ЭКОНОМИЧЕСКІЯ УВЛЕЧЕНІЯ.
правитьI.
правитьПодъ вышеозначеннымъ заглавіемъ, г. Долинскій издалъ рядъ своихъ экономическихъ статей, напечатанныхъ имъ въ разныхъ періодическихъ изданіяхъ, непользующихся особенною популярностью.
Любопытная вещь, что многіе наши публицисты, пока они витаютъ въ сферѣ общихъ широкихъ соображеній, высказываютъ мысли, повидимому, очень глубокомысленныя и.вполнѣ научныя. Но какъ только тѣже самые публицисты становятся на реальную почву и желаютъ быть практичными, то обнаруживается немедленно разладъ между ихъ общими соображеніями и приложеніемъ этихъ соображеній къ дѣлу. Къ числу такихъ публицистовъ принадлежитъ и г. Долинскій.
Въ первой статьѣ:, «О необходимости сосредоточить завѣдываніе торговлею и всѣми отраслями промышленности въ одномъ хозяйственномъ министерствѣ», г. Долинскій высказываетъ слѣдующія весьма справедливыя мысли: «при, гнетущемъ Россію экономическомъ и финансовомъ кризисѣ, благополучному его исходу не помогутъ предпринимаемыя финансовыя мѣры. Съ каждымъ днемъ дѣлаясь болѣе и болѣе тягостнымъ, онъ грозитъ серьезною опасностью и дѣлается яснымъ, что никакія финансовыя мѣры, какъ средства палліативныя, не въ состояніи помочь, когда производительность страны не увеличивается, а напротивъ уменьшается. Въ свою очередь придумываются всякія средства къ пріумноженію производства, но и эти средства, какъ частныя, оказываются безсильными, и нерѣдко приводятъ къ результатамъ даже противоположнымъ. Очевидно, что существуетъ причина общая, коренная, пагубно дѣйствующая на экономическое развитіе государства, неподчиняющаяся мѣрамъ частнымъ, даже парализующая самыя раціональныя правительственныя мѣропріятія. Эта причина, по нашему крайнему мнѣнію, заключается въ существующемъ строѣ администраціи, завѣщанномъ намъ прежнимъ бюрократическимъ направленіемъ». Чтобы устранить зло, г. Долинскій считаетъ необходимымъ, разрозненныя хозяйственныя управленія соединить въ одномъ хозяйственномъ министерствѣ. ",
Г. Долинскій совершенно правъ, когда говоритъ, что финансовыя мѣры не помогутъ въ нашемъ экономическомъ кризисѣ; но онъ обнаруживаетъ великую непослѣдовательность, когда думаетъ помочь бѣдѣ устройствомъ новаго министерства. Называя всѣ финансовыя мѣры средствами палліативными, онъ предлагаетъ лекарство еще болѣе палліативное.
Мы помнимъ очень хорошо, съ какимъ рьянымъ патріотическимъ негодованіемъ г. Долинскій держалъ горячія рѣчи въ Вольномъ экономическомъ обществѣ на бесѣдахъ о сѣверѣ Россіи. Архангельскихъ губернаторовъ съ. иностранными фамиліями клеймили тогда названіями измѣнниковъ отечеству, и все бѣдствіе архангельскаго поморья приписывали исключительно неспособности мѣстной администраціи.
.Если таковъ былъ приговоръ бюрократическому управленію въ одномъ данномъ случаѣ, почему же въ другомъ данномъ подобное же управленіе должно оказаться лучше? Г. Долинскій усматриваетъ отсутствіе единства въ томъ обстоятельствѣ, что каждое отдѣльное хозяйственное управленіе дѣйствуетъ само по себѣ, не справляясь съ тѣмъ, какъ дѣйствуетъ другое. Но гдѣ же ручательство, что когда всѣ управленія соединятся въ одно, то явится именно то разумное единство, котораго ищетъ г. Долинскій. Одного единства еще мало, нужно чтобы это было единство непремѣнно разумное, способствующее экономическому прогрессу, и именно въ томъ направленіи, какое требуется для блага страны. Въ архангельской губерніи была одна администрація, однако край шелъ не въ гору, а подъ гору.. Въ экономическихъ мѣрахъ министерства финансовъ, первой четверти нынѣшняго столѣтія, было тоже административное единство и, не смотря на то; казна истратила сотни милльоновъ, чтобы создать тепличную хлопчатобумажную промышленность въ ущербъ разработки русскаго сырья. Значитъ — вопросъ заключается вовсе не въ единствѣ, а въ смыслѣ этого единства. Если въ каждомъ отдѣльномъ хозяйственномъ управленіи будетъ обитать требуемая мудрость, то точно также можетъ образоваться то единство, котораго ищетъ г. Долинскій. Единство это заключается въ общемъ согласномъ стремленіи къ одной цѣли, и если цѣль выяснена, то не можетъ быть никакого особеннаго труда для ея достиженія: вмѣсто мудрости индивидуальной явится -мудрость коллективная, вотъ и все. Спрашивается: какое имѣется у г. Долинскаго ручательство, что все то, чѣмъ онъ недоволенъ теперешними хозяйственными управленіями, устранится, если эти управленія соединятся въ одно? Будетъ ли это то непосредственное народно-экономическое представительство, которое необходимо для нашего соціальнаго прогресса, или же это будетъ сильный бюрократическій центръ, со всѣми недостатками административной опеки? На основаніи многовѣковаго опыта можно предположить безошибочно, что бюрократическое управленіе не можетъ избѣгнуть бюрократическихъ недостатковъ. Вѣдь только въ этомъ и причина, что правительство передало свои хозяйственныя заботы земству. А если само правительство пришло къ тому убѣжденію, что завѣдываніе народнымъ хозяйствомъ чрезъ чиновниковъ неудобно, то странно, что г. Долинскій хочетъ повернуть наше дѣло назадъ.
Думаетъ ли г. Долинскій, что съ созданіемъ новаго громаднаго хозяйственнаго Министерства онъ измѣнитъ нашу внутренную политику? Думаетъ ли онъ, что старые принципы замѣнятся новыми? Мы полагаемъ, что г. Долинскій не углублялся въ этотъ вопросъ съ тою основательностью, какая требуется для правильнаго его разрѣшенія, и что ожидать благопріятнаго поворота въ экономической политикѣ, если она будетъ въ рукахъ чиновниковъ, особеннаго основанія нѣтъ. Мы спросимъ г. Долинскаго, согласится ли, напримѣръ, министерство государственныхъ имуществъ отказаться отъ своей системы прогрессивнаго увеличенія доходовъ?
Для увеличившихся государственныхъ надобностей требуется теперь гораздо болѣе средствъ, чѣмъ назадъ тому десять лѣтъ. Чтобы доставить эти средства, министерство государственныхъ имуществъ усиливается увеличить всѣми возможными средствами свои доходы. Но какъ изысканіе новыхъ источниковъ доходовъ зависитъ вовсе не отъ одного добраго желанія министерства, а отъ всего вообще экономическаго роста Россіи, то ясно, что министерству остается только одно — возвышать цѣны на лѣсъ и арендную плату за своя земли и хозяйственныя заведенія. Мы очень хорошо помнимъ, что съ управленіемъ графа Муравьева, доходъ съ лѣсовъ увеличился въ самый короткій срокъ, чуть ли не въ одинъ годъ, на одинъ милліонъ. И такое магическое увеличеніе дохода произведено очень просто: прежде государственнымъ крестьянамъ, изъ ихъ крестьянскихъ дачъ, лѣсъ отпускался безденежно, а графъ Муравьевъ приказалъ брать съ нихъ за лѣсъ деньги. Въ 1858 году (по Кольбу) лѣсной доходъ составлялъ 1,694,808 р.; доходъ съ оброчныхъ статей 1,948,222 руб., а по бюджету на J868 годъ, т. е. ровно черезъ десять лѣтъ, доходъ отъ лѣсовъ предполагается въ 4,266,539 руб., а доходъ отъ оброчныхъ статей — въ 4,229,877 руб., итого въ теченіи десяти лѣтъ, только отъ двухъ хозяйственныхъ статей, доходъ увеличился на 4,853,386 руб. сер. И это громадное приращеніе произведено исключительно прямымъ возвышеніемъ цѣнъ. Цѣны на лѣсъ во многихъ мѣстахъ возвысились больше, чѣмъ вдвое; цѣны же на земли въ баснословной прогрессіи. Такъ, напр., земли самарскаго и ставропольскаго уѣздовъ самарской губ., отдававшіяся, во время принадлежности ихъ калмыкамъ, по 10 коп. въ годъ за десятину, отдаются теперь отъ семи до десяти руб.
Система подобнаго искуственно-усиленнаго возвышенія цѣнъ имѣемъ весьма Вредное вліяніе на успѣхи народнаго хозяйства и на всю государственную экономію. Возвышеніе это вовсе не естественное и произведено не экономическими обстоятельствами, явившимися вновь въ общемъ строѣ экономической, жизни страны, а почти исключительно бюрократическимъ «усердіемъ чиновниковъ. Возвышеніемъ доходовъ опредѣлялось всегда служебное усердіе мѣстныхъ исполнителей. А чтобы заслужить похвалу высшей власти, они не нуждались въ пріисканіи какихъ либо новыхъ, хитроизмышленныхъ источниковъ дохода, а достигали этого возвышенія простымъ почеркомъ пера. Такъ, если по таксѣ какой либо мѣстности сажень, дровъ стоила въ нынѣшнемъ году одинъ рубль, то въ таксѣ слѣдующаго года усердный чиновникъ выставлялъ одинъ рубль дёсять коп. Средство очень простое и нетребующее никакихъ глубокомысленныхъ соображеній, а между тѣмъ ежегодное возвышеніе лѣсныхъ таксъ на копѣйки, привело въ концѣ концовъ къ тому, что доходъ въ 10 лѣтъ увеличился на милліоны. Теперь спрашивается, какое было разумное основаніе у чиновника прибавить къ одному руб. десять коп.; почему десять, а не пять или двѣнадцать. И ни одинъ чиновникъ, возвышавшій произвольно таксу, не далъ бы вамъ разумнаго отвѣта на этотъ простой вопросъ. Мы были сами свидѣтелями того, какъ на торгахъ поземельныхъ оброчныхъ статей самарской губ. объявлялось купцамъ, что ниже извѣстной цѣны та или другая оброчная статья отдана имъ Не будетъ, и купцы жались, но давали высшую цѣну, разсчитывая взять лишнее съ крестьянъ, которымъ они переобрачивали эти земли.
Что же выигрываетъ государство и казна, если государственное управленіе, — будетъ ли оно раздроблено между разными вѣдомствами, какъ нынѣ, или соединено въ одномъ центрѣ, какъ этого хочетъ г. Долинскій, — будетъ имѣть единственною задачею только увеличеніе денежныхъ доходовъ? Выигрышъ только кажущійся. Поднимая цѣну на предметы своего завѣдыванія, каждое хозяйственное управленіе способствуетъ въ тоже время возвышенію цѣнъ на всѣ остальные предметы, находящіеся съ ними въ болѣе или менѣе тѣсной связи. Это простой законъ переложенія. Если владѣя огнедѣйствующимъ заводомъ, я принужденъ, наконецъ, платить вдвое за дрова, покупаемые изъ казенныхъ дачь, то конечно вы не потребуете отъ меня, чтобы этотъ излишекъ я платилъ казнѣ изъ своего кармана. Я наложу его на свои издѣлія и стану продавать ихъ вдвое дороже. Вы, тоже экономическій производитель, покупавшій у меня мои издѣлія сначала за дешевую цѣну, а теперь за дорогую, разложите эту разницу на своихъ потребителей; ваши потребители поступятъ въ свою очередь точно также, какъ вы и я, и такъ до безконечности. Никто не согласится нести убытка и каждый постарается возмѣстить его съ своего ближняго. Предположите, что я не фабрикантъ, а оптовый хлѣбный торговецъ. Во времена дешевизны лѣса, барка мнѣ стоила 300 руб., теперь она мнѣ будетъ стоить 600 руб.; арендная плата за десятину земли была два руб., теперь 10 руб.; за оброчную мельницу прежде 50, теперь 100 руб. Неужели вы предполагаете такое благодушіе, что я не возмѣщу этихъ излишнихъ расходовъ съ васъ, съ третьяго, съ десятаго, при продажѣ хлѣба. А если хлѣбъ станетъ дороже, то конечно и вы постараетесь выручить свой усиленный расходъ тоже на своихъ произведеніяхъ. И образуется, такимъ образомъ, та круговая порука, при которой каждый будетъ возмѣщать свой убытокъ на своемъ ближнемъ. Я не стану доказывать, чтобы повальное возвышеніе цѣнъ на все было вызвано высокими лѣсными таксами министерства государственныхъ имуществъ и усиленной имъ арендной платы за оброчныя статьи. Были тутъ еще и другія причины. Но я говорю о томъ, что экономическая политика хозяйственныхъ управленій, основанная исключительно на принципѣ прогрессивнаго возвышенія доходовъ и неимѣющая иной цѣли, есть политика невѣрная, ведущая къ оптическому обману. Кромѣ хозяйственныхъ управленій, выручающихъ только доходъ, есть управленія, производящія только расходъ, напр., военное вѣдомство. Вѣдомства эти, дѣлая заготовки для своихъ потребностей, должны, какъ и всякіе остальные потребители, платить за все дороже. То, что одно вѣдомство взяло лишняго съ производителей, вѣдомство, дѣлающее только расходъ, должно имъ выплатить въ качествѣ потребителя. Такимъ образомъ, если министерство государственныхъ имуществъ вложитъ въ казну нѣсколько лишнихъ милліоновъ, то другое вѣдомство, производящее лишь платежи, вынетъ эти милліоны и такимъ образомъ возстановитъ равновѣсіе между приходомъ и расходомъ. Вотъ почему какъ бы не возвышались государственные доходы, но въ. концѣ концовъ балансъ государственнаго бюджета не склоняется ни въ ту, ни въ другую сторону, если только полная экономическая несостоятельность не ведетъ къ дефициту.
Но если такимъ образомъ балансъ государственнаго бюджета не нарушается, то, повидимому, возвышеніе доходовъ не ведетъ ни къ какимъ печальнымъ послѣдствіямъ и нѣтъ никого страдающихъ: вы платите дороже и сами берете дороже — равновѣсіе возстановлено. Но на дѣлѣ не то. Въ законѣ переложенія есть та особенность, что онъ не изображаетъ собою абсолютной круговой поруки. Есть чёрта, за которой переложеніе становится невозможнымъ, и потому всѣ тѣ, которые стоятъ за этой чертой, несутъ на себѣ увеличившуюся тягость, не имѣя возможности переложить ее на кого нибудь другого. Въ данномъ случаѣ эта тягость ложится на менѣе промышленное населеніе и на всѣхъ тѣхъ, кто живетъ опредѣленнымъ жалованьемъ.
Мнѣ уже случалось говорить Объ одномъ весьма вѣрномъ экономическомъ основаніи, принятомъ въ руководство баварскимъ министерствомъ финансовъ. Жаль только, что министерство это не обобщило своего принципа. Въ Баваріи, какъ извѣстно читателю, пиво составляетъ насущную народную необходимость, такъ что во времена возвышенія цѣны на пиво, странѣ грозятъ безпорядки. Вотъ въ этомъ-то и причина, почему только по одной этой статьѣ баварское министерство финансовъ обнаружило либерализмъ, о которомъ я скажу сейчасъ. Въ Баваріи, кромѣ частнаго пивоваренія, существуетъ пивовареніе казенное. Казенное пивовареніе устроено тамъ вовсе не для выгодъ казны и поэтому существуетъ не съ фискальной цѣлью. Казенное пиво есть сила регулирующая. Его задача быть тѣмъ идеаломъ, къ которому должно стремиться все остальное пивовареніе. Поэтому баварское казенное пиво есть самое лучшее и самое дешевое, и поэтому же каждый частный пивоваръ, если только онъ желаетъ имѣть выгоду, долженъ стремиться къ тому, чтобы его пиво было не хуже и недороже казеннаго. Эфой умной комбинаціей баварское министерство достигло того, что народъ доволенъ и спокоенъ въ пивномъ отношеніи.
Обобщеніе подобной теорій могло бы имѣть, повсюду и на все, самое благодѣтельное экономическое вліяніе, еслибы экономической задачей хозяйственныхъ казенныхъ управленій было бы регулированіе производствъ и цѣнъ на предметы промышленности. Къ сожалѣнію, регулированіе экономическихъ производствъ бюрократическимъ средствомъ оказывается въ многихъ случаяхъ невозможнымъ, и казенные фабрики и заводы — дѣломъ для государства невыгоднымъ. Но изъ этого вовсе не слѣдуетъ, чтобы, не имѣя возможности существовать въ видѣ казенныхъ учрежденій, подъ чиновничьимъ надзоромъ, они не могли существовать, какъ учрежденія земскія и подъ земскимъ надзоромъ. Только при послѣднемъ условіи можно ожидать поворота экономической политики въ общевыгодномъ направленіи, ибо земство есть истинный прямой представитель земскихъ интересовъ, чего никакъ нельзя сказать о казенной хозяйственной администраціи.
Эта администрація служитъ своему отвлеченному идеалу, который она именуетъ казной. Но спросите чиновника, что такое казна и онъ замнется и недастъ вамъ никакого отвѣта. Отъ этого лѣсничій, служа казнѣ, возвышаетъ ежегодно свою лѣсную таксу и поступаетъ вполнѣ послѣдовательно, хотя, можетъ быть, для страны и невыгодно. Такъ же послѣдовательно поступаютъ и всѣ тѣ, кто возвышаетъ произвольно арендную плату оброчныхъ статей, возвышаетъ произвольно цѣну казенныхъ торфяниковъ, каменно-угольныхъ копій и тому подобное. Но эта похвальная послѣдовательность въ окончательномъ своемъ результатѣ приноситъ казнѣ только оптическую выгоду, ибо, усиливая ея доходы, усиливаетъ въ тоже время и ея расходы.
Г. Долинскому не нравятся палліативныя средства и онъ рѣшительно недоволенъ всѣмъ тѣмъ, что дѣлается у насъ казенными хозяйственными управленіями; онъ весьма основательно говоритъ, что экономическому кризису нельзя помочь одними финансовыми мѣрами и въ тоже время предлагаетъ такое средство, которое рѣшительно не представляетъ никакихъ гарантій успѣху. И все то, что говоритъ г. Долинскій дальше въ своихъ статьяхъ оказывается настолько же послѣдовательнымъ. Говоритъ онъ, напр.,о вредномъ вліяніи солянаго налога на экономическое развитіе государства въ такихъ сильныхъ выраженіяхъ, что подумаешь, что нашъ мужикъ бѣденъ исключительно по милости солянаго налога. По примѣру г. Леонида. Черняева, этого спеціалиста по соляному налогу, г. Долинскій увѣряетъ, что будто бы нашъ соляной налогъ тоже самое, что бывшая во Франціи, до первой революціи, габелла. Но это нисколько не то. Францію того времени губили легіоны всевозможныхъ откупщиковъ, заставы, выемки и все то, о чемъ такъ плакала Россія въ царствованіе Алексѣя Михайловича. Нашъ же соляной налогъ составляетъ съ издержками взиманія всего 11 милліоновъ и обставленъ вовсе не такъ губительно для народа, какъ французская габелла. Сдѣлаю разсчетъ: на крестьянское семейство въ 4 души нужно соли въ годъ по 25 фунт. на человѣка или всего 2½ пуда. Въ мелочной продажѣ пудъ крупной соли обходится среднимъ числомъ 70 коп., слѣдовательно 2½ пуда будутъ стоить 1 р. 75 к. Въ этой цифрѣ соляной налогъ составляетъ 77 к. или 23 к. съ пуда. Значитъ въ 1 р. 75 к., общаго расхода на соль, 98 к. составляютъ прямую цѣну соли, налогъ же 77 к. Конечно, если бы соль стоила только 1 руб., то для крестьянина было бы выгоднѣе, чѣмъ платить за нее почти два рубля. Но едва ли кто нибудь станетъ утверждать, чтобы эти 77 к. дѣйствовали до того губительно на экономію крестьянской семьи, чтобы въ отмѣнѣ ихъ заключалось все счастіе и благополучіе нашего мужика. Однимъ рублемъ больше въ платежахъ, составляющихъ десятки рублей, — ничего незначитъ, и плакаться на то, что соляной налогъ рѣшаетъ исключительно нашему сельскому хозяйству и развитію химическихъ производствъ, едва ли справедливо. Принимая цифру г. Черняева, что соль на мѣстахъ ея добычи стоить 2—3 к. за пудъ, мы увидимъ, что главнымъ факторомъ, увеличивающимъ цѣну соли является не казенный налогъ, а какіе-то посторонніе расходы. Какіе же это посторонніе расходы? расходы перевозки и барыши скупщиковъ и перекупщиковъ, болѣе всего возвышающихъ цѣну на соль при мелочной ея продажѣ. Г. Черняевъ принимаетъ акцизъ на соль въ 30 к, на пудъ, а продажную, ея цѣну въ 80 к. Исключая цѣну на мѣстахъ добычи, увидимъ, что 47 к. прилипаютъ къ рукамъ разныхъ посредниковъ изъ торговааго сословія. А въ этомъ-то и вся суть вопроса и причина, почему соль не можетъ быть употребляема у насъ въ сельскомъ хозяйствѣ въ кормъ скоту. Уничтожьте акцизъ и окажется все-таки невозможнымъ давать соль скоту въ такомъ количествѣ, какъ разсчитываетъ г. Черняевъ, ибо главная причина дороговизны ея заключается въ дороговизнѣ перевозочныхъ средствъ и въ плохой организаціи распредѣленія ея между народомъ. Съ солью нужно бы сдѣлать то, что сдѣлано съ пивомъ, т. е. чтобы она не доставляла выгодъ всякимъ кулакамъ и перекупщикамъ, а была бы удешевлена тѣмъ способомъ, какимъ достигаетъ удешевленія пива Баварія.
Являясь какъ бы сторонникомъ налога на соль, я хочу сказать не то, что налогъ этотъ выгоденъ для народа. Напротивъ налогъ, на соль есть одинъ изъ самыхъ отяготительныхъ и несправедливыхъ, ибо онъ падаетъ безразлично и на малаго безпомощнаго ребенка и на девяностолѣтняго безсильнаго старика. Налогъ на соль тоже, что подушный налогъ. Но я хочу сказать не то; я хочу показать читателю, что обрушивать все свое негодованіе противъ налога на соль и выставлять его коренной язвой нашей экономической неурядицы значитъ экономически благодушествовать. А именно этимъ-то благодушествомъ и занимается г. Долинскій и многіе другіе публицисты, высказывающіе въ горячихъ рѣчахъ и въ запальчивыхъ статьяхъ мысли, обличающія ихъ неспособность смотрѣть въ корень, какъ Выражается Кузьма Прутковъ. Въ этомъ причина, что мѣры, предлагаемыя подобными публицистами, отличаются крайней мизерностію замысла и еще большею мизерностію пониманія экономическихъ явленій и экономическихъ стремленій народа. Г. Долинскій, задумавъ устроить центральное управленіе промышленности и недовольный неспособностію чиновниковъ, завѣдывавщихъ до сихъ поръ народнымъ хозяйствомъ, еслибъ явился даже самъ во главѣ этого новаго министерства, то, не отличаясь особенною проницательностію, нетрудно предвидѣть, что гармонія экономическихъ отношеній не поднялась-бы въ нашемъ любезномъ отечествѣ ни на полвершка. У насъ справедливо жалуются на недостатокъ людей; но нигдѣ этотъ недостатокъ не чувствителенъ въ такой степени, какъ въ сферѣ экономическихъ знаній. Было время, заговорили мы объ экономическихъ вопросахъ, да и замолчали. Замолчали потому, что о многомъ говорить уже не приходится, и потому еще, что русскій интеллектъ, утомившись надъ разрѣшеніемъ вопросовъ, которыми онъ занимался лѣтъ пятъ тому назадъ, почувствовалъ потребность отдыха отъ такой непривычной работы. Экономисты-публицисты того періода молчатъ; а новые публицисты выставили своихъ представителей въ лицѣ такихъ дѣятелей, какъ гг. Долинскій, Шиповъ, Колюпановъ. Поручите новое министерство промышленности этимъ господамъ и они въ два года уведутъ Россію въ такое болото, изъ котораго не вытащишь ее потомъ въ пятьдесятъ лѣтъ.
Неумѣнье смотрѣть въ корень — вотъ причина тѣхъ странныхъ мыслей, которыя высказываютъ эти публицисты, претендующіе быть спасителями отечества. — Они напоминаютъ собой Собакевича, который пожравъ цѣлаго осетра, тыкалъ потомъ въ маленькую рыбку. Люди ихъ міровоззрѣнія и ихъ скудныхъ знаній запутали всѣ экономическія отношенія и не понимая этого, они, чтобы спасти свой народъ, тычутъ вилкой въ такую ничтожную причину, какъ соляной налогъ, и предлагаютъ такія палліативнйя средства, какъ учрежденіе министерства промышленности.
Если бы эти же самые, господа шли не отъ общихъ идей къ общимъ выводамъ, а начинали бы сначала, то они бы поняли, что жизнь заявляетъ иныя требованія и что народъ жалуется не на то, что соль дорога, а думаетъ иную думу.
Искуство думать правильно — искуство очень простое, и потому-то удивительно, что оно дается очень немногимъ. Чтобы смотрѣть правильно на экономическія явленія, нужно отрѣшиться прежде всего отъ готоваго опыта экономическихъ мыслителей старой школы и начать думать сначала. Нужно бросить средніе статистическіе выводы и читать въ жизни одни минимумы и максимумы. По среднимъ статистическимъ выводамъ оказывается, что каждый человѣкъ ѣстъ слоеные пироги, жареную телятину и пьетъ виноградное вино; а между тѣмъ въ дѣйствительности занимаются такимъ пріятнымъ дѣлбмъ только люди меньшинства, а у большинства не всегда достаетъ и ржанаго хлѣба. Хотите вы понять, что нужно для экономическаго благосостоянія страны, начинайте читать книгу жизни съ минимумовъ и вы прочитаете въ ней такіе факты и почерпнете такія мысли, какихъ не услышите ни отъ г. Колюпанова, ни отъ г. Долинскаго, даже ни отъ одного изъ членовъ Вольнаго экономическаго общества и С. Петербургскаго общества сельскихъ хозяевъ, въ которомъ г. Колюпановъ такъ блистательно заявляетъ свою неспособность понимать то, что онъ говоритъ.
Зная, что моими читателями будутъ не эти господа, я думаю сдѣлать попытку чтенія той книги жизни, о которой говорю. Чтобы читать ее, нужно только одно: глядѣть на каждаго человѣка, на всякато, кого вы встрѣчаете, какъ на особый отдѣльный міръ, имѣющій свою исторію, свое прошлое, свое настоящее, свое будущее, свои страданія и свои стремленія. Опредѣлите эти стремленія и страданія и вы узнаете правду жизни и сдѣлаете правильный выводъ». Многихъ затрудняетъ чтеніе живой книги жизни, и чтеніе живыхъ людей только потому, что они въ этомъ чтеніи никогда не упражнялись и не знаютъ другихъ книгъ, кромѣ печатныхъ. Отъ этого они проявляютъ великую гуманность. и истинно благородныя чувства, когда имъ предлагаютъ готовыхъ людей въ романахъ, въ жизни же не съумѣютъ отличить голоднаго отъ пьянаго. Только поэтому и г. Долинскій дѣлаетъ свои неправильные выводы и дѣлаетъ свои огульныя соображенія, не умѣя понять того, что его грандіозные средніе выводы совсѣмъ не тѣ минимумы, которыми двигается жизнь и создается вся исторія человѣчества, а слѣдовательно и Россіи.
II.
правитьКнига жизни, о которой я говорю, книга Очень простая. Всѣ мы знаемъ, что существуетъ бѣдность; всѣ мы, на каждомъ шагу, встрѣчаемъ нуждающихся бѣдныхъ людей; но не всѣ мы способна обобщить и понять то, что мы видимъ. А между тѣмъ не больше, какъ часовая умственная работа, въ подобномъ экономическомъ направленіи, могла бы принести намъ такую пользу, что экономическимъ мыслителямъ, какъ г. Долинскій, было бы совершенно невозможнымъ предлагать свои мудрые совѣты.
Предлагаю вамъ пройтись со мной всего по одной улицѣ, по улицѣ, на которой живу я. Улица эта немноголюдная и потому-то можетъ быть и удобно заниматься на ней наблюденіями. Названіе города, въ которомъ я живу, вамъ нѣтъ особенной необходимости знать. Пусть будетъ онъ для Васъ городомъ идеальнымъ; но тѣмъ не менѣе все то, что я вамъ скажу, самая святая правда и не приведу я ни одного вымышленнаго факта. Да и измышлять то не зачѣмъ, ибо лучше того, что даетъ жизнь, не выдумаешь.
На первомъ перекресткѣ, по пути къ перевозу у торговой площади, стоитъ отставной солдатъ, торгующій хлѣбомъ, булками, пряниками. Булки и пряники онъ закупаетъ на сторонѣ и продаетъ ихъ изъ барыша, а хлѣбъ печетъ самъ. Черный хлѣбъ его не особенно хорошъ, а бѣлый хлѣбъ и совсѣмъ никуда не годится. Когда я ему говорилъ, отчего бы ему не послать свою жену поучиться у булочниковъ, тотъ дѣлалъ мнѣ такія возраженія, изъ которыхъ я заключилъ, что, по его мнѣнію, и такъ ладно. Человѣкъ факта, онъ разсуждаетъ такъ: — зачѣмъ хорошій хлѣбъ, когда покупаютъ и худой. Торговать хлѣбомъ началъ нашъ солдатъ потому, что надо же чѣмъ нибудь жить, и что это лучше, чѣмъ воровать и пьянствовать, какъ онъ сказалъ мнѣ. Узналъ я отъ этого солдата, что, среднимъ числомъ, въ день онъ получитъ чистаго барыша копѣекъ сорокъ, а истратитъ на содержаніе себя и жены, — дѣтей у нихъ нѣтъ, — копѣекъ тридцать. Квартира и дрова у него даровые, ибо онъ служитъ дворникомъ у одного помѣщика. Ну, чтожъ, положеніе хорошее. Считая по гривеннику сбереженія въ день, въ годъ должно насчитаться у солдата рублей 36; на одежду ему и женѣ рублей 20 и останется все еще 16 руб. Но солдатъ утверждаетъ, что сбереженій у него никакихъ не оказывается. И вотъ я задаюсь вопросомъ: что же ждетъ этого человѣка на старости, когда, проторговавъ цѣлый свой вѣкъ хлѣбомъ, онъ будетъ только сытъ и одѣтъ и не составитъ себѣ никакого сбереженія? Дѣтей у солдата нѣтъ. Значитъ и некому будетъ его содержать. И представляется мнѣ, что этотъ одинокій солдатъ, стоящій теперь съ своими хлѣбами и булками, будетъ стоять сѣдымъ старикомъ на томъ же перекресткѣ и притягивать руку за подаяніемъ. Можно будетъ тогда сказать ему, зачѣмъ ты не сберегъ копѣйки на черный день, когда имѣлъ 12 руб. въ мѣсяцъ? И старый солдатъ будетъ тоже правъ, если отвѣтитъ на это: баринъ, пустое ты говоришь. Двѣнадцать руб. на двухъ, только 6 руб. въ мѣсяцъ на человѣка. Надо было пить, ѣсть и одѣться, — изъ чего тутъ сберегать?
Отойдя нѣсколько шаговъ отъ солдата, я встрѣтилъ молодую кормилицу съ ребенкомъ. Она оказалась знакомой моей няни и объ ней я узналъ, что она дѣвушка. Нынче, сказала мнѣ няня, въ кормилки берутъ все больше дѣвушекъ; трудно имъ жить бѣднымъ; свяжется съ кѣмъ нибудь, родитъ, а тамъ и возись съ своимъ ребенкомъ. Дома держать нельзя, отдаютъ въ постороннія руки. За содержаніе надо заплатить три руб. въ мѣсяцъ, а и сами получаютъ три руб. все и отдай. Женятся мало. И по поводу этой кормилицы являются мнѣ вопросы. Живетъ она себѣ, какъ отрѣзанный ломоть, полной одиночкой, по чужимъ людямъ, сгрудится она только для того, чтобы отдать все свое жалованье на содержаніе дочери. Ну, а что дальше, что въ старости! Останется ли она вѣчной прислугой, или устроитъ она себѣ свою семью? Второму не вѣрится. Чтобы выйдти замужъ, а особенно уже съ готовымъ ребенкомъ, нужно быть или писаной красавицей, или имѣть деньги. Простой народъ на женитьбу тугъ. Женитьба у него не барская затѣя и порывъ не удовлетвореннаго желанія, а дѣло экономическое. Женятся когда есть выгода, а выгоды нѣтъ, обходятся и безъ 1 брака. Мущинѣ это ничего, а дѣвушкѣ приходится идти въ кормилицы и затѣмъ отдавать свое жалованье на содержаніе ребенка. Пока идетъ молодость — не думается; начинаютъ думать уже тогда, когда приходится отдавать свое жалованье. И видитъ человѣкъ свою безпомощность и свое одиночество и бьется онъ цѣлый вѣкъ какъ рыба объ ледъ; какъ и гдѣ умретъ бывшая кормилка дряхлой старухой, не узнать намъ съ вами, читатель, и не скажутъ намъ того ни статистика, ни г. Долинскій. Посмотрите на прислугу! Старухъ и стариковъ держатъ развѣ только въ патріархальныхъ провинціальнымъ захолустьяхъ; а вообще требуется только сила и молодость. Куда же дѣваются безсемейные старики и старухи?
Вотъ мы и у перевоза: Вижу тамъ отставного солдата, у котораго въ рукѣ четвертка кріоновскаго табаку и пачка гильзъ. Кріонъ 2-го сорта т. е. 80 к. фунтъ. Ого, думаю, солдатъ богатый; узнаю что нибудь поучительное. «А что, почемъ платилъ за табакъ?» спрашиваю я его. — Двадцать копѣекъ. — "О, да какой дорогой ты куришь, " отвѣчаю я. — «Не для себя; посылалъ кондукторъ.» — «Какой кондукторъ?» «У лѣсничаго.» — «А тебѣ-то чтожь?» — Служу у лѣсничаго въ канцеляріи. — «Что получаешь жалованья?» — Три рубли въ мѣсяцъ. — «И живешь у лѣсничаго?» — Нѣтъ на своей квартирѣ. — «Значитъ пьешь и ѣшь все изъ этихъ денегъ?» — Да, тутъ и знай, какъ знаешь, хлѣбъ одинъ стоитъ девять копѣекъ въ день. Вздумалъ было намедни, сказалъ солдатъ обращаясь уже къ перевощику, взять на рынкѣ, печенки, да, Богъ съ ней, впередъ ужь не возьму. — «Это отчего?» спросилъ я.. — Вырвало, отвѣтилъ солдатъ. — Пристали къ берегу и разговоръ прекратился. Ну этому пожалуй еще и хуже, чѣмъ кормилкѣ. Разговоръ вышелъ поучительнѣе, чѣмъ я думалъ; да только не въ томъ направленіи.
На базарѣ, куда я прошелъ съ перевоза, я направился къ бабамъ, сидѣвшимъ цѣлымъ рядомъ и торговавшимъ зеленью. У бабъ видъ хорошій и опрятный. Торгуютъ онѣ огурцами и лукомъ, "другой зелени я у нихъ не видѣлъ. Я на чистоту объяснилъ бабамъ, что покупать у нихъ ничего не буду, а хочу съ ними поболтать. Бабы — народъ довѣрчивый; это не то, что мужики, боящіеся быть откровенными изъ подозрительности. Онѣ поболтать большія охотницы. Отъ бабъ я узналъ, что онѣ мѣстныя мѣщанки и всѣ женщины замужнія. «А что же ваши мужья?» Оказалось, что у нѣкоторыхъ мужья только пьютъ, да гуляютъ; а у другихъ и торгуютъ. — Если бы наши мужья работали какъ слѣдуетъ, сказала мнѣ одна баба, и былъ-бы въ нихъ толкъ, то они бы насъ пожалѣли, а не заставили бы горѣть здѣсь на солнопекѣ и зябнуть зимой на морозѣ. «А какіе ваши барыши?» спросилъ я бабъ. А вотъ всѣ тутъ. — Не могъ я впрочемъ никакъ добиться, около чего бабы выручали на своей торговлѣ. Не знали онѣ или не хотѣли сказать, но только онѣ были откровенны, когда имъ приходилось жаловаться на свою судьбу и напирали больше на убытки. Я вывелъ только то заключеніе, что этимъ бабамъ житье тошное и барыши ихъ невелики, ибо, покупая огурцы у огородниковъ въ долгъ, онѣ платятъ за нихъ по девяти руб. за тысячу. Для Мелочной продажи бабы сортируютъ огурцы на три сорта: въ 8, 9 и 10 коп. десятокъ. Такъ какъ 10 и 8-копѣечные огурцы составляютъ силу взаимно уничтожающую, то отъ перевѣса 10 копѣечныхъ надъ 8 копѣечными зависитъ вся выгода: чѣмъ больше первыхъ, тѣмъ больше и барышъ; а число ихъ дѣло случая. Что же касается до размѣра сбыта, то въ счастливый базарный день одна баба можетъ продать сотенъ пять.
Гораздо поучительнѣе оказалась другая группа торговокъ. Бабы эти сидятъ въ темномъ ряду и торгуютъ тесемками, пуговицами, нитками, кольцами, крестами и всякою подобною мелочью. На видъ эти бабы также опрятны, какъ и первыя, но много ихъ старше., Я подошелъ прежде всего къ одной бабѣ, отличавшейся гренадерскимъ ростомъ и полнотой Бобелины, и началъ свое дѣло также на чистоту, какъ и прежде. Бабы тотчасъ же поняли, что я небольше, какъ праздный болтунъ и очень обрадовались найти во мнѣ посторонняго человѣка, съ которымъ можно отвести душу. Между собой онѣ болтаютъ каждый день и ужь не одинъ годъ, и приговорились. На счетъ барышей Бобелина не могла сообщить мнѣ никакихъ точныхъ свѣденій; а когда я спросилъ ее на сколько у нея товару, то она, мнѣ отвѣтила: «дай баринъ пять руб., да и неси все». Семейныя обстоятельства, заставляющія этихъ бабъ сидѣть на солнопекѣ и на морозѣ зимой, тѣ-же какъ и у предыдущихъ. Мужья ихъ большею частью пьянчужки ремесленники или изболтавшіеся праздные мѣщане. Чтобы поддеридать семью, одѣть дѣтей и накормить пьяницу мужа, должна работать баба. Для сильнаго мускульнаго труда у бабъ этихъ недостаетъ силы. Всѣмъ за пятьдесятъ, а есть три бабы лѣтъ семидесяти. Торговля для такихъ людей дѣло самое сподручное. Правда, лѣтомъ жарко, а зимою холодно; но климатическія невзгоды человѣку, привычному съ молоду, переносить не трудно, — и вотъ бабы принялись за торговлю. Какъ и вездѣ между бабами являются два элемента, денежныя аристократки или большая или меньшая голь. Не смотря на эту разницу состояній, между ними царствуетъ полное равенство, ибо между капиталомъ аристократки и капиталомъ бѣднѣйшей торговки нѣтъ особенной разницы: всѣ онѣ едва не нищія. Когда я разспрашивалъ Бобелину о ея оборотномъ капиталѣ и о томъ, какъ идутъ ея дѣла, то остальныя словоохотливыя старухи, окружившія насъ, указали мнѣ съ усмѣшкой на одну старуху, сидѣвшую въ концѣ ряда, какъ бы особнякомъ, и сказали: распросите-ка эту старуху. Старуха, на которую онѣ мнѣ указали, была высокая женщина, съ сильно морщинистымъ бронзоваго цвѣта лицомъ, съ носомъ, погнувшимся внизъ, съ выдавшимися губами. Сильная старосту была видна и въ лицѣ старухи и во всемъ положеніи ея сгорбленнаго тѣла. Старуха смотрѣла внизъ, шамкала губами и что-то ворчала. Когда я подошелъ къ ней, она кинула на меня острый, проницательный взглядъ и снова опустила глаза книзу. Старухѣ показалось, что къ ней подошелъ легкомысленный насмѣшникъ, чтобы поглумиться надъ ея бѣдностью и старостью. Я началъ покупать у нея товаръ, крестики да тесемочки и, выспрашивая цѣну всего, старался разсчитать, что стоитъ вся ея лавочка. Занятіе это не представило особеннаго труда моимъ математическимъ способностямъ, ибо, забравъ всѣ ея тесемки, крючки и кресты, я заплатилъ за все сорокъ копѣекъ; уложилъ весь товаръ въ одинъ карманъ, и лавочка ея оказалась въ буквальномъ смыслѣ пустою. Получивъ деньги, старуха поняла, что передъ нею не праздный насмѣшникъ, и смягчилась. Она стала охотно отвѣчай на мои вопросы и оказалась очень добродушной и кроткой старухой. Ей семьдесятъ лѣтъ; нѣтъ у нея ни родныхъ, ни знакомыхъ, и одинока онъ какъ перстъ. За квартиру платитъ она 25 к. сер. въ мѣсяцъ, ѣстъ что Богъ пошлетъ и пробавляется больше чайкомъ въ прикуску. Отъ городской думы ей вышло пособіе. Я боюсь испугать читателя подавляющимъ великодушіемъ городской думи, но въ качествѣ достовѣрнаго бытописца не могу умолчать объ этомъ грандіозномъ фактѣ. Дума даетъ старухѣ изъ городскихъ доходовъ сорокъ копѣекъ серебромъ въ мѣсяцъ. Удивила меня эта старуха своимъ разсказомъ исторіи этого пособія, доказывающимъ несомнѣнную гуманность и великодушную щедрость членовъ думы. «Когда ты начала получать это пособіе?» спросилъ я ее. — Полгода назадъ, отвѣтила старуха. — «Отчего же только полгода: не хотѣ ля, давать что-ли?» — Нѣтъ, сейчасъ же дали, какъ только попросила. — «Зачѣмъ же ты не просила раньше?» — Да не просила, не было нужды. — Читатель думаетъ, конечно, что же удивительнаго въ этомъ разговорѣ, а удивительнаго въ немъ вотъ что: пять лѣтъ тому назадъ старухѣ было щестьдесятъ пять лѣтъ, у ней было «также много зубовъ, какъ и нынче, и она о пособіи все-таки не просила, не искала ни благодѣтельства, ни покровительства и хотѣла стоять на своихъ ногахъ. Она задумала о пособіи только тогда, когда ей силы уже измѣнили окончательно и оставалось, или протягивать руку за подаяніемъ, или обратиться за благотворительностью. Это фактъ большой душевной силы, это признакъ сильнаго гордаго духа. И теперь, имѣя въ товарѣ всего сорокъ копѣекъ, старуха держитъ себя также независимо и самостоятельно, какъ не умѣютъ себя держать люди, имѣющіе сорокъ тысячъ доходу. Торгуя на копѣйки, старуха съ педантическою точностію отмѣривала свои грошевыя тесемки, точно дорогую шелковую матерію, и высчитывала съ такою точностью сдачу, что, когда я ей далъ сорокъ копѣекъ, она вытащила двѣ копѣйки, которыя, по ея расчету, слѣдовало возвратить мнѣ; а когда я ей сказалъ, что пожалуй она могла бы и удержать сдачу, то старуха отвѣтила мнѣ серьезно, что деньги эти мои, и мнѣ стало стыдно своего барскаго великодушія. Послѣ этой старухи, остальныя уже не казались мнѣ субъектами интересными. Были тамъ и другія семидесятилѣтнія бабы и въ ихъ лавчонкахъ лежалъ копѣечный товаръ; но ни одной старухи не было такой старой, ни одной старухи не было такой бѣдной, ни одной старухи не было такой гордой, независимой и симпатичной. На этой старухѣ лучше всего можно наблюдать ту гармонію экономическихъ отношеній, которую усиливаются найти экономисты въ области крупныхъ экономическихъ явленій. Нѣтъ у этой старухи связи ни съ кѣмъ въ мірѣ. Тѣ шестнадцать торговокъ, съ которыми она сидитъ вмѣстѣ, живутъ каждая по себѣ и погружены въ свои копѣечные интересы. Связываетъ ихъ только солидарность болтовни въ то время, когда отсутствіе покупателей заставляетъ скучающихъ бабъ искать развлеченія въ пересудахъ, но и здѣсь моя старуха остается одинокой, потому что въ разговоры она не вступаетъ и, шамкая губами, мурлычитъ что-то про себя. Въ торговомъ дѣлѣ старуха эта таже одиночка, и каждая баба, какъ она, знаетъ только свой ящикъ и свои копѣйки. Глядя на этихъ бабъ, подумаешь, что Богъ создалъ ихъ только для того, чтобы бесѣдовать между собою. Точно какъ будто только въ этомъ одномъ и заключается общее дѣло человѣчества. Эта суровость положенія людей и экономическое особнячество наложили на нихъ какую-то особенную печать и каждая изъ нихъ скорѣе похожа на стараго одинокаго волка, чѣмъ на человѣка, выдаваемаго философами за, существо общественное. Покупатель, являющійся къ шамкающей старухѣ, держитъ себя такимъ же волкомъ; онъ тоже самъ по себѣ шамкающая старуха. Какое ему дѣло до того, что пьетъ и ѣстъ старуха, сколько получаетъ она барышей и какъ велико, по отношенію къ ней, великодушіе городской думы. Не на великодушіи построена человѣческая жизнь. Покупатель хлопочетъ, какъ бы купить ему дешевле и старается отторговать у старухи грошъ, которымъ, можетъ быть, рѣшается: быть-ли ей сытой или голодной. И покупатель правъ также, какъ права и старуха. Великодушныхъ вопросовъ этихъ не разрѣшишь; ибо въ основѣ ихъ лежитъ не гармонія великодушій и доблестныхъ чувствъ, а гармонія экономическихъ отношеній. Бабы мнѣ жаловались, что дума заставляетъ ихъ брать патенты на торговлю. Патентъ стоитъ рубли; а гдѣ они у старухъ, когда ихъ товаръ стоитъ копѣйки. А между тѣмъ нельзя обвинять и думу: ея дѣло заботиться объ увеличеніи городскихъ доходовъ, и въ другомъ видѣ забота ея проявиться не можетъ. Конечно, если старуху заставятъ взять торговое свидѣтельство, то ей придется разстаться съ своимъ мѣстомъ, насиженнымъ у темнаго ряда и сѣсть гдѣ нибудь на перекресткѣ, чтобы протягивать руку проходящимъ. Но и тутъ зло не такъ велико, потому?то кормить старуху будетъ не дума, а патенты все-таки возвысятъ городской доходъ. Ужь такова существующая экономическая гармонія, что ни думѣ, ни покупателю шамкающей старухи, ни самой старухѣ нельзя поступать иначе, какъ они поступаютъ. Не могутъ поступать иначе и купцы темнаго ряда по отношенію къ этимъ же самымъ старухамъ. Такъ, напр., однѣ изъ бабъ сидятъ прямо на открытомъ воздухѣ, другія торгуютъ на галлереѣ, передъ лавками. „Почему однѣ изъ васъ сидятъ здѣсь, другія тамъ?“ спросилъ я бабъ. — А потому, отвѣтили мнѣ бабы, что тамъ нужно заплатить. — „Кому?“ — Атому лавочнику, противъ котораго сидишь. — Былъ ли я тогда въ легкомысленномъ настроеніи духа, или меня расчувствовала шамкающая старуха, но только я не удержался и сказалъ купцамъ, которые тоже присоединились къ нашей компаніи, рѣзкое наставленіе, и купцы выслушали его съ пріятною улыбкой и повидимому со мною согласились. Что они думали въ дѣйствительности, я не знаю. Сущность моей рѣчи была слѣдующая: вы, господа, даете копѣйки всякимъ пьянчугамъ нищимъ. Вотъ вчера въ свѣтломъ ряду подошелъ къ лавкѣ, гдѣ я былъ, пьяный отставной солдатъ и просилъ ради христа на погребеніе ребенка. „Онъ потащитъ деньги въ кабакъ“, сказалъ.я купцу. — Не папге дѣло судить, отвѣтилъ мнѣ сердобольный купецъ и далъ пьянчужкѣ грошъ, а тотъ спряталъ его на выпивку. — Вы съ честныхъ старухъ, желающихъ жить честнымъ трудомъ, а не воровствомъ и ложью, хотите взять половину ихъ барыша и эти деньги отдадите въ видѣ милостыни пьяницамъ нищимъ и попрошайкамъ. Отъ хорошихъ людей вы возьмете, чтобы дать худымъ и чтобы въ концѣ концовъ эти деньги попали въ карманъ водочныхъ заводчиковъ и кабацкихъ сидѣльцевъ, которые богаты и безъ грошей, отнятыхъ отъ бѣдныхъ старухъ. А купцы все таки правы; и думѣ нельзя не взять за патенты, и имъ нельзя не взять за право сидѣть подъ ихъ крышей; нельзя имъ не подать и всякимъ пьяницамъ и нищимъ попрошайкамъ.
Еще дальше, по дорогѣ къ каменному мосту, сидятъ двѣ бабы съ грушами, — одна противъ другой, точно два непріятельскихъ лагеря. Торговки темнаго ряда говорливы и своимъ поведеніемъ, болтовней и подвижностію, какой онѣ отличаются, когда надѣются услышать новость, напоминаютъ базаръ. Онѣ, такъ сказать, ядро базара, его живительное начало. Но бабы съ грушами отличаются молчаливостью и полнымъ отсутствіемъ общежительности. Каждая изъ нихъ смотритъ на свой лотокъ и на свои ведра и обѣ какъ-бы проникнуты глубокимъ сознаніемъ, что онѣ двѣ конкурирующія силы. Еще дальше, на самомъ мосту, сидятъ жидовки со спичками. Каждая изъ нихъ изображаетъ также изолированный, замкнутый самъ въ себѣ лагерь.
Если вниманіе читателя неутомилось всѣми этими фактами и если экономическая сущность ихъ имѣетъ для него какое либо значеніе, то, конечно, онъ усмотритъ и безъ меня, что въ положеніи лицъ есть одинъ общій моментъ, связывающій ихъ въ одно общее цѣлое. Моментъ этотъ -сепаратизмъ и индивидуализмъ; моментъ этотъ — общее сознаніе всѣми своего одиночества, своей необезпеченной старости; моментъ этотъ — общая инерція коллективности и полная безпечность въ дѣйствительномъ, активномъ устраненіи мѣшающаго всѣмъ индивидуализма. Торговки темнаго ряда имѣли бы гораздо больше выгодъ, еслибы, сложивъ всѣ свои лавчонки въ одинъ общій коробъ, поручили бы продажу тремъ-четыремъ бабамъ и зажили бы общимъ хозяйствомъ. Въ то время, какъ однѣ завѣдывали бы общей торговлей, другія могли бы заниматься огородничествомъ, молочнымъ хозяйствомъ и продажей произведеній Этого хозяйства. Несомнѣнно, что всѣмъ бабамъ стало бы лучше и у всѣхъ ихъ было бы больше денегъ. Но попробуйте столковать съ бабами и устройте изъ нихъ артель?
Обобщая приведенные факты и сдѣлавъ путешествіе не по одной только улицѣ, одного только города, а по всѣмъ улицамъ всѣхъ городовъ и подведя итогъ сдѣланнымъ наблюденіямъ, вы, читатель, поразились бы громадностью цифры безпомощной бѣдности, страдающей отъ одиночества. Вы бы убѣдились, какъ неизмѣримо выше соображеніи г. Долинскаго стоитъ мнѣніе тѣхъ людей, которые, понимая всю зловредность разъѣдающаго русскую жизнь экономическаго индивидуализма, въ тоже время находятъ и средства противъ него въ этой же самой жизни, въ геніи того же самого народа. Люди эти указываютъ спасительное средство въ русской артели и въ русской общинности. Въ нихъ усматриваютъ они единственный якорь спасенія и, увлекаясь, можетъ быть излишне, своимъ предметомъ, утверждаютъ, что въ нашемъ внутреннемъ экономическомъ строѣ нѣтъ никакихъ помѣхъ для полнаго процвѣтанія и развитія общинности, а въ русской артели, въ томъ видѣ какъ она существуетъ, заключаются всѣ элементы для проявленія всесторонняго благодѣтельнаго вліянія на всю нашу экономическую жизнь. Но такъ ли это?
III.
правитьНа той же самой улицѣ, гдѣ мы съ вами, читатель, производили наблюденія, плотники работаютъ мостки. Ихъ пять человѣкъ, слѣдовательно это та самая пресловутая плотничья артель» о которой говорилось и писалось такъ много. Въ чемъ же заключается ея спасительный для насъ элементъ и какъ велико ея соціальное значеніе въ ея настоящемъ видѣ? Изъ распросовъ оказалось, что во главѣ артели стоятъ два брата. Они взяли въ дворянскомъ клубѣ подрядъ на починку мостковъ по саженному расчету, а за тѣмъ пріискали еще трехъ плотниковъ, которыхъ наняли по недѣльно. Такимъ образомъ эта плотничья артель есть компанія работниковъ, занятыхъ однимъ общимъ дѣломъ, вовсе, однако, не на томъ артельномъ началѣ, которое должно служить основой экономическаго общенія. Братья-подрядчики платятъ своимъ рабочимъ по 2 р. 50 к. въ недѣлю, живутъ съ ними на одной квартирѣ и ѣдятъ всѣ вмѣстѣ изъ одного горшка. Содержаніе каждаго работника обходится подрядчикамъ 1 р., въ томъ числѣ 25 к. за квартиру.
Что же въ подобной артели особенно привлекательнаго и спасительнаго, чтобы для похвалъ ей стоило тратить свое краснорѣчіе? Одинъ изъ плотниковъ мнѣ объяснилъ, что артелью, съ равнымъ дѣлежемъ заработка, въ городѣ они никогда не работаютъ. Обыкновенно одинъ или два плотника изъ одного семейства, явившись для заработковъ въ городъ, ходятъ по домамъ для пріисканія работы и когда ее найдутъ, подбираютъ себѣ рабочихъ. Рабочіе эти нанимаются ими за точно условленную плату отъ 2 до 2 р. 50 к. въ недѣлю. Въ городѣ, какъ они мнѣ говорили, и работать Иначе нельзя, потому что городскія работы большею частью большія, Подрядныя. Въ деревняхъ же работаютъ артелью, но тоже не по тѣмъ соціальномъ соображеніямъ, которыя усиливаются увидѣть въ русской артели ея теоретическіе хвалители; неумѣлые друзья дѣла вредятъ ему часто болѣе его враговъ. Въ деревняхъ, какъ объяснилъ мнѣ плотникъ, они работаютъ дѣйствительно артелями, потому что тамъ нѣтъ; большихъ работъ и плата невыгодна. Взявшись за работу, неособенно прибыльную, плотникамъ самимъ не расчетъ превращаться въ хозяевъ артели. Нанявши рабочихъ на извѣстный срокъ, они могутъ легко ошибиться и въ результатѣ оказывалось нерѣдко, что на долю хозяевъ артели причиталось меньше, чѣмъ на долю нанятыхъ ими рабочихъ. Вотъ почему, при деревенскихъ работахъ, существуетъ въ здѣшней мѣстности такой обычай: плотникъ, пріискавшій работу, подбираетъ себѣ артель и выговариваетъ изъ общей цѣны подряда извѣстную долю за хлопоты, а за тѣмъ остальное дѣлится по ровну между всѣми.
Видѣть въ подобной артели что нибудь спасительное, слишкомъ преувеличенно. Плотникъ не дѣлается подрядчикомъ только, въ тѣхъ случаяхъ, когда ему это невыгодно, когда онъ боится, что вмѣсто барышей получитъ убытки. Во всѣхъ же остальныхъ онъ наровитъ съэксплуатировать ближняго и сдѣлаться кулакомъ. Кто же не знаетъ того, что кулачество есть страшная экономическая язва нашего крестьянскаго быта; что кулачество растетъ еще болѣе и болѣе и что бѣднымъ становится отъ этого жить не лучше, а хуже. Артель въ такомъ видѣ, какъ я говорилъ, есть не больше какъ чистый индивидуализмъ. Въ ней нѣтъ того соціальнаго элемента, который дѣлаетъ изъ западно-европейской ассоціаціи исторически-экономическое явленіе. Окончивъ свою артельную работу, плотники разбредутся по одиночкѣ по домамъ и каждый войдетъ въ свой особнякъ. Такимъ образомъ зародышъ ассоціаціи улетучивается и въ результатѣ остается тоже, что мы прочитали въ будущности солдата, торгующаго хлѣбомъ и дѣвушки-кормилки.
Вотъ еще артель, чинящая мостовую. Артель эта работаетъ отъ хозяина и, потому она въ сущности не артель; но мы ея не обойдемъ, ибо и она помогаетъ лучшему уясненію начала, лежащаго въ основѣ теперешней русской артели. Въ этой артели тѣ, которые ломаютъ мостовую, получаютъ въ недѣлю 1 р. 25 к., то, которые ее кладутъ — получаютъ 2 р.; тѣ же, которые выбираютъ каменья, переносятъ ихъ съ мѣста на мѣсто, разбиваютъ кирпичъ и вообще, которые исполняютъ менѣе тяжелую работу, получаютъ 50 к. с. — Почему же спрашивается не всѣмъ одинаковая плата? По юридическому воззрѣнію, преимущественно понятному большинству, тому, чей трудъ легче, и платятъ меньше. Но юридическое воззрѣніе не есть компетентный судья въ экономическихъ вопросахъ. Мостовщики исполняютъ одно общее дѣло. Какъ невозможно тому, кто кладетъ мостовую, работать безъ того, кто подастъ ему камни, такъ и обратно, Всѣ эти рабочіе связаны солидарностью ихъ общаго дѣла и успѣхъ его зависитъ отъ дружнаго, совокупнаго стремленія всѣхъ къ одной цѣли. А если общее дѣло зависитъ отъ всѣхъ и если маленькій плохо дѣйствующій винтъ. мѣшаетъ всей машинѣ, то очевидно, что услуга, имъ приносимая, равна услугѣ винта большаго. Обратите вниманіе на часы. Кажется, гнѣздо, въ которомъ вращается ось маятника, совершенная ничтожность, но отношенію къ колесу часовой или минутной стрѣлки, а между тѣмъ, если это гнѣздо хотя нѣсколько не въ порядкѣ, напр., разтерлось или не на своемъ мѣстѣ, то часы не пойдутъ и слѣдовательно никуда не годятся. Этотъ же законъ вполнѣ примѣнимъ и къ коллективнымъ экономическимъ явленіямъ; а между тѣмъ русской артели онъ неизвѣстенъ. Русская артель разсчитываетъ каждаго не по успѣху общаго дѣла, а по его личнымъ силамъ. Слѣдовательно въ основѣ своей она лишена того элемента, который могъ-бы, при окончательномъ ея развитіи, создать истинную и экономически-спасительную ассоціацію.
Указывая на отсутствіе въ теперешней артели вѣрныхъ основныхъ принциповъ общиннаго начала, я хочу сказать, что на русскую артель не слѣдуетъ возлагать слишкомъ большихъ надеждъ и неумѣренно ею восторгаться. Русская артель не больше какъ очень слабый, односторонній зародышъ ассоціаціи и требуетъ очень большихъ усилій и коренной переработки, чтобы сдѣлаться тѣмъ, чѣмъ она должна быть. Но обвиняя, повидимому, русскаго человѣка въ неспособности, я не стану ставить ему въ упрекъ его неудачной артели. Нашъ общій экономическій строй такого рода, что внѣшнія обстоятельства совершенно неблагопріятствуютъ развитію артели. Напримѣръ, плотники, чинившіе мостки, мнѣ говорили, что за городскія работы они артелью не принимаются, ибо работы эти большія, подрядныя. Что же это значитъ? А значитъ это то, что артелью можно браться только за работы ничтожныя, а производство большихъ для нея невозможно, а слѣдовательно закрыта возможность ея дальнѣйшаго развитія. Большія работы сдаются не иначе какъ съ торговъ и обезпечиваются залогомъ. Даже производство работъ, такъ называемымъ хозяйственнымъ образомъ, должно быть тоже обезпечено залогомъ. Ну, а какой залогъ можетъ представить крестьянинъ! И вотъ мы видимъ повсюду, что большія работы производятся, всегда рабочими, нанятыми однимъ подрядчикомъ; мы читаемъ въ газетахъ разные ужасы о томъ, какъ подрядчики кормятъ этихъ рабочихъ тухлой говядиной и помѣщаютъ ихъ какъ скотовъ: На желѣзныхъ дорогахъ въ распоряженіи одного подрядчика скапливается иногда до девяти тысячъ рабочихъ. Подрядчикъ наживаетъ милліоны, а рабочіе, по окончаніи работы, расходятся по домамъ такими же бѣдняками, какими и пришли. Спрашивается: возможно или нѣтъ, чтобы милліоны эти собирались не въ одномъ карманѣ и чтобы рабочіе уходили домой побогаче? Мы думаемъ, что можно, если будутъ допущены къ подобнымъ работамъ крестьяне за общимъ міровымъ ручательствомъ. Для этого нужно только, чтобы землекопы, сосредоточивающіеся у насъ, какъ извѣстно, только въ трехъ или четырехъ губерніяхъ, обратили на себя вниманіе своихъ земствъ и чтобы земства ихъ устроивали для нихъ подряды. Сущность этой мысли очень проста и также просто ея практическое осуществленіе. Также проста организація и всѣхъ остальныхъ работъ на артельномъ началѣ, производящихся нынѣ по подряду и этимъ же земскимъ порядкомъ. Конечно, въ артели необходимы распорядители и знающіе люди, опытные въ своемъ дѣлѣ, какъ нынѣшніе подрядчики. Но пріисканіе ихъ не составило бы затрудненія для артели. Существенная же разница между артельнымъ и подряднымъ порядкомъ вышла бы та, что нынѣшній подрядчикъ, изображающій изъ себя силу знанія и распоряжающійся своимъ нарядомъ, держитъ артель въ своихъ рукахъ, а тогда артель распоряжалась бы сама собой и подчиняла бы себѣ ту силу, которую изображаетъ нынѣшній подрядчикъ.
Мнѣ могутъ возразить, что подрядный порядокъ гораздо выгоднѣе, ибо онъ производится на торгахъ съ пониженіемъ цѣнъ. При артельномъ же началѣ конкуренція должна изчезнуть. Возраженіе это вовсе не сильно. Работы составляются, какъ извѣстно, по смѣтѣ. Составляйте смѣты вѣрныя, на основаніи точной цѣны матеріаловъ и точнаго расчета рабочихъ силъ и вы получите вѣрную оцѣнку внутренней цѣнности труда, а это и все, что требуется и чѣмъ вмѣстѣ съ тѣмъ устраняется необходимость конкуренцій.
Вникая въ сущность тѣхъ двухъ артелей, о которыхъ я говорилъ, нельзя не замѣтить первичность ихъ зародышной формы; но вмѣстѣ съ тѣмъ нельзя и не замѣтить, что существующій у насъ порядокъ производства работъ составляетъ большую помѣху выработкѣ въ народѣ правильныхъ экономическихъ воззрѣній на артель. Поэтому, кромѣ того содѣйствія, которое можетъ оказать народу соотвѣтственное законоположеніе, нужно желать, чтобы люди, съ понятіями болѣе выработанными, помогли народу непосредственнымъ участіемъ въ развитіи его экономическихъ понятій.
Въ томъ же городѣ, на улицѣ и на базарѣ котораго мы дѣлали наблюденія, учреждена недавно ремесленная школа, чтобы давать ремесленное образованіе дѣтямъ, чиновниковъ. Подобныя школы могли бы имѣть самое плодотворное вліяніе на распространеніе въ массѣ ремесленнаго и вообще рабочаго сословія правильныхъ экономическихъ понятій и на развитіе вѣрнаго въ немъ взгляда на гармонію экономическихъ отношеній. Къ сожалѣнію, по крайней мѣрѣ, та школа, о которой я буду говорить, нисколько не оправдываетъ подобныхъ ожиданій и не имѣетъ воспитательнаго значенія, До уставу школы, цѣль открываемаго училища та, чтобы пріучить юношей къ честному и полезному труду, познакомить ихъ съ ремеслами, чтобы они впослѣдствіи могли быть по возможности свѣдущими цѣнителями каждаго мастерства, каждой вещи, вышедшей изъ рукъ ремесленника". При этомъ же было и желаніе, «чтобы сами воспитанники научились дѣлать необходимыя вещи въ домашнемъ быту, какъ то: сшить для своего семейства башмаки и сапоги, переплести для себя книгу, сшить домашнее платье, сдѣлать столъ, стулъ и пр., а главное, чтобы свободное время отъ учебныхъ занятій не проводили бы въ праздности и въ вредныхъ забавахъ, а въ трудѣ съ пріятною пользою для себя».
Очень можетъ быть, что училище и достигнетъ той скромной цѣли, для которой оно устроено. Но эта цѣль слиткомъ скромна и лишена всякаго серьезнаго основанія. Въ самомъ дѣлѣ, стоитъ ли устраивать училище и тратить на него больше тысячи руб. въ годъ, чтобы научить не ремесламъ, а создать лишь свѣдущихъ цѣнителей каждаго мастерства, каждой вещи, вышедшей изъ рукъ ремесленника. Мы съ вами, читатель, хотя и не воспитывались въ ремесленйомъ училищѣ, а безъ труда отличимъ дурной стулъ отъ хорошаго, плохіе сапоги, отъ порядочныхъ. Да еслибы и не отличили, то право въ этомъ нѣтъ особенной бѣды. Ужь если нужно учреждать училище, то, конечно, не для того, чтобы создавать Экспертовъ и диллетантовъ, которые бы шили сапоги и башмаки для своего семейства и переплетали бы только свои книги. Такое ремесленное образованіе не больше, какъ диллетантизмъ и никакихъ полезныхъ плодовъ оно ввести въ жизнь не можетъ. Такой потѣхой въ старину занимались барчата и богатые люди. Въ прошедшемъ столѣтіи въ семействѣ французскихъ королей былъ обычай учить мальчиковъ ремесламъ и каждый изъ французскихъ ко. ролей зналъ какое нибудь мастерство; напр., Людовикъ XVI былъ превосходный слесарь. Но только что же изъ этого? Прежде всего онъ былъ все-таки королемъ. Тоже самое и здѣсь. Сынъ чиновника, сдѣлавшійся ремесленнымъ диллетантомъ и научившись лишь отличать хорошее отъ дурного, остается все тѣмъ же сыномъ чиновника и выростетъ, наконецъ, самъ чиновникомъ. А между тѣмъ, та основная мысль, которая первоначально возбудила идею объ учрежденіи ремесленнаго училища, совсѣмъ иного свойства. Нашъ чиновникъ именно изболѣлъ своей чиновничьей безпомощностью, своей неспособностью быть ни чѣмъ инымъ, какъ только писальной машиной. Самостоятельный ремесленный трудъ показался ему спасительнымъ исходомъ изъ этого печальнаго положенія и онъ рѣшился сдѣлаться экономическимъ производителемъ. Но что же можетъ предложить человѣку ремесленное училище, если бы онъ вздумалъ сдѣлать своихъ дѣтей ремесленниками? Ровно ничего. Оно сдѣлаетъ его дѣтей лишь свѣдущими цѣнителями каждаго мастерства, а въ свободное время отъ учебныхъ занятій предложитъ вмѣсто вредныхъ забавъ трудъ съ пріятною пользою. Неужели тѣ тысячи руб., которыя тратятся теперь ежегодно на училище, не могли быть употреблены болѣе производительно и съ большею пользою для дѣтей чиновниковъ? Читатель можетъ мнѣ возразить, что тѣ, которые захотятъ учиться, могутъ научиться. А я отвѣчу ему, что нѣтъ, ибо весь внутренній порядокъ заведенія устроенъ именно такъ, что дѣйствительныя работы производятъ нанятые ремесленники, а приходящіе ученики проводятъ время только съ пріятною пользою, но не занимаются дѣломъ, систематически-обязательно. Очень можетъ быть, что и при этомъ порядкѣ выучится какому нибудь ремеслу одинъ или два человѣка. Но въ такомъ случаѣ нельзя незамѣтить, что тысяча руб. на обученіе одного ученика въ годърасходъ слишкомъ большой.
Если бы заведеніе было задумано съ прямою непремѣнною цѣлью учить ремесламъ основательно, а не приготовлять чиновниковъ-диллетантовъ, то польза отъ училища была бы несомнѣнная. Польза эта заключалась бы, во-первыхъ, въ серьезномъ ремесленномъ воспитаніи, а во-вторыхъ въ развитіи понятій учениковъ въ ассоціаціонномъ направленіи. Уже въ самомъ училищѣ ученики всѣхъ ремеслъ должны были бы составлять одну общую артель, работать за деньги, исполнять заказы, имѣть при училищѣ лавку для продажи готовыхъ издѣлій и имѣть общую кассу.. Тогда и по выходѣ изъ заведенія они могли бы перенести его артельное начало въ жизнь и образовать подобную же артель. А, устроивъ артель, они замѣнили бы теперешнее ремесленное училище и уже эта новая артель служила бы воспитательнымъ центромъ, какъ для дѣтей ея членовъ, такъ и для дѣтей лицъ постороннихъ. Я не вдаюсь въ подробности организаціи этой будущей идеальной артели только потому, что вдаваться въ подробности подобной идеальной артели въ настоящее время было бы излишне. Я излагаю лишь общую мысль и хочу сказать только то, что даже наши образованные люди, принимающіеся за подобныя экономическія учрежденія, какъ ремесленное училище, не имѣютъ вполнѣ ясной и сознательной мысли, чѣмъ они должны быть въ дѣйствительности, и въ какомъ-видѣ онѣ нужны для насъ. Послѣ этого читателю не должно казаться страннымъ, что вопросъ о русской артели является такимъ смутнымъ, невыясненнымъ вопросомъ даже въ журналистикѣ, и что наши экономическіе писатели, какъ напр. г. Долинскій, обнаруживая весьма похвальный патріотизмъ, при изысканіи средствъ помочь нашему разстроенному экономическому положенію, вмѣстѣ съ тѣмъ совершенно незнакомы съ причинами и сущностью явленія, о которомъ они берутся трактовать.
Это заставляетъ меня, по поводу всѣхъ приведенныхъ мною фактовъ, высказать нѣсколько общихъ заключительныхъ соображеній, которыя читатель и найдетъ въ слѣдующей главѣ.
IV.
правитьВопросъ, о которомъ мы говоримъ въ настоящей статьѣ, есть тотъ же вопросъ, о которомъ говоритъ и г. Долинскій. Но мы расходимся съ нимъ не въ сущности, а въ размѣрѣ пониманія этого вопроса. Г. Долинскій глядитъ на бѣдность какъ на затрудненіе, которое можно устранить учрежденіемъ центральнаго промышленнаго министерства, отмѣной налога на соль и еще кое-какими мелочами; мы же думаемъ, что бѣдность есть вопросъ далеко болѣе широкій, обнимающій не одну внѣшнюю сторону общества, а глубоко проникающій въ соціальный организмъ. Г. Долинскій видитъ въ этомъ вопросѣ одну внѣшнюю сторону; мы же думаемъ, что въ немъ есть еще и моментъ психическій, моральный и интеллектуальный. Поэтому говорить о бѣдности не значитъ толковать только объ однихъ матеріальныхъ и внѣшнихъ средствахъ къ устраненію экономическихъ затрудненій, какъ это дѣлаетъ г. Долинскій. Говорить о бѣдности значитъ вникать въ исторію культуры даннаго народа; понимать несчастіе и бѣдность — значитъ понимать его исторію.
XIX вѣкъ внесъ въ исторію человѣчества новый элементъ до того небывалый. До нынѣшняго столѣтія народы занимались войнами, занимались религіозными вопросами; но за исключеніемъ древняго Рима и слабыхъ попытокъ въ эпоху Реформаціи, не возбуждали вопроса о бѣдности. Исторія ея какъ бы и не знала. Только съ появленіемъ машинъ и расширеніемъ промышленной дѣятельности, европейскій интеллектъ сталъ думать усиленно въ экономическомъ направленіи. Съ этого же времени началось и новое соціальное-экономическое движеніе, явившееся впервые въ фабричныхъ округахъ. Движеніе. это дало всей европейской исторіи новый небывалый поворотъ.
Наше освобожденіе крестьянъ и цѣлый рядъ преобразованій и новыхъ мѣръ для устраненія экономическихъ и финансовыхъ затрудненій были однимъ изъ вліяній этого поворота европейской исторіи. Съ этого времени, какъ и на западѣ Европы, наша исторія получила по преимуществу экономическое направленіе. О бѣдности заговорили всѣ и во всѣхъ концахъ Россіи, въ хоромахъ и въ хижинахъ, точно какъ будто до сихъ поръ мы плавали, какъ сыръ въ маслѣ, а бѣдность свалилась на насъ внезапно съ облаковъ въ 1867 году.
А между тѣмъ мы теперь гораздо богаче, чѣмъ были когда либо. Докажу это цифрами: — по государственной росписи на 1862 годъ государственный доходъ составлялъ 310 милліоновъ; по государственной росписи на 1868 годъ онъ составляетъ 480 милліоновъ, или въ теченіи шести лѣтъ болѣе на 170 милліоновъ. Съ 1856 года учредилось у насъ 18 акціонерныхъ компаній, складочный капиталъ которыхъ составляетъ 131,488,000, да въ два лотерейныхъ внутреннихъ займа мы помѣстили 200 милліоновъ; значитъ всего съ 1856 года изъ народнаго обращенія вынулось 501,488,000. Въ какое время русской исторіи мы были въ состояніи собрать въ такой короткій срокъ безъ всякихъ затрудненій такой громадный капиталъ? Если обратить вниманіе только на одну статью этихъ усиленныхъ платежей, только на государственный доходъ, возросшій въ теченіи шести лѣтъ на 170 милліоновъ, то окажется повидимому совершенно неумѣстнымъ толковать о бѣдности, ибо размѣръ государственныхъ доходовъ во всѣ времена и у всѣхъ народовъ, опредѣлявшійся максимумомъ податной способности, служилъ лучшимъ мѣриломъ денежныхъ средствъ страны Ну, а можно-ли толковать о бѣдности такой страны, которая въ теченіи шести лѣтъ даетъ на государственныя нужды лишнихъ 170 милліоновъ! Въ какой моментъ своей исторіи Россія могла нести на своихъ плечахъ такую тягость?
Но отчего же, сдѣлавшись богаче, мы заговорили о бѣдности и молчали о ней во время нашей нищеты? Повидимому противорѣчіе, но въ сущности его нѣтъ. Прежде крайности бѣдности и богатства были гораздо глубже; у насъ были помѣщики, имѣвшіе болѣе ста тысячъ душъ крестьянъ и поражавшіе своимъ истинно-восточнымъ образомъ жизни; рядомъ съ этими богачами являлась безпомощная бѣдность, являлись ихъ крѣпостные крестьяне, принадлежавшіе этимъ помѣщикамъ всецѣло и неимѣющіе ровно никакой собственности, ибо баринъ крестьянина былъ бариномъ и его имущества. Кажется, въ такія печальныя времена было-бы всего удобнѣе толковать о бѣдности; а между тѣмъ о ней мы не говорили. Въ чемъ причина такого молчанія?.. Причина его только въ томъ, что спалъ нашъ экономическій интеллектъ, что повидимому прочно водворившійся порядокъ, освященный вѣками, не возбуждалъ никакихъ мыслей и перемѣнъ къ лучшему. Теперь же съ поворотомъ на новый историческій путь, съ гражданскимъ и имущественнымъ уравненіемъ правъ страны, съ увеличеніемъ числа лучше мыслящихъ людей, прежнія крайности бѣдности и богатства начали стремиться къ равновѣсію; одни стали думать о богатствѣ потому, что пошли подъ гору, другіе потому, что пошли въ гору. Но думать начали всѣ; интеллектъ страны проснулся. Не о томъ рѣчь, что интеллектъ этотъ еще не окрѣпъ и не выбралъ себѣ прямаго пути, не придумалъ еще ни одной дѣйствительной спасительной мѣры; но рѣчь о томъ что онъ уже не спитъ по прежнему. Явилась цѣлая масса новыхъ людей до сихъ поръ небывалыхъ: вотъ чиновникъ, каждую минуту страдающій за свою экономическую будущность, вотъ литературный рабочій растраивающій свое здоровье на тяжеломъ, усидчивомъ, необезпечивающемъ его, литературномъ трудѣ, вотъ образованный технологъ, которому тоже, несмотря на его образованіе, нѣтъ ничего свѣтлаго впереди, все это зачатки нашего будущаго средняго сословія, но въ то же время пролетаріи, захребетники новаго времени. Всѣ они думаютъ экономическую думу и для всѣхъ экономическій вопросъ сталъ на первомъ планѣ, сталъ сознательнымъ двигателемъ ихъ дѣйствій и стремленій. И прежде экономія была двигающей силой, но она была силой безсознательной; теперь же она сила сознательная.
Всѣ тѣ, кому стало плоше, или у кого нѣтъ твердаго экономическаго положенія, начали подумывавъ о себѣ и явились мысли объ артели и ассоціаціи, объ общинномъ землевладѣніи. Въ этомъ новомъ движеніи мысли проявилось знаменіе новаго времени; заявленъ поворотъ исторіи страны, созданный всѣмъ народомъ, созданный экономическимъ движеніемъ, а вовсе невыдуманный какими нибудь отдѣльными Иваномъ, Петромъ, какъ это кажется нѣкоторымъ отсталымъ русскимъ публицистамъ.
Но русская артель, въ которой многіе усиливаются видѣть экономическое спасеніе народа, не заключаетъ въ себѣ того спасительнаго элемента, который усиливаются въ ней видѣть ея сторонники. Нельзя видѣть что либо грандіозное въ той артели пяти плотниковъ, которая чинила мостки дворянскаго клуба. Артельность этой артели только въ томъ, что пять человѣкъ заняты однимъ дѣломъ, живутъ на одной квартирѣ и ѣдятъ изъ одного горшка. Каждый изъ членовъ артели все-таки самъ по себѣ и въ артели недостаетъ именно того существеннаго элемента, который превращаетъ всякую артель въ ассоціацію. На этомъ основаніи можно назвать артелью всякій коллективный трудъ, всякую работу, въ которой больше однаго рабочаго. Сила европейской ассоціаціи не въ исключительной коллективности труда, а въ ея соціальномъ принципѣ, въ томъ новомъ элементѣ, по которому рабочіе хотятъ быть обществомъ. Европейская ассоціація есть прочное гражданское цѣлое; она есть вѣчная коллективная единица, съ общимъ фондомъ, принадлежащемъ всей этой единицѣ и никому изъ ея членовъ въ отдѣльности. А развѣ въ нашихъ артеляхъ есть что нибудь подобное; развѣ наша артель есть что нибудь прочное; развѣ она не тотъ же индивидуализмъ, который мы замѣчаемъ во всемъ? Чтобы русская артель сдѣлалась ассоціаціей, ей нужно прежде всего утратить свой бродяжническій характеръ. Ассоціація безъ твердаго постояннаго центра немыслима. Какая это ассоціація, когда, потесавъ сегодня съ вами мостки, мы завтра разбредемся Богъ знаетъ куда И уже никогда больше не встрѣтимся въ жизни. У ассоціаціи должна быть твердая точка опоры, къ которой тяготѣютъ всѣ ея члены. Въ этомъ центрѣ находится управленіе ассоціаціей, ея фондъ, ея лавки, ея школы и все то, что нужно для процвѣтаній ассоціаціи. Въ другомъ видѣ ассоціацію понимать и нельзя, и кто понимаетъ ее иначе, тотъ ничего въ ней не понимаетъ.
У насъ въ Россіи нѣтъ такихъ промышленныхъ центровъ, какъ въ западной Европѣ, и потому наша ассоціація должна будетъ отличаться нѣсколько инымъ характеромъ. Въ Европѣ города создаютъ промышленный пролетаріатъ, бѣгущій въ нихъ изъ селъ. Нашъ городѣ есть созданіе административное и въ экономическомъ смыслѣ созданіе искуственное. Нашъ промышленный экономическій центръ есть село, и вотъ почему промышленность пріютилась у насъ не въ городахъ, какъ на западѣ, а въ сельскихъ мѣстностяхъ. По этому и ассоціація наша можетъ и должна начаться съ сельскихъ мѣстностей и получить промышленно-земледѣльческій характеръ. Вопросъ этотъ слишкомъ важный и слишкомъ обширный и потому я посвящу ему особую статью, которую назову «Земство, какъ экономически-воспитательная сила».
Говоря объ ассоціаціи, мы видимъ въ ней ту конечную точку, къ которой повернула, исторія новаго времени. Законъ сложнаго сочетанія силъ указываетъ путь, которымъ пойдетъ исторія новыхъ народовъ. Выше этого закона нѣтъ ничего и дальше его идти невозможно. А между тѣмъ есть публицисты, не хочу называть ихъ по имени, которые, толкуя о цѣляхъ, предуказанныхъ великому народу, рисуютъ безумцами и мальчишками тѣхъ, которые въ стремленіи къ сложному сочетанію силъ видятъ единственную цѣль общественной жизни. Публицисты эти не понимаютъ, что мы находимся теперь въ моментѣ перелома и совершаемъ переходъ на этотъ новый путь. Всѣ, кто думаетъ умнѣе и смотритъ дальше ихъ, кажутся имъ энтузіастами и мечтателями. Законъ сложнаго сочетанія силъ кажется имъ доктриной, лишенной всякихъ признаковъ истины. Скудоуміе — вотъ названіе вамъ, господа, отсталые публицисты. Напрасно тѣшите вы свое самолюбіе, что будто служите цѣлямъ великаго народа. Вы служите мраку и застою, и хотите повернуть исторію назадъ; но этого вамъ не удастся, потому что тотъ же самый народъ, которому вы хотите служить, отвернулся отъ того болота, въ которое вы хотите его затащить, и идетъ не за вами. Всѣмъ тѣмъ, кто считаетъ себя патріотами и претендуетъ служить общественному дѣлу, нужно понять историческій характеръ перелома, который переживаетъ теперь Европа, а вмѣстѣ съ ней и Россія. Кто понять этого не въ состояніи, тотъ не имѣетъ права претендовать на интеллектуальное представительство и пусть становится въ ряды массы и отказывается отъ всякой публицистской дѣятельности.
Указывая на сложное сочетаніе силъ, какъ на единственную путеводную звѣзду къ экономическому благополучію, я не предложу вамъ, читатель, переселиться немедленно въ рай, я не предложу вамъ протянуть надъ пашнями полога отъ зноя, устроить стеклянныя крыши надъ городами и нагрѣвать улицы, какъ нагрѣваемъ теперь мы комнаты. Во я вамъ скажу, что мы этого достигнемъ — чрезъ двѣсти, пятьсотъ лѣтъ, все равно, но достигнемъ — и къ этому должны мы стремиться. Какимъ же путемъ достигнемъ мы. этого, Какимъ путемъ мы достигнемъ того, что наконецъ осуществится мечта Генриха IV о курицѣ въ каждой избѣ? Только ассоціаціей я сложнымъ сочетаніемъ силъ. А если закона этого обойти человѣчеству нельзя, если только въ немъ и спасете людей, то значитъ, съ него нужно и начать, и осуществленіемъ его совершить тотъ первый шагъ, безъ котораго невозможенъ и второй.
Публицисты старой школы совершенно правы, когда укоряютъ сторонниковъ ученія о сложномъ сочетаніи силъ неимѣніемъ программы и мечтательностью. Дѣйствительно, не пользуясь матерьялами изъ имъ любезнаго прошлаго, приходится, для убѣжденія незнающихъ людей отправляться въ область фантазіи и толковать о пологахъ надъ крестьянскими полями и о стеклянныхъ крышахъ надъ городами. Дѣйствительно, въ этомъ сказочномъ воображеніи наша слабая сторона и противники наши правы. Но пусть безпристрастный читатель рѣшитъ, которое изъ экономическихъ увлеченій ближе къ правдѣ и спасительнѣе для людей: то ли, которое увлекло г. Долинскаго искать спасенія бѣдняковъ въ дешевой соли, или то, которое позволилъ себѣ я?