Я и моя бедная жена (Пейн)/ДО

Я и моя бедная жена
авторъ Джеймс Пейн, пер. Анна Николаевна Энгельгардт

Оригинал: англійскій, опубл.: 1885. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Вѣстникъ Европы», № 2, 1885.

Я и МОЯ БѢДНАЯ ЖЕНА.

Разсказъ Д. Пэна. Съ англійскаго.

I.

«Еслибы каждое мое слово равнялось удару хлыста, то для моего сердца послужило бы облегченіемъ писать объ этомъ жалкомъ негодяѣ. Я знаю, что я не мастеръ писать, да еслибы и былъ мастеръ, то не надѣюсь переубѣдить свѣтъ. Въ глазахъ свѣта онъ слыветъ патріотомъ, честнымъ человѣкомъ и, спаси меня Богъ! глубоко огорченнымъ вдовцомъ. Я же знаю, что онъ убилъ свою жену. Знаю, что онъ убилъ ее такъ же несомнѣнно, какъ еслибы вонзилъ ножъ въ лучшее и чистѣйшее изъ всѣхъ женскихъ сердецъ. Быть можетъ, она водитъ теперь моей рукой. Мнѣ ничего больше не осталось, кромѣ вѣры въ то, что она знаетъ мои помыслы и знаетъ мою великую къ ней любовь. О! милая, милая! какъ могла ты вообразить, что можешь хоть сколько-нибудь любить этого негодяя? Да! но этого достаточно, чтобы я не убилъ его! Что же касается того, чтобы объясниться съ нимъ, то какой можетъ быть въ этомъ толкъ! Онъ почувствуетъ, что мои пальцы душатъ его за горло, и только! О, радость моя, сокровище мое! подумать, что ты была женой такого человѣка!»

Эти слова я нашелъ начертанными на клочкѣ бумажки, которую я поднялъ на могилѣ своей бѣдной жены. О той боли, которую они причинили мнѣ въ этотъ ранній періодъ моей горестной утраты — я не скажу, ни слова. Я привелъ ихъ потому, что они лучше, чѣмъ бы могъ это сдѣлать я, поясняютъ, почему я рѣшился напечатать этотъ краткій разсказъ о моей семейной жизни, увы! столь кратковременной. Читатели легко повѣрять, какъ это тяжело для меня. Мало того, что мнѣ приходится разбередить еще свѣжую рану; но я вынужденъ также предать гласности мою кратковременную брачную жизнь. Общественный дѣятель по неволѣ долженъ стать толстокожимъ; но для человѣка, который гораздо чувствительнѣе по своей природѣ, чѣмъ девять десятыхъ его собратій, ничего не можетъ быть больнѣе, какъ обнаруживать передъ свѣтомъ нѣжныя тайны своего сердца и домашняго очага. А между тѣмъ, читатели поймутъ, что мнѣ ничего другого не остается. Дикія слова, начертанныя на этой бумажонкѣ, могутъ быть каждую минуту пущены въ ходъ съ различными прибавленіями и появиться въ печати, какъ пасквиль, направленный противъ моей личности. Правда, что написавшій эти строки, двоюродный братъ моей бѣдной жены, послѣ того, какъ святотатственно запятнавъ ими чистоту кладбища, вернулся къ своей дикарской жизни на дальнемъ западѣ Америки, къ своимъ буйволовымъ стадамъ и конскимъ табунамъ, къ своему складному ножу и револьверу. Но его отсутствіе не ручается за мою безопасность. Каждое утро я жду появленія какого-нибудь памфлета или другого анонимнаго нападенія — достойнаго оружія убійцы — въ печати. Такимъ образомъ, я вынужденъ, совсѣмъ противъ воли, предупредить ударъ. Я буду дѣйствовать со всевозможной деликатностью и никого не назову. Но тѣ, кто слѣдятъ за моей карьерой, поймутъ меня и повѣрять мнѣ; и если нападеніе будетъ сдѣлано, я буду имѣть возможность указать на этотъ краткій разсказъ и попросить справедливую и великодушную публику выбрать между трезвымъ изложеніемъ фактовъ и безобразной яростью несчастнаго молодого человѣка, ужасныя слова котораго приведены мною выше.

Who steals my parse steals trash; 'tis something, nothing;

'Twas mine, 'tis his, and has been slave to thousands;

But he who filches from me my good name, etc. *).

• ) Кто украдетъ у меня деньги, украдетъ пустяки, мелочь, ничтожество. Деньги, бывшія моими, теперь станутъ его, а передъ тѣмъ принадлежали тысячѣ людей; но кто украдетъ у меня доброе имя… и пр.

Я пишу, эти страницы въ защиту своего добраго имени.

Немного лѣтъ тому назадъ (больно даже подумать, какъ это было недавно), когда я велъ ту счастливую кампанію, которая, доставивъ мнѣ мѣсто въ парламентѣ, навсегда освободила меня отъ покровительства одной политической фамиліи, я былъ аттакованъ однимъ мѣстнымъ магнатомъ съ такой яростью, какой никогда не забуду. Онъ не только ругалъ партію, къ которой я принадлежалъ, но дошелъ до того, что упрекалъ меня лично, и совсѣмъ недвусмысленно, въ неискренности и неблагодарности. Онъ былъ популяренъ въ средѣ спортсменовъ и судей, но онъ былъ тупой человѣкъ. Вскорѣ послѣ того онъ позабылъ обо мнѣ; я полагаю, что первая же охота или первый случай судебнаго разбирательства между подравшимися пьяницами вытѣснили меня изъ его головы; но сознаюсь, что его слова меня задѣли. Какъ ни были они несправедливы, я не могъ забыть ихъ. Эти глупые люди, которые не привыкли говорить спичи, способны быть грубо откровенными въ своихъ общественныхъ рѣчахъ. Будучи довольно вѣжливыми въ частной жизни, они позволяютъ себѣ ругаться на общественной аренѣ. Искусство намековъ и замаскированной сатиры, которое мы изучаемъ, имъ неизвѣстно. Они прямо изрыгаютъ свои грубыя обвиненія. Но достаточно сказать, что мой оппонентъ прибѣгнулъ къ самымъ откровеннымъ выраженіямъ и что это, понятно, задѣло меня. Конечно, я и вида не подалъ, что обиженъ. Я отвѣчалъ на его слова легкими намеками и насмѣшкой, но тѣмъ не менѣе сознаюсь, что былъ оскорбленъ и съ настойчивостью британца ждалъ случая отплатить за ударъ.

Между тѣмъ, случилось, что въ то время, какъ я пребывалъ въ его сосѣдствѣ, я услышалъ, что на нѣкоторую часть имѣнія моего оппонента существуетъ какой-то искъ. Такъ какъ истецъ не начиналъ дѣла, то полагали, что искъ его не серьезенъ. Только привычкѣ своей обращать вниманіе на мелочи, хотя бы онѣ и казались незначительными, обязанъ я тѣмъ, что въ моихъ рукахъ очутилось это оружіе. Я немногаго ожидалъ отъ справокъ и сдѣлалъ ихъ довольно небрежно; но я нашелъ больше, чѣмъ ожидалъ. Апатія истца, который былъ мнѣ совсѣмъ незнакомъ, происходила, по всѣмъ видимостямъ, не столько отъ ненадежности его иска, сколько отъ гордости, доходившей до маніи. Онъ пользовался репутаціей безобиднаго чудака и, кажется, нисколько этимъ не печалился. Онъ не выказывалъ и признака того, чтобы думалъ начать дѣло; быть можетъ, онъ опасался лишиться славы чудака, не пріобрѣтя ничего существеннаго въ замѣнъ. Какъ только я убѣдился, что искъ противъ моего оппонента не былъ фиктивный, я немедленно поручилъ собрать всѣ необходимыя предварительныя справки одному законовѣду, на котораго могъ положиться. Онъ — не мой повѣренный, собственно говоря, но у него есть причины желать мнѣ угодить; онъ много разъ бывалъ мнѣ полезенъ. Онъ недолго держалъ меня въ неизвѣстности и отвѣть его былъ удовлетворительный въ высшей степени. Онъ убѣдился въ правильности иска. Я сильно поработалъ надъ скучнѣйшимъ статистическимъ матеріаломъ и чувствовалъ, что мнѣ нужно отдохнуть. Я рѣшилъ соединить дѣло съ удовольствіемъ. И написалъ чудаку истцу. Я извѣщалъ его, что ѣду въ то самое южное графство, гдѣ онъ живетъ, на нѣкоторое время и просилъ дозволенія пріѣхать къ нему. Я объяснилъ мою странную просьбу тѣмъ, что знакомый мнѣ законовѣдъ, занимающійся разборомъ запутанныхъ исковъ на земельную собственность, указалъ моему вниманію случаи крупной несправедливости; что, будучи общественнымъ дѣятелемъ, я считалъ своей обязанностью исправлять всякую замѣченную мною несправедливость, что если онъ подаритъ мнѣ часъ или два вниманія, то я увѣренъ, что докажу ему, что онъ имѣетъ законныя права на небольшое, но весьма цѣнное имѣніе, которое ему и назвалъ. Я кончалъ свое письмо искренними извиненіями въ томъ, что навязываюсь незнакомому человѣку съ предложеніемъ услугъ. Въ отвѣтъ я получилъ съ первой же почтой весьма вѣжливое, хотя нѣсколько старомодное посланіе, въ которомъ мой корреспондентъ послѣ нѣсколькихъ комплиментовъ моей общественной дѣятельности и моимъ безкорыстнымъ усиліямъ служить дѣлу справедливости, просилъ меня избрать его домъ своимъ мѣстопребываніемъ во время посѣщенія мною графства, гдѣ онъ родился и выросъ. На слѣдующій день я извѣстилъ въ нѣсколькихъ строкахъ, что получилъ его приглашеніе и принимаю его, а спустя еще день, послѣдовалъ за своимъ письмомъ.

Никогда не забуду я перваго впечатлѣнія, какое произвелъ на меня старый домъ. Я какъ теперь вижу его. Воспоминанія налетаютъ на меня въ чувствительныя минуты. Я не подозрѣвалъ, когда съ тихимъ удовольствіемъ глядѣлъ на его почтенный и мирный фасадъ, что въ немъ находится женщина, которая должна была такъ много значить въ моей жизни. Лучше было бы для меня, еслибы я приказалъ извощику проѣхать мимо гостепріимныхъ дверей этого дома. И, однако, какъ сладко припоминать этотъ мирный пейзажъ, этотъ кроткій мигъ улыбки и слезъ! Хотя я знаю, что поступаю безразсудно, но не могу побѣдить чувства грусти, не лишенной нѣкоторой сладости, когда припоминаю золотые часы, протекшіе въ тѣ знаменательные дни! Человѣкъ можетъ вспоминать заблужденія любви съ улыбкой, не далекой отъ слезъ. Стоитъ мнѣ только размечтаться, и старый домъ снова встанетъ передо мной, какимъ онъ предсталъ мнѣ въ тотъ осенній день. Я вижу старый каменный фронтонъ, болѣе почтенный, чѣмъ обширный, потемнѣвшій отъ времени, тамъ и сямъ поросшій густымъ, желтымъ мохомъ; широкія ступени, ведущія къ открытымъ дверямъ, большіе каменные шары по правую и по лѣвую руку и каменную балюстраду, окружающую невидимую крышу. По правую сторону дверей вьется роскошная виноградная лоза, по лѣвую виргинскія ползучія растенія, одѣтыя въ богатые осенніе цвѣта. На томъ мѣстѣ, гдѣ балюстрада прерывается, пробился молодой ясень и надменно, хотя и недовѣрчиво, тянется вверхъ. Этотъ древесный куполъ на крышѣ, эта роскошная виноградная лоза и виргинскія ползучія ліаны, роскошно разросшіяся на тепломъ воздухѣ, желтыя пятна моха на потемнѣломъ камнѣ невольно заставляли человѣка съ развитой фантазіей думать, что природа взяла это мѣсто подъ свое особое покровительство. Я обожаю природу. Ничто такъ не успокоиваетъ меня, какъ обращеніе къ ея вѣчному покою послѣ борьбы партій. Я замѣтилъ всѣ подробности этой сцены, чтобы искать въ ней отдохновенія на будущее время. Я на минутку остановился на первой ступенькѣ, чтобы погрѣться на тепломъ осеннемъ солнцѣ, заливавшемъ весь передній фасадъ дома. Нѣсколько коровъ паслось на густой травѣ передъ домомъ; маленькая курочка тревожно кудахтала на ступенькахъ передо мной, и когда я послѣдовалъ за ней, ея цыплятки суетливо собрались вокругъ нея въ сѣняхъ, гдѣ не было ковра на полу, и въ нерѣшительности остановились передо мной. Улыбаясь сельской прелести этой картины, я совершенно безмятежно позвонилъ у дверей.

Звукъ колокольчика былъ почти рѣзокъ среди ненарушимой тишины, царившей вокругъ, но не могъ разбудить спящій домъ, какъ вдругъ по правую мою руку дверь отворилась и мой хозяинъ торопливо вышелъ въ сѣни. Мое первое впечатлѣніе было, что этотъ маленькій старичокъ, должно быть, былъ когда-то хорошенькимъ мальчикомъ; у него были тонкія, изящныя черты лица, и костюмъ сельскаго джентльмена, который былъ на немъ надѣтъ, отличался почти изысканной опрятностью. Второе мое впечатлѣніе было, что онъ крайне нервенъ, хотя и старается это скрыть. Когда вы думаете, что человѣкъ что-нибудь отъ васъ скрываетъ, поглядите на углы его рта и кончики пальцевъ. Глаза лгуна въ большинствѣ случаевъ беззастѣнчиво встрѣчаются съ вашими глазами. Глаза моего гостя ничего не выражали, кромѣ ласковаго радушія, но рука, которую онъ мнѣ протянулъ, дрожала и когда онъ заговорилъ, губы его тоже дрожали. Я видѣлъ, что онъ дѣлаетъ усилія, чтобы справиться съ своими чувствами. Онъ рѣшилъ, что не выкажетъ торопливаго любопытства. Онъ поспѣшно заговорилъ о другихъ вещахъ и разспрашивалъ меня о моей поѣздкѣ. Онъ настойчиво предлагалъ мнѣ закусить и суетливо приказывалъ, слугѣ убрать мой багажъ.

Я нѣкоторое время щадилъ самолюбіе моего новаго знакомаго (онъ мнѣ казался какимъ-то избалованнымъ ребенкомъ), но затѣмъ сразу приступилъ къ главной цѣли моего пріѣзда. Но даже и тутъ онъ перебилъ меня съ напускнымъ равнодушіемъ:

— Мнѣ это рѣшительно все равно, я никогда не думалъ, начинать это дѣло.

И когда я выразилъ удивленіе такому равнодушію, онъ замѣтилъ съ нѣкоторымъ жаромъ:

— Моему родственнику слѣдовало самому отказаться отъ этого имѣнія. Послѣ нашей фамильной ссоры мнѣ, конечно, невозможно было наводить тайныя справки на счетъ правильности его владѣнія.

Такими фантастическими доводами перебивалъ онъ меня, когда я спокойно и серьезно убѣждалъ его въ томъ, что по моему твердому убѣжденію онъ есть жертва крупной несправедливости, и все это время я былъ такъ же твердо увѣренъ, что возбудилъ въ немъ живѣйшій интересъ, какъ въ томъ, что я существую на свѣтѣ. Наконецъ, онъ разразился нервнымъ смѣхомъ и положилъ свою руку на мою. Мы все еще прохаживались около дверей и его нервный жестъ, повидимому, клонился къ тому, чтобы обратить мое вниманіе на дорогу, лежавшую у его дома.

— Если я хоть сколько-нибудь этимъ интересуюсь, то вотъ почему, — сказалъ онъ почти безсвязно.

Я поглядѣлъ и увидѣлъ его дочь. Какъ мнѣ описать ее? А между тѣмъ, если я не опишу ее, этотъ краткій разсказъ, который я вынужденъ написать, покажется безсмысленнымъ. Я надѣюсь, что этотъ разсказъ, столь для меня тяжелый, можетъ не только предупредить подлыя нападки на мой нравственный характеръ, но можетъ также послужить нѣкоторымъ предостереженіемъ молодымъ и пылкимъ юношамъ. Если осторожные и осмотрительные люди такъ жестоко ошибаются въ надеждѣ устроить свое семейное счастіе, то гдѣ же неосторожнымъ безумцамъ устроить его?

Бѣдная дѣвочка бѣгала по лугу съ своей собакой и словно приросла къ мѣсту при видѣ насъ. Щеки ея раскраснѣлись болѣе обыкновеннаго, рукой она слегка придерживала голову собаки. Глаза ея откровенно встрѣтились съ моими глазами; она была чрезвычайно хорошенькая. Ея густые, бѣлокурые волосы, коротко остриженные для удобства и не достигавшіе до плечъ, не были ни прямые, ни курчавые, но слегка вились, и это придавало еще большее изящество ея тонкимъ чертамъ и дѣлало ее еще моложе, чѣмъ она была. Также и въ ея фигурѣ, при всей свободѣ и граціи движеній, была нѣкоторая неловкость, замѣчающаяся у подростающихъ дѣвушекъ; но въ этой неловкости была особая прелесть. Она могла бы быть младшей нимфой Діаны, и даже ея деревенское, простенькое платьице представилось моему увлекающемуся уму чѣмъ-то въ родѣ дѣвственной античной драпировки. Бѣдное дитя! Мнѣ грустно вспоминать о ея появленіи среди безмятежной сельской обстановки, которой она служила невиннымъ выраженіемъ. Я описываю ее теперь гораздо подробнѣе, чѣмъ могъ бы это сдѣлать въ первый день нашей встрѣчи. Въ то время, хотя я и почувствовалъ ея прелесть, но не успѣлъ многаго разглядѣть въ ней, кромѣ большихъ сѣрыхъ и серьезныхъ глазъ, замѣчательныхъ своей внимательностью. Они мнѣ показались глазами существа, ожидающаго приказанія. Я припоминаю, что мысленно сравнилъ ея взглядъ со взглядомъ ангела, ждущаго божественнаго приказа и готоваго ему повиноваться. Она напомнила мнѣ лики, изображаемые на церковныхъ окнахъ. Когда я лучше изучилъ ея лицо, у меня постепенно изгладилось впечатлѣніе покорности ея взгляда, но въ началѣ оно никогда не покидало меня; и теперь я порою вижу его, какъ видѣлъ впервые въ тѣхъ серьезныхъ, большихъ глазахъ, встрѣтившихся съ моими въ то осеннее утро. Но прежде, нежели мы заговорили другъ съ другомъ, собака залаяла — я не люблю собакъ — и очарованіе было нарушено.

II.

День проходилъ за днемъ въ этомъ простомъ, но пріятномъ домѣ и каждый новый день былъ пріятнѣе вчерашняго. Никогда не чувствовалъ я себя лучше; я сознавалъ, что отдыхъ идетъ мнѣ въ пользу. Я посвящалъ нѣсколько часовъ дѣловой бесѣдѣ съ моимъ хозяиномъ и разсмотрѣнію необходимыхъ документовъ; все остальное время я предавался мирному счастію. Я рѣшилъ вполнѣ насладиться своимъ отдыхомъ и тѣмъ живописнымъ мѣстомъ, гдѣ я находился. Окружающій ландшафтъ поражалъ своимъ покоемъ. Обширная цвѣтущая долина окружена отлогими, зелеными холмами и между ними небольшія рощи тянутся къ низинамъ, на которыхъ гнѣздятся деревеньки. Тамъ и сямъ виднѣются поля съ кормовыми травами для скота и отовсюду несется звонъ колокольчиковъ, привѣшенныхъ къ шеѣ барановъ. Если поутру вы отопрете ворота въ поле, то найдете ихъ въ томъ же видѣ и къ вечеру. Мало людей попадается по дорогѣ. Вы можете гулять по цѣлымъ часамъ и никого не встрѣтить, кромѣ каменьщиковъ, поденьщика съ топоромъ въ рукахъ, фермера, охотящагося за зайцами. Почтовые столбы окрашены въ зеленую краску и лишены всякаго значенія: они ни для кого не нужны, кромѣ грачей, которые садятся на нихъ и изслѣдуютъ каждую трещину до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, столбы не повалятся отъ того, что сгнили, или отъ того, что ихъ постараются повалить, и тогда они идутъ на топливо въ коттеджи земледѣльцевъ.

Въ моихъ странствіяхъ по этому сонному царству, въ погонѣ за обновленными силами, кому всего естественнѣе было служить мнѣ путеводителемъ, какъ не прекрасной дочкѣ моего хозяина? Она была неутомимый ходокъ, не смотря на свое деликатное личико и тоненькую фигуру. Она умѣла перепрыгивать черезъ изгороди какъ мальчикъ и бѣгала легко и быстро. Отъ ея зоркихъ глазокъ рѣшительно ничего не укрывалось въ изгородяхъ, канавахъ и на небѣ. Она и наружностью походила на мальчика. Густые, короткіе волосы, вившіеся вокругъ тонкаго горла, широкій лобъ, худыя щеки и острый подбородокъ придавали ей сходство съ итальянскимъ пажомъ, какъ они изображаются на старинныхъ картинахъ. Она походила на мальчика, но еще болѣе походила на ангела, какъ ихъ изображаютъ на церковныхъ окнахъ, серьезнаго ангела, готоваго исполнить данное ему приказаніе и ожидающаго его. Не могу сказать, когда именно мнѣ показалось, что она, быть можетъ, ждетъ моихъ приказаній, что было бы восхитительно видѣть, какъ эти серьезные глаза загорятся преданностью ко мнѣ, что я покорю своей волѣ это гибкое существо. Сначала эта мысль забавляла меня и казалась восхитительной роскошью. Я знаю свою слабость, свое пристрастіе къ утонченнымъ наслажденіямъ. Теперь уже слишкомъ поздно раскаиваться. Я сдѣлалъ большую ошибку. Я могъ безусловно погубить себя. Въ настоящемъ короткомъ разсказѣ я не стану пытаться оправдывать свою ошибку.

По крайней мѣрѣ я не могу порицать себя за неблагоразумную торопливость. Даже тогда, когда я уже порѣшилъ назвать эту красивую дѣвушку своей, я колебался и сомнѣвался. Я старался дѣйствовать безпристрастно. Будучи хладнокровнымъ, я не могъ долго оставаться въ неизвѣстности на счетъ ея чувствъ ко мнѣ. Хотя она и сама этого еще не подозрѣвала, но я зналъ, что она любить меня. Я не фатъ; я никогда не считалъ себя особенно привлекательнымъ для женщинъ человѣкомъ; хотя я и недуренъ собой, но я хорошо знаю, что слабому полу нравятся болѣе грубые мужчины, нежели я. И однако я не могъ не видѣть любви этого прекраснаго ребенка. Глаза ея искали приказаній въ моихъ глазахъ и выражали любовь. Она была счастлива только въ моемъ обществѣ. Дѣвушка, не знавшая матери, обратила всю свою привязанность на отца, который былъ почти старикъ, когда она родилась. Какъ скоро она стала разсуждать, она нашла, что онъ нуждается въ ея заботливомъ попеченіи и въ ея дочерней привязанности сказывалась какъ бы материнская отвѣтственность. Для нея не были тайной — хотя она почувствовала бы себя очень несчастной, еслибы увидѣла, что я догадываюсь объ ея проницательности — слабохарактерность отца и его глупая гордость. Удивительно ли поэтому, что она отдала свое невинное сердце человѣку, который пришелъ на помощь дорогому ей существу и пробудилъ его изъ летаргіи недовольства въ новой надеждѣ — мало того: къ увѣренности въ побѣдѣ? Постепенно я довелъ ее до разспросовъ на счетъ себя и хотя мало говорилъ самъ, но выпытывалъ у нея то, что она обо мнѣ думала. Есть ли что-нибудь болѣе опьяняющее на свѣтѣ для общественнаго дѣятеля какъ увидѣть, что онъ оцѣненъ, какъ слѣдуетъ, невиннымъ и прекраснымъ существомъ, неиспорченнымъ свѣтомъ? Я по крайней мѣрѣ не знаю болѣе тонкой отравы. Въ ея глазахъ я былъ прирожденнымъ вождемъ людей. Схороненная въ темномъ уголку Англіи, она раньше того не видѣла человѣка, о которомъ писали бы въ газетахъ. Она ничего не знала объ іерархіи общественныхъ дѣятелей. Она считала меня уже вожакомъ партіи и однимъ изъ правителей страны. Она видѣла, что я сошелъ съ моего высокаго поста, чтобы сдѣлать доброе дѣло. Свой короткій отпускъ, который я урвалъ отъ государственной службы, я посвятилъ на исправленіе несправедливости, нанесенной старику, котораго бездушный свѣтъ оставилъ горевать въ темномъ углу Англіи. Не мудрено, что я читалъ въ ея глазахъ старинную сладкую сказку, которую легендарный король Кофетуа читалъ въ глазахъ нищей дѣвушки. Она меня любила.

Любилъ ли я ее? Могъ ли я дозволить себѣ полюбить ее? Я рѣшилъ быть глухимъ къ голосу сердца и слушать только голосъ разсудка. Только такимъ образомъ мужчина можетъ видѣть ясно, въ чемъ заключается его долгъ, когда въ дѣлѣ замѣшана женщина. Въ отношеніяхъ моихъ къ прекрасному полу мало найдется такого, за что я могъ бы порицать себя. Съ юношескихъ лѣтъ, когда я ухаживалъ за хорошенькой кузиной, я никогда и никого изъ нихъ не любилъ серьезно. Женщины были для меня пріятнымъ развлеченіемъ, отдыхомъ, забавою. Я никогда не позволялъ имъ отвлекать себя отъ дѣла. Еще будучи маленькимъ мальчикомъ, я уже рѣшилъ вопросъ о своей женитьбѣ; Я рѣшилъ, что не позволю себѣ и думать о ней, прежде чѣмъ составлю себѣ извѣстное положеніе въ свѣтѣ, да и тогда позволю себѣ эту роскошь только при особенныхъ условіяхъ. Я не корыстолюбивый человѣкъ, но хорошо зналъ, что не долженъ жениться на безприданицѣ. Какъ холостякъ, я былъ настолько обезпеченъ матеріально, что могъ посвящать все свое вниманіе общественнымъ дѣламъ и интересамъ своей партіи. Какъ мужъ жены, которая бы не принесла мнѣ приданаго, я долженъ былъ бы отдавать часть своего времени и своихъ силъ своимъ личнымъ дѣламъ.

Долгъ запрещалъ мнѣ съуживать такимъ образомъ поле своей дѣятельности. Я рано созналъ, въ чемъ состоитъ мой долгъ. Но теперь непрерывное присутствіе этой милой дѣвушки принудило меня вновь и съ большей тревогой обсудить этотъ вопросъ. Конечно, я могъ предполагать, что она наслѣдуетъ состояніе своего отца, и я былъ почти увѣренъ, что моими стараніями отецъ ея станетъ гораздо богаче, чѣмъ былъ, и кромѣ того онъ былъ старъ. Но все-таки все это было гадательно. Противникъ моего новаго пріятеля могъ отстаивать свое право съ такой же отчаянной энергіей, съ какой онъ нападалъ на меня, и я слишкомъ хорошо зналъ шаткость и медлительность англійскаго закона, чтобы упустить изъ виду, что все состояніе истца могло пойти на веденіе борьбы, а побѣда могла остаться на неправой сторонѣ. Кромѣ того, мой пріятель могъ имѣть долги, о которыхъ никто ничего пока не зналъ. Кто можетъ поручиться за этихъ почтенныхъ, старыхъ джентльменовъ, ведущихъ уединенную жизнь въ деревнѣ? Но я былъ увѣренъ, что еслибы у моей жены было состояніе равное моему (больше я не требовалъ), то это была бы самая подходящая для меня партія. Я предвидѣлъ, что блестящее общественное положеніе должно было увѣнчать мою политическую карьеру. Она была такъ хороша собой и такъ оригинальна, что пресыщенный свѣтъ долженъ былъ съ восторгомъ привѣтствовать ея появленіе. Мужчины будутъ отъ нея безъ ума, а она останется такой же доброй и честной, какъ и тогда, когда она бѣгала съ своей собакой по лугу. Въ сущности эта собака была однимъ изъ ея главныхъ недостатковъ. Она и ея госпожа были неразлучны. Я никогда не любилъ договъ; они всегда казались мнѣ предательскими тварями. Этотъ догъ въ частности былъ мнѣ особенно ненавистенъ и самъ меня, повидимому, не долюбливалъ. Но хотя и непріятно, конечно, когда по пятамъ носится звѣроподобная собака, однако, это не могло же служить серьезнымъ препятствіемъ къ браку. А она была единственнымъ препятствіемъ. Если мужчины навѣрное будутъ безъ ума отъ моей молодой жены, то я могъ еще съ большей вѣроятностью разсчитывать на дружеское покровительство вліятельнѣйшихъ женщинъ. Она была такъ молода, такъ хороша, такъ невинна и манеры ея отличались такимъ врожденнымъ изяществомъ, что она должна была понравиться самымъ знатнымъ лэди. Кромѣ того я думалъ, что при всей своей простотѣ, она скоро научится играть роль въ этомъ новомъ для нея мірѣ. Тѣ самые глаза, которые такъ зорко наблюдали за птицами, звѣрями и цвѣтами, должны скоро разглядѣть мужчинъ и женщинъ, которые безконечно интереснѣе. Тутъ я ошибался; сознаюсь въ этомъ. Но развѣ это не простительная ошибка? Быть можетъ, никогда нельзя безошибочно предсказать, какъ поступятъ женщины! Онѣ очень странныя созданія, какъ въ этомъ убѣдились многіе разсудительные мужчины. Можетъ ли самый трезвый изъ насъ удержаться отъ нѣкотораго волненія и восхитительной увѣренности, что все обойдется хорошо, когда онъ мечтаетъ о молодости и невинности и любви, которыя должны достаться ему на долю? Развѣ я виноватъ, что счелъ эту красивую дѣвушку гораздо умнѣе, чѣмъ она была на самомъ дѣлѣ?

Ничто не удерживало меня отъ откровеннаго объясненія съ нею, кромѣ неувѣренности на счетъ приданаго. Я зналъ, что не долженъ говорить, пока не удостовѣрюсь на счетъ ея состоянія, но трудно было подавить голосъ страсти. Такъ трудно, что я рѣшился уѣхать на нѣкоторое время. Это отсутствіе не только послужитъ испытаніемъ для моихъ чувствъ, но мнѣ можно будетъ также навести справки на счетъ финансоваго положенія моего хозяина. Я написалъ тому самому законовѣду, который уже такъ хорошо послужилъ мнѣ въ этомъ дѣлѣ. Я послалъ ему новыя доказательства правильности иска, собранныя мною на мѣстѣ, и поручалъ ему разузнать о состояніи дѣлъ нашего кліента и нѣтъ ли на немъ какихъ тайныхъ долговъ. Написавъ это важное письмо, я возвѣстилъ о своемъ немедленномъ отъѣздѣ. Еслибы я сомнѣвался до этого въ чувствахъ молодой дѣвушки, то тутъ всѣ мои сомнѣнія разсѣялись бы. Когда я выразилъ въ приличныхъ выраженіяхъ свое сожалѣніе о томъ, что долженъ завтра уѣхать, нѣжныя щечки ея слегка поблѣднѣли, а глаза стали какъ будто еще больше отъ удивленія и грусти. Чтобы не выдать своихъ чувствъ, я поспѣшилъ уйти и уложить свой чемоданъ.

На слѣдующее утро все было готово къ моему отъѣзду, но я не торопился. Спускаясь съ старой дубовой лѣстницы, я былъ въ осеннемъ настроеніи духа, которое вполнѣ соотвѣтствовало спокойствію и прелести дня. Ясная октябрьская погода ничѣмъ не показывала, что она готовилась измѣниться. День за днемъ, когда разсѣивался утренній туманъ, солнце мягко озаряло золотые и красные листья деревьевъ, не колеблемыхъ ни малѣйшимъ вѣтеркомъ. Помню, что я съ тихимъ удовольствіемъ наслаждался меланхоліей старѣющагося года, въ то время какъ безшумно остановился на старой лѣстницѣ. Окна на заднемъ фасадѣ дома, гдѣ камень кажется еще желтѣе и милѣе, нежели на переднемъ фасадѣ, высоки и рамы на нихъ въ мелкихъ клѣткахъ. Мимо одного изъ этихъ оконъ вьется лѣстница и передъ нимъ есть дубовая перекладина, которая какъ будто затѣмъ и находится тутъ, чтобы пригласить празднаго человѣка облокотиться и поглядѣть въ садъ, раскидывающійся подъ окномъ. Я не могъ противиться этому приглашенію; я зналъ, что времени у меня довольно. Я облокотился и поглядѣлъ. Маленькій, старомодный садикъ былъ восхитителенъ. Онъ содержался не въ очень большомъ порядкѣ, но казался отъ того только роскошнѣе. Онъ былъ полонъ старомодныхъ цвѣтовъ и старомодныхъ ароматовъ. Онъ ютился въ уголку, образуемомъ домомъ и какими-то другими болѣе низкими строеніями, и все утро солнце заливало его своими лучами. Ульи стояли вдоль теплой каменной стѣны и пчелы жужжа влетали въ нихъ и вылетали, озабоченныя своимъ хлопотливымъ дѣломъ. Нельзя было представить себѣ болѣе мирной картины. Я вздохнулъ — но не грустно — и облокотился на дубовую перекладину.

Но не успѣлъ я заглянуть въ милый, уже знакомый мнѣ садикъ, какъ увидѣлъ въ немъ мою милую дѣвочку и вмѣстѣ съ ней какого-то посторонняго человѣка. На минуту мое мирное настроеніе нарушено было чувствомъ отвращенія. Затѣмъ я съ глубокимъ вниманіемъ сталъ слѣдить за поведеніемъ этой четы.

Какая у меня память! Каждый жесть, каждый взглядъ, хотя бы большинству людей они и показались незначительны, врѣзались у меня въ памяти.

Новый пришелецъ имѣлъ на своей сторонѣ преимущество молодости и нѣкотораго рода красоты. Я опишу его съ полнымъ безпристрастіемъ. Если я могу отстранить любовь при оцѣнкѣ женщины, то могу отдѣлаться и отъ справедливой антипатіи, описывая мужчину, оскорбившаго меня. Онъ высокаго роста, брюнетъ, съ живыми, откровенными манерами и черными глазами, которые могутъ глядѣть и гнѣвно, и нѣжно. Я надѣюсь, что въ тѣхъ дикихъ странахъ, въ которыхъ онъ проживаетъ по своей собственной охотѣ, онъ не будетъ вовлеченъ въ какой-нибудь необдуманный или гнѣвный поступокъ. Въ его фигурѣ есть что-то неукротимое, что-то такое, что по временамъ наводило меня на мысль, что онъ не въ здравомъ разсудкѣ. Быть можетъ, это самое снисходительное объясненіе его поведенія со мной, а я желаю быть снисходительнымъ. Въ его южныхъ краскахъ и внезапныхъ страстныхъ выходкахъ есть также что-то такое, что заставляетъ думать, что въ немъ есть примѣсь негритянской крови. Я узналъ, что его мать была креолка или нѣчто въ этомъ родѣ, и примѣсь черной крови если не достовѣрна, то весьма вѣроятна. Тѣмъ не менѣе этотъ молодой человѣкъ красивъ собой; однако не смотря на его ноги съ высокимъ подъемомъ и его стройную, живую фигуру, его нельзя назвать изящнымъ. Мнѣ достаточно было одного бѣглаго взгляда, чтобы убѣдиться, что этотъ смуглый юноша безъ памяти влюбленъ въ бѣлокурую дѣвушку, которую я почти избралъ себѣ въ невѣсты. Съ какой поспѣшностью перевелъ я свои глаза съ его выразительнаго лица на ея милое личико. Еслибы я прочиталъ на немъ отзывъ на страстную любовь ея спутника, я бы уѣхалъ и больше не вернулся. Женщины — такія странныя созданія, что моя вѣра въ любовь ко мнѣ этой дѣвушки поколебалась, когда я взглянулъ на моего несомнѣннаго соперника. Но когда я перевелъ глаза на ея прекрасное личико, то оно показалось мнѣ открытой книгой, гдѣ я прочиталъ, что она не только не любить этого молодого человѣка, но даже не подозрѣваетъ объ его страсти. Не скрою, что испыталъ въ эту минуту чувство торжества, такъ какъ былъ увѣренъ, что любовь ко мнѣ закрывала ей глаза на это явное увлеченіе другого человѣка. Въ то время какъ я стоялъ у открытаго окна, ихъ голоса долетали до меня изъ сада. Она мало говорила, но шла нѣсколько разсѣянно вдоль узенькой дорожки, останавливаясь время отъ времени, чтобы сорвать цвѣтовъ, причемъ опиралась другой рукою на голову своего дога, который осклаблялся отъ удовольствія. Но зато спутникъ ея говорилъ за двоихъ. Онъ ни словомъ не обмолвился про свою любовь, только взгляды его выдавали ее. Онъ говорилъ про свою дикую жизнь скотовода и скотопромышленника въ саваннахъ западной Америки; про свои верховыя прогулки, про медвѣдей и индѣйцевъ, про ночлеги подъ открытымъ небомъ.

Интереснаго въ его разсказахъ было мало и они отзывались чѣмъ-то пошлымъ, что, надѣюсь, не ускользнуло отъ вниманія его красивой спутницы. Я доволенъ былъ ея разсѣяннымъ видомъ; я думалъ, что ея мысли заняты моимъ отъѣздомъ. Молодой человѣкъ былъ обиженъ и уничтоженъ. Такъ какъ она не обращала на него вниманія, онъ пробормоталъ что-то о желаніи проѣхаться верхомъ и исчезъ. Она поглядѣла ему вслѣдъ съ слабой улыбкой, освѣтившей на минуту ея печальное личико. Я не ошибался: личико было блѣднѣе обыкновеннаго и печально потому, что я уѣзжалъ. Она улыбнулась надъ его неукротимостью и затѣмъ вздохнула; я зналъ, что вздохъ относится ко мнѣ. Еслибы я послѣдовалъ своему желанію, то сошелъ бы въ залитый солнцемъ садикъ и поцѣловалъ бы блѣдное личико. Но я владѣлъ своими чувствами и медленно сошелъ съ лѣстницы и пошелъ въ конюшню поглядѣть, запряженъ ли кабріолетъ. Немного времени спустя, я уже стоялъ на широкихъ ступеняхъ подъѣзда и прощался съ моими хозяевами. Хозяинъ суетился около моего багажа и колебался между желаніемъ удержать меня и опасеніемъ, что я опоздаю на поѣздъ. Онъ рѣшился увѣдомить повѣреннаго своего родственника о своемъ искѣ. Онъ увѣрялъ меня въ сотый разъ, что не можетъ дѣйствовать исподтишка. Я больше не удерживалъ его отъ оглашенія этого дѣла, потому что желалъ какъ можно скорѣе выяснить, насколько искъ его имѣетъ шансы на успѣхъ.

Въ то время, какъ онъ не то толкалъ меня внизъ по лѣстницѣ, не то держалъ за фалды, дочь его молча стояла рядомъ съ нимъ. Вдругъ, не говоря ни слова, но слегка покраснѣвъ, она подала мнѣ цвѣты, которые, какъ я только-что видѣлъ, она сорвала въ саду. Печать наступающей зимы уже лежала на цвѣтахъ, но она сорвала ихъ для меня. Я удержалъ на минуту маленькую ручку въ своей рукѣ и, глядя въ честные, правдивые глаза, сказать многозначительно:

— Я вернусь опять.

---

Какъ вѣрно, что человѣку не слѣдуетъ довѣрять мнимымъ дарамъ фортуны! Пусть онъ побольше полагается на собственную осторожность и осмотрительность, но пусть остерегается всего болѣе, когда ему, что-называется, везетъ. Эти мысли невольно приходятъ мнѣ въ голову, когда я припоминаю то романическое время. Все, повидимому, шло какъ по маслу, такъ что сердце мое по временамъ билось радостно въ груди, какъ у любимца счастія. Конечно, я смѣялся надъ собственнымъ безуміемъ и старался подавить волненіе чувствъ; но какая-то слѣпая вѣра продолжала жить во мнѣ; я чувствовалъ себя какимъ-то избалованнымъ ребенкомъ. Все казалось мнѣ такъ удавалось. Искъ на имѣніе моего оппонента, казавшійся мнѣ сначала нестоющимъ вниманія, представлялся мнѣ теперь безусловно вѣрнымъ. Единственная дѣвушка, глубоко тронувшая мое сердце, оказывалась богатой наслѣдницей; и я не могъ не видѣть, что она любитъ меня. Законовѣдъ, услугами котораго я пользовался, и второстепенные агенты дѣйствовали съ необыкновенной ловкостью и удачей. Когда, послѣ болѣе краткаго, нежели я смѣлъ надѣяться, промежутка, я получилъ письмо отъ моего бывшаго хозяина, который извѣщалъ меня, что его родственникъ отказывается безъ всякой борьбы отъ спорнаго имѣнія, я чуть не запрыгалъ отъ радости при такой блестящей побѣдѣ. Мой оппонентъ, человѣкъ, который такъ грубо нападалъ на меня, нелѣпо переплетая неодобреніе моей общественной карьеры съ порицаніемъ моей частной жизни, — мой оппонентъ отказывался отъ борьбы. Онъ не успѣлъ разобрать хорошенько документы, представленные ему его повѣреннымъ, какъ написалъ истцу письмо, исполненное сумасбродныхъ сожалѣній о томъ, что хоть на краткое время воспользовался чужой собственностью, по закону принадлежавшей другому. Его увѣренія были преувеличены. Онъ объявлялъ, что хотя ему и говорили, когда онъ вступилъ во владѣніе этимъ имѣніемъ, что на немъ есть какой-то искъ, но онъ довольствовался тѣмъ, что предоставилъ фамильному стряпчему вѣдаться съ этимъ, убѣжденный, что если искъ основателенъ, то истецъ не замедлитъ заявить о своихъ правахъ. Онъ почти упрекалъ стараго джентльмена, о странной нервности и гордости котораго очевидно не имѣлъ никакого понятія, за то, что тотъ такъ долго оставался въ бездѣйствіи. Казалось, что онъ готовъ на всѣ возможныя уступки. Въ цѣломъ, хотя письмо и было преувеличено, оно внушило мнѣ болѣе высокое понятіе о ловкости писавшаго его. Онъ былъ такъ уменъ, что понялъ, что его дѣло проиграно, и предпочиталъ самъ уступить.

Все, повидимому, складывалось такъ, какъ мнѣ хотѣлось. Когда я дочиталъ характеристическое письмо моего бывшаго хозяина, въ которомъ онъ плохо маскировалъ искусственно холодными фразами и условными намеками на старческое равнодушіе свое удовольствіе, и когда я прочиталъ съ удвоеннымъ вниманіемъ восторженное посланіе моего оппонента, присланное мнѣ въ томъ же самомъ конвертѣ, — я всталъ съ мѣста съ намѣреніемъ быть смѣлымъ. Человѣкъ долженъ иногда и рисковать. Я не стану дожидаться безусловной увѣренности. Я навелъ косвенно справки и ничего не услышалъ неблагопріятнаго для моего кліента. Сосѣди считали его чрезмѣрно щекотливымъ и добросовѣстнымъ; никогда и тѣни скандала не связывалось съ его именемъ; не было никакого даже отдаленнаго намека, чтобы кто-нибудь имѣлъ на него какія-либо права, кромѣ его дорогой дѣвочки. Всѣ считали дѣломъ рѣшеннымъ, что она будетъ его единственной наслѣдницей. Я не стану ждать окончанія дѣда. Надо умѣть рисковать. Я рѣшилъ быть смѣлымъ. Я поспѣшу лично поздравить своего пріятеля; я послушаюсь голоса сердца и увижу дѣвушку, которую люблю. Я постараюсь заключить выгодный брачный контрактъ передъ свадьбой; но затѣмъ буду дѣйствовать на проломъ. И стоя съ письмомъ старика въ рукѣ, съ бьющимся сердцемъ, я чувствовалъ себя какимъ-то романическимъ мальчикомъ. Великія, старинныя слова Монроза звучали въ моихъ ушахъ. Я готовился примѣнить ихъ на дѣлѣ; я готовился «все выиграть или все проиграть». Я буду отчаянно смѣлъ въ дѣйствіяхъ.

Но фортуна, повидимому, еще не устала проливать на меня свои щедроты. Я комфортабельно усѣлся въ своемъ любимомъ уголку въ вагонѣ, разложилъ плэдъ на колѣняхъ, а сбоку около себя положилъ цѣлую груду газетъ и размышлялъ о милой дѣвочкѣ, которая ждала меня. Я былъ доволенъ, что нахожусь одинъ въ вагонѣ, такъ какъ желалъ насладиться роскошью сантиментальныхъ грезъ; поѣздъ уже двинулся, какъ вдругъ какой-то молодой человѣкъ влетѣлъ какъ буря въ вагонъ. Когда онъ усѣлся на мѣстѣ, я узналъ смуглаго юношу, котораго видѣлъ въ саду съ моей возлюбленной. Хотя я и видѣлъ его изъ окна, но зналъ, что онъ-то меня не видалъ. Я не былъ болѣе недоволенъ его вторженіемъ, не вздыхалъ больше объ утраченномъ одиночествѣ. Я усмотрѣлъ въ его появленіи новый шансъ получить дальнѣйшія свѣденія. Я не могъ даже не разсмѣяться надъ этимъ новымъ даромъ фортуны; казалось, эта своенравная богиня нарочно подослала ко мнѣ этого мулата или креола, или кто бы онъ тамъ ни былъ.

Не требовалось большого искусства, чтобы завязать разговоръ съ моимъ спутникомъ. Съ улыбкой, выставившей на показъ его бѣлые зубы (весьма вѣроятно, что контрастъ между его темной кожей и бѣлыми зубами нравился женщинамъ), онъ извинился за свое вторженіе. Я тоже улыбнулся и заговорилъ о погодѣ; выразилъ надежду, что она не перемѣнится и что я буду пользоваться все той же прекрасной осенью въ мѣстечкѣ, куда ѣду, и, назвавъ селеніе, ближайшее къ помѣстью моего хозяина, спросилъ молодого человѣка: знакомо ли ему это мѣсто.

— Знакомо ли? — вскричалъ онъ: — да я знаю въ немъ каждый кирпичъ наизусть; я родился въ немъ; домъ моей матушки въ двухъ шагахъ оттуда.

— Если такъ, то вы должны знать моего пріятеля, — сказалъ я, улыбаясь, и назвалъ моего хозяина.

Только этого и надо было, чтобы развязать ему языкъ. Черные глаза молодого человѣка засверкали и его смуглыя щеки вспыхнули, когда онъ пустился превозносить до небесъ своего друга. Послушать его, такъ не было на свѣтѣ никого честнѣе, благороднѣе этого стараго джентльмена. Я добродушно подтрунилъ надъ этими чрезмѣрными похвалами и такимъ образомъ легко вытянулъ новыя подробности изъ моего собесѣдника. Онъ разсказалъ мнѣ съ полдюжины исторій о добротѣ моего хозяина къ своимъ бѣднѣйшимъ сосѣдямъ. Съ напускнымъ цинизмомъ я я намекнулъ, что доброта лэндлордовъ бываетъ часто слишкомъ велика, и приносить больше вреда, чѣмъ пользы. При этомъ мой юный пріятель вспыхнулъ отъ негодованія. Онъ съ преувеличеннымъ паѳосомъ объявилъ мнѣ, что вся жизнь стараго джентльмена отъ перваго часа его рожденія была такъ открыта, какъ его Библія; что по набожности ему не было равнаго; что въ окрестной скандальной хроникѣ, которую онъ, мой собесѣдникъ, зналъ наизусть, никогда ни единаго слова не было произнесено противъ этого замѣчательнаго старика. Я поспѣшилъ извиниться за свой циническій тонъ и увѣрить его, что я вполнѣ раздѣляю его высокое мнѣніе о нашемъ общемъ другѣ; что моему сердцу пріятно слышать такія горячія похвалы ему. Я и самъ говорилъ горячо. Мнѣ было въ самомъ дѣлѣ очень пріятно, что старый джентльменъ пользуется такой хорошей репутаціей и моя увѣренность въ томъ, что на его кошелекъ нѣтъ тайныхъ претендентовъ, стала почти непоколебима.

Вдругъ какая-то мысль озарила моего восторженнаго спутника, глядѣвшаго на меня такъ пристально, что это почти смущало меня.

— Неужели вы м-ръ?… — спросилъ онъ, называя мое имя.

— Да, — отвѣчалъ я беззаботно, такъ какъ дальнѣйшее инкогнито было невозможно.

Онъ еще съ минуту пристально глядѣлъ на меня, пока я нервно не разсмѣялся. Тогда съ торопливымъ движеніемъ, какъ будто отбрасывая всякое дальнѣйшее сомнѣніе, онъ протянулъ мнѣ руку.

— Позвольте мнѣ поблагодарить васъ за моего друга.

Я легко отозвался объ услугѣ, оказанной мною старому джентльмену.

— Нѣтъ, нѣтъ, — закричалъ онъ, — вы благородно поступили; это прекрасный поступокъ, тѣмъ болѣе отъ незнакомца. Еслибы вы знали, его, то, конечно, вамъ пріятно было бы помочь ему.

Затѣмъ продолжалъ съ усиливающимся жаромъ:

— Но вы никогда ихъ не видали; это-то и возвышаетъ заслугу. Я такъ сердить на себя за то, что не занялся этимъ искомъ… Я зналъ о немъ всю жизнь, но привыкъ считать иллюзіей дорогого старика. Я просто ненавижу васъ за то, что вы это сдѣлали.

Я протянулъ руку, какъ бы извиняясь.

— Еслибы вы знали ихъ, — снова началъ онъ, — но вы никогда не видѣли ихъ (онъ хвалилъ меня, точно ругался), вы никогда не видѣли ее.

Онъ не то свиснулъ, не то вздохнулъ.

— Вы никогда не видѣли ее, — повторялъ онъ, медленнѣе, — вы не знали, какъ велика честь оказать ей малѣйшую услугу. Она ангелъ.

— Вы очень восторженно выражаетесь, — улыбнулся я.

— О, я влюбленъ въ нее отъ рожденія, — безпечно закричалъ онъ.

Странно, хотя я узналъ чувства этого молодого человѣка, когда видѣлъ его съ моей дѣвочкой въ саду, однако, сознаюсь, что меня покоробило, когда я услышалъ, какъ онъ хвалится своей любовью. Я съ трудомъ удержалъ на губахъ улыбку, съ которой его слушалъ. Такъ какъ я молчалъ, онъ самъ снова заговорилъ, но на этотъ разъ уже спокойнѣе.

— Вы, конечно, не выдадите меня, — началъ онъ. — Конечно, она ничего объ этомъ не знаетъ и не узнаетъ до тѣхъ поръ, пока я не составлю себѣ состоянія въ Монтанѣ. Видите ли, у меня пока ничего нѣтъ, кромѣ скота, а у ней есть состояніе; да что, она теперь богатая наслѣдница, благодаря вамъ.

— Развѣ она наслѣдница отцовскаго состоянія? — спросилъ я.

— А то кто же? — отвѣчалъ онъ угрюмо. — У него нѣтъ никого другого близкаго въ мірѣ и онъ отдалъ бы ей все до послѣдней копѣйки завтра же, еслибы она попросила! Еслибы она попросила! Точно она способна чего-нибудь въ мірѣ просить у него, кромѣ его любви — а это ей принадлежитъ и безъ всякой просьбы, точно такъ, какъ любовь всего міра, если только она этого захочетъ.

Онъ умолкъ. Я взялъ газету и держалъ ее передъ собою, размышляя. Черезъ нѣсколько времени я опять вступилъ съ нимъ въ бесѣду и сталъ разспрашивать о скотоводствѣ въ Америкѣ. Онъ былъ полонъ надежды; впереди ему видѣлись только доходы, но не убытки. Онъ былъ увѣренъ, что черезъ нѣсколько лѣтъ разбогатѣетъ. Онъ объяснилъ мнѣ, что не останется въ Америкѣ, когда составить состояніе, а тотчасъ же вернется въ Англію, какъ скоро разбогатѣетъ.

— Прежде чѣмъ уѣхать, — закончилъ онъ, — я переговорю съ дорогимъ старикомъ и выясню ему свое положеніе и скажу ему, что я за ней пріѣду; и если онъ мнѣ позволить, то скажу ей одно только… только одно слово надежды…

Тутъ онъ такъ долго молчалъ, что я уже думалъ, что онъ все высказалъ, но черезъ нѣкоторое время онъ прибавилъ медленнѣе и съ паѳосомъ, точно разсуждалъ самъ съ собою:

— И однако, клянусь, еслибы я не уѣзжалъ такъ далеко, то предпочелъ бы не говорить ей пока ни слова любви. Мнѣ это представляется точно святотатствомъ.

Думаю, что у меня вырвался жесть удивленія, потому что юнъ вдругъ рѣзко повернулся ко мнѣ:

— Вы не знаете, что такое невинность, — закричалъ онъ: — никто этого не знаетъ, кто съ ней не друженъ… о, да, конечно, всѣ дѣвушки невинны; но она… у ней нѣтъ ни одной мысли, ни одной мечты, которыя не были бы непорочны; и она меня любить какъ свою собаку или цвѣтокъ своего сада… и я желалъ бы быть ея собакой.

Представьте себѣ молодого человѣка, разсуждающаго, такимъ образомъ, въ вагонѣ желѣзной дороги и съ незнакомцемъ! Я могъ бы привести и больше изъ его дикихъ рѣчей: моя память по-истинѣ необыкновенна, я ничего не забываю (увы!), еслибы даже и хотѣлъ. Одна вещь стала для меня ясной, когда я ѣхалъ съ моимъ дикимъ спутникомъ. Онъ былъ послѣднимъ на свѣтѣ человѣкомъ, которому можно довѣрить счастіе молодой дѣвушки. Самымъ снисходительнымъ для него заключеніемъ было признать, что у него умъ не совсѣмъ въ порядкѣ. Я думалъ о милой дѣвочкѣ, дожидавшейся моего пріѣзда, и сердце мое сжималось страхомъ. Во что бы то ни стало, я долженъ спасти ее отъ соединенія своей доли съ полоумнымъ человѣкомъ. Даже, еслибы его и нельзя было признать съумасшедшимъ, онъ, очевидно, былъ такъ легкомысленъ и неоснователенъ, что не могъ заботиться о женѣ. Не безразсуднымъ юношамъ съ страстными и нѣжными глазами и оливковой кожей составить себѣ состояніе скучнымъ и методическимъ дѣломъ скотоводства. Навѣрное такіе люди непостоянны и въ своей любви. Они не могутъ устоять передъ соблазномъ женскихъ очей, и хотя въ этомъ восторженномъ существѣ было что-то не англійское и хищное, на мой взглядъ, но я полагаю, что женщинамъ онъ долженъ былъ нравиться. Когда мы доѣхали до нашей станціи, онъ выскочилъ изъ вагона и немедленно опять въ него вскочилъ, чтобы помочь мнѣ вынести ручной багажъ. Онъ, повидимому, желалъ мнѣ угодить; у него были свои резоны пытаться заслужить мое расположеніе.

— Прощайте, — сказалъ онъ, — я увижусь съ вами, прежде, нежели вы отъ нихъ уѣдете; я пріѣду къ нимъ какъ только матушка меня отпуститъ. Матушкѣ принадлежатъ священнѣйшія права надъ своимъ блуднымъ сыномъ, но я пріѣду такъ скоро, какъ только будетъ можно.

Онъ говорилъ о своей матери точно герой французской драмы; это было въ духѣ его несдержанной манеры, которая мнѣ такъ не нравилась. Тѣмъ не менѣе, вѣжливость требовала, чтобы я былъ вѣжливъ; я поблагодарилъ его за его общество и любезность и выразилъ надежду, что мы вскорѣ снова встрѣтимся. Онъ порывисто пожалъ мою руку и проворно вскочилъ въ старый кабріолетъ, дожидавшійся его; затѣмъ махнулъ бичомъ, и прокричавъ мнѣ что-то, чего я не разслышалъ, быстро уѣхалъ.

III.

Было ясно, что времени терять не слѣдуетъ. Если я желаю оставить призъ за собой, я не долженъ слушаться голоса осторожности. Непрошенныя признанія моего дорожнаго спутника подкрѣпили мое убѣжденіе, что этотъ бракъ не будетъ безразсуденъ даже съ денежной точки зрѣнія; я долженъ довольствоваться этой вѣроятностью; дальнѣйшихъ справокъ наводить было некогда. Кто можетъ поручиться за дальнѣйшія дѣйствія этого необузданнаго юноши? Онъ могъ прискакать сегодня же и, позабывъ про свое благоразумное рѣшеніе, переговорить съ отцемъ дѣвушки, броситься на колѣни на песчаной дорожкѣ передъ самой дѣвушкой. Къ его толкамъ о необычайной простотѣ дѣвушки я отнесся съ презрительной улыбкой. Это была ошибка съ моей стороны. Сознаюсь въ томъ. Мнѣ слѣдовало сообразить, по его фантастическимъ рѣчамъ, истину о полномъ невѣденіи жизни у этого бѣднаго ребенка и объ ея неспособности понимать ея усложненія. Сознаюсь въ своей ошибкѣ, когда уже слишкомъ поздно, но не могу настаивать на ней. Мнѣ тяжело морализировать по поводу этой тяжкой ошибки, которая могла бы сгубить всю мою карьеру. Пусть любовь говорить въ мое оправданіе! Достаточно сказать, что я рѣшилъ высказаться и сегодня же.

Хотя голова моя была полна планами, однако я не могъ не улыбнуться надъ эксцентричностью моего хозяина. Приближался обѣденный часъ, когда я пріѣхалъ въ старый домъ, и я нашелъ стараго джентльмена одного. Я не счелъ худымъ знакомъ, что его дочь не пришла ко мнѣ на встрѣчу; я объяснилъ это застѣнчивостью, которую развивало въ ней новое чувство; воображеніе мое было занято ея милой стыдливостью. Но мой хозяинъ не давалъ мнѣ времени углубляться въ свои мечтанія. Онъ продолжалъ играть комедію философскаго равнодушія къ своему счастью и вмѣстѣ съ тѣмъ мучился страхомъ, какъ бы я не принялъ его равнодушія за неблагодарность. Онъ осыпалъ меня разными мелкими услугами. Нѣсколько разъ сжималъ мою руку въ своихъ; настоялъ на томъ, чтобы проводить меня въ мою комнату и самъ зажегъ у меня свѣчи. Онъ указалъ съ гордостью, надъ которой поспѣшилъ самъ посмѣяться, на тотъ фактъ, что даже въ настоящее время года они могли украсить цвѣтами мой каминъ. Мнѣ не надо было говорить, чьи маленькія ручки поставили ихъ тамъ. Но хотя я и улыбался добродушно надъ эксцентрическими выходками стараго джентльмена, однако мнѣ вовсе не хотѣлось смѣяться, пока мы не вошли въ столовую. Тамъ я увидѣлъ, что нелѣпости моего хозяина достигли своего зенита, потому что надъ буфетомъ было воздвигнуто нѣчто въ родѣ трофея, на которомъ красовались слова: Fiat Justitia, крупнымъ шрифтомъ. Къ счастью, мнѣ легко было объяснить мой смѣхъ скромностью и неожиданностью, отразившеюся на моихъ нервахъ. Насъ было только трое за обѣдомъ, не считая эту тварь, собаку; и ни отецъ, ни дочь не были расположены критиковать мое поведеніе. Моя общественная дѣятельность приводила меня въ соприкосновеніе съ странными декораціями платформъ и залъ, но найти нѣчто подобное въ старомодной, съ дубовыми панелями столовой частнаго дома казалось невыразимо комическимъ.

Когда обѣдъ былъ оконченъ, милая дѣвочка оставила насъ. Хотя сквайръ почти совсѣмъ не пилъ вина, но слѣдовалъ старинной привычкѣ сидѣть за бутылками и въ настоящемъ случаѣ, впервые въ жизни, я былъ этому радъ. Я бы желалъ отложить свое сообщеніе, но мысль о дикомъ юношѣ, находящемся по сосѣдству, дѣлала молчаніе невозможнымъ. Такъ кратко и такъ просто какъ только можно я сообщилъ старому джентльмену о своей любви.

— Вы, вѣроятно, замѣтили это, — сказалъ я, увидя какъ у него дрожали руки.

— Да, да, — отвѣчалъ онъ, — я видѣлъ это; безъ сомнѣнія, я видѣлъ это… я… я кое-что замѣтилъ.

Я усумнился въ строгой правдивости этого увѣренія, замѣтивъ нервную дрожь, которой онъ не могъ скрыть.

— Но она ребенокъ, — закричалъ онъ, чуть не рѣзко, — вы знаете, что она еще ребенокъ.

— И вы не замѣтили, — грустно отвѣчалъ я, — что въ послѣднее время ребенокъ выросъ въ женщину.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ онъ, — нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ.

— По крайней мѣрѣ, — спросилъ я слегка обиженнымъ тономъ, — я надѣюсь, что вы ничего не имѣете противъ меня лично?

Онъ положилъ свою дрожащую руку на мой рукавъ, точно просилъ меня помолчать, пока къ нему вернется способность говорить.

— Вы вѣдь знаете, какого я высокаго о васъ мнѣнія! — началъ онъ.

Такъ какъ я молчалъ, то онъ продолжалъ съ слабой улыбкой:

— Я получилъ болѣе высокое понятіе о политической карьерѣ съ тѣхъ поръ, какъ узналъ, что вы восходящее въ ней свѣтило, будущій великій человѣкъ, предводитель партіи.

— Оставьте это, — поспѣшно перебилъ я, — не принимайте этого въ разсчетъ; эта карьера рискованная; честный человѣкъ можетъ каждую минуту потерпѣть въ ней фіаско.

— Ахъ! но я особенно уважаю въ васъ не столько ваши таланты… ваши большіе таланты… сколько вашу доброту. Вы добрый человѣкъ и добрый другъ, и вѣрный приверженецъ справедливости.

Онъ повернулся въ креслѣ лицомъ къ трофею. Я же боялся взглянуть на него.

— Оставьте это, — произнесъ я съ подобающей серьезностью.

Онъ снова повернулся ко мнѣ, причемъ его нервное возбужденіе все возрастало.

— Какъ могу я отказать вамъ? — рѣзко закричалъ онъ, — какъ могу я въ чемъ-либо вамъ отказать? Вспомните, что вы для меня сдѣлали.

Я сдѣлалъ жестъ отрицанія.

— Безъ сомнѣнія, — затянулъ онъ опять свою старую пѣсню: — для меня это не очень важно, я старикъ, быть немного бѣднѣе или богаче — для меня это не составитъ разницы. Но не въ этомъ дѣло: вы поступили благородно, съ рѣдкимъ благородствомъ. Я не могу забыть, какъ много я вамъ обязанъ.

— Ахъ! — сказалъ я, — оставьте это.

— Не могу же я не помнить этого, — слабо отвѣтилъ онъ.

Я молчалъ; я не предъявлялъ притязаній на его благодарность. Я радъ, что выказалъ столько великодушія: теперь мнѣ утѣшительно вспоминать объ этомъ.

Послѣ молчанія, показавшагося довольно продолжительнымъ, онъ высказалъ какъ разъ то, чего я почти ждалъ и опасался.

— У меня были въ головѣ кое-какіе планы относительно моей дѣвочки, — началъ онъ, — я считаю нужнымъ вамъ это сообщить. У насъ есть здѣсь пріятель и сосѣдъ, юноша, который, какъ мужественный человѣкъ, старается пробить себѣ дорогу въ свѣтѣ. Онъ добрый сынъ и я всегда думалъ, что онъ будетъ добрымъ мужемъ… но черезъ нѣсколько лѣтъ, черезъ нѣсколько лѣтъ.

Само собою разумѣется, что я выказалъ нѣкоторое любопытство.

— Развѣ этотъ молодой человѣкъ уже женихъ? — тревожно спросилъ я.

— Онъ еще ни слова мнѣ не говорилъ, — возражалъ старый джентльменъ, качая головой. — Быть можетъ, я все это вообразилъ. Я думалъ, что онъ дожидается, пока она выростетъ; но если она уже дѣйствительно выросла, то онъ долженъ былъ бы объясниться.

— Вы должны устранить его, — сказалъ я съ откровенной улыбкой. — Я не могу допустить чьихъ-либо чужихъ правъ.

— Нѣтъ, нѣтъ; у него нѣтъ никакихъ правъ. Это, быть можетъ, все только одна моя фантазія. Но вы ничего не пьете? Не выпьемъ ли мы…

Но въ то время какъ старый джентльменъ неловко задвигался въ креслѣ, я поспѣшно всталъ съ моего. Я рѣшилъ, что мнѣ дѣлать. Въ корридорѣ я задержалъ его, положивъ ему на плечо руку.

— По крайней мѣрѣ хоть это сдѣлайте для меня, — сказалъ я грустно, но твердо, — побудьте въ своемъ кабинетѣ нѣкоторое время.

Я слегка толкнулъ его къ двери, которая вела въ его комфортабельную берлогу.

— Я долженъ переговорить съ ней; я долженъ узнать свой приговоръ.

Онъ, кажется, былъ ошеломленъ.

— Вы не запугаете ее? — она еще ребенокъ, настоящій ребенокъ. Вы не запугаете ее?

— Ахъ! — сказалъ я тономъ глубокаго разочарованія, — вы мнѣ не довѣряете.

Я почувствовалъ, какъ онъ встрепенулся подъ моей рукой.

— Кому же мнѣ вѣрить, какъ не вамъ! — поспѣшно вскричалъ онъ: — вы знаете, какъ я вамъ обязанъ.

— Оставьте это, — серьезно сказалъ я, тихонько вталкивая его въ кабинетъ.

Маленькая гостиная сразу успокоила мои взволнованные нервы. Въ ней было тепло и полинялая мебель казалась очень красивой при вечернемъ освѣщеніи. Она сидѣла, наклонившись надъ большой книгой; пламя отъ камина озаряло ея платье, а свѣтъ отъ лампы съ абажуромъ падалъ на ея волоса. Я никогда не забуду этой картины. Когда я вошелъ въ комнату, она подняла голову. Я уже говорилъ, что она часто напоминала мнѣ ангела на церковномъ окнѣ, ангела, дожидавшагося приказаній. Когда глаза ея откровенно встрѣтились съ моими, я увидѣлъ съ новымъ чувствомъ торжества, что она ждетъ моихъ приказаній. Я почувствовалъ свою власть надъ этимъ милымъ ребенкомъ. Когда я подошелъ ближе, я увидѣлъ, что въ глазахъ ея мелькнуло удивленіе, но она не отвернула головы. Я наклонился къ ней, и пробормотавъ какія-то нѣжныя слова, прижалъ свои губы къ ея губамъ. Краска сбѣжала съ ея лица, но она не выказала страха. Только глаза ея выражали странную смѣсь удивленія и какъ бы нѣкотораго ужаса. Есть сцены, слишкомъ священныя для того, чтобы ихъ описывать. Когда наступила ночь, и мы всѣ трое остановились внизу около лѣстницы, я увидѣлъ, что по щекамъ стараго джентльмена катились слезы, и сознаюсь, что мои собственные глаза были влажны.

Я проснулся на слѣдующее утро послѣ крѣпкаго и освѣжающаго сна и почувствовалъ въ себѣ мужество исполнить лежавшую на мнѣ задачу. Я зналъ, что дикій юноша, навязавшій мнѣ свои секреты, можетъ причинить мнѣ много хлопотъ. Я рѣшилъ предупредить его первое движеніе. На разсвѣтѣ я сошелъ съ лѣстницы такъ тихо, какъ только могъ. Вся природа, казалось, улыбалась мнѣ, точно то былъ уже день моей свадьбы. Но мнѣ некогда было наблюдать, какъ я это люблю, красоту восточнаго неба. Я украдкою вышелъ изъ дома и пошелъ въ конюшню. Тамъ я нашелъ хозяйскаго грума, котораго я уже привлекъ на свою сторону обычнымъ, но дѣйствительнымъ способомъ. Онъ готовился проѣздить лошадей моего хозяина, и послѣ обычныхъ комплиментовъ на счетъ его заботливаго ухода за лошадьми, я спросилъ его, не будетъ ли ему по пути домъ безпокойнаго молодого человѣка, которому я прошу его завезти записку. Записка эта была коротка и ясна. Въ ней я сообщалъ моему сопернику, что считаю самымъ честнымъ немедленно увѣдомить его о моей помолвкѣ. Я прибавлялъ, что былъ такъ озадаченъ и смущенъ его внезапными и непрошенными признаніями, что не рѣшился тогда же сообщить ему о моихъ намѣреніяхъ, а пока я колебался, онъ уѣхалъ, и я такимъ образомъ упустилъ случай просвѣтить его. Послѣ того я выразилъ надежду (которую почти искренно питалъ), что если онъ могъ такъ долго откладывать выраженіе своихъ чувствъ, то они, вѣроятно, не такъ сильны, какъ ему казалось. Я оканчивалъ письмо желаніемъ, чтобы онъ навсегда остался ея другомъ и моимъ.

Когда я увидѣлъ, что грумъ медленно уѣхалъ съ моимъ письмомъ въ карманѣ, я вздохнулъ свободнѣе. Я предался наслажденію раннимъ утромъ и мечтамъ юной любви. Моя возлюбленная была удивительно мила и ласкова весь этотъ день. Она была очень блѣдна и тиха, но это-то и казалось мнѣ самымъ естественнымъ въ ея теперешнемъ положеніи: я бы не желалъ, чтобы она была оживленнѣе. Гуляя съ ней въ маленькомъ садикѣ, я завелъ наконецъ рѣчь о молодомъ человѣкѣ, моемъ дорожномъ спутникѣ. Грумъ вернулся до завтрака, но не привезъ отвѣта на мою записку. Я успокоился, такъ какъ опасался поспѣшнаго и рѣзкаго отвѣта. Я наблюдалъ лицо моей дѣвочки очень пристально, хотя и улыбался ей безпечно. Я увидѣлъ, что при упоминовеніи этого имени оно озарилось откровенной дружбой, но не выразило и тѣни любви. Она какъ бы пробудилась изъ своего молчанія.

— Желала бы я знать, что онъ скажетъ, — громко произнесла она съ откровеннымъ любопытствомъ ребенка.

Я готовился что-то сказать, когда увидѣлъ слугу, появившагося изъ-за угла дома, съ письмомъ въ рукѣ. Я поспѣшно сталъ между дѣвушкой и имъ и взялъ письмо изъ его рукъ. Въ то время какъ она прохаживалась по песчаной дорожкѣ, опустивъ глаза въ землю, я остановился и прочиталъ письмо моего соперника. Я переписываю его здѣсь. Въ немъ нѣтъ ни начала, ни подписи.

«Вамъ слѣдовало сказать мнѣ это. Если она помолвлена съ вами, то я буду молчать. Ради Бога, будьте добры къ ней. Вы не знаете, что это за нѣжная и кроткая душа, и какая благородная. Будьте добры къ ней».

Вотъ и все. Записка была коротка и, повидимому, недружелюбна. Онъ какъ будто сомнѣвался въ моихъ словахъ, а страстное воззваніе быть къ ней добрымъ казалось почти оскорбительнымъ. Можно было подумать, что онъ пишетъ какому-то тирану, людоѣду или негодяю-герою трехтомнаго романа. Подобно всему, что дѣлалъ этотъ несчастный юноша, это было преувеличено и безтактно. Старательно складывая ее въ бумажникъ, я рѣшилъ уѣхать отсюда сегодня же вечеромъ. Я былъ увѣренъ, что онъ появится вслѣдъ за своей запиской, что у него не хватить здраваго смысла на то, чтобы держаться поодаль. Свиданіе между нами не могло быть пріятно ни ему, ни мнѣ. Я не вернусь сюда до тѣхъ поръ, пока онъ совсѣмъ не распрощается съ ними. Само собой разумѣется, что теперь онъ поторопится съ отъѣздомъ въ Америку; я предоставляю свободное поле для его прощальнаго визита. Я не боялся того, что онъ могъ сказать про меня за моей спиной. Что могъ бы онъ сказать, кромѣ того, что я не подражалъ его нелѣпой болтливости, его глупой нескромности… въ вагонѣ желѣзной дороги? Что касается моей жизни вообще, то я чувствовалъ счастливую увѣренность, что никто не откроетъ что-нибудь такое, что не было бы въ высшей степени почтенно, ни въ моей общественной, ни въ моей частной жизни. Кромѣ того, я былъ увѣренъ, что если онъ вздумаетъ чернить меня въ глазахъ моей невѣсты, то повредить этимъ только самому себѣ. Развѣ я не читалъ безусловное довѣріе, можно даже сказать, благоговѣніе въ ея глазахъ? Увы! какъ мало можно разсчитывать на постоянство въ женщинѣ! Еслибы она удержала свою вѣру въ меня! Но… какъ говорятъ романисты, вернемся назадъ къ моей исторіи! Я не долженъ забѣгать впередъ.

Когда я положилъ въ карманъ письмо моего соперника, я поспѣшилъ къ моей возлюбленной. Ласково обнявъ ее за талію, я сказалъ ей, что долженъ покинуть ее сегодня. Я почувствовалъ, что она дрожитъ, но не пытается оттолкнуть меня. Я сказалъ ей, что бросилъ очень важное общественное дѣло, потому что не могъ работать, пока не услыхалъ своего приговора изъ ея устъ. Что теперь я долженъ вернуться назадъ къ своему дѣлу, но что я пріѣду опять, какъ только освобожусь.

— Неужели я вамъ такъ дорога? — спросила она какъ бы съ ужасомъ въ голосѣ. Я остановился и поглядѣлъ ей прямо въ глаза. Они были полны благоговѣнія. Вотъ чувство, — сказалъ я самому себѣ, — которое можетъ служить наилучшимъ фундаментомъ для воздушнаго дворца любви. Чего только не могъ я на немъ построить? Увы! — какъ жалки всѣ предвидѣнія мужчинъ, когда въ дѣлѣ замѣшана женщина! Увы! какъ легко рушатся фундаменты, казавшіеся настолько прочными, чтобы противустоять вѣкамъ! Моя дѣвочка была странно молчалива; но я ничего другого не желалъ. Она гуляла рядомъ со мной съ очаровательной покорностью; теперь она больше не бѣгала по лугамъ съ своей волкоподобной собакой, которая дивилась происшедшей перемѣнѣ. Она не слѣдила больше за всѣми мелкими предметами на землѣ и въ воздухѣ; но водила меня во всѣ свои любимые уголки и ко всѣмъ животнымъ, которыя были ея любимцами. Она совершенно серьезно представила мнѣ послѣднюю выводку поросятъ и испанскихъ щенковъ. Она повела меня въ тотъ уголокъ на огородѣ, гдѣ она часто играла въ хозяйку дома, а теперь ей предстояло въ скоромъ времени стать дѣйствительной хозяйкой дома. Она считала, кажется, несомнѣннымъ, что меня могутъ интересовать всѣ эти пустяки, которые она мнѣ показывала. Раза два у меня мелькнуло въ умѣ, что она показываетъ ихъ мнѣ такъ, какъ еслибы они должны были составлять часть нашей будущей жизни, какъ еслибы я долженъ жить здѣсь съ поросятами и кроликами. Бѣдная дѣвочка! Въ мою задачу не входило разрушать въ это утро ея идиллическія представленія о будущемъ. Она была очень мнѣ мила. Я никогда не былъ сильнѣе убѣжденъ, что не ошибся въ выборѣ. Въ ея серьезности была удивительная прелесть, а ея невинность просто обворожительна. Она не смѣялась и не прыгала; она была очень тиха; мои поцѣлуи она принимала, какъ ребенокъ. Есть вещи, слишкомъ священныя для того, чтобы передавать ихъ. Послѣ полудня я разстался съ нею.

Первое ея письмо лежитъ теперь передо мной. Бумага немного смялась, чернила поблѣднѣли, а между тѣмъ, мнѣ кажется, что я только вчера нѣжно улыбался, впервые читая его: то была чопорная, коротенькая записка, но она меня очаровала; отъ ея формализма вѣяло чѣмъ-то старомоднымъ, но восхитительнымъ, точно лавендовые цвѣты, которые росли въ такомъ множествѣ въ ея старинномъ садикѣ, возлѣ пчельника, озаренномъ солнцемъ. Она писала, что все обстоитъ благополучно, и послѣ извѣстій о старикѣ отцѣ, о юныхъ щенкахъ и новорожденномъ теленкѣ, сообщала мнѣ, что смуглый юноша уже сдѣлалъ имъ свой прощальный визитъ. Она очень сожалѣла о томъ, что онъ долженъ такъ скоро уѣхать; она предполагала, что у него въ хозяйствѣ что-нибудь неладно, потому что онъ былъ очень молчаливъ и все время какъ будто думалъ о чемъ-то другомъ. Онъ долженъ былъ на другой же день выѣхать въ Ливерпуль; она очень объ этомъ сожалѣла. Она кончала письмо, извиняясь за свой дѣтскій почеркъ и подписалась «искренно преданной мнѣ». Помню, что когда я увидѣлъ это формальное заключеніе, написанное несомнѣнно еще несформированнымъ почеркомъ, я началъ читать письмо съизнова и замѣтилъ со смѣхомъ, что она начинала письмо словами: «дорогой м-ръ…» Какъ пріятно будетъ научить ея скромныя уста произносить мое христіанское имя! Я былъ въ восторгѣ отъ извѣстія объ отъѣздѣ моего соперника. Сегодня или, самое позднее, завтра, онъ будетъ уже въ открытомъ морѣ. Я телеграфировалъ отцу моей дорогой дѣвочки, что пріѣду завтра. Я говорилъ себѣ, что теперь конецъ всякимъ сомнѣніямъ и колебаніямъ. Мнѣ уже порядкомъ надоѣдали эти разъѣзды взадъ и впередъ, разстраивавшіе у меня мысли въ головѣ и мѣшавшіе мнѣ работать. Я рѣшилъ, что свадьба моя совершится въ возможно скоромъ времени.

Объ этомъ знаменательномъ днѣ мнѣ почти нечего сказать. Я былъ полонъ вѣры въ будущее и спокойно счастливъ. Послѣ кратковременной сырой зимы, солнце ярко сіяло въ утро моей свадьбы. А между тѣмъ, будь я суевѣренъ, я могъ бы испугаться. Мой тесть былъ въ самомъ сильномъ нервномъ разстройствѣ. Терзаемый желаніемъ оказать мнѣ всевозможное вниманіе и безразсуднымъ сожалѣніемъ о томъ, что ему приходится разстаться съ своимъ ребенкомъ, онъ дѣлалъ безтактность за безтактностью. Можно было подумать, что онъ и самъ не знаетъ, какъ очутился въ церкви и провожаетъ невѣсту. Сама невѣста была блѣдна какъ привидѣніе и ея большіе глаза глядѣли на меня такъ, какъ еслибы она была дѣвушка, только-что пришедшая въ какой-то языческій храмъ и съ благоговѣніемъ и боязнью безмолвно молитъ о пощадѣ свое божество. Но худое, хотя и нелѣпое предзнаменованіе, которое могло испугать суевѣрнаго человѣка, было слѣдующее. Теперь я могу говорить о немъ со смѣхомъ, но въ то время оно меня взбѣсило, и понятно. Эта бестія собака, которая волкомъ глядѣла на меня съ самаго начала, какъ я только появился въ домѣ, лежала посреди лѣстницы, когда я вышелъ, одѣтый, чтобы ѣхать къ вѣнцу. Не успѣлъ я подойти къ ней съ ласковыми словами, какъ она прыгнула мнѣ на спину и разодрала мой новый фракъ съ верху до низу. Сознаюсь, что я испугался и не успѣлъ придти въ себя, какъ меня повезли въ церковь. Я вѣнчался въ старомъ черномъ сюртукѣ и новомъ синемъ жилетѣ; я уронилъ на полъ кольцо; я чувствовалъ, что являюсь не въ авантажѣ. Прошло нѣсколько часовъ, прежде, нежели я совсѣмъ оправился.

IV.

Много разъ съ тѣхъ поръ, какъ я принялся писать, испытывалъ я желаніе бросить перо, но никогда съ такою силой, какъ теперь. Развѣ не тяжко, что человѣкъ обязанъ приподнять скромное покрывало, скрывающее священную драму его брачной жизни? Но я не стану терять времени на жалобы. Упрямство другого лица сдѣлало этотъ трудъ неизбѣжнымъ. Я буду по возможности кратокъ.

Остальная моя повѣсть есть повѣсть горькаго разочарованія и быстраго пробужденія отъ безумной мечты. Я ошибся и долженъ теперь пожинать плоды своей ошибки. Правда, что съ денежной стороны мнѣ нѣтъ причины жаловаться. Мой тесть былъ такъ мнѣ благодаренъ и такъ слѣпо любилъ свое единственное дитя, что готовъ былъ отдать все на свѣтѣ по первой просьбѣ. Но хотя я и не прикидываюсь, что презираю богатство, однако, хорошо знаю, что не въ деньгахъ только счастіе. Онѣ цѣнны лишь какъ средство; хотя онѣ могли помочь мнѣ составить карьеру, но я ее не составилъ. Кромѣ того, ихъ было недостаточно. Даже еслибы мы получили все имѣніе стараго джентльмена, мы бы не были богаты между богатыми; наше состояніе не могло дать намъ могущества. И хотя моя блѣдная, молодая жена принесла мнѣ деньги и, безъ сомнѣнія, должна была со временемъ наслѣдовать отцу, но гдѣ была та симпатія, ради которой я пожертвовалъ собою? Гдѣ была любящая подруга, готовая помогать мнѣ составить себѣ карьеру? Гдѣ былъ вѣрный и преданный товарищъ моей свѣтской жизни? Я мечталъ о полномъ союзѣ двухъ сердецъ. Съ безразсудствомъ мальчика, не спорю, я считалъ, что въ этомъ сущность брака. Я дозволилъ себѣ мечтать, и какъ горько было пробужденіе.

Я былъ увѣренъ, что, свѣтскіе успѣхи моей жены будутъ очень полезны мнѣ, какъ политику. Я разсчитывалъ на это. Я до сихъ поръ увѣренъ, что она могла ихъ снискать безъ всякаго усилія. Но не только она не дѣлала усилій, но съ какой-то странной антипатіей уклонялась отъ открытаго передъ нею пути. Я не хочу быть къ ней несправедливъ. Я не могу сказать, чтобы она когда-нибудь отказывалась сдѣлать то, о чемъ я ее просилъ. Она слушалась меня во всѣхъ подробностяхъ, но ея послушаніе было безжизненное. Когда я оставлялъ ее безъ спеціальныхъ инструкцій, она ничего не дѣлала. Я разсчитывалъ, что она отъ всего сердца станетъ ухаживать за любезнымъ и снисходительнымъ обществомъ… увы! можно было подумать, что у нея вовсе нѣтъ сердца. Я былъ очень занять; я по неволѣ оставлялъ ее по долгу въ одиночествѣ. Я не могъ постоянно напоминать ей объ ея общественныхъ обязанностяхъ; а если я не напоминалъ ей о нихъ, она сидѣла дома и читала книги. Она стала блѣдна и вяла. Она, бѣгавшая въ деревнѣ точно юная Діана, не ходила даже никогда гулять въ Лондонѣ, если я ее не посылалъ. Конечно, я не могъ дозволить ей гулять одной. Она почувствовала безразсудную антипатію въ своей горничной-француженкѣ, которая, однако, была намъ рекомендована съ отличной стороны однимъ изъ самыхъ аристократическихъ домовъ. Она намекнула однажды, что могла бы гулять со своей собакой, еслибы я дозволилъ привезти ее въ Лондонъ. Но само собой разумѣется, что нельзь же было держать въ домѣ такое опасное животное. Кромѣ того, я напомнилъ ей, что собаки этой породы чувствуютъ себя крайне несчастливыми въ городѣ. Такимъ образомъ она сидѣла почти безвыходно дома, и молчаніе, и послушаніе ея могли даже показаться досадными. По вечерамъ я бралъ ее съ собой въ гости, когда это могло быть полезно. Куда бы мы ни пріѣхали, меня вездѣ поздравляли съ ея красотой, и я замѣчалъ, что она производила самую лестную сенсацію въ собраніяхъ. Ея оригинальность и необыкновенная красота дѣлали ее замѣтной помимо ея воли. Но я вскорѣ увидѣлъ, что мужчины находятъ ее глупой. Она какъ будто не понимала самыхъ простыхъ комплиментовъ ея наружности. Ее смущалъ откровенный взглядъ восхищенія, который въ наши дни является признакомъ наилучшаго воспитанія. Я былъ съ нею очень добръ и терпѣливъ; я надѣялся на время; я думалъ, что время сдѣлаетъ чудеса.

Хотя я разсчитывалъ вообще на успѣхъ моей жены въ обществѣ, но я не столько желалъ, чтобы она нравилась мужчинамъ, сколько женщинамъ. Я былъ увѣренъ, что ея молодость, невинность, ея безпомощность пробудятъ материнскіе инстинкты, дремлющіе въ самой модной, какъ и въ самой простой женщинѣ. Я разсчитывалъ, что этотъ замужній ребенокъ будетъ принять подъ покровительство самыми вліятельными дамами большого свѣта, и въ числѣ ихъ я съ самаго начала намѣтилъ одну, которую слѣдовало очаровать больше всѣхъ остальныхъ. Въ ту пору никто не могъ быть мнѣ полезнѣе прекрасной маркизы, исторія которой теперь у всѣхъ въ устахъ. Въ ту пору она была силой. Она была немолода, но у ней былъ дерзкій видъ, болѣе пикантный даже, чѣмъ сама молодость. Она была неумна; но умѣла заставить мужчинъ разговаривать съ собой и умѣла одобрительно слушать ихъ. Я теперь, не колеблясь, могу сказать, что она была недобра, но у нея была такая рѣзкая манера обличать слабости своихъ пріятельницъ, что тѣ по большей части старались не раздражать ее. Никого теперь не удивитъ, если я скажу, что въ эпоху моей женитьбы она имѣла необыкновенное вліяніе на очень властнаго члена той партіи, къ которой я принадлежу. Этотъ властный членъ былъ также пріятелемъ ея мужа; свѣту былъ замазанъ, такимъ образомъ, ротъ; съ тѣхъ поръ бѣдная лэди потеряла свое значеніе въ свѣтѣ. Человѣкъ, котораго она разорила, утратилъ всѣ шансы на власть, и я никому не поврежу, упомянувъ объ этой злополучной дружбѣ, ставшей городской сказкой. Все это теперь принадлежитъ непріятной хроникѣ гласныхъ скандаловъ. Достаточно сказать, что въ эпоху моей женитьбы ничто не могло мнѣ быть такъ полезно, какъ дружба между этой вліятельной маркизой и моей женой. Членъ партіи, надъ которымъ эта лэди пріобрѣла такое странное вліяніе, былъ человѣкъ, съ чьей карьерой я связалъ и свою. Само собой разумѣется, что вліяніе женщинъ на политику уже не то, какъ было прежде. У нихъ явился страшный соперникъ въ удивительномъ усовершенствованіи мѣстныхъ махинацій. Тѣмъ не менѣе у нихъ все еще гораздо больше силы, нежели это могутъ думать посторонніе наблюдатели. Я зналъ силу этой лэди въ частности; я зналъ также, что она съ недовѣріемъ относилась ко мнѣ; быть можетъ, ей внушала опасенія моя проницательность. Я почти навѣрное разсчитывалъ, что она будетъ очарована невинной прелестью моей жены-ребенка. Я не ошибся, моя grande dame была въ восторгѣ отъ женщины, столь несходной съ нею. Она съ самой любезной готовностью приняла свою новую знакомую и познакомила ее съ самыми знатными людьми; ради моей жены она даже впервые отнеслась ко мнѣ прилично вѣжливо. Но не смотря на то, что знатная дама старалась даже понравиться женѣ, послѣдняя оставалась глуха къ этому.

Она ѣздила къ ней, такъ какъ я это приказывалъ, бывала у нея и на вечерахъ, и днемъ съ визитомъ, и каталась съ ней въ коляскѣ, потому что я просилъ ее ни подъ какимъ видомъ ей въ томъ не отказывать. Но она была холодна какъ истуканъ. Она дѣлала то, что я ей приказывалъ, и только. Она ничего не говорила про маркизу, пока однажды не нарушила своего молчанія, и тогда наговорила уже много и лишняго. Помню, съ какимъ удивленіемъ я ее слушалъ. Я и не подозрѣвалъ, что ей такъ многое извѣстно объ испорченности свѣта и сказалъ, ей это. Она съ азартомъ отвѣчала мнѣ, что «эта женщина» научила ее; что она дурная женщина, не вѣритъ въ добродѣтель и желаетъ, чтобы всѣ были такія же порочныя, какъ и она сама. Я былъ удивленъ. Хотя я слушалъ съ неудовольствіемъ, но помню, что даже въ ту минуту былъ пораженъ миловидностью моей молодой жены. Разгорѣвшіяся щеки и сверкающіе глаза очень шли къ ней. Она все еще походила на ангела, но уже на этотъ разъ напоминала архангела Михаила съ обнаженнымъ мечемъ. Я былъ очень съ нею терпѣливъ. Я усадилъ ее рядомъ съ собой на диванѣ и заговорилъ съ нею объ обществѣ. Я указалъ ей на тотъ фактъ, что каковы бы ни были эгоистическіе вкусы и себялюбивыя предпочтенія у человѣка, онъ обязанъ жить въ обществѣ, потому что другого пока еще не существуетъ. Я говорилъ ей, что модные разговоры нашего времени гораздо хуже, чѣмъ поведеніе модныхъ людей, и что не по-христіански было бы думать иначе. Что намъ не слѣдуетъ осуждать эту лэди или поворачиваться къ ней спиной. Развѣ ея симпатія къ чистому и непорочному существу не есть хорошій признакъ и развѣ безумно было бы надѣяться на то, что такая симпатія можетъ послужить поворотнымъ пунктомъ къ лучшимъ чувствамъ и болѣе высокимъ понятіямъ? Я говорилъ такъ умно и снисходительно, какъ только могъ, и со всѣмъ тѣмъ, когда я кончилъ, я впервые увидѣлъ въ глазахъ моей жены взглядъ, котораго никогда не забуду. Онъ выражалъ чуть не отвращеніе. Вмѣсто тѣхъ глазъ, которые встрѣчали мои съ выраженіемъ готовности повиноваться каждому моему указанію, вмѣсто прежней покорности и откровенной довѣрчивости, въ ея глазахъ свѣтилось теперь нѣчто похожее на отвращеніе. Я на минуту онѣмѣлъ. Можно было бы заключить изъ ея взгляда, что я грозился прибить ее. Все, что было говорено о странности женщинъ и о невѣрности брака, далеко не преувеличено.

Еслибы моя жена выразила желаніе вернуться къ отцу, я бы отвезъ ее къ нему по окончаніи сезона, хотя это было бы прямо неприлично. Но она подчинялась всѣмъ моимъ планамъ съ вялой покорностью, которая могла навести уныніе. Насъ приглашали многіе знакомые погостить у нихъ лѣтомъ, и пока мы успѣли всѣхъ объѣхать, дѣла призвали меня обратно въ Лондонъ, такъ что я не успѣлъ побывать у своего тестя. Я предложилъ женѣ съѣздить къ нему безъ меня, и вотъ когда она не выразила никакого желанія свидѣться съ отцомъ (хотя пробыла съ нимъ въ разлукѣ почти цѣлый годъ), я сталъ опасаться, что она не совсѣмъ здорова. Я привезъ ее съ собой въ городъ. Посовѣтовался съ знаменитымъ докторомъ. Въ продолженіе всей зимы ее пользовали самые извѣстные врачи. Ни одинъ не могъ найти въ ней никакой болѣзни; но всѣ говорили мнѣ, что необходимо поддержать ея силы и здоровье, пока она въ такомъ положеніи. Я совѣтовался съ наилучшими медиками. Я не жалѣлъ издержекъ. Мнѣ не въ чемъ упрекнуть себя, и со всѣмъ тѣмъ, какимъ жалкимъ кажется это утѣшеніе, когда я припоминаю то тревожное время!

Къ чему медлить далѣе? Пришла весна (вторая весна со времени моей зловѣщей свадьбы), и нашла мою жену бѣлѣе зимняго снѣга. Она объявила мнѣ, что хочетъ уѣхать домой. Помню, какъ меня кольнуло, когда она заговорила о своемъ домѣ, и я зналъ, что она считаетъ имъ не домъ своего супруга. Я не возражалъ; я желалъ угодить ей; я съ каждымъ днемъ все сильнѣе опасался за ея здоровье. Само собой разумѣется, что самому мнѣ нельзя было ѣхать. Сессія только-что начиналась, и у меня было хлопотъ полонъ ротъ. Я обѣщалъ ей пріѣхать на святой. Я почти до послѣдней минуты надѣялся, что она не покинетъ меня одинокимъ дѣлать свое дѣло въ Лондонѣ, что ей станетъ грустно разстаться со мной, когда наступитъ минута отъѣзда. Но она почти не промолвила слова, когда наступилъ часъ разлуки. Она глядѣла на меня большими, печальными глазами, когда я поцѣловалъ ее и весело заговорилъ о радостномъ свиданіи въ миломъ старомъ домѣ, гдѣ я впервые увидѣлъ ее. Я говорилъ весело ради нея, но какъ печаленъ былъ я за моимъ одинокимъ обѣдомъ. Какъ это было непохоже на идеальный бракъ, о которомъ я мечтала! Сидя въ одиночествѣ у своего очага въ этотъ унылый вечеръ, я почти сознался самому себѣ, что мой бракъ былъ ошибкой и можетъ даже испортить мою карьеру.

V.

Святая еще не наступила, какъ меня уже призвали къ женѣ. Письмо доктора было безъ обиняковъ и я немедленно поѣхалъ. Могу ли я описывать мои мысли и нѣжныя чувства во время этого одинокаго путешествія? Въ то время, какъ я ѣхалъ со станціи въ помѣстье тестя и видѣлъ со всѣхъ сторонъ признаки наступающей весны, я не могъ повѣрить, что мой нѣжный цвѣтокъ побитъ зимнимъ морозомъ. Но холодная тѣнь лежала на холодномъ сѣромъ фасадѣ прекраснаго стараго дома, такъ какъ дѣло было утромъ, и мнѣ стало почти холодно отъ зловѣщаго безмолвія. Я забылъ объ ошибкахъ своей жены и моемъ разочарованіи; я помнилъ только объ ея молодости и миловидности и предстоящемъ кризисѣ. Но на самомъ порогѣ дома меня ждало другое горе. Докторъ, старинный пріятель моего тестя, вышелъ мнѣ на встрѣчу и объявилъ нѣсколько сухо, что больная не желаетъ, чтобы я входилъ къ ней. Разумѣется, я обѣщалъ повиноваться; я вообразилъ, что бѣдное дитя не хочетъ, чтобы я ее видѣлъ, когда она не въ своемъ авантажѣ. Хотя печально, но я улыбнулся своей фантазіи.

Весь день я безшумно бродилъ по дому, гулялъ въ садикѣ и на лугу, гдѣ цвѣли фіалки. Мнѣ не съ кѣмъ было подѣлиться своимъ горемъ. Старый джентльменъ почти не могъ говорить; безпокойство, очевидно, настолько подавляло его, что я опасался за его разсудокъ; онъ запирался въ своемъ кабинетѣ, когда его не допускали къ ней. Я попытался даже привлечь на свою сторону собаку, которая разорвала мой фракъ въ день свадьбы; но грубая бестія только рычала и отходила прочь, повернувшись спиной, и опустивъ хвостъ, поднималась по лѣстницѣ и лежала тамъ, дожидаясь своей госпожи. Тишина и уединеніе разстроили мнѣ нервы. Я чувствовалъ, что мнѣ нужно общество. Я не могъ не думать, что мое появленіе окажетъ благодѣтельное дѣйствіе на мою жену, хотя ожиданіе моего визита могло слишкомъ сильно волновать ее. Убѣжденный, что мое появленіе должно принести пользу, я тихо поднялся по лѣстницѣ на второе утро послѣ моего пріѣзда и вошелъ въ полутемную комнату. Ея блѣдное лицо было обращено ко мнѣ, когда я входилъ, и я увидѣлъ на немъ выраженіе отвращенія. Развѣ не ужасно было читать отвращеніе на лицѣ той, которую изъ всѣхъ женщинъ я выбралъ себѣ въ подруги? Я не зналъ, что докторъ былъ при ней, иначе отложилъ бы свой приходъ до другого времени. Я узналъ, что онъ тутъ, только тогда, когда онъ безъ всякой церемоніи вытолкалъ меня за дверь. Затѣмъ совершенно откровенно объявилъ мнѣ, что если моя жена снова увидитъ меня, то онъ не ручается за послѣдствія.

— Она чувствуетъ къ вамъ антипатію, вполнѣ неосновательную конечно, — прибавилъ онъ послѣ минутнаго молчанія, — но тѣмъ не менѣе весьма сильную.

Какъ грустно было это слышать! Если я безпокоился раньше, то теперь мое безпокойство удвоилось. Эта безпричинная антипатія, эта дикая манія была очень худымъ признакомъ.

На слѣдующій день къ вечеру мнѣ сообщили, что я сталъ отцомъ: но не прошло и сутокъ, какъ я узналъ, что дитя умерло. Не стыжусь признаться, что плакалъ по этомъ нѣжномъ цвѣткѣ, безвременно сорванномъ, по маленькой дочкѣ, которой не пришлось увидѣть своего отца.

Прошло еще нѣсколько часовъ и меня призвали къ постели моей умирающей жены. Съ какими нѣжными чувствами я снова переступилъ черезъ этотъ порогъ. Она лежала какъ ангелъ съ бѣлокурыми волосами, разметанными по подушкѣ. При первомъ взглядѣ на нее, я понялъ, что нѣтъ никакой надежды, потому что она какъ будто и не узнала меня. Не успѣли глаза ея остановиться на мнѣ, какъ снова обратились къ отцу, который стоялъ на колѣняхъ у кровати съ другой стороны. Я былъ оскорбленъ и огорченъ, но не позволялъ себѣ предъявлять свои права на любовь и уваженіе. Ея ослабѣвшая мысль была сосредоточена на старикѣ, стоявшемъ на колѣняхъ у ея кровати съ закрытымъ руками лицомъ. Она оплакивала его точно мать своего ребенка, и когда слабый стонъ прекратился, я зналъ, что тишина смерти воцарилась въ комнатѣ.

Я желалъ бы, чтобы мнѣ можно было на этомъ покончить свою грустную исторію. Медленно тянулись часы въ домѣ, который посѣтила смерть, до дня похоронъ. Само собой разумѣется, что я хотѣлъ бы исполнитъ всѣ обряды, которые могли почтить усопшую, но мой тесть желалъ, чтобы все было какъ можно проще. Но и моему воображенію также нравилась мысль, что темная трава будетъ покрывать ея могилу вмѣсто холоднаго мрамора, что роса и дождь и простые цвѣты, которые она любила, будутъ посѣщать ея могилу на тихомъ деревенскомъ кладбищѣ.

Похороны были совершены. На слѣдующій день я долженъ былъ вернуться въ Лондонъ къ той части моихъ дневныхъ трудовъ, которою я могъ заниматься негласно и слѣдовательно прилично. Первые порывы горести перешли въ нѣжную меланхолію. Я уже думалъ — Боже! какъ это было трогательно — что моя краткая брачная жизнь станетъ для меня со временемъ полу-грустнымъ, полу-сладкимъ и почти фантастическимъ эпизодомъ. Я мужественно вернусь къ работѣ и лишь въ тѣ краткіе перерывы, которые оставляетъ борьба партій, мнѣ можно будетъ размышлять о юношеской мечтѣ, которая чуть было не сгубила меня. Я отобѣдалъ одинъ, потому что мой тесть просилъ извинить его. Вечеръ былъ мягкій и душистый, полный весенней прелести; я вышелъ изъ дому, и капризная фантазія привела меня на дорогу къ тихому кладбищу, гдѣ я стоялъ сегодня утромъ какъ главное дѣйствующее лицо въ печальной церемоніи. Завтра я опять отдамся дѣлу, но сегодняшній вечеръ я могъ посвятить нѣжнымъ мыслямъ и чувствамъ. Тишина этого мѣста и часа успокоила мой возмущенный духъ и я съ кроткими мыслями приближался къ священному мѣсту. Вдругъ я почти болѣзненно вздрогнулъ. Какая-то черная фигура (наступающая ночь уже окутывала ее своимъ темнымъ покровомъ) лежала ничкомъ на могилѣ моей жены. Я полагаю, что вскрикнулъ, такъ какъ онъ тотчасъ же вскочилъ на ноги, и я увидѣлъ, что то былъ дикій юноша, котораго я предполагалъ за три тысячи миль отсюда. Съ инстинктивнымъ чувствомъ джентльмена я протянулъ ему руку, но онъ отвелъ свою. Онъ стоялъ между мной и могилой моей собственной жены, точно хотѣлъ оттолкнуть меня ютъ нея.

— Слава Богу, — сказалъ онъ грубымъ, непріятнымъ голосомъ, — что ваша дочка умерла! По крайней мѣрѣ вамъ не придется измучить другую женскую душу.

Онъ повернулся ко мнѣ спиной, сталъ на колѣни и погладилъ рукою траву, точно меня тутъ и не было.

— О! моя милая, моя милая! — слышалъ я, какъ онъ бормоталъ сквозь зубы, тогда какъ я, мужъ, стоялъ тутъ рядомъ. Я съ отвращеніемъ отступилъ отъ него. Что это былъ за человѣкъ! И этотъ-то человѣкъ этотъ мальчикъ помѣшалъ мнѣ исполнитъ мою священную, хотя и печальную обязанность. Я узналъ, что при первомъ слухѣ о нездоровьѣ моей бѣдной жены онъ тотчасъ же бросилъ свое дѣло и непрошенный, и нежданный явился сюда. Къ счастію, что онъ опоздалъ и не могъ такимъ образомъ отяготить ея мирный конецъ своимъ шумнымъ присутствіемъ.

Рано поутру на слѣдующій день я отдалъ послѣдній торопливый визитъ кладбищу и на самой могилѣ моей бѣдной жены я поднялъ тотъ смятый обрывокъ бумаги, который заставилъ меня написать эту печальную повѣсть. Хотя онъ выронилъ эту бумажку въ припадкѣ ярости, но я знаю, что онъ можетъ написать снова и такимъ образомъ рѣшилъ предупредить возможное нападеніе съ его стороны. Многіе найдутъ въ этой исторіи меланхоличный интересъ; немногіе узнаютъ въ ней эпизодъ изъ жизни полезнаго общественнаго дѣятеля, а самъ я буду каждую минуту готовъ указать на этотъ правдивый разсказъ печальнаго періода въ моей жизни и предложить выборъ между неосновательными и яростными нападками моего злѣйшаго врага и этимъ простымъ изложеніемъ фактовъ съ его трезвымъ и искреннимъ тономъ.

А. Э.

"Вѣстникъ Европы", № 2, 1885