Цицерон, Марк Туллий, величайший оратор, блестящий писатель и видный государств. деятель древн. Рима, род. в 106 г. до н. эры близ южно-латинского г. Арпина. Его отец, принадлежавший к всадническому сословию, переселившись в Рим, дал сыновьям, Марку и Квинту, тщательное образование. В Риме молодой Ц. усердно посещал форум, слушая знаменитых ораторов: Лициния Красса и Марка Антония, а также театр, сблизившись с тогдашними гениями римск. сцены — Росцием и Эзопом. Достигнув совершеннолетия, он приступил (с 90 г.) к изучению римск. права под руководством первоклассных юристов Сцевол (авгура и понтифика). Вместе с тем он увлекался философией, в которую его посвящали эпикуреец Федр, академик Филон и особенно близко стоявший к нему стоик Диодот. Одновременно с этим он слушал лекции родосского ритора Молона и упражнялся в декламациях на греч. и лат. языках. По окончании междоусобной войны между Суллой и Марием Ц. в 81 г. впервые выступил в гражданском процессе в качестве защитника П. Квинкция, а в след. году защищал С. Росция Америйского в громком уголовном процессе, после чего отправился для совершенствования в красноречии в Грецию, в М. Азию и на о. Родос. По возвращении в Рим (77) он вскоре избран квестором, отбыл квестуру в Сицилии, затем в течение 6 лет успешно занимался в Риме адвокатурой. В 70 г. он избран эдилом и выступил обвинителем в сенсационном процессе Верреса (см.), а через 4 года после этого (66), получив претуру, произнес свою первую политическую речь в пользу предложения народного трибуна Манилия о назначении Помпея главнокомандующим против Митридата. В 64 г. Ц. выдвинул свою кандидатуру на консульство и, сделавшись консулом (63), резко повернул вправо, выступив сперва против демократического аграрного закона, внесенного народным трибуном Сервилием Руллом, а затем — против Катилины (см.), при чем, опираясь на не совсем ясные по своему объему экстраординарные сенатские полномочия, добился казни приверженцев этого революционера, за что провозглашен „отцом отечества“. Это было апогеем его политич. карьеры. Однако, расправа с катилинариями не прошла даром для Ц., и в 58 г. народный трибун Клодий предъявил против него обвинение в убийстве римск. граждан без нормального суда. Ц. вынужден был удалиться в ссылку, но уже через год с небольшим стараниями своих политических друзей получил возможность вернуться. Первый триумвират (Ю. Цезарь, Помпей, Красс) значительно сузил арену его политической деятельности, и он выступал преимущественно в качестве защитника своих политических друзей — между прочим, Милона, привлеченного к суду в 52 г. за убийство Клодия. В 51—50 гг. Ц. на правах проконсула управлял Киликией, руководил там военными действиями против разбойников в Аманских горах и непокорных киликийцев и удостоился титула imperator. В войне между Ю. Цезарем и Помпеем Ц. после некоторых колебаний примкнул к последнему, удалившись в его лагерь, но после разгрома помпеянцев при Фарсале (47) возвратился в Рим на милость победителя. Оттесненный от политической деятельности при единоличной диктатуре Ю. Цезаря, Ц. ревностно отдался научным и философским занятиям, лишь изредка выступая на ораторском поприще. Но с убийством Цезаря, вызвавшим его откровенную радость (в письмах), он снова ринулся в политическую борьбу в качестве пламенного противника одного из будущих членов второго триумвирата — Антония, в котором видел врага республиканских традиций и наследника цезарианских принципов и против которого он направил 14 речей (названных „филиппиками“), стоивших ему головы: 7 декабря 43 г. до н. эры, на 64-м году своей жизни, он, преданный Октавианом (будущим императором Августом), был убит агентами Антония. Причина нередких неудач Ц., как политическ. деятеля, лежала в его чрезмерной впечатлительности, отсутствии твердой воли и настоящей дальновидности; помимо этого, Ц. страдал политич. романтизмом, благодаря которому он идеализировал республиканское прошлое Рима и мечтал о его реставрации, недооценивая те глубокие политические и социальные сдвиги, которые произошли в Риме на рубеже II и I вв. до н. эры. Наконец, его политическим успехам мешало и то, что он по свойствам своей интимной личности был всегда сторонником средней политич. линии, что создавало враждебное или недоверчивое отношение к нему как справа, так и слева.
Такой же срединной позиции Ц. держался и в ораторской технике. Он примыкал к умеренному родосскому направлению, отмежевываясь и от азиатской, напыщенной и аффектированной, манеры (ей он отдал дань в начале своей ораторской карьеры), и от вошедшей в моду к концу его жизни тенденции к так наз. аттицизму, т.-е. подчеркнуто-сухому и деловому красноречию, подражавшему аттическим ораторам до-демосфеновского периода. Как оратор, Ц. проявил огромную продуктивность: есть основания думать, что им было произнесено более 150 речей, часть которых была им обнародована в литературной переработке. Из этого громадного наследства до нас дошло 57 речей, анализ которых вскрывает ряд основных ораторских достоинств и особенностей Ц. Речи его почти всегда основаны на всестороннем изучении подлежащего изложению материала: так, защищая Клуэнция (66) по делу об отравлении, Ц. входит во все детали сложных семейных интриг, а в Верринах дает подробную картину административных условий Сицилии. Весь материал речи Ц. всегда располагал в строго обдуманном порядке. Аргументация его обычно отличалась большой логической строгостью, полнотой (доходящей иногда до некоторого педантизма, объясняемого не столько повышенным интеллектуализмом античной аудитории, сколько той риторико-философской школой, через которую прошел Ц.) и находчивостью: напр., при защите П. Суллы (62) он как бы выворачивает наизнанку все доводы противной стороны. Нередко Ц. вводил в свои речи так наз. loci communes, т.-е. рассуждения на общие темы, в роде рассмотрения вопроса о праве самозащиты в речи за Милона или о культурном значении изящной литературы в речи за поэта Архию (62). Ц.-оратор славился (а иногда и подвергался упрекам) за свое ярко-подчеркнутое и разнообразное остроумие, выражавшееся то в каламбурах (особенно частых в Верринах), то в тонком и добродушном юморе (ср., напр., его насмешки над юриспруденцией и стоической доктриной в речи за Мурену), то в желчной сатире (напр., в речи за Целия или во второй филиппике). Ц. с одинаковым совершенством владел разными стилями — спокойно-повествовательным (в так наз. narrationes, т.-е. тех отделах речи, в которых излагается существо дела), полемическим — с короткими фразами, вопросами, обращенными к противнику или свидетелям, и т. п., и, наконец, патетическим — главным образом в так наз. perorationes, т.-е. заключительных частях речей. Язык Ц. отличался исключительным богатством и разнообразием, при чем одной из характернейших особенностей его ораторской манеры было виртуозное, проникнутое тонкой логической нюансировкой построение периодов с ярко чувствуемой (в особенности в окончаниях периодов — так наз. клаузулах) ритмичностью. Сверх этого, все речи Ц. отмечены духом утонченной культурности и широкой (особ. философской) образованности. Как политический оратор, Ц. прошел через известную эволюцию. Его речь о предложении Манилия еще лишена широкой политической базы и носит характер скорее чисто академического развития темы-панегирика в честь Помпея, тогда как его более поздние выступления обличают обширный политический кругозор: так, в речах против Катилины с большой тонкостью Ц. вскрыл психологию тогдашних общественных настроений, в филиппиках — горячо отстаивал принципы республиканской свободы, на которые посягал Антоний.
Ц. был не только практическим оратором, но и крупным теоретиком ораторского искусства. Едва переступив двадцатилетний возраст, он уже написал специальную работу „De inventione“, „О нахождении“, посвященную важному отделу риторики о подыскании материала для речи. Несмотря на чисто-компилятивный ее характер и зависимость от греч. источников, мы уже встречаем в ней большое количество самостоятельно-подобранных римск. иллюстраций, а кроме того она обнаруживает некоторый философский уклон, навеянный стоиком Посидонием. Гораздо позднее (55) Ц. выпустил в свет обширный трактат „Об ораторе“ („De oratore“), излагающий всю область риторики и основанный не только на теоретическом изучении предмета, но и на многолетнем ораторском опыте и на долгих размышлениях о существе и задачах красноречия. Сочинение это облечено в форму диалога с центральным собеседником в лице оратора Лициния Красса, в уста которого Ц. вложил все свои личные взгляды на ораторское искусство, и в частности — проповедь о том, что оратор должен обладать универсальным образованием, а отнюдь не одной внешней техникой. Этот трактат — одно из замечательнейших и наиболее продуманных произведений Ц. Следующий крупный риторический труд Ц., „Брут“ (46) — представляет собой детально разработанную историю римск. красноречия, начиная с первых его проблесков и кончая эпохой самого Ц., при чем в этом трактате Ц. впервые полемизирует с аттическим направлением красноречия, одним из представителей коего был тот молодой оратор, именем которого он назван. Еще более откровенную полемику с аттицизмом Ц. ведет в третьей работе из той же серии — „Ораторе“ („Orator“, 46), в конце которой, между прочим, даны любопытные показания об ораторском ритме. Остальные риторические работы Ц. имеют гораздо меньшее значение.
Как философский писатель Ц. отличался не столько глубиной и самостоятельностью мысли, сколько блестящим талантом популяризатора греческой философии, создав ряд ценных работ по вопросам политической мысли, а также теоретической и практической философии, которые, хотя и заключают в себе нередко разные недоразумения и основаны не столько на энергично прославлявшихся Ц. философах-классиках (Платоне и Аристотеле), сколько на более поздних греческих писателях, тем не менее представляют немалый интерес как со стороны наличия в них своеобразного эклектизма, так и с точки зрения материала для реставрации греч. философии эллинистической эпохи. К политической области относятся два крупных, но дошедших до нас не в цельном виде, труда в диалогической форме — „О государстве“ („De re publica“, 54—51) и „О законах“ („De legibus“, 52—46), из которых первый представляет собой апофеоз римск. государственного строя середины II в. до н. эры (до реформ Гракхов), при чем Ц. вслед за Полибием не без натяжек применил к истолкованию римск. конституции стоическую теорию, по которой наилучшей и наиболее прочной формой правления является комбинация монархического, аристократического и демократического принципов (консулат, сенат и народные собрания). Вторая работа, являющаяся дополнением к первой (по аналогии с близкими по задачам, но совершенно инородными по содержанию диалогами Платона), излагает римск. законы с некоторыми значительными видоизменениями.
Работы Ц. по теоретической философии касаются: 1) гносеологии, 2) метафизики и 3) теоретической этики. К первой категории относятся так наз. „Академические исследования“ („Асаdemica“, 45, сохранились отрывки двух последов. редакций). Метафизическим вопросам посвящены: большое сочинение „О природе богов“ („De natura deorum“, 45—44), с изложением эпикурейского и стоического воззрений на эту проблему, но без каких-либо определенных выводов; к этой работе примыкают еще два дополнительных трактата — „О ведовстве“ („De divinatione“, 44) с скептическим взглядом на религиозную практику определения воли богов, и „О роке“ („De fato“, 44), опровергающий стоическое учение о судьбе с точки зрения академического скепсиса. Теоретическую этику затрогивает наиболее крупная философская работа Ц. — „О высшем добре и зле“ („De finibus bonorum et malorum“, 45), где эта проблема излагается в аспекте эпикурейского и стоического учений с критикой этих двух теорий и с уклоном в сторону академических и перипатетических взглядов. К области теоретической философии может быть отнесена и небольшая работа, посвященная рассмотрению некоторых парадоксальных стоических тезисов („Раradoxa stoicorum“, 46). Но особенное тяготение Ц. имел к практической философии, регулирующей реальную жизнь людей. Сюда относятся, прежде всего, „Тускуланские беседы“ („Tusculanae disputationes“, 45—44), воспроизводящие по его свидетельству философские разговоры, которые он вел в своем имении близ г. Тускула по поводу основной проблемы о счастливой жизни. Вторым крупным трактатом этой категории является рассуждение „Об обязанностях“ („De officiis“, 44), рассматривающее вопросы о нравственном долге, о практической выгоде и о конфликте между этими двумя принципами. Основанный на греч. источниках, этот трактат чрезвычайно интересен благодаря внесению в него обильного римск. материала и личных воззрений Ц. Наконец, в эту группу входят два небольших и популярно написанных трактата: „Катон Старший или о старости“ („Cato de senectute“, 44) и „Лелий или о дружбе“ („Lelius de amicitia“, 44), еще ярче окрашенных личным элементом. При общей оценке философских воззрений Ц. следует отметить, что в теории познания он придерживался учения новой Академии с ее пробабилизмом, а в этике колебался между стоической догматикой и более осторожной доктриной перипатетиков. Философские сочинения Ц. написаны большей частью в диалогич. форме. Огромной заслугой Ц. в этих работах является создание римск. философской терминологии.
Чрезвычайно важны для характеристики как самого Ц., так и его эпохи многочисленные письма его, собранные после смерти его секретарем и другом, вольноотпущенником Тироном, и позднее (когда именно — неизвестно) изданные в 100 слишком книгах. До нас дошли письма Ц. к его другу Помпонию Аттику, к брату Квинту, к Бруту и к разным „друзьям“ („ad familiares“), с приложением ответов на некоторые из них. Письма Ц. — драгоценнейший литературный памятник. Они чрезвычайно разнообразны по темам, затрогивая и политику (часто с ее закулисной стороны), и философию, и литературу, и театр, и пластические искусства, и вопросы языка, и частную жизнь со всякими мелочами повседневности. Некоторые письма рассчитаны на распространение и написаны ораторским стилем (даже в ритмической прозе), большинство же имеют интимный характер и воспроизводят разговорный лат. язык, пересыпаны красочными выражениями, пословицами, греч. и лат. цитатами и раскрывают перед нами подлинную личность Ц. с его широким, острым и скептическим умом, многосторонней образованностью, изящным артистизмом, неизменной гуманностью, органическим слабоволием, гипертрофированной впечатлительностью, досадным тщеславием.
Ц. пробовал свои силы и в других областях литературы: юриспруденции, историографии, географии и даже поэзии, но все эти работы погибли.
Ц. оказал большое влияние на позднейшую европейскую культуру. С конца I в. н. эры изучение его творений вошло в школьную практику, он стал образцом для судебных и политических ораторов. Многие христианские писатели (между проч. блаж. Августин) увлекались Ц. Трактат „Об обязанностях“ приспособлялся к христианской этике, хотя учение Ц. о самодовлеющей природе, принятое пелагианами, и вызывало канонические нападки. В средн. века увлечение Ц. падает, и только риторич. трактат „О нахождении“ сохранил свою популярность. Эпоха Возрождения воскресила интерес к Ц.: гуманисты усердно изучали его и собирали его сочинения в монастырских библиотеках. Культ Ц. сказался особенно в формальном „цицеронианизме“, т.-е. подражании его языку и стилю. Первые деятели реформации относились к Ц. сочувственно, отдавая ему предпочтение перед Аристотелем. В XVII—XVIII вв. Ц. сделался центральным стержнем школьного образования. Философский его скептицизм совпадал с настроениями „просветительной“ эпохи; трактат „Об обязанностях“ вызывал восторги Локка и Вольтера, а Ж. Ж. Руссо свои идеи о приближении к природе и о договорном начале государства почерпнул из Ц. Мабли многим обязан трактату „О законах“. В эпоху великой французской революции Ц. вдохновлял ряд тогдашних великих ораторов — Мирабо, Демулена, Сен-Жюста, а в особенности Робеспьера, который даже получил прозвище „Цицерона“. В XIX в. Ц. оценивался в Европе неодинаково: во Франции он сильно влиял на судебное красноречие, а через него — и на судебную сферу вообще, тогда как в Германии под влиянием прусского цезаризма Ц., как убежденный республиканец, вызывал против себя резкие и не всегда справедливые выпады (Друмана и Моммзена).
Литература. Общие сочинения о Ц.: Boissier, „С. et ses amis“ (рус. пер. 1880); Зелинский, „Ц. в истории европейск. культуры“ („Вест. Евр.“, 1896); его-же, „C. im Wandel d. Jahrhunderte“ (1903); Schneidewin, „Antike Humanität“ (1897); о политич. деятельности Ц.: П. А. Адрианов, „Политич. и лнтературн. деятельность Ц.“ (Изв. нежинск. института, 1880); Cauer, „C.’s politisches Denken“ (1903); о красноречии Ц.: Зелинский, „М. Туллий Ц., полн. собр. речей в русс. пер.“, т. I (1901); его же, „О чтении судебн. речей Ц.“ („Фил. Обозр.“, VII); о риторических сочинениях: Curcio, „Le opere retoriche di M. Т. C.“ (1900); Hirzel, „Dialog“ (1895); Г. A. Иванов, „Взгляд Ц. на современное ему изучение красноречия в Риме“ (Отчет моск. ун., 1878); Ф. Е. Корш, „Перевод отрывков из „De oratore“ („Филос. Обозр.“, IV); о философских трудах: Hirzel, „Untersuchungen zu C.’s philosophische Schriften“ (1882); Вехов, „Сочинение Ц. „De re publica“ (Ж. M. H. П., 1881); П. Гвоздев, „Опровержение эпикуреизма“ (1889); Гордиевич, „Главн. черты практич. этики Ц.“ (1881); о письмах: Peter, „Der Brief in d. römisch. Litteratur“ (1901); Ардашев, „Переписка Ц., как источник для истории Ю. Цезаря“ (1899).