Revue des deux Mondes (1 et 15 septembre et 1 octobre). Послѣдніе нумера журнала, стяжавшаго себѣ почетную извѣстность въ исторіи европейской прессы, представляютъ нѣсколько статей научно-популярнаго содержанія, которыя способны возбудить интересъ не только западно-европейской публики, но и нашихъ русскихъ читателей. Мы не скажемъ, чтобы всѣ эти статьи вполнѣ соотвѣтствовали ожиданіямъ, возникающимъ вслѣдствіе ихъ заглавій и именъ авторовъ. Нѣкоторыя изъ нихъ производятъ разочарованіе, что весьма часто случается съ произведеніями крупныхъ научныхъ авторитетовъ, допускающихъ нѣкоторую эксплуатацію своего имени. Такого рода статью помѣстилъ во второй сентябрской книжкѣ извѣстный французскій писатель Тонъ. Заглавіе очерка Тэна весьма заманчиво: Психологія якобинскихъ вождей. — Дантонъ, Робеспьеръ. Новый историкъ французской революціи прошелъ въ своемъ развитіи совершенно особую школу, въ которой выработались оригинальныя черты, отличающія его научные пріемы изслѣдованія и толкованія историческихъ фактовъ. Тенъ долго занимался вопросами изъ области философіи, литературной и художественной критики, исторіи литературы, и исторіи искусства. Ему, приходилось постоянно пребывать въ сферахъ, стоящихъ на нѣкоторомъ разстояніи отъ практической жизни. Экономическія явленія, со всѣня послѣдствіями, изъ нихъ вытекающими, внѣшняя жизнь народовъ, проявляющаяся какъ въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ другъ къ другу, такъ и въ игрѣ человѣческихъ страстей, возникающихъ у отдѣльныхъ личностей и у отдѣльныхъ группъ, принадлежащихъ къ одному опредѣленному народу, — все это было чуждо автору Исторіи англійской литературы. Классическихъ философовъ XVIII вѣка во Франціи, Философіи искусства и Философіи искусства въ Греціи, Италіи и Нидерландахъ. Тамъ отвлеченный умъ знаменитаго французскаго ученаго былъ какъ у себя дома и произведенія, посвященныя Тэномъ этимъ вопросамъ, на половину теоретическимъ, на половину конкретнымъ, останутся навсегда великими научными памятниками. Но когда ихъ авторъ взялъ на себя задачу, принадлежащую такъ называемой чистой исторіи, когда ему пришлось заняться экономическими, правовыми и общественными отношеніями, когда ему пришлось объяснять активную дѣятельность различныхъ выдающихся личностей, — тогда, несмотря на всю силу его таланта, на замѣчательную способность работать, выступили наружу его односторонность и неумѣнье переноситься изъ своего времени въ другія историческія эпохи, съ тѣмъ, чтобы уразумѣть прошлое и возсоздать въ живыхъ образахъ людей, принадлежащихъ къ инымъ поколѣніямъ, окруженныхъ иной жизненной обстановкой. Блестящія характеристики Тэна увлекаютъ вначалѣ читателя, но потомъ онъ невольно чувствуетъ отсутствіе жизни въ логическихъ построеніяхъ этого французскаго мыслителя. Люди Тэна похожи на машины, но не на людей. Стоитъ взять, напримѣръ, высокоталантливыя страницы, на которыхъ изображаются якобинцы, во второмъ томѣ его сочиненія о французской революціи, чтобы уразумѣть всю фальшь подобной интерпретаціи явленій исторической жизни.
Разсматриваемая нами статья представляетъ попытку развитія того, что было сказано по поводу якобинцевъ вообще. Тэнъ старается изобразить, какъ этотъ якобинскій типъ воплотился въ трехъ главныхъ представителяхъ и вождяхъ всего движенія: въ Маратѣ, Дантонѣ и Робеспьерѣ. «Эти люди, — говоритъ онъ, — достигли первенства и господства, благодаря уродливости и извращенности ума и сердца, сдѣлавшихъ ихъ совершенно соотвѣтствующими требованіямъ среды, въ которой имъ пришлось дѣйствовать». Изъ трехъ характеристикъ лучше удалась Тэну характеристика Марата; она одна можетъ быть названа психологическимъ этюдомъ. То, что сказано о Дантонѣ и Робеспьерѣ, ничѣмъ не отличается отъ обыкновенныхъ историческихъ характеристикъ и не представляетъ рѣшительно ничего новаго. Подобная оцѣнка Дантона встрѣчается во всѣхъ ходячихъ исторіяхъ французской революціи, а значеніе личности Робеспьера, и причины, обусловливавшія его вліяніе на ходъ революціи, остаются, попрежнему, неразгаданными. Рѣзкость красокъ превращаетъ эти характеристики въ каррикатуры и придаетъ историческому изслѣдованію тонъ политическаго памфлета. Маратъ представленъ въ настоящемъ этюдѣ Тэна по всѣмъ правиламъ, предлагаемымъ не психологіей, но прикладной ея частью, обратившейся въ особую науку, — психіатріею. Это не простой демагогъ, не фанатикъ, но сумасшедшій, у котораго, подъ вліяніемъ выгодныхъ для этого условій, безпрепятственно, во всей полнотѣ развиваются существенныя проявленія его душевной болѣзни; эта болѣзнь становится главной пружиной въ его дѣятельности и даже основной причиной его вліянія. Скорбный листъ Марата снабженъ всѣми медицинскими терминами и, для подтвержденія каждаго симптома, приводятся слова самого больнаго вождя якобинцевъ. Первый симптомъ, это — бредъ честолюбія, часто встрѣчающійся въ сумасшедшихъ домахъ. Потомъ болѣзнь усложняется, къ бреду примыкаетъ манія преслѣдованія. Все это создаетъ постоянный кошмаръ; наконецъ, появляется мономанія убійства.
«Съ самаго начала и до конца. — говоритъ Тэнъ, — онъ не уклонялся отъ прямого направленія революціи, сохраняя въ своемъ ослѣпленіи необыкновенную ясность и прозорливость. Онъ достигъ этого, благодаря своей логикѣ сумасшедшаго, благодаря полному соотвѣтствію его личной болѣзни съ болѣзнью общественной, благодаря тому, что его бредъ проявился раньше и съ совершенною полнотою среди другихъ современниковъ, бредъ которыхъ оказывался неполнымъ и запоздалымъ; онъ одинъ является неизмѣннымъ безъ угрызеній совѣсти, торжествующимъ и занимающимъ съ перваго момента ту крутую вершину, на которую его соперники или не рѣшаются взобраться, или же пробираются ощупью». Намъ кажется, что Тэнъ ошибается, предполагая, что онъ пишетъ психологическое изслѣдованіе. Для такого изслѣдованія недостаточно употреблять тѣ или другіе термины, подводить подъ эти термины различныя изреченія и констатировать, такимъ образомъ, душевную болѣзнь. Для подобной работы нужно быть, во-первыхъ, опытнымъ психіатромъ ы, во-вторыхъ, имѣть болѣе полный матеріалъ; въ данномъ же случаѣ психологическая или, лучше сказать, психіатрическая характеристика Марата превращается въ каррикатуру, уснащенную различными медицинскими терминами.
Иное впечатлѣніе произвелъ на насъ этюдъ Поля Жане Письма г-жи Гриньянъ, помѣщенный въ обоихъ сентябрскихъ нумерахъ.
Это весьма изящно написанная работа изъ области исторіи литературы, отличающаяся, при этомъ, весьма оригинальнымъ пріемомъ. Г-жа де-Гриньянъ, дочь знаменитой маркизы де-Севинье, не оставила почти никакихъ писемъ; между тѣмъ, Жане, на основаніи этихъ, не дошедшихъ до насъ писемъ, составилъ статью, помѣщенную въ двухъ нумерахъ. Онъ по письмахъ матери къ дочери, служившимъ отвѣтами на посланія, уничтоженныя самой г-жей де-Гриньянъ, возстановилъ эту, утраченную для насъ, часть знаменитой въ исторіи литературы переписки. Дочь маркизы де-Севинье является у Жане одной изъ весьма любопытныхъ и достойныхъ изученія личностей въ общественной и литературной исторіи XVII вѣка. Вотъ какъ изображаетъ ее Жане: «Г-жа де-Гриньянъ была въ полномъ значеніи слова аристократка. Обладая сильнымъ и гордымъ духомъ, она въ высшей степени увлекалась стремленіемъ къ внѣшнему величію. Это стремленіе ее разорило, такъ какъ пріемы ея отличались великолѣпіемъ; даже, когда ей приходилось оставаться одной въ своемъ замкѣ, то и тогда ее окружалъ дворъ болѣе чѣмъ изъ сотни людей. Для удовлетворенія тщеславія, она вела крупную игру и всегда Проигрывала. Она провела всю свою жизнь среди денежныхъ затрудненій, столь унизительныхъ для ея гордости. Несмотря на расточительность, эта аристократка была хорошей администраторшей и умѣла извлекать доходы изъ своихъ имѣній. Любовь къ внѣшнему почету нисколько не исключала въ ней величіе души; она была женщиной искренно правдивой, какъ говоритъ это ея мать, но никогда она не была женщиной нѣжной. Она вполнѣ сознавала всю силу и глубину любви, которую въ ней питала ея мать, и глубоко страдала, не будучи въ состояніи отвѣтить на эту любовь. Чѣмъ болѣе страстная нѣжность обожающей матери увеличивалась, тѣмъ болѣе расла ея собственная сухость. По временамъ у ней появлялись внезапное раскаяніе и порывы нѣжности, вытекающей скорѣе изъ угрызеній совѣсти, чѣмъ изъ чувства. Она любила умѣренно своихъ дѣтей и, насколько требуютъ приличія, своего мужа. Вообще, чувство у ней было слабо, за то умъ отличался силою и твердостью; она болѣе размышляла, чѣмъ вѣрила. Трудно опредѣлить, какъ далеко простиралось у нея свободомысліе, но она была не изъ тѣхъ, которыя вѣрятъ съ простодушіемъ. Г-жа де-Гриньянъ выставляла всегда на первый планъ свои философскія убѣжденія и была хорошимъ знатокомъ системы Декарта. Но эта кортезіанка проявляла иногда веселость, ей прирожденную, и слогъ ея не былъ лишенъ остроумія, хотя, вслѣдствіе чрезвычайной точности и жесткости, отличался холодностью. Всѣ эти черты, вмѣстѣ взятыя, рисуютъ намъ ее личностью весьма оригинальною, правда, не возбуждающей той симпатіи, которая такъ влечетъ къ ея матери, но, во всякомъ случаѣ, г-жа де-Гриньянъ заставляетъ насъ удивляться такому рѣдкому соединенію блестящихъ достоинствъ, которыя даютъ ей видное мѣсто въ семьѣ, пользующейся такой славой, какъ семья Шанталей и Рабютеновъ».
Совершенно въ другую научную область переносимся мы, читая статью французскаго физика Жамена подъ заглавіемъ: Какимъ образомъ воздухъ былъ обращенъ въ жидкость. Ученый авторъ съ большою ясностью разсказываетъ, какимъ образомъ, со временъ Ванъ Марума и Лавуазье, разрабатывалось, и теоретически и практически, ученіе о томъ, что всякое тѣло, при извѣстной температурѣ и при извѣстномъ давленіи, можетъ переходить изъ газообразнаго состоянія въ жидкое я изъ жидкаго въ твердое. Первый газъ, обращенный въ, жидкость, былъ аммоніакъ; первый ученый, высказавшій эту физическую теорію о различныхъ состояніяхъ тѣлъ, былъ Лавуазье. Но опыты, производящіеся съ цѣлью превращенія газовъ въ жидкости, сопряжены съ большими трудностями и опасностями. Нѣкоторые газы требуютъ для этого чрезвычайно низкихъ температуръ и чрезвычайно высокаго давленія. Однако, передъ усиліями многихъ смѣлыхъ и неутомимыхъ изслѣдователей одинъ газъ за другимъ подчинялся требованіямъ науки и въ 1883 году физика одержала самую блестящую изъ своихъ побѣдъ: краковскіе ученые Врублевскій и Ольшевскій превратили въ жидкое состояніе кислородъ и азотъ, составныя части воздуха до сихъ поръ противившіяся усиліямъ такого ученаго, какъ Кальете. Всякаго, даже не физика, должно порадовать и освѣжить прекрасна изложенное изображеніе одной изъ величайшихъ побѣдъ человѣческаго ума надъ природой.
Французскій адмиралъ Жюрьенъ де-ля-Гравьеръ, много работавшій по исторіи мореходства, занимается Морскимъ дѣломъ у византійцевъ. Вопросъ этотъ, весьма важный для насъ, русскихъ, обслѣдованъ ученымъ французскимъ адмираломъ весьма обстоятельно, но написана статья сухо и не интересно для читателей неспеціалистовъ (№ 1 сентября).
Гекторъ де-ля-Ферріеръ уже давно занимается архивнымъ изученіемъ исторіи Франціи въ XVI столѣтіи и съ этой цѣлью посѣтилъ даже Петербургъ, гдѣ въ публичной библіотекѣ нашелъ много писемъ Екатерины Медичи. Въ октябрскомъ нумерѣ онъ началъ статью объ ея дочери Маргаритѣ, первой женѣ Генриха IV. Ея юность и ея бракъ съ королемъ наваррскимъ составляютъ первую часть изслѣдованія де-ля-Ферріера. Тутъ собрано много новыхъ фактовъ изъ жизни этой несчастной женщины, связанной съ мужемъ, котораго она ненавидѣла и который ее не любилъ, покинутой своею матерью и имѣвшей въ лицѣ своего брата Генриха III самаго ожесточеннаго и смертельнаго врага. Раскрытіе всѣхъ условій, среди которыхъ пришлось жить и дѣйствовать Маргаритѣ, не обладавшей сильнымъ характеромъ, вполнѣ объясняетъ намъ источникъ, изъ котораго вышли ея проступки, и смягчаетъ оцѣнку ея нравственнаго паденія.
Въ предыдущихъ нумерахъ помѣщены слѣдующія болѣе замѣчательныя статьи: Генералъ-дипломатъ временъ революціи Альберта Сореля. Генералъ Дюмурье, одинъ изъ самыхъ видныхъ полководцевъ конца XVIII вѣка, имѣетъ также отношеніе и къ русской исторіи: герцогъ Шуазель посылалъ его къ Польшу во время борьбы конфедератовъ съ Екатериною Великою. Большая работа Copeля, спеціально изучающаго дипломатическую исторію новой Европы, написана съ большимъ талантомъ (№№ 15 іюля, 1 и 15 августа). — Большіе альпійскіе туннели: Монсенисъ, Сенъ Готардъ, Арльбергъ Лудовика Симонена. Даровитый инженеръ и геологъ могъ вполнѣ компетентно познакомить читателей журнала съ исторіей прорытія туннелей и съ экономическимъ значеніемъ ихъ, какъ путей, облегчающихъ торговый обмѣнъ между различными странами. — Три эпохи въ исторіи одною научною открытія Дастра. Кровообращеніе долго оставалось неразгаданной тайной; три стадіи въ изученіи этого важнаго жизненнаго процесса охарактеризованы Дастромъ чрезвычайно рельефно и вполнѣ доступно. Первая стадія связана съ именами итальянца Реальдо Коломбо и испанца Михаила Сервета, вторая относится къ трудамъ англійскаго медика и анатома Вильгельма Гарвея и, наконецъ, третья принадлежитъ уже нашему времени, когда вопросъ былъ окончательно разработанъ Клодъ Бернаромъ и новѣйшими физіологами. Изъ этихъ трехъ стадій Дастръ болѣе всего останавливается на послѣдней (№ 1 августа)