Wspomnienia z przeszlosci, opowiadane Deotimie przez Antoniego Edwarda Odynca. 1884. Автобіографическія воспоминанія польскаго поэта Одынца были вызваны обращеніемъ къ нему Деотымы, одной изъ лучшихъ современныхъ польскихъ писательницъ. Ядвига Лущевская (настоящее имя этой поэтессы) просила его написать біографію Адама Мицкевича. Вмѣсто подобной біографіи, Одынецъ написалъ свои воспоминанія изъ прошлаго, въ которыхъ главное мѣсто занимаетъ литературный кружокъ, образовавшійся въ Вильнѣ среди студентовъ университета, — кружокъ, изъ котораго вышло столько замѣчательныхъ писателей и ученыхъ польскихъ и съ которымъ былъ связанъ самъ Мицкевичъ. Воспоминанія стараго поэта отличаются чрезвычайною живостью и переносятъ насъ во времена уже довольно отдаленныя, такъ какъ начинаются событіями, предшествовавшими нашествію Наполеона на Русь. Интереснѣе всего описаны Одынцемъ школьные годы, а именно пребываніе его въ Борунской школѣ, которой завѣдывали базильянскіе монахи, и время студенчества въ Вильнѣ. На этихъ двухъ эпизодахъ мы и остановимся.
Такихъ школъ, какъ уѣздное Борунское училище, наше время уже не знаетъ. Среди литовскаго села, получившаго званіе мѣстечка, благодаря своей большой католической церкви и двухъэтажному монастырскому зданію, возвышалось каменное училище. Все населеніе обитало въ нѣсколькихъ десяткахъ деревянныхъ домиковъ; въ каждомъ изъ нихъ, кромѣ мѣщанъ-хозяевъ, жили группами подъ руководствомъ гувернеровъ пріѣзжіе ученики. Начальникъ школы и ея профессора были католическіе ксендзы; отъ времени до времени появлялись визитаторы, посылаемые виленскимъ университетомъ. Учениковъ насчитывалось около двухсотъ отъ 9 до 18-ти лѣтъ; это были большею частью сыновья сосѣднихъ помѣщиковъ. Жизнь ихъ проходила правильно и спокойно. Училище состояло изъ шести классовъ; во главѣ каждаго класса былъ профессоръ, носившій названіе опредѣленнаго предмета; въ низшихъ классахъ они именовались латынью и ариѳметикой, а въ старшихъ — краснорѣчіемъ, исторіей, физикой и математикой; кромѣ того, были еще особые преподаватели, языковъ русскаго, французскаго и нѣмецкаго. День начинался въ половинѣ седьмаго утра, когда церковный колоколъ призывалъ учениковъ на богослуженіе, отправляемое однимъ изъ профессоровъ при помощи добровольныхъ охотниковъ изъ учениковъ. Гувернеры и шестикласники занимали скамьи и. пѣли латинскій гимнъ, обращенный къ Богородицѣ. Въ 7 часовъ былъ небольшой завтракъ, а въ 7½ звонокъ призывалъ молодежь въ школу; черезъ полчаса второй звонокъ обозначалъ начало уроковъ. Уроки продолжались до 10 часовъ и прекращались по новому звонку, который оповѣщалъ finein. Послѣ полудня, кромѣ вторника и четверга, классные уроки занимали время отъ втораго до четвертаго часа; отъ четырехъ до пяти занимались учащіеся новыми языками. Остальная часть дня предоставлялась на приготовленіе уроковъ и на игры. Въ свободные часы училищный дворъ представлялъ чрезвычайно оживленную картину: тутъ одни ученики сдавали уроки другимъ, называвшимся авдиторами, которые, въ свою очередь, давали отчетъ объ этихъ отвѣтахъ императорамъ, записывавшимъ результаты въ такъ называемыхъ эрратахъ. Впрочемъ, эти авдиторы и императоры существовали только въ трехъ первыхъ классахъ. Вечеромъ всѣ ученическія квартиры сходились на базарной площади для общихъ игръ. Приведенныхъ выше фактовъ достаточно дли характеристики этой старой патріархальной школы. Теперь перейдемъ вмѣстѣ съ Одынцомъ въ Виленскій университетъ, въ среду студентовъ этого высшаго литовскаго учебнаго заведенія.
Здѣсь поэтическія дарованія юноши пріобрѣли ему уваженіе студентовъ старшихъ курсовъ и одинъ изъ самыхъ вліятельныхъ вожаковъ среди тогдашней молодежи, Чечотъ, сдѣлалъ его членомъ голубаго кружка. Такъ называлось литературное общество, основанное молодыми любителями словесности. Въ этомъ кружкѣ сливались два направленія: классическое и романтическое. Принятіе въ число его членовъ обставлялось нѣкоторой торжественностью: послѣ исповѣди кумъ повелъ Одынца въ собраніе членовъ голубого кружка; засѣданіе происходило въ домѣ, нѣкогда бывшемъ монастыремъ католической семинаріи, въ кельяхъ котораго теперь жили студенты. Кандидата въ члены встрѣтилъ у входа въ одну изъ келій Николай Малиновскій, впослѣдствіи извѣстный историкъ. Обстановка отличалась* простотою: изъ кельи вынесли кровати и по стѣнамъ поставили деревянныя скамьи, табуреты и сундуки; все это служило сидѣніемъ для членовъ общества. Посреди комнаты на небольшомъ возвышеніи находился столикъ, покрытый старымъ коврикомъ; по угламъ столика — четыре сальныя свѣчки. На креслѣ у этой импровизированной каѳедры сидѣлъ предсѣдатель кружка, Іосифъ Ковалевскій, впослѣдствіи знаменитый оріенталистъ, занимавшій потомъ должности ректора Казанскаго университета и декана филологическаго факультета въ Варшавскомъ. Въ этотъ вечеръ принимали двухъ членовъ; ихъ усадили на стульяхъ передъ столикомъ; по сторонахъ стояли кумовья. Предсѣдатель привѣтствовалъ ихъ рѣчью, въ которой изложилъ основныя правила общества, указывая особенно настойчиво на то, что кружокъ не долженъ заниматься никакими политическими вопросами, что члены его не занимаются толками объ общественномъ переустройствѣ, что главная цѣль ихъ — умственное и нравственное совершенствованіе, съ тѣмъ, чтобы они могли сдѣлаться современенъ полезными гражданами. Пожатіемъ руки предсѣдатель окончилъ церемонію принятія Одынца и его другого товарища въ число членовъ голубаго кружка. Кружокъ этотъ воспиталъ многихъ замѣчательныхъ дѣятелей; въ немъ впервые читались произведенія Адама Мицкевича, и страницы, посвященныя бесѣдамъ юныхъ литераторовъ, принадлежатъ къ самымъ теплымъ и интереснымъ страницамъ автобіографіи Одынца.