Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Критика. Публицистика. Письма. Тома 11—15
Том одиннадцатый. Книга первая. Критика. Публицистика (1840—1849)
Л., Наука, 1989
Письма г-жи Бесхвостовой, рассказ П. М., автора повести, «Муж под башмаком». С.-Петербург, 1843.
правитьГоль хитра на выдумки. Рассказ П. М., автора повести «Муж под башмаком». С.-Петербург, 1843.
правитьПодобно Вальтер Скотту, который называл себя во всех последовавших за «Веверлеем» романах своих «автором Веверлея», г. П. М., написав повесть «Муж под башмаком», называет себя автором «Мужа под башмаком»; ясно, что, по мнению г. П. М., «Муж под башмаком» — великое произведение. Нам, однако ж, гораздо более нравится повесть г. П. М. «Голь хитра на выдумки». В ней нет ни характеров, ни действительности, сколько-нибудь верно схваченной, но содержание ее довольно замысловато; рассказ жив, но, к сожалению, недостаточно определителей; все лица, сцены и положения, встречающиеся в повести, очерчены неполно, бледно, карикатурно.
Штукарев, представитель голи, хитрой на выдумки, долго думал, как бы разбогатеть, и наконец решился завести зверинец. Рассудив, что за настоящими зверьми нужно далеко ехать, что настоящие звери дороги, да притом потребуют корму, Штукарев накупил разных шкур и с помощью иголки, шила и воображения произвел зверей искусственных. Львиную шкуру он сшил из разных собачьих шкур, а гриву сделал из конских волос и так далее. Всё было очень хорошо прилажено; звери были как живые — недоставало только, чтоб они ходили, ревели, прыгали. В небольшом городке, куда прибыл Штукарев показывать зверей, он нашел бедное семейство, состоявшее из четырех перезрелых дев, которым очень хотелось замуж, из их матери, которая была очень суеверна, и отца, который очень любил запеканку и, по соображениям Штукарева, в шкуре орангутанга был бы как дома. Штукареву удалось кой-как уговорить бедное семейство ежедневно зашиваться на несколько часов в звериные шкуры и сидеть в клетках; сделана была репетиция, и на другой день по городу разнесли афишу, в которой почтеннейшая публика приглашалась смотреть «богатую коллекцию диких зверей, вывезенную из Персии г. Штукарино». В городке была в то время ярмарка, и потому зверинец штукарино наполнялся беспрестанно посетителями. Все были очень довольны, а учитель уездного училища с бешенством порицал бывшую у него естественную историю, где звери были представлены совершенно иначе, и обещал поправить рисунки по образцу зверей г. Штукарино. Штукарино был в восторге и с шаром рассказывал публике историю каждого зверя:
« — Почтеннейшая публика! Вот орангутанг, самый большой обезьян в целом свете! <…> Этот обезьян <…> имей весь форм человеческа. Она от природы очень зол и сфиреп. Что он весьма схожа с челофека, доказывается самим его просфаньем; ибо слово орангутанг не русска, а индейска и значит дика человека. Негры, такие ость дикие народы, называй это обезьяна понго. Есть в Восточна Индея еще особый пород обезьян, гиббон, которы ошень близка подходит к орангутангам».
Три дни дело шло очень удачно. Семейство Штофиковых смирно сидело в шкурах, за что получало от Штукарино деньги, водку-запеканку и разные сласти. На четвертый день случилась беда: орангутанг Штофиков чересчур хватил запеканки, а обезьяна Серафина Тарасьевна до того обкушалась сластей, что у нее сделались судороги в желудке. Несмотря на то, публика была впущена.
« — Эй, мусье! мусье! — закричал один мещанин, стоявший возле клетки орангутанга. — Мусье! поди-ка сюда! Ведь эта облизьяна околела.
— Нишево, нишево!.. Он немножко больна… Это пройдет.
— Ну, мусье, покажи же нам, как она стоит.
— А вот сейшас.
Штукарев просунул свою тросточку в клетку и, досадуя на невоздержанность Штофикова, начал его порядочно хлыстать по спине, приговаривая:
— Ну! ну! вставай, ленивая зверя! Экой болван — развалился, точно в лесу.
— Черт возьми!.. какой леший дерется, — проревел Тарас Петрович.
— Ай, ай!.. Да облизьяна-то говорит по-человечески! — раздалось в народе.
Штукарев чрезвычайно смутился <…> но не потерял, однако ж, присутствия духа. Обратившись к публике, он сказал:
— Это кто-то за стена, а мой орангутанг не умей кафорить по-человечески. Она ошень больна, а потому не можно подходить близка клетки.
— Черт возьми, какая славная запеканка!.. — опять забасил Тарас Петрович.
— Облизьяна опять говорит! — закричала женщина, отскакивая от клетки».
В публике сделалось волнение; трактирщик, у которого Штофиков постоянно покупал запеканку, узнал голос своего покупателя и объявил, что орангутанг не кто другой, как Штофиков. «Ваш народ очень глюпа! — закричал Штукарев. — Разве человек можно зашивать в шкура?» Ответ подоспел сам собою: «Ой батюшки, помогите! судороги!» — закричала Серафина Тарасьевна.
«Для Штукарева наступила минута самая критическая. Его попеременно бросало то в жар, то в холод.
— Поштенна публик! мой все это зверь купил за настояща. <…>
— Э, брат мусье, струсил!.. — закричал мещанин. — А вот я сейчас покажу публике, какие у тебя в клетках сидят звери.
Говоря это, мещанин засунул руку свою в клетку барса, схватил проворно его за хвост и дернул с такой силой, что большая часть худо сшитой шкуры осталась в его руках.
— Ха-ха-ха! Вот зверь так уж настоящий зверь! <…> Серафина Тарасьевна <…> проворно села на пол в натуральной позиции и закрыла со стыдом морду своими звериными лапами.
Штукарев и при этом ужасном случае не совсем еще потерялся. Чтоб выгнать проворнее публику, он подошел к клетке льва:
— Чтоб доказать почтенной публик, что мои звери не все фальшива, мой сейшас выпускай из клетки самой африканский лев».
Обман удался. Публика разбежалась. Штукарев тайно скрылся из города.
Прочитав рассказ автора повести «Муж под башмаком», невольно скажешь: «Голь хитра на выдумки!»
КОММЕНТАРИИ
правитьПечатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: ЛГ, 1843, 4 апр., № 14, с. 279—280, без подписи.
В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. IX. Автограф пе найден.
Авторство Некрасова указано В. П. Горленко.
П. М. — П. А. Машков, плодовитый беллетрист 1830—1840-х гг., один из самых активных поставщиков литературы, издававшейся на потребу малокультурного читателя. Собрание его «Юмористических повестей и рассказов» в 1866 г. было издано в восьми книжках. Белинский называл его «Поль де Коком петербургского низшего люда» (т. VIII, с. 16; ср.: «…г. Машков — нечто вроде миниатюрного Поль де Кока, неутомимо пишущего для известного разряда публики» (там же, с. 122)). Насмешливо-пренебрежительные отзывы о Машкове находим и в других журналах: БдЧ, 1843, т. 58, отд. VI, с. 8-10; С, 1843, т. 30, «Новые сочинения», с. 350. Машков ответил своим критикам брошюрой «Как аукнется, так и откликнется, или Ответ моим критикам» (СПб., 1843), по отзыву «Отечественных записок», «одной из бранчливых брошюр, порожденных раздраженным авторским самолюбием» (1843, № 9, отд. VI, с. 10). Указывая в ней, что «каким-то двум русским журналам не понравились статейки неистощимого сочинителя „Мужа под башмаком“», Машков, очевидно, имел в виду «Отечественные записки» и «Литературную газету». См. также предположительно приписываемую Некрасову рецензию на сборник Машкова «Литературный калейдоскоп» (1844) (ПСС, т. IX, с. 620—621 и 815; наст. изд., т. XII).
С. 85. Подобно Вальтер Скотту, который называл себя ~ «автором Веверлея»… — Ср. в рецензии Белинского на рассказ Машкова «Средство выдавать дочерей замуж», опубликованной несколько месяцев спустя, в августе 1843 г.: "Автор повести «Муж под башмаком» решительно готовит себя в русские Вальтеры Скотты: как тот долго был «великим незнакомцем» и подписывал на романах свой псевдоним «автор Веверлея», так и г. П. М. все творения свои клеймит громким псевдонимом «автора повести „Муж под башмаком“». В театральных афишах вы читаете: «Водевиль, сочинение автора повести „Муж под башмаком“», в газетных объявлениях видите: «Рассказ автора повести „Муж под башмаком“» — везде «Муж под башмаком» — наш русский «Веверлей», и везде автор его, наш российский Вальтер Скотт, которому он силится уподобиться и со стороны плодовитости" (т. VII, с. 618—619). Роман В. Скотта «Waverley» («Уэверли», «Веверлей») написан в 1814 г. (рус. пер. — 1827).
С. 86. " — Почтеннейшая публика!.. — Здесь и далее приводятся цитаты из рассказа (ч. 2, с. 12, 14, 20, 21) с пропусками и незначительными разночтениями, например: «Серафина Тарасьевна» вместо «Серафима Тарасовна»; «то в жар, то в холод» вместо «то в жар, то в озноб».