Glinka par М. D. Calvocoressi.
правитьФранція давно знаетъ Глинку. Геніальный отецъ русской оперы не только впервые и на вѣчныя времена привилъ отечественному музыкальному искусству солидныя техническія начала западно-европейской образованности, но и — vice versa — явился первымъ посредникомъ въ дѣлѣ ознакомленія Франціи съ русской музыкой, конечно, въ лицѣ ея единственнаго по тѣмъ временамъ представителя, самого творца «Жизни за Царя» и «Руслана».
Безъ сомнѣнія, двукратное посѣщеніе Глинкой Парижа (1844—45 и 1852—54), внимательное и любовное къ нему отношеніе такихъ музыкантовъ, какъ Берліозъ и находившійся тогда въ зенитѣ своей славы Мейерберъ, не прошли безслѣдно для Франціи и явились первымъ, малымъ, но важнымъ звеномъ въ той, будемъ надѣяться, прочной и цѣнной цѣпи музыкально-художественныхъ симпатій и взаимовліяній, что соединяютъ нынѣ страну Глинки и Мусоргскаго съ родиной Берліоза и Дебюсси. Въ первую пору (кстати сказать, почти полувѣковую по своей длительности) франко-русскій музыкальный, альянсъ оказался крайне одностороннимъ. Въ то время какъ идеи и многіе пріемы творчества Берліоза вошли существеннымъ ингредіентомъ въ искусство новой русской школы, — эта послѣдняя была едва извѣстна во Франціи. Въ то время какъ Россія не переставала ни на минуту слѣдить за музыкальной жизнью Парижа — его знакомство съ нашей музыкой продолжало пребывать на положеніи шапочнаго: мало того, самъ Берліозъ добился гораздо скорѣйшей и полнѣйшей оцѣнки своего дарованія и своихъ новаторскихъ замысловъ въ Россіи, нежели во Франціи. Хронологическая пропасть свыше трети вѣка отдѣляетъ первыя горячія статьи
Берліоза о Глинкѣ (послѣ парижскаго концерта изъ его сочиненій въ 1845 г.) отъ первой обстоятельной французской біографіи великаго композитора, написанной г. Фукомъ (1880). И отъ этой послѣдней до современной, какъ ни какъ, а все же извѣстной популярности русской музыки въ Парижѣ, до обнаруживающагося теперь въ нѣкоторыхъ парижскихъ музыкальныхъ кругахъ даже совершеннаго увлеченія ею — опять-таки четвертьвѣковой антрактъ, заполненный поверхностными знакомствами съ тѣни или иными отдѣльными и случайными именами и произведеніями русской музыкальной литературы. Концерты Олениной д’Адьгеимъ изъ сочиненій Мусоргскаго, а больше всего «русскіе сезоны» С. П. Дягилева, показавшаго Парижу лучшіе образцы русской музыки, при участіи въ ихъ сценической интерпретаціи лучшихъ артистическихъ силъ нашихъ оперы, балета, декоративнаго искусства и театральной режиссуры, повидимому, надолго, если не навсегда, пробили послѣдній ледъ французскаго равнодушія къ нашей музыкально-художественной культурѣ. Въ лицѣ) стараго генія, Мусоргскаго, и молодого таланта, Стравинскаго, русская музыка одержала надъ сердцами парижанъ побѣду болѣе значительную, чѣмъ это когда-нибудь ей удавалось въ чужой странѣ. И то, что вслѣдъ за обширной монографіей о Мусоргскомъ извѣстнаго парижскаго музыкальнаго, руссофила М. Д. Кальвокоресси (Moussorgsky par М. D. Calvocoressi, Paris, 1908, монографія изъ серіи — «Les maitres de la musique») только что появилась книга того же автора о Глинкѣ (Glinka par М. D. Calvocoressi, Paris, 1911, изъ серіи — «Les Musiciens célèbres») лучше всего свидѣтельствуетъ о серіозности франкорусскихъ музыкальныхъ симпатій, о томъ, что тяготѣніе непосредственнаго вкуса къ гутированію всяческой утонченности и изощренности, изобилующей въ новѣйшихъ русскихъ партитурахъ, сопровождается нынѣ во Франціи болѣе углубленнымъ интересомъ къ русскому искусству, стремленіемъ вникнуть въ его исторію, желаніемъ понять и усвоить его основной первоисточникъ, творчество Глинки.
Надо отдать справедливость г. Кальвокоресси — его монографія о родоначальникѣ нашей музыки составлена съ обстоятельностью, какою не могутъ похвастать многіе русскіе очерки жизни и дѣятельности Глинки (особенно изъ мелкихъ изданій подобнаго рода). Источниками новой работы для ея автора послужили біографическій очеркъ Стасова, статьи г. Финдейзена, автобіографія и переписка Глинки, очерки но исторіи русской музыки Кашкина, воспоминанія Л. И. Шестаковой, французская біографія Фука и цѣлый рядъ болѣе мелкихъ русскихъ и французскихъ статей и замѣтокъ, посвященныхъ художнической личности и творчеству великаго русскаго композитора. Источники использованы настолько умѣло, что на протяженіи 1:25 небольшихъ страницъ крупной печати авторъ успѣваетъ и сообщить важнѣйшія свѣдѣнія о русской музыкѣ до глинковскаго періода, и дать сжатое, но ясное и для большой публики совершенно удовлетворительное, въ смыслѣ фактической полноты, изложеніе внѣшнихъ біографическихъ данныхъ, и немногими штрихами набросать отчетливую и въ общемъ вѣрную характеристику композитора, подробно разбирая всѣ крупныя его произведенія, восхищаясь огромной непосредственностью его генія и необычайными ритмическими и гармоническими богатствами, щедро разсыпанными на страницахъ «Жизни за Царя» и еще щедрѣе въ «Русланѣ», но и не замалчивая слабыхъ оторопь глинковскаго творчества, причемъ, однако, частичная устарѣлость, банальность, итальянизмы иныхъ эпизодовъ въ операхъ Глинки біографъ не забываетъ поставить въ надлежащую связь съ общими музыкально-культурными условіями глинковскаго времени въ Россіи. Фигура Глинки, который, по основной мысли его французскаго біографа, является однимъ изъ наиболѣе значительныхъ и, въ то же время, однимъ изъ наиболѣе безсознательныхъ революціонеровъ въ исторіи музыки, еще выигрываетъ въ своей монументальности и титаничности, когда г. Кальвокоресси въ послѣдней главѣ своего труда выясняетъ вліяніе Глинки на дальнѣйшія судьбы русской музыкальной цивилизаціи. Къ числу небольшихъ странностей книги, принадлежитъ отношеніе г. Кальвокоресси къ романсамъ Глинки. Что французскій авторъ почти всѣ вокальныя вещи ею считаетъ слабыми и блѣдными, это еще не удивительно. Вѣдь даже для насъ, русскихъ почитателей Глинки, лишь немногія пѣсни его сохранили донынѣ полную художественную значительность, большинство же плѣняетъ насъ но особому, погружая наши чувства въ милую для насъ и непонятную для иностранца атмосферу сентиментальной старомодности условнаго русско-итальянскаго стиля. Но удивителенъ тотъ выборъ отдѣльныхъ положительныхъ исключеній, который дѣлаетъ Кальвокоресси изъ вокальныхъ сочиненій Глинки. Наиболѣе удачными романсами онъ считаетъ: «Ночной смотръ», «Дубрава шумитъ» и «Молитву». О первомъ не можетъ быть двухъ мнѣній, но съ растянутой, хотя и красивой по музыкѣ «Дубравой», конечно, успѣшно могутъ поспорить такія вещи, какъ глубоко-драматическая «Пѣснь Маргариты», поэтическій «Жаворонокъ» (вдохновившій, между прочимъ, Балакирева на прекрасную фортепьянную транскрипцію этой вещи), очаровательная баркаролла («Уснули Голубыя»). Если же причислить къ удачнымъ вещамъ безцвѣтную Молитву", то по всей справедливости слѣдовало бы рядомъ назвать еще добрый десятокъ романсовъ, которые во всякомъ случаѣ гораздо содержательнѣе и вдохновеннѣе ея.
Впрочемъ, о вкусахъ не спорятъ, и единственный объективный упрекъ, который можно предъявить по адресу лежащей передо мной изящно изданной и недурно иллюстрованной книги, это — за неполноту и неточность списка сочиненій Глинки. Такъ, напримѣръ, Аррагонская Хотя датирована 1848-ымъ годомъ вмѣсто 1845-го, Кантата для воспитанницъ Смольнаго Института — 1856-мь вмѣсто 1850-го и т. п. Смольный Институтъ обратился на французскомъ языкѣ въ «Institut de Smolensk»! Далѣе, въ спискѣ значатся 4 кантаты Глинки, тогда какъ мы знаемъ ихъ всего три, что же до упоминаемаго біографомъ сочиненія Глинки: Air et choeur pour le drame La Moldavienne et la Tsigane ou Or et Poignard, то подобное сочиненіе въ Россіи абсолютно неизвѣстно. Среди фортепіанныхъ вещей упомянута совершенно ничтожная «Полька» 1849 г., и не названа гораздо болѣе содержательная «Дѣтская Полька» 1851 г. (изд. Юргенсона) Полонезы Глинки во избѣжаніе путаницы слѣдовало бы датировать годами сочиненія и тональностями (1-ый съ хоромъ — Es-dur, 1837 г., 2-ой — E-dur, 1839 г., 3-ій — F-dur, 1853 г.). Всѣ три полонеза — вещи оркестровыя, но существуютъ во многихъ фортепіанныхъ переложеніяхъ, что не даетъ, однако, права помѣщать второй полонезъ въ рубрику фортепіанной 4-хъ-ручной музыки. Жаль также, что г. Кальвокоресси, ограничившись изданіями Юргеисона, совершенно игнорировалъ изданія Стелловскаго и Гутхейля, которыя обнимаютъ собою весьма много произведеній Глинки, быть можетъ не достойныхъ отдѣльнаго разсмотрѣнія, но все же долженствующихъ фигурировать въ простомъ каталогѣ сочиненій мастера.