Шишкин, Иван Иванович, пейзажист (1831—1898). Род. в Елабуге, сын купца. Выйдя из V класса казанской гимназии в 1849 г., он через три года поступил в Московское училище живописи и ваяния, почти одновременно с Перовым и Прянишниковым, как раз тогда, когда там начинало расцветать реалистическое направление. По окончании училища, Ш. в 1856 г. перешел в Академию художеств и здесь в пейзажном классе С. М. Воробьева получил отличный рисунок и уменье выбирать местность. Материально обеспеченный, Ш. мог постоянно работать, и он много писал в окрестностях Петербурга с натуры. В 1861 г. он был отправлен за границу в качестве пенсионера Академии. Сначала в Мюнхене Ш. пользовался указаниями зверописцев Б. и Ф. Адам, затем, в 1863 г. он переселился в Цюрих к Коллеру, которого он ценил «за четкость рисунка, законченность письма и глубокое понимание природы“. Тут, на ряду с пейзажем изучая и зверей, он начал заниматься гравированием на меди крепкой водкой. В Женеве Ш. познакомился с картинами Калама. Они произвели на него сильное впечатление, и в стиле Калама Ш. написал несколько картин из швейцарской природы. Но романтический Калам не укоренился в Ш., настроенном реалистически. При встрече с дюссельдорфцами Ш. подпал под обаяние столь родственного ему реализма и совсем по-дюссельдорфски с натуры сделал „Вид из окрестностей Дюссельдорфа“, за который в 1865 г. он был признан петербургской Академией художеств академиком. В этой картине Ш. уже овладел вполне мастерством письма. Еще большего мастерства он достиг в рисунках пером. Дюссельдорфская академия поместила его рисунки в своем собрании на ряду с рисунками признанных мастеров. Ш. оставался еще год пенсионерства, но он не захотел его использовать для заграничного учения, он стосковался по русской природе и вернулся в 1866 г. в Россию. Не порывая связи с Академией художеств, Ш. примкнул в 1870 г. к „Товариществу передвижных выставок“, куда вошли лучшие силы русских реалистов того времени. Ш. вполне разделял идейный реализм передвижников, то направление, которое звало изображать жизнь во всей ее подлинности. Для Ш. это значило продолжать двигаться по давно им избранному пути непрерывного изучения природы.
Ш. много путешествовал по России, много изучал природу, главным образом лес. Забираясь в лесную чащу, он выискивал живописный уголок и располагался там, как у себя в мастерской. Он брал топор, подчищал в натуре то, что мешало общей композиции, и принимался за работу. Он старался схватить основной характер уголка со всею точностью. В рисунке не было ничего приблизительного, затертого, смазанного. Рисунки и этюды масляными красками он привозил десятками. Часть их он перерабатывал в картины, часть выставлял. На картинах Ш. изображал, как в глубине беспросветного леса лисица спугнула с болота утят (Лесная глушь, 1878), как над оврагом в вековом бору резвятся медвежата с медведицей (Утро в сосновом лесу, 1889). Он писал освещенный летним солнцем лес, занесенную снегом чащу, силуэты оголенных деревьев на фоне догорающей зари (Сумерки, 1875), могучие дубы в яркий солнечный день (Дубы, 1887), темную мховую заросль в еловом лесу (Дебри, 1881), светлый уголок березовой рощи, могучие сосны в открытом ржаном поле (Рожь, 1878) и широкую даль лесной Камы (Кама, 1882). В процессе долгой напряженной работы Ш. развернулся в могучую своеобразную силу, он создал особую „шишкинскую природу“. Главной художественной стихией этой природы был лес, преимущественно хвойный, северный, с которым Ш. сроднился с раннего детства. Южная природа, море никогда надолго не привлекали его. Лес был дорог ему своей обычной жизнью, простотой. Все эффектное, необычное было ему чуждо. Устремляясь к правде, он изгонял сочинительство в расстановке и расположении деревьев, в преднамеренном распределении пятен света, теней и красок. Он боялся композиции, питал отвращение к надуманности, выискиванию, фальши. Желая передать правду, он искал прежде всего характерного в форме и видел главным образом форму и линию. Его сосны, дубы, березы изображены со всеми характерными особенностями. В них чувствуется не столько живописец-пейзажист, влюбленный в лес, сколько ученый, объективно изучающий особенности его. В картинах Ш. мало интимности и задушевности, нет непосредственности, любования, а выступает рассудочная бесстрастная правдивость. Во имя искания правды Ш. отворачивался от исключительно красивого заката, красочной фантазии, так как любовь к цвету ему казалась неправдой. Рисунок для него был основною частью его художественной системы. Среди передвижников он порицал легкость, приблизительность рисунка, укорял их за то, что они пренебрегают рисунком, не ценят формы. Из числа немногих учеников Ш. выделились А. Н. Шильдер и О. А. Лагода, впоследствии вышедшая замуж за Ш. Ш. всю жизнь неустанно работал, и даже смерть застала его за работой: он умер за мольбертом.
На ретроспективной выставке, устроенной в 1890 г. Академией художеств, было собрано 354 этюда и до 200 рисунков, сделанных Ш. за 40 лет. Значительно число (свыше 100) превосходных офортов Ш., имеющих мало себе подобных не только у нас, но и в Западной Европе. Интерес к работам Ш. был значителен. Но когда выступила новая теория художественной субъективной правды, Ш. отошел в тень. Ш. интересовался вопросом широкого распространения художественных произведений. Пытаясь найти такой способ размножения своих рисунков, который сохранил бы в себе достоинства офорта с удобствами печатания на обыкновенном станке, он дал несколько опытов так наз. „выпуклого офорта“ в „Пчеле“ 1875 и 1878 гг. Офорты Ш. издавались отдельными листами и альбомами в 1873, 1878, 1886, 1887 и 1894 гг. Пальчиковым составлен перечень печатных листов Ш. (1885), Беггровым изданы 12 рис. Ш. углем (1885) и Марксом — 60 офортов. О Ш. см. Булгаков, Ф., „Картины и рисунки проф. И. И. Ш.“, с биогр., 1882. Его же, „Новые этюды И. И. Ш.“, 1893. Далькевич, М., „Несколько слов о художественной деятельности И. И. Ш.“. Искусство и художественная промышленность, т. I.