(*) Этотъ переводъ былъ первымъ опытомъ поэзіи Озерова. Помѣщаемъ его съ предисловіемъ переводчика и выпискою о жизни Абеляра.
Часто предисловія служатъ похвальными словами сочиненіямъ, предъ коими они поставлены. Красоты многихъ книгъ никто бы и не зналъ, если бъ сами авторы не имѣли предосторожности выказать напередъ совершенства ихъ, совершенства, которыя они одни видятъ. Я не намѣренъ говорить здѣсь о своемъ переводѣ, того менѣе о своихъ дарованіяхъ. Сказать мнѣ, что я чувствую, сколь даръ мой малъ, подумаютъ, что я испрашиваю помилованія отъ критиковъ, а выписать изъ Буало сей часто употребляемый стихъ:
La critique est aisée, et l’art est difficile,
сочтутъ меня по справедливости надменнымъ. Имѣть отъ природы даръ къ стихамъ необходимо нужно. Человѣкъ съ холодной душою, съ тусклымъ воображеніемъ, будетъ писать риѳмы: но родиться искуснымъ стихотворцемъ невозможно; а чтобъ пріобрѣсть искусство, нужно время и упражненіе. Я предлагаю читателямъ первый опытъ мой въ стихахъ. У меня спросятъ: зачѣмъ для перваго омыта и выбралъ столь трудное твореніе? Съ обработаннаго и усовершеннаго языка предпріять перевесть лучшую героиду на нашъ языкъ, начинающійся образоваться, конечно было дерзко. Но на сіе отвѣчаю, что природа въ томъ виновна. Читая Колярдо, я былъ восхищенъ; мнѣ открылся путъ Парнасскій, и я почувствовалъ вдохновеніе Аполлона, о которомъ прежде и мысли не имѣлъ. По окончаніи я сравнялъ переводъ свой съ прежде появившимся и напечатаннымъ въ ежемѣсячныхъ сочиненіяхъ 1786 года. Но извѣстный мнѣ авторъ или переводилъ то же письмо, но другаго сочинителя, или въ преложеніи самъ сдѣлалъ многія перемѣны. Я видѣлъ въ немъ картины, превосходящія мои описанія, но вообще болѣе ума, нежели чувства, и потому рѣшился издать свой переводъ. Знаю, что въ немъ многія мѣста подлежатъ критикѣ, и ея ожидаю, чтобъ просвѣтиться. Мнѣ должно было объявить эту мысль, чтобъ оправдаться въ смѣлости предпріятія: вотъ для чего пишу предисловіе.
Абеляръ, не столько извѣстный своими сочиненіями, сколько любовію къ Элоизѣ;, родился въ Бретани 1079 году. Онъ съ молодости занимался словесными науками, и вскорѣ въ философіи и богословіи превзошелъ своихъ учителей Шампо и Ансельма. Возбужденные завистью, они возстали противъ него; но гоненія ихъ были тщетны. Абеляръ, пріобрѣвъ славу, былъ опредѣленъ въ Парижѣ къ приходской церкви, куда обратилъ весь городъ.
Вскорѣ Абеляръ свелъ знакомство съ Элоизою, происходившею изъ дона Монморанси. Иные утверждаютъ, что она была побочная дочь шануана (бѣльца, который, по Римскому закону, также не можетъ вступать въ бракъ). Элоиза соединяла изящнѣйшій разумъ съ чрезвычайною красотою. Симъ двумъ превосходнѣйшимъ особамъ своего вѣка стоило другъ друга увидѣть, чтобъ другъ друга полюбить, и они нашли средство предаться безпрепятственно своей страсти. Элоиза жила у дяди своего шануана Фюльбера, человѣка простаго и скупаго. Абеляръ выпросилъ, у него себѣ жилище въ томъ же домѣ, обѣщаясь ему платить за то большія деньги и сверхъ того обучать даромъ племянницу его. Фюльберъ радостно согласился на это предложеніе, и позволилъ Абеляру учить Элоизу во всякое время дня и ночи, и даже наказывать ее, если она будетъ невнимательною. Любовники воспользовались такою свободою и жили совершенно счастливо. Нѣкоторое время скрывали они свой союзѣ отъ любопытныхъ взоровъ домашнихъ; но, мало по малу стали имѣть менѣе предосторожности, и тайное ихъ сообщеніе, сперва подозрѣваемое, сдѣлалось, наконецъ всему городу извѣстнымъ. Одинъ дядя ничего о томъ не зналъ, и самъ съ прочими пѣлъ любовную повѣсть своей племянницы: однакожъ наконецъ понялъ загадку пѣсни. Взбѣшенъ будучи, что учинился посмѣшишемъ всего Парижа, онъ сурово поступилъ съ Элоизою и выгналъ Абеляра изъ своего дома.
Между тѣмъ слѣдствія любви сдѣлались явными: Элоиза была беременна. Она увѣдомила о томъ своего любовника, который, увезши ее отъ дядя, послалъ въ Бретань къ сестрѣ своей, гдѣ она разрѣшилась сыномъ, который вскорѣ умеръ. Это происшествіе довершило гнѣвъ и ярость Фюльбера. Чтобы его успокоить, Абеляръ обѣщалъ ему жениться на его племянницѣ, на что шануанъ охотно согласился; но Элоиза, по чрезвычайной страсти и особенной нѣжности, лучше хотѣла называться любовницею Абеляра, нежели его женою. Долго противилась она, но наконецъ, склонилась на сей бракъ, который съ общаго согласія долженствовалъ пребыть тайнымъ. Элоиза возвратилась къ Фюльберу; но онъ противъ своего обѣщанія разгласилъ о союзѣ племянницы съ ея учителемъ.
Абеляръ, опасаясь, чтобъ такое разглашеніе, могущее лишить его прихода и учениковъ, не было принято за достовѣрное, свезъ Элочзу въ женскій монастырь Аржантель, гдѣ она съ прочими свѣтскими тамъ жившими дѣвицами носила монашескую одежду. Фюльберъ, вообразивъ, что его все обманываютъ и что тутъ кроется новая измѣма, принялъ варварское намѣреніе отомстить однимъ ударомъ Элоизѣ и Абеляру. Злодѣи введены были ночью въ комнату несчастнаго учителя и привели его въ состояніе Оригена.
Одинъ современный писатель замѣчаетъ, что сіе плачевное происшествіе сокрушило весь Парижъ, особенно женщинъ. Смерть супруга, или любовника, говоритъ онъ, не столько бы для нихъ была огорчительна, какъ подобное несчастіе Абеляра. Но нельзя изобразить прискорбія Элоизы. Однѣ нѣжныя и чувствительныя души могутъ себѣ представить отчаяніе сей горестной любовницы.
Абеляръ, излеченный отъ своей раны, чтобъ сокрыть позоръ, заключился въ монастырь Се. Діонисія, гдѣ произнесъ монашескіе обѣты. Онъ принудилъ Элоизу послѣдовать своему примѣру. Она повиновалась, и при своемъ постриженіи, держала и обливала слезами послѣднее письмо Абеляра, въ которомъ онъ увѣрялъ ее въ вѣчной своей любви. «Подходя къ алтарю, говоритъ она, я несла съ сердцемъ моимъ вмѣстѣ сердце моего любовника, и мои обѣты принесли въ жертву и то и другое.»
Съ сего времени жизнь Абеляра была сцѣпленіемъ злополучій. Ненавидимый своими собратіями, гонимый ими, изъ монастыря исключенный, обруганный и лично и за сочиненія, онъ былъ заключенъ въ темницу. Оттуда съ трудомъ освободившись, но бывъ безъ пристанища, скитаясь и нуждался во всемъ, онъ удалился въ пустыню близъ города Ножанъ при Сенѣ, которая отъ него и Элоизы сдѣлалась извѣстною подъ именемъ Параклетъ. Тутъ построилъ онъ жилище, питался плодами и кореньями, и привлекъ для своего пропитанія нѣсколькихъ учениковъ, коихъ вскорѣ лишился гоненіемъ.
Наконецъ несчастіе, казалось, перестало преслѣдовать Абеляра. Онъ былъ опредѣленъ игуменомъ надъ однимъ монастыремъ. Но тутъ претерпѣлъ онъ отъ своихъ монаховъ огорченія чувствительнѣе прежнихъ. Эти жестокіе люди, заставивъ его испытать все, что ненависть и бѣшенство могутъ изобрѣсть злѣйшаго, нѣсколько разъ покушались на его жизнь. Сперва хотѣли его отравить; потомъ подкупили злодѣевъ, чтобы его умертвить; и наконецъ, неуспѣвъ въ семъ преступномъ замыслѣ, они сами рѣшились предать его смерти. Абеляръ избавился отъ сихъ варваровъ и пошелъ искать другаго себѣ пристанища.
Элоиза, сдѣлавшись начальницею въ своемъ монастырѣ, не болѣе Абеляра была спокойною. Монахи Св. Діонисія завладѣли монастыремъ Аржантель и изгнали оттуда монахинь, которыя всѣ разошлись по разнымъ сторонамъ. Абеляръ предложилъ Параклетъ убѣжищемъ Элоизѣ, и она съ нѣсколькими своими подругами тамъ и поселилась. Сіи любовники послѣ долгихъ трудовъ, съ пособіемъ графа Шампанскаго и другихъ въ сосѣдствѣ жившихъ господъ, основали игуменство, въ коемъ Элоиза была первою игуменьею. Въ семъ жилищѣ Абеляръ проводить нѣкоторую масть года. Но злословіе исполнило отравы и это послѣднее его утѣшеніе. Непріятели его приписали ему въ преступленіе связь его съ Элоизою, какъ будто плачевное состояніе, въ коемъ онъ находился, не долженствовало избавить его отъ всѣхъ подозрѣній.
Сіи супруги принуждены были разстаться навсегда, и провели остатокъ дней своихъ въ слезахъ и горести. Абеляръ скончался въ 1141 году, 63 лѣтъ отъ рожденія; а Элоиза умерла такихъ же лѣтъ въ 1164 году. Они были положены въ одной гробницѣ, гдѣ смерть, соединивъ прахъ сихъ любовниковъ, сокрыла ихъ отъ зависти и злобы людей, и предала вѣчному покою.
Среди молчанія, въ жилищѣ тишины,
Гдѣ души суеты и страсти лишены,
Гдѣ Богу лишь сердца навѣки посвященны,
Чѣмъ чувства днесь мои жестоко толь смущенны?
Тѣснится грудь моя, во мнѣ пылаетъ кровь…
Какая страсть? .. Любовь, злосчастная любовь!
Она у алтарей меня не оставляетъ,
Во вздохи страстные молитвы премѣняетъ;
Мой Абеляръ… Но нѣтъ… Супругъ… Увы, постой,
Постой, несчастная, и имя то сокрой?
Ты Богу, одному супругой нареченна.
О, сколь злосчастливо была я обольщенна!
Я мыслила, что здѣсь престану ввѣкъ горѣть,
Что здѣсь спокойствіе въ душѣ я буду зрѣть:
Письмо твоей руки обманъ тотъ истребило.
Подъ пепломъ скрытый огнь внезапно вспламенило.
Сто разъ зрю письмена, цѣлую тѣ черты,
Что вредны сердцу столь, разрушивъ всѣ мечты.
Но что я говорю… не вредны, но любезны,
Но услаждающи дня горестны и слезны.
Въ чертахъ сихъ образъ твой драгой мнѣ предстоитъ.
Сей образъ я люблю, мой духъ боготворитъ.
Любовникъ мой!… О, стыдъ, въ убѣжищѣ священномъ
Что мыслю, что глашу, и въ сердцѣ что прельщенномъ
Въ отвѣтъ къ тебѣ писать я нынѣ здѣсь хочу?
Пишу… но нѣтъ, письмо слезами омочу;
Черты ими сотру, и словъ ты не познаешь:
Всей слабости моей ты въ нихъ не прочитаешь.
Мнѣ Богъ днесь о любви писать претитъ къ тебѣ:
Покорна… но, увы, сама я не въ себѣ!
Мнѣ сердце пламенно любовь одну вѣщаетъ:
Рука ту страсть въ письмѣ дрожаще помѣщаетъ.
О, мрачны храмины, гдѣ грѣхъ порабощенъ;
Гдѣ ко спасенію лишь смертный обращенъ;
Гдѣ добродѣтель зрятъ обѣты приносящу,
По волѣ узницей и безъ грѣховъ стенящу;
Откуда до небесъ восходитъ томный гласъ,
И гдѣ пощеніемъ страстей всѣхъ жаръ погасъ!
О, хладны мраморы! о вы, святыя мощи,
Предъ коими куримъ и служимъ дни и нощи!
Почто, когда я вся любови предана,
Почто, подобно вамъ, я чувствѣ не лишена?
Молитвы всѣ мои, поклоны и лощенья,
Оковы, тягости и тѣла удрученья,
Все тщетно для меня: и огнь мой не исчезъ,
Хоть льются по груди горьчайши токи слезъ.
Когда я, Абеляръ, письмо твое читала,
Всѣ скорби я твои съ своими вспоминала,
Любовь мнѣ дѣлала отраду при тебѣ,
Въ разлукѣ же любовь влечетъ ко злой судьбѣ.
То вижу я тебя украшенна вѣнцами,
Довольнымъ, счастливымъ: путь стелешь мнѣ цвѣтами;
Или въ пустынѣ ты мнѣ видишься согбенъ,
Со прахомъ на челѣ, подъ рясой удрученъ,
Предъ алтаремъ стоящъ, въ слезахъ и воздыхая,
И дни свои во мракъ и скорби погружая.
И такъ мы жизнь должны во кельяхъ проводить,
Забыть другъ друга въ нихъ и страсть всю истребить:
Такъ вѣра ревностна въ судьбахъ опредѣлила,
Когда меня съ тобой сурово разлучила.
Но, нѣтъ, — пиши ко мнѣ, мнѣ чувство сообщай;
Безъ ропота терпѣть меня ты научай!
Раздѣлимъ грусть: ты плачь надъ скорбями моими;
А я начну стенать печалями твоими…
Несчастнымъ отданъ плачъ отрадою одной.
Пусть эхо съединитъ свой гласъ съ моей тоской;
Оно любовниковъ въ бѣдахъ не оставляетъ;
Пускай плачевный стонъ печально повторяетъ;
Ни рокъ, враги, ничто не можетъ запретить
Томиться, рваться намъ и въ скорбяхъ слезы лить.
Но слезы, говоришь, для Бога лить мнѣ должно:
Ахъ, нѣтъ, не можетъ быть: такъ помышлять безбожно!
Богъ смертнымъ не тиранъ, онъ милостивъ отецъ;
Зрѣть скорбь людей не есть творенія конецъ.
Пиши ко мнѣ, пиши: такое сообщенье
Любящимся сердцамъ въ разлукѣ утѣшенье.
Конечно, даръ письма любовь изобрѣла,
Въ неволѣ страждущимъ любовникамъ дала.
Любовница въ письмѣ всѣ чувства объясняетъ,
И не стыдясь весь жаръ свой страстный изъявляетъ.
Увы! союзъ предъ симъ законенъ былъ для насъ:
Но злой сразилъ ударъ… насталъ плачевный часъ;
Расторглись узы всѣ, природа возстенала.
Воспомни, какъ твой гласъ я радостно внимала,
Когда подъ дружбою ты предлагалъ любовь!
Изъ устъ твоихъ текла, въ мою лилася кровь,
Вспалила сердце мнѣ, наполнила всѣ чувства;
Твой взоръ меня плѣнять не требовалъ искусства:
Я мыслила въ тебѣ зрѣть ново божество;
Въ объятіяхъ твоихъ теряла существо.
О, сколь казалась страсть и сладостна и нѣжна!
Я счастіе лишь въ ней обрѣсть была надежна,
Богатство, славу, честь, кумиры всѣхъ людей,
Я въ жертву принесла одной любви моей.
Въ прелестной страсти той вселенную забыла;
Міръ, Бога Самого въ тебѣ я находила.
То помнишь Абеляръ: ты самъ мнѣ предлагалъ
Свершить обрядный бракъ; ты самъ всегда желалъ
Торжественный обѣтъ принесть предъ алтарями,
Что сильна страсть въ гробу окончится лишь съ нами:
Почто, сказала я, для насъ такой союзъ?
Свободною родясь, любовь не терпитъ узъ.
Любовь не есть порокъ, она лишь добродѣтель,
Виной бываетъ зла, но также благъ содѣтель.
Сколь часто видимъ мы, что брачные вѣнцы
Сильнѣйшей страсти суть несчастные концы.
Повѣрь, что сдѣланъ бракъ для душъ обыкновенныхъ,
И долженъ съединять любовниковъ премѣнныхъ,
Въ свидѣтели любви не призовемъ Творца,
Но внемлемъ страсти лишь, соединивъ сердца;
Всю жизнь ей посвятимъ, и ей займемъ все чувство;
Изучимъ мы любви прелестное искусство:
Даръ болѣ нравиться, въ весельяхъ утопать,
И, словомъ, лишь любовь въ любови обрѣтать.
Пускай могущій царь великость повергаетъ,
Съ престола низойдя, мнѣ скипетръ предлагаетъ,
Державой за любовь наградою сулитъ;
Тѣмъ блескомъ онъ меня, ни честью не прельститъ:
Презрю, отвергну все; и скипетръ и державу
Ногами я поправъ, въ тебѣ зрѣть буду славу.
Ты знаешь, Абеляръ, въ душѣ твоей мой тронъ,
Величества и честь иміышньщ блескъ коронъ.
Любезной быть твоей: вотъ титло дорогое!
Скажи ты имя мнѣ, какое бы иное
Могло мою любовь сильнѣе выражать.
Тебя подъ словомъ тѣмъ я стану обожать.
О, сколь, мой другъ, любить, любимой быть пріятно!
Для хладныхъ только душъ то счастье непонятно.
Сей первый есть законъ: все прочее мечта.
Счастливѣй смертныхъ всѣхъ любовниковъ чета.
Взаимны чувства въ нихъ ихъ склонность съединяетъ:
Лишь мыслитъ что одинъ, другой то исполняетъ;
Въ забавахъ и въ играхъ проходятъ всѣ ихъ дни;
Веселья совершивъ, веселій ждутъ они;
Въ источникѣ любви пьютъ сладкій токъ блаженства,
Забвенье мрачныхъ золъ и благъ несовершенства.
Мы счастья ищемъ всѣ; любовь ведетъ къ нему;
Она влечетъ сердца къ веселью одному;
Она причина благъ и чувствъ всѣхъ услажденье.
Сей участи и мы вкушали наслажденье.
Но все исчезло вдругъ. О, грозна нощь?.. О, страхъ!..
Я зрю убійцъ твоихъ, у нихъ злой мечъ въ рукахъ;
Изъ сердца твоего меня извлечь стремятся;
Ихъ души звѣрскія злодѣйства не стыдятся.
Гдѣ я тогда была? Что дѣлала тотъ часъ?
Мой плачъ, мой стонъ, мой вопль смягчили бы за насъ.
Къ ногамъ злодѣевъ сихъ въ отчаяньи бъ припала;
Постойте, варвары! я бъ горестно вскричала:
Коль въ Абелярѣ вы караете любовь,
Не онъ, виновна я: ною пролейте кровь;
Разите сердце мнѣ, оно любовью страстно;
Когда же тщетенъ плачъ, моленіе напрасно;
То знайте, что ударъ жестокій отвращу,
И прежде здѣсь его я умереть хощу!
Но что… не внемлете… какое изступленье!
Мой вопль считаете за ново преступленье!
Увы, что вижу я! .. Окровавленъ ужъ мечъ…
Веселья рушились… мой стыдъ кончаетъ рѣчь.
Какое же тогда настигло время злое!
Напасть одну прешедъ, злосчастье зримъ другое.
Воспомни, Абеляръ, тотъ слезный день для насъ,
Въ который мнѣ воззвалъ могущій вѣры гласъ;
Въ который предъ алтарь ты велъ меня какъ мертву;
Самъ жертвой будучи, меня влачилъ на жертву.
Дрожащею рукой ты наложилъ покровъ,
И ждалъ въ молчаніи моихъ обѣтныхъ словъ.
Но клятву лишь свою изъ устъ я испустила,
Какъ съ рѣчью скрылся вдругъ лучъ дневнаго свѣтила,
Вѣтръ бурный заревѣлъ, раздался въ тучахъ громъ,
Померкъ лампадный свѣтъ, потрясся храмъ и домъ,
Весь ангеловъ соборъ той клятвой изумился,
Всевышній въ небесахъ побѣдой удивился:
Въ такомъ сомнѣніи тогда Самъ пребылъ Богъ,
Чтобъ побѣдить тебя, всесиленъ бывъ, возмогъ.
Сколь праведно, увы, сомнѣніе то было!
Когда обѣтъ несла, мнѣ сердце измѣнило;
Тобой наполненна, клялася Богу я,
Иль лучше, я рекла всѣ клятвы для тебя.
Прійди же, Абеляръ, пріиди, чтобъ въ утѣшенье,
Осталось въ жизни мнѣ твое драгое зрѣнье.
Прійди: и мы еще любви познаемъ власть.
Въ глазахъ мы будемъ зрѣть, въ сердцахъ обрящемъ страсть.
Я пламенемъ горю… жаръ сильный ощущаю…
Пускай крови твоей мой жаръ я сообщаю.
Въ забвеньи дай ты мнѣ прилечь на грудь твою;
Дай съ устъ твоихъ собрать отраду всю мою.
Дражайшій Абеляръ, мою дѣлишь ли радость?
Вкушаешь ли, мой другъ, прелестной страсти сладость?
Обнявъ меня рукой, прижми къ груди своей;
Хоть то любви мечта, но предадимся ей.
О, восхищеніе! въ весельяхъ утопаю…
И бѣдствіе твое въ восторгѣ забываю!
Цѣлуй меня, цѣлуй… безъ чувствъ я, чуть дышу…
Я въ мысляхъ пламенныхъ веселье совершу..
Но что сказала я? Какое заблужденье!*
Мнѣ нынѣ предстоитъ иное услажденье.
Прійди: но чтобъ меня предъ жертвенникъ влачить;
Чтобъ иго вѣры несть въ терпѣньи научить;
Наставить, какъ тебѣ, коль только есть возможно,
И Бога и законъ предпочитать мнѣ должно.
Воспомни, что тебя здѣсь робки дѣвы ждутъ;
Во правилахъ твоихъ смиренну жизнь ведутъ.
Ты пастырь ихъ, пріиди: пусть идутъ за тобою;
Спасенья въ подвигѣ подай примѣръ собою!
Се ты далъ видъ иной симъ каменнымъ горамъ:
Жилище основавъ, на нихъ воздвигнулъ храмъ.
Твоей рукою здѣсь мѣста преобразились;
Въ пустынѣ дикой сей отрады насадились.
Ты миру создалъ домъ пріятной простоты;
Нѣтъ блеска вовсе въ немъ, нѣтъ лишней красоты!
Имѣніе сиротъ тотъ домъ не возвышало,
Й злато суевѣръ его не украшало.
Богатство дома все въ смиреньи состоитъ;
Невинность тихая убѣжище въ немъ зритъ,
И добродѣтель здѣсь въ покровѣ безопасномъ.
Во замкѣ мрачномъ семъ, безмолвіемъ ужасномъ
(Куда, средь свѣтла дня и небеси безъ тучъ,
Проходитъ со трудомъ лишь слабый дневный лучъ),
Подъ сводомъ каменнымъ, подъ сѣнью страшныхъ башенъ,
Твоимъ сіяніемъ былъ прежде домъ украшенъ:
Не столько въ полдень зрятъ блестящимъ солнца кругъ.
Но ты оставилъ насъ: съ твоимъ отъѣздомъ вдругъ
Настала темна ночь, простерла покрывала,
И скорбь снѣдающа во мракѣ прелетала.
Увы! гдѣ Абеляръ? Вотъ гласъ, что слышенъ днесь!
И всѣ сердца печаль дѣлятъ со мною здѣсь.
Смущенна будучи подругъ моихъ слезами,
Молю тебя: пріиди, соединися съ нами,
Утѣшь невиннымъ дѣвъ и скорбь ихъ прекрати,
Спокойствіе съ собой, утѣхи возврати!
О, хитростный предлогъ! о, ложно состраданье!
Не грусть моихъ подругъ, не плачъ ихъ, не рыданье
Ведутъ мое перо: любовь, любовь одна,
Что я тебя зову, злосчастная вина.
Прійди, внимай лишь мнѣ: одна я призываю,
Одна тоски конца съ тобою ожидаю.
Прійди, любовникъ мой, отецъ, и братъ, и другъ!
Въ противность небесамъ, прійди ты, мой супругъ!
Нитокъ чистѣйшихъ водъ, что съ шумомъ съ горъ стремится
И на лугахъ журча по камешкамъ катится,
Ни красота полей, ни тѣнь густыхъ древесъ,
Что съ гордостью верхи возносятъ до небесъ,
Ни тихи озера, что небо отражаютъ,
Лучъ солнечный пріявъ, струями ослѣпляютъ, —
Ни что ужъ безъ тебя меня не веселитъ:
Природы зрѣлище печаль не уменьшитъ.
Прискорбная тоска, дщерь мрачна отвращенья,
Во слѣдъ за мной идетъ и множитъ злы мученья.
Она сушитъ траву, цвѣтъ ею увядаетъ
И, къ корню наклонясь, со стеблемъ умираетъ;
Ноля стоятъ безъ жатвъ; нѣтъ зелени въ лугахъ,
И нѣтъ величества въ утесистыхъ горахъ;
Безгласно эхо здѣсь, зефиръ не вѣетъ болѣ,
И птички стонутъ лишь въ своей печальной долѣ.
Таковъ плачевный видъ обители твоей!
Сей видъ приличенъ днесь злой горести моей.
Во мрачной келіи, въ неволѣ, заключенна,
Въ слезахъ влачу всѣ дни и жизнью отягченна.
Но ядъ любви еще въ крови моей течетъ,
Еще къ веселію онъ мысль мою влечетъ.
Отсутствіемъ твоимъ невинной пребываю;
Невинность тяжку ту стократно проклинаю.
Кто… я… чтобъ я могла любовь преодолѣть?
Душѣ моей нельзя толико силъ имѣть.
Предъ тѣмъ, какъ въ сердцѣ мнѣ спокойствіе вселится,
Предъ тѣмъ, какъ страсть моя разсудку покорится,
Сколькратно я, увы! еще должна любить,
Еще къ раскаянью отъ страсти преходить,
Еще надѣяться, желать, отчаяваться,
То мыслью обнимать, то сердцемъ разрываться,
Волненье чувствій всѣхъ испытывать въ себѣ,
Но въ чувствахъ разныхъ тѣхъ лишь мыслить о тебѣ!
Непобѣдима власть, любви вліянье злое!
Обѣты я несла, а мыслю здѣсь иное;
Супругой будучи безсмертному Царю,
Я къ Абеляру вся любовію горю;
Межъ вѣры и любви я колебаться смѣю.
Смягчись, о Боже, Ты надъ слабостью моею;
Волнующимъ страстямъ законы положи,
И путь спасенія погибшей укажи!
Изъ хаоса извлекъ Ты стройную вселенну:
Въ десницу днесь прійми всю власть свою безмѣрну!
Ахъ, еслибъ дѣйствіемъ неизреченныхъ силъ
Несчастную любовь во мнѣ ты истребилъ!
Услыша голосъ мой противъ врага любезна
Защиты требуетъ моя молитва слезна…
Но, нѣтъ, защита та была бы зла напасть;
И сколь ни пагубна, но мнѣ потребна страсть.
Питаюсь ей одной, одной ей существую,
И буду я мертва, коль душу дашь иную.
О вы, въ сихъ храминахъ сотрудницы мои,
Въ священныхъ узахъ здѣсь влекущи дни свои,
О, сколь вы счастливы! васъ страсти не смущаютъ;
Въ васъ души томные восторги ощущаютъ;
Могущей вѣрѣ вы предавшися одной,
Ни сколь не мучимы любовною тоской;
Въ единомъ Богѣ днесь источникъ благъ вы зрите
И благочестіемъ въ смиреніи горите.
Въ всегдашней тишинѣ проходятъ ваши дни;
Вашъ сонъ въ ночи прервутъ моленія одни:
А я въ любви томлюсь, когда заря восходитъ;
Горю, какъ солнца шаръ въ моря лучи низводитъ;
Не погасаетъ огнь въ прохладности ночей,
И сонъ, покойный сонъ бѣжитъ моихъ очей.
Когдѣ же усыплюсь, то мыслямъ вспламененнымъ
Явится Абеляръ любовью оживленнымъ.
Въ немъ прежній вижу жаръ, въ немъ прежни зрю черты;
Родятся въ сердцѣ мнѣ прелестныя мечты.
Въ объятіяхъ моихъ онъ страсти отвѣчаетъ;
Любовь взаимный жаръ веселіемъ вѣнчаетъ.
Въ забвеніи моемъ исчезнетъ естество,
И небо, и земля, и само Божество…
Но сонъ, увы! пройдетъ, и злое пробужденье
Осудитъ страсть мою на новое мученье!
Нѣтъ болѣе въ тебѣ волненій таковыхъ,
Не знаешь, Абеляръ, ты сихъ мученій злыхъ.
Подобно той водѣ, что изъ ключей біется,
Кровь въ сердцѣ днесь твоемъ холодная ліется.
Отрадъ любовныхъ всѣхъ лишенный злой судьбой,
Твой нынѣ вѣкъ, какъ смерть, сталъ вѣчный лишь покой.
Душа твоя не есть любви престоломъ болѣ;
Влачишь ты жизнь свою какъ будто по неволѣ:
Съ трудомъ раскроешь взоръ при восхожденьи дня;
Не зрятъ во взорѣ томъ любовнаго огня;
Какъ слабый свѣтъ зари, лучъ тихій испускаешь,
И томность сердца намъ въ глазахъ своихъ являешь.
Прійди же, Абеляръ: чего страшишься днесь?
Опасный огнь любви въ тебѣ сгорѣлъ ужъ весь,
Навѣки охладѣвъ ко сладостямъ любовнымъ,
Тебѣ ль страшиться льзя быть съ слабостямъ преклоннымъ?
Могу ли льститься я, что нравлюся тебѣ?
Увы, мой Абеляръ, во злой твоей судьбѣ,
Мой страстный огнь къ тебѣ тому огню подобенъ,
Близъ мертвыхъ что горя, дать жаръ имъ не удобенъ.
Любовь твой хладный духъ не можетъ вспламенить;
Люблю тебя" а ты не можешь ужъ любить!
Ахъ, участи твоей мнѣ должно ль быть завистной!
Монашеска степень, долгъ, мною ненавистной,
И строгость званія, и келій мрачный зракъ,
Твой видъ въ душѣ моей не истребятъ никакъ..
На гробы мертвыхъ ли когда паду стеняща,
Иль ницъ предъ алтаремъ когда въ слезахъ лежаща,
Ни ужасъ межъ гробовъ, ни святость алтарей
Здѣсь мысли пламенной не развлекутъ моей.
Вездѣ я зрю тебя, и сердце сокрушенно
Лишь бьется для тебя, любовью упоенно.
Къ моленію ль когда сзовутъ во храмѣ насъ:
Въ священныхъ пѣніяхъ мнѣ слышится твой гласъ.
Служеніе ль идетъ и ѳиміамъ курится:
Сквозь взвивы дымные мнѣ образъ твой явится.
При видѣ таковомъ забуду празднество,
Священниковъ, и храмъ, и вѣры торжество;
Я вся вострепещу, преклонятся колѣни,
И руки распрострю къ твоей дражайшей тѣни.
Когда вкругъ алтаря оплотъ небесныхъ силъ
Сіяющи главы трепеща преклонилъ;
Въ тотъ таинственный часъ, какъ жертву совершаютъ,
Какъ вздохи рвенія молитвы заглушаютъ,
Какъ страхъ, священный страхъ объемлетъ всѣ сердца,
Тебѣ молюсь, тебя люблю какъ благъ творца.
Но бойся, Абеляръ, власть вышня превозможетъ,
Сразить мой страстный духъ и отъ тебя отторжетъ.
Мой долгъ меня зоветъ, иду… Но нѣтъ, прійди,
Сразися за меня и совѣсть побѣди!
Пріиди, дерзай ты стать между небесъ и мною:
Оставлю небеса и шествую съ тобою.
Верховнымъ благомъ ты душей моей сочтенъ,
Въ объятіяхъ моихъ всему ты предпочтенъ…
Но что глашу?… Бѣги, оставь меня здѣсь мертву
И Богу уступи несчастнѣйшую жертву.
Бѣги, и отъ меня морями отдѣлись;
Въ противной моему край міра преселись!
Предавшись Богу днесь, жить близъ тебя страшуся;
Единымъ воздухомъ съ тобой дышать боюся.
Отъ зла къ раскаянью путь долгій предстоитъ;
Съ раскаянья на зло мгновенье совратитъ.
Къ спасенью моему слѣды твои опасны.
Бѣги, я говорю, забудь всѣ клятвы страстны!
Разрушимъ нашъ союзъ, не мысли обо мнѣ
И страсть мечтой почтемъ во глубочайшемъ снѣ!
Простите прелести, что душу уловляли;
Простите сладости, что сердце заблуждали;
Простите навсегда: и ты прости, мой другъ,
Дражайшій Абеляръ, любезнѣйшій супругъ!
Но, ахъ, что слышу я… гласъ горестно стенящій!
Ужель?… Но такъ, вотъ онъ, вотъ часъ мой приходящій!
Въ едину нощь молюсь въ пещерѣ мрачной той,
Гдѣ грозна смерть стрежетъ надъ мертвыми покой;
Тутъ томная свѣща близъ гроба догорала,
И ужасъ храмины трепеща освѣщала:
Но только лишь сей лучъ во мрачности погасъ,
Какъ вдругъ услышала стенанія и гласъ;
Изъ гроба глубины тѣ вопли исходили,
И своды каменны стонъ жалостно вторили.
"Постой, вѣщалъ мнѣ гласъ, не плачь, отринь свой страхъ!
"Мой гробъ тебѣ отверстъ, здѣсь ждетъ тебя мой прахъ.
"Спокойства ищешь ты; спокойства нѣтъ межъ смертныхъ;
"Оно имъ здѣсь дано, оно въ жилищѣ мертвыхъ.
"Я страстью мучалась подобною тебѣ,
"Но злымъ бѣдамъ конецъ въ гробу нашла себѣ:
"Неслышны болѣ здѣсь любовниковъ стенанья;
"Здѣсь кончится любовь, всѣ вздохи и страданья.
"Здѣсь набожность сама теряетъ злой свой страхъ.
"Сей Богъ, что намъ гласятъ имѣяй, мечъ въ рукахъ,
"И страсти временны навѣки отомщаетъ,
«Сей Богъ кончаетъ скорбь и слабости прощаетъ.»
Коль истинно сіе: о Боже! Отче мой!
Часъ смертный поспѣши, мой ускори покои!
О, свѣтла благодать! о, мудрость сокровенна!
О, добродѣтель, дщерь небесъ неоцѣненна!
Вы всѣ, являющи веселья безъ конца,
Введите въ домъ меня небеснаго Отца.
Вотъ часъ… Мой Абеляръ, прійди, я умираю;
Закрой мнѣ очи ты: страсть съ жизнью лишь теряю;
Пріиди ко мнѣ, прійми въ сей мной желанный часъ
Послѣдній поцѣлуй, послѣдній вздоха гласъ!
А ты, коль смерть сотретъ твои красы жестоки,
Красы, что горькихъ слезъ моихъ влекли потоки,
Коль скорби дней твоихъ нить тяжку прекратятъ,
Пускай въ единый гробъ навѣкъ насъ съединятъ!
Чтобъ въ надписи любовь злу повѣсть описала;
Чтобъ нѣжныя сердца та надпись ужасала;
Чтобъ проходящій рекъ: "Могущая любовь,
«Се ты виной ихъ бѣдъ, смутивъ въ нихъ жарку кровь:
Теките токи слезъ на гробъ четы несчастной,
И да страшимся всѣ любови столько страстной!»