Хлысты, хлыстовщина, новое — с XIX в. порицательное название древнейшей из ныне существующих русских сект, переделанное из старого — с XVII в. — христы, христовщина; сами себя сектанты преимущественно называют людьми божиими. Состояние источников не позволяет построить полную и связную историю секты и изложить все в форме категорических положений. Попытки связать секту с древними богумилами и жидовствующими остаются недоказанными за отсутствием посредствующих непрерывных звеньев и значительной разницы в учениях; предположения о восточных влияниях (Индии, магометанства — практики дервишей) цепляются за отдельные второстепенные частности. В условиях русской действительности многомятежного вообще, и в области религиозной в частности, XVII века сложилась почва для возникновения секты „людей божиих“. В эту пору общего подъема религиозного чувства и мысли механизировавшаяся обрядность для некоторых натур казалась мертвой; не удовлетворяло начетческое буквоедство книжников. А практика аскетов давала примеры непосредственного общения с богом в экстазе, указывала возможность проповеди непосредственно озаренных свыше пророков. Для достижения того и другого было известно и средство — аскетическое делание, борьба с плотью. Пример „богоотца Давида“, помянутый и в пасхальном песнопении, освящал пляску как способ выражения восторженного чувства. Неудовлетворенные духовно, недовольные социальной и правовой тяготой готовы были верить вечному возрождению Христа и с восторгом внимать словам живого, в их среде живущего Спасителя. Так слагались условия и элементы проповеди основателя секты, крестьянина Данилы Филипповича (сред. XVII в.). В разгар споров о старых и новых (никонианских) книгах он отверг и те и другие (собрав в куль, бросил в Волгу) и источником веры объявил одно „живое“ слово — откровение чрез достойного. Оставляя во многом в неприкосновенности старое мировоззрение, Данила, может быть, даже опирался на учение о богоизбранности русского народа, ограничив пределы богоизбранности своей паствой. Строя новое на почве христианства, он взамен сложной и мало понятной народу догматики предложил только веру в единого бога, возвещенного пророками, в живого Христа, в озарение удостоившихся, избранных духом святым. Его 12 заповедей, известных документально из дела 1845—46 гг., но вполне соответствующих обстановке XVII в., вместо многих и разнообразных способов богоугождения требуют воздержания, поста, отказа от супружеских сношений и даже брака („женимые разженитесь, неженимые не женитесь“; отсюда вырос институт „духовниц“ — духовных подруг, не жен, сектантов), чтобы удостоиться общения с богом чрез озарение, экстаз и пр. Сотрудником и продолжателем дела Данилы Филипповича был его сын духовный — первый „Христос“ новой общины, крестьянин же Ив. Тим. Суслов, вышедший на проповедь с 12 апостолами. В ту же пору сложилась и организация секты, делившейся на ряд самостоятельных общин — „кораблей“, руководимых пророками и пророчицами под верховенством Христа; выработался и несложный ритуал религиозных собраний — „радений“, с пением особых просительных и благодарственных, исторических и хвалительных „роспевцев“ собственного сложения на мотивы народных песен, с плясками и хождениями в духе, с публичной исповедью и иногда братскими трапезами по образцу евангельских. Позднейшие поколения, повидимому, долго только усваивали и свято, в глубокой тайне, хранили учение и установления первоучителей. Отсутствие письменного изложения учения X. до XIX в. дало возможность приписывать секте в древнюю пору воззрения, засвидетельствованные уже в XIX в. у отдельных лиц — учения о духовной смерти и воскресении, о душепереселении, или лиц, стоявших совсем особо, как Радаева (обращенного в пророка X.) — об оправдании плотского греха. Таинственная замкнутость сектантов, их странные обряды дали повод к подозрениям и насмешкам; молва, а за нею и литература ученая, популярная и художественная („Петр и Алексей“ Мережковского) обвинили людей божиих в свальном грехе после радений, в причащении телом и кровью „богородицы“ и „Христосика“; в народе сектантам приписывают обряды хлыстанья друг друга жгутами (осмысление названия X.) при бегании вокруг кадушки с водою. — Место зарождения секты — смежные пределы нынешних Владимирской, Костромской и Нижегородской губерний, где родина и начало проповеди Данилы Филипповича и Суслова. Но скоро, еще при Суслове, новое учение нашло последователей в Москве, особенно в женских монастырях; рано появились „корабли“ в Угличе, Нижн.-Новгороде, и все шире росла секта, преимущественно среди простонародья. Рано замеченная властью, она с именем христовщины считалась одним из толков „раскольщиков“ и вместе с старообрядцами преследовалась (по преданию, Суслов дважды был распят при Алексее Мих.). Процессы 1732—33 и 1745—52 гг. показали особый характер секты (ее назвали неудачно „квакерской“) и закончились суровыми наказаниями (казнями и ссылками). Вырвав энергичных руководителей и устрашив массу, процессы эти оказали разлагающее влияние на секту. Забывались старые заветы, соблазны жизни увлекали многих за пределы аскетических общин; плохо связанные и ранее, „корабли“ становились совершенно самостоятельными; индивидуалистический источник учения („живое слово“ отдельного пророка) облегчал появление особенностей в группах. Проповедником большей связи и единообразия, восстановления строгостей жития и усугубления их выступил Кондр. Селиванов, основатель скопчества (см. скопцы), скоро выделившийся с своими последователями в особую секту. Соприкосновение с верхами сопровождалось новым явлением для X. Мистические течения в верхах русского об-ва с конца XVIII в. привели в кружке Татариновой (см.) к созданию взглядов и практики близких к X. На собраниях в Михайловском замке бывали и люди из низов; полк. Дубовицкий — член кружка — стал руководителем одного из „кораблей“ в провинции; мистическая литература проникла и в народную среду, и у Эккартсгаузена, Гюйон и др. люди божии находили нечто родственное своим воззрениям и проникались уважением к „мертвой“ книге. Крупный кормщик этого времени в Тамбовском крае, признанный во многих кораблях за седьмого Христа, Авв. Ив. Копылов, освятил обращение к книге. Ему было указание от бога „по книгам доходить“ путей спасения. И библия, иносказательно толкуемая не только в учительной и пророческой, но и в исторической и фактической частях, стала чтимой в сект. среде и коррективом к индивидуальному откровению. Но единения не создалось, а разделение продолжалось даже и в группе Копылова; после его смерти раздоры его родного сына Филиппа и духовного крупного вождя XIX в. Порф. Катасонова привели к новому распаду; по смерти Катасонова разделилась и его группа. К началу XX в. общины людей божиих разбросаны во всех областях России, насчитывают сотни тысяч членов; делятся часто из-за мелочей и известны под разными названиями: голубчики (прежде) в Сарат. губ., богомолы и постники в Тамб. губ., балабановцы и дурмановцы (по именам главарей, разошедшихся в решении вопроса о курении табаку) в Оренб. губ., мормоны (миссион. название) в Самар. губ., марьяновщина (по имени руководительницы) в Таврической, чемреки (географ.) в Ставропольской и т. д. Разложение и окостенение старого X., лицемерное — из страха наказаний — исполнение православных обрядов и отсутствие ответов на новые запросы больно переживались чуткими искателями правды и дали с исхода 80-х годов начало новым движениям. У Щетинкина (позже миссионера) заметны стремления к систематизации и письменному изложению старого учения, подчеркивалось близкое наступление царства христова на земле, где развернется с полнотой придавленная личность человека, и проповедывалось спасение чрез грех и падение (оправдание собственной распущенности нового Христа). Последнее и послужило главной причиной отвержения проповедника, а в общине расставшихся с ним его последователей в Петербурге — „Начало века“ — сильнее зазвучали ноты примирения с наукой, ранее не ценимой в X., взаимопомощи и введена практика брачной жизни. Проповедь Козина („новохлыстовство“), рано прерванная гонениями властей, интересна попыткой построения широкой религиозно-философской системы с богом только в мире, с целой линией постепенного роста частицы божества в животном царстве, достигающей высшего состояния в человеке, с отрицанием первородного греха и искупительной миссии Христа, с защитой против традиции брака и отрицанием властей для „просвещенных“. Прочнее других оказалось дело Лубкова (с 1890-х годов), создавшего тесно спаянные организационно общины „Нового Израиля“. Решительно порвав с прошлым, Лубков отменил хождение в духе и институт духовниц, узаконив брачную жизнь, пытался дать охватывающую и мироздание систему, построенную не только на библии, но и на основании „рассудительного знания“, выдвинул вопросы социальные и политические (ново-израильтяне создавали кооперативы, на выборах в Гос. Думу поддерживали „левых“) и пр. — Термин X., именно в смысле порицательно-моральном, миссионерская литература прилагала и к другим явлениям и не только религиозным, причисляя к X. иоаннитство (группы, связанные с Иоанном Кронштадтским), отыскивая хлыстовские элементы в штундизме (штундо-Х.), даже объявляя X. некоторые новые литературные течения и отдельных писателей.
Литература о X. начинает появляться в 1850 годах; наиболее крупные работы из старых: П. И. Мельникова, „Тайные секты“, в „Русск. Вестн.“ 1868 г., и „Белые голуби“, там же 1869 г., — позже в „Собраниях сочинений“; Н. И. Барсова, „Русский простонародный мистицизм“, 1869 г.; И. М. Добротворского, „Люди божии“, 1869 г.; Н. Реутского, „Люди божии и скопцы“, 1872 г.; материалы у Варандинова, в VIII т. „Истории Мин. Вн. Дел“ и в „Чтениях Об-ва Ист. и Древн.“ за 1872 и 73 гг., изд. Мельниковым; свод всего этого в книгах К. Кутепова, „Секты X. и скопцов“, 1883 г. (2 изд. 1900), и свящ. Рождественского, „X. и скопчество в России“, 1882 г. Дальнейшая литература, гл. обр. миссионерская, в указателях: В. Сахарова (3 вып. 1887, 92 и 1900 гг.), книжке Маргаритова, „История русс. мист. и рацион. сектантства“, 4-ое изд. 1914 г., и Буткевича, „Обзор русск. сект и их толков“, 2-е изд. 1915 г. В двух последних и в сборнике „Русские сектанты“, 1912 г., итоги мисс. разработки. Интересны статья Даева, „Козинцы“, в „Ежемес. Журнале“ 1915 г., №№ 5 и 6, статьи и материалы Бонч-Бруевича, „Материалы к ист. и изуч. русск. сект. и старообр.“, вып. IV и VII, и работа А. С. Пругавина, „Бунт против природы“.