Я этот день хочу прожить спокойно.
С утра пойду по улицам гулять,
Глядеть на воробьев и на трамваи,
Разбрызгивающие далеко
Из-под колес натаявшую воду.
Еще стоит река. Великий пост.
На улицах булыжники сверкают,
Омытые зимой, а переулки
Еще полны густой, шуршащей каши
Из снега и воды.
Потом вернусь
Домой, к обеду сильно опоздаю,
Поем один, за книжкой. И залягу
С Шекспиром на залежанный диван.
Мой старый друг! Меня ты знаешь с детства,
Мы вместе тысячи томов прочли.
Я на тебе, еще совсем мальчишкой,
В затрепанной библиотечной книге
Узнал навек, как Рютлэнд застонал
Под взмахом сабли смуглого Клиффорда.
Я на всю жизнь запомнил эти строки,
И нынче в сотый раз до них дойду,
Не торопясь, спокойно.
[Это странно.
Я во всю зиму дня не отдыхал,
Чего-то ждал, куда-то торопился,
Замучивал покорных машинисток,
Диктуя в день по тридцати страниц,
Сидел по вечерам на заседаньях,
Сердито спорил и любил кого-то,
А больше, кажется, терпеть не мог.
На этот день я объявляю стачку.
А вечером пойду в кино. Под стрекот,
Ползущий пыльным конусом к экрану,
Под жаркое дыханье многих ртов
Глядеть я буду на живые тени
В Лос Анжелосе бегавших людей.
Они живут в своем особом такте —
Ни спешки в них, ни оторопи. Все
По череду, и кадры набегают
На выпрямляющееся сознанье,
Как волны резвые на берег.
Вот
И все. Домой приду веселый, добрый,
Каким меня почти совсем не знают
Домашние. В столовой поболтаю
О Мейерхольде, Троцком и кино,
Поспорю, перекладывать ли даму
Или девятку в затяжном пасьянсе —
И спать пойду, как ванну принимать.
В календаре отмечу этот день
Большим крестом и ровно через год
Отпразную святую годовщину.
