отроговорочность» штрафы, неустойки и проч.
При чемъ, «всѣ штрафы (§ 31), вычитаются дирекціей въ свою пользу безъ всякаго судопроизводства, при выдачѣ жалованья артистамъ и служащимъ».
Сама «дирекція» судъ правитъ, сама же немедленно приводить «рѣшенія» въ исполненіе.
Никакихъ гарантій справедливости, никакихъ апелляцій и кассацій. Но и этого мало. Артисты не обезпечены даже на случай болѣзни.
Неумолимый § 12 «правилъ» гласить: во время болѣзни жалованья больной не получаетъ".
Насколько въ этомъ отношеніи лучше положеніе фабричныхъ рабочихъ!
Я не исчерпалъ и части того, что заслуживаетъ вниманія, но, полагаю, и этого довольно.
Теперь я не виню больше бѣлыхъ рабынь и рабовъ Сарматова.
Я теперь знаю, что за веселой улыбкой полураздѣтыхъ женщинъ, кроется, быть можетъ, горечь подавленнаго стыда, тяжелая драма без выходности.
P. S. Написанное выше было уже набрано, когда въ редакцію поступило письмо артистовъ театра Capматова, «опровергающее» заявленіе артистки г-жи Богорской, ушедшей изъ труппы Сарматова въ виду «невозможнаго отношенія къ труженикамъ сцены».
Авторы письма заявляютъ, что въ театрѣ «Миніатюръ» существуютъ «вполнѣе нормальныя условія», а что касается выдачи жалованья, то она производится даже «болѣе, чѣмъ аккуратно».
По письму выходить, что у сарматовскихъ артистовъ совсѣмъ «житіе безпечальное». Имъ такъ хорошо живется что артисты прямо стали plus catholique, que le pape, — въ вольномъ переводѣ болѣе сарматовцы, чѣмъ самъ папа-Сарматовъ. Они такъ близко принимаютъ къ сердцу интересы «миніатюръ», что горой стоять за нихъ, и даже тогда, когда папа-Сарматовъ не считаетъ, почему-то нужнымъ лично выступить съ опроверженіемъ письма въ редакцію г. Богорской о «невозможныхъ отношеніяхъ», — это спѣшатъ сдѣлать «capматовскія дѣти» — актеры.
И, конечно, по собственной иниціативѣ. И, конечно, безъ какого бы то ни было «отеческаго» вліянія.
Я очень хотѣлъ бы убѣдиться, что именно такъ обстоитъ дѣло, что мои предположенія, основанныя на разсмотрѣніи договора, не оправдались. что артистамъ живется хорошо. Мнѣ очень хотѣлось бы порадоваться за нихъ, но… «что-то не радуется».
«Черныя мысли, какъ мухи», —
Не даютъ мнѣ покоя.
Что, напр., значатъ слова изъ письма артистовъ «жалованье уплачивается болѣе (?) чѣмъ аккуратно»?
Не значитъ ли это, что г. Сарматовъ уплачиваетъ не только жалованье, но и болѣе того: судебныя и за веденіе дѣла издержки тѣмъ артистамъ, которые аккуратно получаютъ жалованье съ г. Сарматова черезъ… г. мирового судью, — какъ это на-дняхъ имѣло мѣсто въ отношеніи артиста Ильинскаго. Мировой судья не только удовлетворилъ его искъ съ Сарматова, но и подвергъ рѣшеніе предварительному исполненію, что допускается лишь при самихъ достовѣрныхъ искахъ. Такъ что и ссылка на вторую инстанцію какъ это часто дѣлается проигравшимъ, была бы не убѣдительна.
Далѣе, что значить выраженіе письма: «положеніе наше вполнѣ нормальное».
Неужели то, что въ силу § 12 capматовской конституціи, заболѣвшій артистъ не имѣетъ возможности не только лечиться. но и существовать, потому, что «во время болѣзни жалованье больной не получаетъ».
Артисты лишены того, что имѣетъ каждая прислуга.
И это «нормально?».
Нѣтъ, господа, это «больше чѣмъ нормально», — такъ же, какъ «больше, чѣмъ аккуратно» — платить жалованье черезъ судъ.
Но, самое главное, — когда читаешь письмо артистовъ, неотвязно стоить въ головѣ § I, такъ сказать, основныхъ законовъ сарматовскаго неограниченнаго самодержавія:
«Артисты и артистки должны безотговорочно исполнять вообще всякія требованія дирекціи»:
— Сказку-ль сказать.
Иль перомъ написать…
Невольно вспоминается также $ 15: «если артистъ или артистка будетъ распускать неблаговидные слухи о театрѣ, то режиссеръ обязанъ заявить о подобномъ поступкѣ артиста передъ цѣлой труппой, за что (?) виновный можетъ быть удаленъ изъ состава труппы, уплативъ антрепренеру условленную неустойку».
Такъ пишется § 15. Ну, а выговариваться онъ можетъ, приблизительно, такъ:
«Если вы, такія-сякія, милыя дѣти, только пикнете что либо о театрѣ „неблаговидное“, или не пикнете, что ваше положеніе „болѣе чѣмъ нормальное“, то передъ труппой распушу, неустойку удержу, на улицу выброшу!»
Я отнюдь не говорю, что такъ оно и есть. Я только говорю, что, въ силу договора, связывающаго артистовъ по рукамъ и ногамъ, такъ оно можетъ быть. И даже очень можетъ быть.
И потому, прочитавъ письмо артистовъ, я не порадовался ихъ развеселому житью. Даже напротивъ.
Мнѣ стало ихъ еще болѣе жалко.