3. Правительство царя Алексея, после большой законодательной работы 1648—1667 гг., после напряженной борьбы с народными выступлениями 1648, 1662 (восстание башкир и «медный бунт») и 1670—1672 гг., после энергичной внешней политики того же периода, как бы почило на лаврах, занятое повседневной административной работой, борьбой с мятежным Соловецким монастырем (1668—1676, см. XL, 77), а сам царь отдавался семейным утехам с молодой царицей (в 1671 г. он женился на Наталии Кирилловне Нарышкиной) и увлеченьям в хозяйстве Тайного приказа. Потому долгое время заняться нужными радикальными реформами было некому или некогда.
Сейчас же после смерти царя Алексея (1676) вспыхнула борьба между двумя группами его свойственников, представлявших собою и два направления, если не политических, то культурных. Милославские характеризовались больше национально-охранительными тенденциями; впрочем, занявшая скоро место их главы царевна Софья Алексеевна (см. XL, 266/75) определенно тяготела к Западу. Их противники — Нарышкины (см.), руководимые видным западником и «министром иностранных дел» в последние годы правления царя Алексея, Матвеевым (см. XXVIII, 314/15), более склонны были к политике усвоения новшеств из Европы, проводимой и при Алексее, особенно в последние годы. С вступлением на престол молодого (14 лет) Федора Алексеевича (см. XLIII, 195/96), сына царицы Марьи (Милославской), вначале власть оказалась в руках Милославских. Матвеев подвергся опале, потом, обвиненный в «чернокнижничестве» и в посягательствах на здоровье царя, сослан в далекий Пустозерск с конфискацией всего имущества. Один из Нарышкиных, женатый на обрусевшей англичанке — Гамильтон (характерная для Нарышкиных черточка), был бит кнутом и тоже попал в опалу. Сама царица Наталья Кирилловна вынуждена была с детьми удалиться из Москвы в с. Преображенское. Однако, Федор постепенно высвобождался из-под ферулы родни; близкими к нему и влиятельными людьми становятся новые персонажи в правящем верху — И. Языков, А. Лихачев; государева милость, свидетельствующая о радикальной смене настроений, доходит до Матвеева, которого переводят из Пустозерска в Лух и объявляют (1681) невиновным в возведенных на него деяниях. Болезненность царя Федора и отсутствие у него сына держали оттесненные на время от власти группировки в нервном ожидании неминуемой схватки. И она в кровавых формах разыгралась в мае 1682 г. 27 апреля умер царь Федор. Собрание «чинов» (некоторая пародия земского собора), обойдя слабоумного и больного старшего брата Ивана, вручило престол 10-летнему Петру. Нарышкины спешно укрепляли позиции, вызвали в Москву Матвеева. Но и Милославские торопились. Ив. Мих. Милославский и стоявшая за кулисами Софья выдвинули на сцену стрельцов (см. XLI, ч. 5, 16/19). Эта старая военная сила в годы, когда полки «иноземного строя» составляли более половины всей армии, должна была чувствовать, что дни ее сочтены, что слава ее была в прошлом. В настроениях стрелецкая масса была близка к старообрядцам или даже втайне придерживалась старой, гонимой тогда веры. С другой стороны, в рядах стрельцов были лица, действовавшие 20 лет назад под знаменем Разина или ему сочувствовавшие и не забывшие теперь старых лозунгов; ходили в стрелецкой среде и идеи о выборе царя «всем народом». В эту пору недовольство среди стрельцов сильно подогревалось злоупотреблениями полковников, долгой невыплатой жалованья. Плохо обученная и еще хуже дисциплинированная масса 20 стрелецких полков в столице составляла грозную силу в случае единодушия и хорошо сознавала эту силу; помнила и ухаживанья за собой со стороны царя Алексея. Уже в день смерти Федора один полк отказывался целовать крест новому государю. На третий день толпа стрельцов явилась ко дворцу с требованием расправы с их притеснителями-полковниками и с угрозами вообще всем «изменникам», обманывающим царя. И правительство заставило полковников выплатить стрельцам требуемые ими деньги, особенно ненавистных стрельцам приказало бить батогами. Вот в эту мятущуюся и раздраженную, сознававшую свою силу массу и бросили зажигающие призывы агенты Милославских. Стрельцы решили стать «за правду». Только что пришедшие к власти Нарышкины не успели или не сумели принять своих мер. И в результате кровавой расправы стрельцов с их ненавистными начальниками и уже заодно — по списку — с противниками Милославских — Арт. Матвеевым, братом царицы Ив. Кир. Нарышкиным и др. (15—17 мая 1682 г.), внушенные Софьей и предъявленные стрельцами требования о признании царем Ивана рядом с Петром, о передаче правления временно, по молодости государей, Софье были удовлетворены почти не существовавшим правительством. Ограждая себя, стрельцы добились почетного названия их «надворной пехотой» (лейб-гвардией) и постановки столба с «исписанием» всех подвигов их «за великих государей, за мирное порабощение (т.-е. за порабощение всего мира) и неистовство» к государям со стороны побитых «злодеев» (см. XL, 268/70). Западница Софья, пришедшая к власти через использование консервативной силы, чувствовала себя игрушкой в руках этой силы. А волна захлестывала дальше. Уже в мае в стрелецких полках слышались разговоры об «изыскании старой веры». Горячие речи ревнителей дониконова благочестия волновали стрелецкие сердца. И под новым напором правительство шло на прения о вере старообрядческих «старцев» с патриархом и «властьми» (5 июля). Слышались требования прямой отмены никоновых «новин» и венчанья государей по старому обряду. Унизительными просьбами перед стрелецкими выборными и щедрым угощеньем вином всех стрельцов Софье удалось купить решенье мятежного войска, что ему «до старой веры дела нет», и благодаря этому казнить одного руководителя старообрядческой агитации и сослать других (см. XL, 270/72). Но стрельцы продолжали оставаться опасными. Шумной толпой явились они 12 июля с требованием выдачи им всех бояр, так как-де они собираются извести стрельцов. Поставленный в «мятежные» дни главой Стрелецкого приказа, любимый «батя» стрельцов кн. Ив. Хованский (см.), видимо, чувствовал себя на положении диктатора, и к Софье доносились слухи об его властных замыслах. Надобно было поэтому прибрать к рукам и стрельцов. Софья с двором выехала из Москвы в «поход», в Троице-Сергиев монастырь, спешно стянула дворянское ополченье и тогда «вершила» дело об «измене» Хованских и поставила на колени стрельцов, заставив их признать мятежом майское выступленье. Новый глава стрелецкого приказа, Ф. Шакловитый (см.), решительно отклонял новые требования стрельцов, наказаниями поддерживал дисциплину. Началось бегство из полков стрельцов, сеявших в разных местах недовольство властью. Так Софья оттолкнула в оппозицию использованную для достижения власти консервативную силу. В отношении старообрядчества меры правительства были еще решительнее. Жестокие «статии» 1685 г. грозили наказаниями не только держателям старой веры, но и укрывателям их. Ликвидация вооруженной силой старообрядческого городка на р. Медведице привела к бегству наиболее решительных держателей старой веры за пределы государства, на Терек; под влиянием преследований вообще уходили ревнители за польский рубеж, укрывались в дебрях Керженских, в далеких «пустынях» Прионежья. И еще решительнее и громче звучала проповедь о воцарении в Московском государстве «антихриста» духовного (беспоповцы) или личного (нетовцы), и чаще пылали «гари» самосожигателей.
Но отбрасывая консервативные силы, где же искала опоры Софья и ее «голант», фактический соправитель, яркий западник кн. В. В. Голицын (см. XV, 320/22)? С дворянством, с помощью которого были побеждены стрельцы и которому в связи с этим были даны разные милости, контакт налаживался плохо. Даже в силу некоторых мер и проектов правительства (о которых ниже) наметился конфликт. Столичное дворянство прямо решалось на демонстрации своего недовольства, не являясь на парадные приемы и шествия (напр., в конце 1685 г.). Определенно можно видеть только благоволение власти к верхушке буржуазии, внимание к родовитой аристократии, общие заботы о «правосудии» и пр., покровительство ученым украинцам и использование их литературных дарований для оправдания роли Софьи в майских событиях 1682 г. и восхваления ее мероприятий (ср. XLII, 223) и, наконец, «ласкательство» к чужеземцам, вплоть до сердечного приема посольства иезуитов и приглашения в Р. гугенотов (в нач. 1689 г.). Но склонность власти к украинцам и иностранцам вызывала определенное недовольство в национально-русских кругах, в частности в высшем духовенстве. Оно, в лице патриарха Иоакима (см. XXII, 634), приписывало неудачи крымских походов (см. XXXVI, ч. 4, войны Р.) большой роли в армии иноземцев-«еретиков». Оно же денежной поддержкой опальной царицы Натальи Кирилловны (тот же патриарх, ростовский митрополит, Троице-Сергиев монастырь) демонстрировало склонность своих симпатий именно в сторону царя Петра. Таким образом социальная база правительства Софьи была неустойчива, враждебные настроения против него широко распространены. В самой Москве в великий пост 1687 г. из-за Казанской иконы было вынуто «письмо» с «многими непристойными словами» по адресу Софьи и с призывом «побить бояр многих, к которым она милостива». Так приходилось опасаться неожиданных выступлений, что в Кремле у царских теремов усиливали караул. И неудивительно, что Софья рано искала какого-то примирения с Нарышкиными. Их сторонник, если не один из вождей, дядька царя Петра кн. Бор. Ал. Голицын (см. XV, 319/20), еще 30 ноября 1683 г. был приглашен в состав правительства и, поставленный во главе Казанского дворца, получил в управление громадную территорию бывш. Казанского царства и Нижнего Поволжья. В нач. 1685 г. двое Нарышкиных были пожалованы землями. Но примирение, видимо, не состоялось. И параллельно с этим Софья старается закрепить и свое положенье. Новый формуляр боярских приговоров, с упоминанием после царей-самодержцев «сестры их, благоверной царевны Софьи Алексеевны», редко используется в первое время и почти исключительно в случаях пожалований и льгот разным людям и целым группам, тогда как требования и наказания устанавливаются от имени только царей. Точно так же и в обращенных уже к администрации на местах и населению указах и грамотах, в которых Софья начинает фигурировать позднее, имя ее первоначально связано главным образом с милостями, а прещения и угрозы оставлены на ответственность братьев-царей. Войдя постепенно в документы, Софья с конца 1685 г. решается присвоить себе титло самодержицы, поставив себя рядом с братьями, и тем, очевидно, заявляет притязания на постоянное, а не временное («до возраста») соправительство с ними. Понятно поэтому, что по мере того как подрастал Петр и Бор. Голицын стал приучать его к делам, водя по приказам, о чем Софья получала сейчас же обстоятельные донесения, и в связи с тем, что в Преображенском начиналось формирование «потешных» полков, настроение Софьи становилось особенно нервным. Она задумывала организацию собственного венчания на царство, но этот вызов можно было бросить, лишь имея за собой силу, а стрельцы, на которых больше всего оглядывались, оказались теперь, по разведываниям Шакловитого, очень сдержанными. Столкновение на крестном ходе 8 июля 1689 г., в котором внешне победа осталась за Софьей, и потом отказ Петра принять пожалованных Софьей воевод неудачного второго Крымского похода были уже открытой войной. И когда Софья сама попыталась обратиться к стрельцам за поддержкой, а Петр в панике по известии об этом бежал за крепкие стены Троицы-Сергия, столкновение разыгралось и скоро кончилось поражением Софьи (1689; см. XL, 274/75). Но и с устраненьем ее долго нет прочной власти. Об Иване никто не думал, и незаметной почти прошла его смерть (в 1696 г.). Царь Петр (см. XXXII, 115/22 сл.) не радеет о государственных делах, занят потехами воинскими, приобретающими все более серьезный характер, строением «новоманерных» судов и плаваньем на них и, особенно по смерти матери (1694), разгулом с русскими и иноземными собутыльниками. Между правящими лицами: «вечно налитым вином» кн. Б. Голицыным, отодвинувшим его на второй план царским дядей Львом Кир. Нарышкиным, занятым больше всего личным обогащением за счет казны, и одним из видных работников, Тих. Стрешневым, — не было единодушия. Первое время, видимо, сильное влияние оказывал на ход дел патриарх Иоаким (см. XXII, 634). Ему принесен был в жертву проповедник «хлебопоклонной ереси» и вместе хвалитель Софьи Сильвестр Медведев (см. XXXVIII, 576/77); по его, очевидно, настояниям изгнали из Москвы «иезовитов», казнили «еретиков»-мистиков Кв. Кульмана и его последователя в Москве Нордермана; все иноземцы отданы под особый надзор обруселого голландца, начальника почты А. Виниуса, которому велено следить за перепиской с Европой. При царе, будущем «преобразователе», крепла национально-консервативная реакция. В делах был полный застой. Именно к этим годам с наибольшей справедливостью надо отнести слова кн. Якова Долгорукова (см.), что после царя Алексея «неразумные люди все его начинания расстроили», и надобно признать это не только в отношении «дела военного», о котором говорил Долгоруков, а и в отношении всех государственных дел вообще. Между тем, потребность реформ становилась совершенно настоятельной.
Как в восстании под знаменем Разина в 70-х годах, так и теперь в бегстве крестьян из многих уездов Поморья и с Вятки, в мятеже стрельцов, в проповеди и движении старообрядцев сказывалось недовольство всех социальных низов, крепостных и «вольных», городских и сельских. Майские события 1682 г. в столице встречены были созвучием в стране. Через год правительство вынуждено было констатировать, что «в городах тамошние жители и прохожие люди про мимошедшее смутное время говорят похвальные и иные многие непристойные слова на смуту и страхованье и на соблазн людем», но, конечно, ничего не делало для улучшения положения волновавшихся низов, грозило им розыском и смертной казнью, старалось обещаньем «милостивого жалованья» поддержать «раденье» служилых людей. Правда, «страхованье» кое-где давало свои плоды, и эксплоататоры сами снижали свои требования, но это ничем не закреплялось, не могло быть гарантировано на будущее. С другой стороны, «милостивое жалованье» дворянам постепенно слабело по мере отхода от 1682 г. Внимание к торговым верхам не давало, однако, решенья основной задачи: торговля не могла в должной мере развертываться с использованием дальнего и доступного лишь на короткий период беломорского пути, а с балтийским вопросом дело стояло на мертвой точке. Едва ли без связи с общим хозяйственным застоем было и относительное сокращение энергии строительства в области промышленности: последняя четверть XVII в. (до 1697 г.) в этом отношении отмечена только мелкими железными заводами Бутенанта в Заонежьи, железным же заводом в Воронежском крае, двумя-тремя лесопильными мельницами у Архангельска и неудачной попыткой наладить производство бархата в Москве.
Очень малы сдвиги и в области решения других вопросов. В сфере отношений с соседями «вечный мир» с Польшей (1686) привел к участию Московии в «концерте» европейских держав (Австрия и Польша) против Турции, но вытекавшие отсюда походы на Крым дорого стоили и кончились полным провалом. А вместе с тем они вызывали неприятные для Москвы отзвуки на востоке: «Наша вера одна, турские и крымские станут там биться, а мы, башкиры и татары, станем в Сибири биться и воевать» — говорили в верхах башкирских (и осуществили эту программу несколько позже), а это вызывало необходимость напряжения сил и за Волгой. На крайнем востоке Московское государство вошло в соприкосновение с «Небесной империей», но результатом было срытие русской крепости Албазина у Амура; правда, заключен был и торговый договор с Китаем в 1689 г., но более или менее значительное использование его оказалось делом далекого будущего.
Внешне-политические задачи и осложнения внутри требовали сильной армии для политики власть имущих, но переформирование армии замедлилось, флот был еще в проекте, а то, что делалось в области военной, вызывало недовольство провинциального дворянства. Выборные в комиссии по военным делам в 1681 г. сами предложили вместо сотен разделить дворян в роты под руководством ротмистров, но ведь это значило ввести обязательное обучение иноземному строю. Еще раньше, в 1678 г. последовало распоряжение писать в солдаты всех скудных дворян, а в 1680 г. уже всех вообще дворян Севского, Белгородского и Тамбовского разрядов решено было привлечь к солдатской службе. Этим подготовлялся переход к регулярной армии Петра, но, конечно, дворянство не могло быть в восторге от таких мероприятий. Ведь эти мероприятия сильно отягчали службу дворян, отрывали их на более долгие сроки от хозяйства в поместьях и вотчинах, ничем не компенсируя их за это. В связи с упорядочением военных дел стоял и другой проект, еще времен Федора Алексеевича, но предвосхитивший идею первоначальных петровских губерний: по примеру окраин, всю территорию государства поделить на «разряды», в пределах которых главные воеводы должны были стоять над остальными и связывать их с Москвой (вместо существовавшей непосредственной их связи с центром) и прежде всего руководить всеми военными силами округа. Конечно, руководителями таких «разрядов» должны были стать лица более высокого служебного положения, как бы взамен ликвидированного в 1682 г. местничества, и, может быть, этот аристократический оттенок намеченной реформы помешал ее осуществлению.
Новости наметились и в области финансов. После переписи 1678—1679 гг. основные прямые налоги решено сбирать с дворов (а не с сох), при чем в упрощение системы теперь посады и уезды Поморья должны были платить «стрелецкие» сборы, остальное сельское население — «полоняничные» деньги. Но при переписи учтены дворы не только крестьян и бобылей, старых тяглецов, но и «деловых» и «задворных людей», холопов, живших вне двора господина и ведших земледельческое хозяйство, которых впервые привлекали к несению государственных тягот. Как бы в компенсацию за это превращение части холопов в тяглецов, в 1696 г. владельцам предоставлено право переводить крестьян с пашни во двор, т.-е. превращать тяглеца в необложенного тяглом домашнего слугу. Этими мерами в значительной мере подготовлено слияние крестьян и холопов в одну категорию, проведенное полностью при Петре.
Принимаются дальнейшие меры к упорядочению центрального аппарата. В 1680 г. велено ряд приказов «снести в одно место, чтоб челобитчикам лишния волокиты не было», но разложение приказной машины продолжает расти быстрыми темпами; увеличивается количество «невершенных дел», беспорядочно ведется делопроизводство. Выросшая численно Боярская дума (см. VI, 395/405) также превращается в орган неработоспособный, и к началу 1680-х годов оформляется в «Росправную полату», как бы постоянную комиссию думы для руководства текущей работой приказов; в этой палате заседают судьи важнейших приказов — «министры» без имени. Так подготовляется «Ближняя дума» Петра, предшественница сената. На местах растет бюрократизация управления. Одно время (с 1679 по 1684 гг.) были даже совсем ликвидированы губные старосты, и воеводы становились всевластными. Заботы об охране казны от их хищения привели, однако, к отстранению воевод от сбора таможенных пошлин, стрелецких денег и др. сборов, в чем можно видеть принципиальную подготовку изъятия при Петре посадов из ведения воевод. Характерной чертой момента является бюрократизация даже приходского управления.
Ростки нового видны и в организации высшей школы — «Славяно-греко-латинской академии» (см. XIX, 203), и в увеличении числа переводов иностранных книг, и в появлении светских повестей русского происхождения (Фрол Скобеев; см.), и в указе 1681 г. об обязательном ношеньи польского платья при явке к царю, и т. д. Как далеко могло заходить усвоение взглядов «тлетворного» Запада, лучше всего показывает пример Тверитинова, как раз в 1690-х гг. заразившегося в Москве протестантскими взглядами и начавшего их проповедь (см. XLI, ч. 7, 122).
Так, неровно в разных частях, с топтанием на месте, даже с отступлениями назад, идет, в значительной мере стихийно, без сознательной воли государственных деятелей, ход жизни страны, уже находившейся на перепутьи от старого к новому.