ЭСГ/Помяловский, Николай Герасимович

Помяловский, Николай Герасимович, известный писатель, род. в 1835 г. в Петербурге. Отданный отцом, дьяконом охтенской кладбищенской церкви, в духовное училище, потом в семинарию, П. пробыл в этих учебных заведениях 14 лет. Бурса с первого дня встретила П. своим излюбленным педагогическим воздействием — поркой. За удачным началом последовало такое же продолжение, и в течение курса в духовном училище П., по его собственному свидетельству, был высечен не менее 400 раз. Тяжелый бурсацкий режим наложил на всю жизнь П. свою ужасную печать: привычка к поискам спасения от жизненных невзгод в водке осталась навсегда и свела П. в могилу. Совершенно уничтожить богатые дарования П. бурса все-таки не могла: П. вышел из училища изломанным, надорванным, но не озлобленным, не потерявшим ни интереса к людям ни веры в них. Читая его произведения, с удивлением констатируешь, в какой незапятнанности сохранил П., среди растлевающей обстановки, и доброе отношение к людям, и ясный взгляд, и справедливую оценку человеческих побуждений. Педагогические приемы бурсацкого начальства не отняли у него охоты к преподаванию и любви к занятиям с учениками. Напротив, в уродливости бурсацких приемов он увидал как бы импульс к выработке правильных воспитательных действий и с восторгом отдался педагогической деятельности, когда, по окончании курса, представилась к ней возможность. Вынужденная бездеятельность и неудачи пробуждали вновь ту склонность к вину, которую П. приобрел еще в бурсе. От работы П. переходил к пьянству и обратно. Поиски забвения в водке стали особенно часты, когда началась литературная деятельность и неизбежно связанные с ней периоды творческого бессилия. Подъем веры в свои силы чередовался с полосами отчаяния, когда П. пропадал в трущобах столицы, заболевая после этого белой горячкой. Вслед за одним из приступов последней у П., уже оправившегося, появилась опухоль на ноге, которая сразу приняла опасное течение, и от гангрены ноги П. умер 5 окт. 1863 г. — Литературную известность П. получил главным образом благодаря своим „Очеркам бурсы“ — яркому изображению тех ужасов, через которые и он сам и его товарищи прошли в духовном училище. Но еще до этих очерков он выпустил в свет замеченные и оцененные критикой гораздо более художественные и сильные вещи: „Мещанское счастье“ и „Молотов“ (февраль и октябрь „Современника“ 1861 г.). Обе вещи объединены одним главным действующим лицом, Молотовым, разночинцем, пытающимся занять на жизненном пиру место, не теряя возвышенных нравственных принципов. Даже если смотреть на „Мещанское счастье“, как на повествование об отношениях разночинца к „первенствующему“ сословию, „Мещанское счастье“ занимает видное место в русской литературе. Но, конечно, художественные достоинства повести не в этом: психология главного действующего лица, в зависимости от его социального положения, так же, как характеры других персонажей, между прочим, „кисейной девушки“, Леночки, составляют главное ее достоинство. Без идеализации, без подчеркиваний и авторского вмешательства, П. рассказывает о жизненном пути Молотова, об его стремлениях к счастью. Попытка создать счастье, не жертвуя благородными идеалами юности, кончается не унижением, не подлостью, не компромиссом, а „скукой“. В минуты подведения итогов Молотов констатирует, что он „никогда не крал, ни от кого не получал наследства“, не имел „ничего подаренного, заработанного чужими руками“, но что полная отрицательных достоинств жизнь его, его добывание комфорта, его устройство мещанского счастья — только „благонравная чичиковщина“. Без унижения своих героев, привлекая все время сочувствие к ним и вполне благополучно устраивая их судьбу, П. создал пессимистическое произведение, полное недоверия к возможности тихого мещанского счастья у людей, сохранивших возвышенные стремления. Это впечатление мрачного вывода из „мещанского счастья“ усиливается благодаря „кладбищенским“ репликам вводного лица, Череванина, в идеях которого нельзя не видеть совпадения с собственными мыслями П.

„Очерки бурсы“ были произведением, которое обратило на себя внимание читателей еще больше, чем „Мещанское счастье“. Нравы бурсаков, педагогические приемы бурсацкого начальства до такой степени говорили сами за себя, что простое ознакомление с ними, даже при отсутствии художественного таланта у автора, могло бы произвести впечатление. Но эти ужасные картины действительности ожили под пером П. благодаря превосходному изображению различных характеров, учеников бурсы, талантов, нашедших в бурсе свою нравственную могилу. Между действующими лицами особенно бросаются в глаза великолепные фигуры Аксютки и Гороблагодатского — двух загубленных бурсой талантливых натур. Самого себя П. выставил под именем Карася. „Я до сих пор не встречал писателя, у которого было бы так много самородной гуманности, как у П.“, — говорил Писарев по поводу отношения автора к Леночке в „Мещанском счастье“. Эти слова кажутся особенно справедливыми, когда знакомишься с переживаниями Карася в „Очерках бурсы“. Посреди грубых нравов, „вселенских смазей“, постоянного битья, П., изобразивший в терзаниях Карася свои чувства, сохранил нежное сердце, и мысли его неслись далеко от бурсы „в область фантазии“, в тот „единственный уголок, где может он приютиться безопасно“. Ему рисовалась „пустынная, мирная, ангельская жизнь, трудные подвиги, церковные песни, беседы с Богом“ , и, „отрешаясь от внешнего мира, он стремился куда-то всеми силами своей души“. Описание душевной тоски Карася составляет одну из лучших страниц в „Очерках бурсы“. Кроме упомянутых произведений, П. написано и начато несколько очерков менее высокого достоинства. (Библиогр. указания см. XI, 689).

И. Игнатов.