Эрос у Платона (Лосев)/II
Если Канта называют великим эклектиком, то такое слово применимо, кажется, к любому пророку, и прежде всего к Платону. Платоновский Эрос был творческим синтезом элементов, бывших давно до него и еще в гесиодовские времена окрылявших эллинские философские грезы. Это был такой же творческий синтез, как и учение Платона об идеях, примирившее гераклитовский непрерывный поток с элеатским сплошным бытием; или как было и учение об άνάμνησις, о припоминании виденного до земной жизни, где совместилось сократовское «познай самого себя» с орфической верой в предсуществование душ. Что примирил Платон в своем учении об Эросе и что он дал от себя?
Великим и многочисленным правдам, из которых соткана платоновская концепция Эроса, предшествовали две совершенно особых концепции Эроса, не похожих как одна на другую, так и при сравнении их с платоновской. Вообще говоря, обе они восходят к Гомеру и к Гесиоду.
Часто приводятся известные слова Геродота, что Гомер и Гесиод создали для греков теогонию и распределили между богами их функции[1]. Это утверждение во многих отношениях неверно, и прежде всего в том, что как раз об Эросе нет ничего сколько-нибудь полного ни у Гомера, ни Гесиода.
У Гомера употребляются два термина, служащие синонимами позднейшего Эроса,— ίμερος и πόθος [2]. Но Гомер вообще оперирует с ними как с понятиями, и яркой концепции любви, а тем более концепции, схваченной в единстве образа или фигуры, у него не имеется.
У Гесиода Эрос появляется в самом начале космогонического процесса (Theog. 116—122) [3]. Он, наряду с Землей, произошел непосредственно из Хаоса, первобытной материи [4]; он организует мир. Но это меньше всего разум, не демиург. Это слепая, не отдающая себе никакого отчета сила; он и у богов и у людей помрачает ум и освобождает их от всех забот.
Несколько иную концепцию Эроса дает орфизм. Здесь его называют как σοφόν αύτοδίακτον Ερωτά Это разумное и светлое божество. По учению орфиков, из первобытной тьмы появилось мировое яйцо, которое, расколовшись, породило Эроса — Протогона, имевшего голову быка и сияющие крылья, носящегося по эфиру и двуполого. Из него произошли все люди, и он стал источником света [5]. Что эти воззрения были глубоко древними, показывает пародия Аристофана на этот 6-й орфический гимн в «Птицах»[6].
Об историческом отношении Гесиода к орфикам трудно сказать что-нибудь непреложное. Да для нас и не важно это. Может быть, Гесиодова концепция есть та же орфическая, только выпустившая мировое яйцо орфиков [7]. Мы должны только констатировать то основное и то общее, в чем сходятся обе эти концепции Эроса. Эрос Гесиода и орфиков есть космическое начало, начало животворящее и всепроникающее. Оно устрояет мир, и без него ничто не стало быть, что стало быть. Это не Амуры позднейшей греческой и римской поэзии. Это самый старый бог и самый первый по времени. Αρχαίος6* —этот эпитет сохранялся иногда даже в те времена, когда человечество уже разучилось верить в Олимп [8].
Однако, греки знали еще и другого Эроса. И если первый Эрос мы назвали космическим, то этот второй был Эросом лирическим, Эросом индивидуального влечения.
В особенности нежная Сафо воспевает такого Эроса:
Опять, страстно
томима, влачусь без сил!
язвит жало;
Горька и сладка любовь [9].
Он и λυσιμέλης — узорешитель и γλυκύπικρος — сладко-горький. Он — как буря [10]. Ивик сравнивает Эроса с кузнецом, который ударяет молотом по раскаленному железу [11]. Этот Эрос, столь владеющий сердцем людей, известен и трагикам. Они тоже боятся его и тоже чтут его. Так, в «Антигоне» Софокла хор поет целую песнь об этом непобедимом, безумящем и по морям блуждающем Эросе [12]. Еще ярче изображает такого индивидуального Эроса Эврипид, у которого вся трагедия «Ипполит» представляет собою почти непрерывную, томящуюся и мучительно-сладкую симфонию Эроса. Эврипид боится Эроса:
О Эрот! Эрот!
На кого ополчился ты,
Тем глаза желанье туманит,
В сердце сладкая нега льется...
Но ко мне не иди, молю тебя,
Ни с бедой, Эрот, ни в ярости...[13]
Таков Эрос лирический. Если первый Эрос устрояет мир и объемлет его, то второй Эрос влечет одно существо к другому, разрушает преграды между ними и сливает их в одном экстазе и восторге.
Примечания
править- ↑ Herod., II, 53. (Здесь и далее, если не указано иначе, следуют примечания А. Ф. Лосева)
- ↑ Различие между ними, указанное у Plat. Crat. 4I9e, равно как и некоторое указание на него в Сопѵ. I97d (ίμερου, πόθου πατήρ), а также и позднейшие различения amor и cupido *" у Serv. Àen. IV, 194 — фактически у Гомера не наблюдаются. Ср.: Homer 11. I, 240; III, 446; V, 740; XIV, 216; XVII, 439. Этимология в Plat. Phaedr. 251с ίμερος от μέρη * — фантастична.
- ↑ Кроме еще одного места (201), нигде в «Теогонии» нет никаких упоминаний об Эросе.
- ↑ Χάος от χα- (χαίνω, χάσκω) как φάος от φαίνω, φάω4*, собственно значит — то, что зияет, что открыто, пропасть. Но это меньше всего пустое пространство, как думали многие (ср. Schoemann. Comparatio theol. Hes. cum Hom. в Opusc. Acad. II, 29): такая абстракция далека от Гесиода. Хаос — бесформенная, воздухо- и тучеподобная материя (Schoemann. De Cup. cosmog. Op. Acad. II, 67—70).
- ↑ 6-и орф. гимн (прославляющий Тіротогона—Эроса). Из четырех групп орфических теогонии, которые принимает Целлер (Zeller, Phil, d. Gr. 1892. I, 1, S. 88i), для нас важны третья и четвертая. Впрочем, нам еще важнее общий их смысл, а не детали.
- ↑ Н. И. Новосадский. Орфич. гимны. Варш. 1900, стр. 59 и прил. III, стр. LXIII, где сопоставлены сходные выражения 6 орфич. гимна и «Птиц» (693 и ел.).
- ↑ Waser в Paulys Reaiencyclop. VI, 486 (Eros).
- ↑ Напр., Lucian. dial. deor. Π, 1.
- ↑ Brg. Îrg. 42.
- ↑ Brg. frg. 47.
- ↑ Brg. 40 (Вяч. Иванов).
- ↑ Soph. Antig. 781 и ел.
- ↑ Eurip. Hipp. 525 и ел. (Анненский).