Кювье, Жорж, знаменитый французский естествоиспытатель, род. 23 авг. 1769 г., умер 13 мая 1832 г. К. родился в Монбельяре, тогда небольшом городке Виртембергского королевства, в протестантской семье. Отец его был командиром местной артиллерии. К. родился хилым, нервным ребенком, развивался плохо, и только исключительно заботливый уход матери, потерявшей первого сына, поставил его на ноги. Мать же привила ему характерную для французских протестантов религиозность и исключительно ненасытную жажду к чтению. К. начал читать уже 4 лет отроду. Когда ему было 10 лет, ему в первый раз попался в руки полный экземпляр Бюффона, но это сочинение, по-видимому, заинтересовало мальчика более с внешней стороны — слогом, и рисунками. Поступив в штутгартскую академию Carolina, где он должен был изучать курс камеральных наук, К. так же усидчиво предался изучению философии, математики, истории и словесности. Его не пугала ни величина фолиантов, ни число томов сочинения, и он целые ночи проводил за чтением. И в течение всей своей жизни К. не переставал интересоваться самыми разнообразными отраслями знания, историей и литературой, и потому из него выработался настоящий энциклопедист. Будучи 14 лет, К. образовал из своих академических товарищей ученое общество, написал его устав и сделался его президентом. Мало того, он даже установил орден для более успешных членов общества, сам сделал из картона его знаки и сам раздавал их. В известный день недели члены общества собирались у своего президента, и затем происходило чтение какого-нибудь сочинения по естественной или общей истории, философии, а также описаний путешествий. По окончании чтения присутствующие высказывали свои мнения, а президент делал окончательный вывод, который обыкновенно удовлетворял членов собрания. Благодаря своим знаниям и начитанности К. помогал своим товарищам в изучении разных предметов, далеко отстоящих от его будущей специальности. К. в это время был положительно немцем, да и позднее немецкая складка осталась на нем.
Вернувшись во Францию по окончании Каролины, К., вследствие недостатка средств, взял место гувернера к сыну богатого помещика, графа Гериси, в Нормандии. Здесь, в течение почти 8 лет, К. вел замкнутую жизнь домашнего педагога, стоя вдали от волн революции и с жаром отдавая свободное от обязательных занятий время изучению зоологии и в частности морских животных, т. к. имение графа находилось всего в нескольких милях от моря. Первая работа К. („Mémoire sur l’anatomie de la patelle“) относится к 1792 г. Однако важно отметить, что в Нормандии не только было положено основание серии замечательных фактических работ К., но здесь же выработались и основы его будущих научных взглядов и убеждений: отвращение к общим теориям и метафизике, взгляд на классификацию, мнение о неизменяемости видов и т. д. Эти взгляды определенно сложились в нем, когда случай помог ему попасть в Париж. Срок воспитания молодого графа Гериси оканчивался, и К. опять предстояла перспектива остаться без средств. В поисках за местом он получил даже предложение (неизвестно до сих пор, через кого) отправиться в Россию, что ему вовсе не улыбалось. И вот в это время он встретился с агрономом Тессье, с которым у него быстро завязалась дружба. Пораженный его знаниями и способностями, Тессье писал о нем восторженные отзывы Лясепеду, Мильн-Эдварсу, Э. Жоффруа С.-Илеру и др., и последний, будущий друг и соперник К., способствовал его переселению в Париж: в 1795 г. К. был назначен заместителем Мертри, профессора сравнительной анатомии в Jardin des Plantes, чем определилась вся дальнейшая карьера К. Следует отметить, что в Штутгарте К., под влиянием разнообразного чтения, выработал в себе чрезвычайно либеральные взгляды и, при начале революционного движения, не скрывал своей радости по этому поводу. „Свобода и равенство, — писал он в это время своему другу Пфафу, — выгравированы в сердце каждого просвещенного человека“. Но кровавые события революции напугали К., и либерализм его быстро пошатнулся и даже упал. При всех своих способностях К. не сумел отвести отдельным эпизодам политической борьбы надлежащего места и неправильно оценил общий характер движения. В результате он совершенно отстранился от всякого даже косвенного участия в общественном движении и в письме к тому же Пфафу в 1792 г. употребил знаменитую фразу, которая может служить образцом изворотливости для человека, готового на всякие компромиссы: „…помни всегда, — писал К., — что для честных людей свобода существует под всеми формами управления“. Эта готовность итти на всякие компромиссы, прикрывая личные интересы интересами дела, не раз ставила К. в тяжелое положение по отношению к его современникам, но зато устраняла с его пути препятствия к постепенному возвышению.
Попав в Париж, К. быстро сошелся с Э. Ж. С.-Илером, благодаря тому, что последний, будучи года на три моложе К., пошел беззаветно навстречу последнему, „со всей неразборчивостью 25-летнего сердца“, как говорит один из его биографов. Четыре месяца друзья жили вместе, все у них было общее, но разница в складе научной мысли, наконец, прорвалась наружу, влияние К. на Ж. С.-Илера кончилось, и каждый из них пошел своим путем, хотя дружба между ними и сохранилась. Такое положение длилось тридцать лет, пока, наконец, не кончилось крупным академическим столкновением. Попав в Париж, К. весь отдался научной работе и быстро приобрел европейскую известность. Особенно обратили на себя внимание его труды по палеонтологии, основателем которой он и может считаться, тогда как весьма распространенный взгляд, будто К. является основателем и сравнительной анатомии, зиждется на ошибке. В то время, когда Э. Ж. С.-Илер вместе с Монжем, Бертоле и Савиньи отправился в Египет с экспедицией генерала Бонапарта, где и пробыл 4 года, посвященные сбору самых разнообразных коллекций, К. предпочел остаться в Париже, где, по его собственным словам, ему было много дела. В положении его ко времени возвращения Э. Ж. С.-Илера из Египта произошло существенное изменение: он стал профессором Collège de France и секретарем физико-математической секции Академии. В качестве последнего, К. часто имел случай беседовать с Бонапартом, когда тот был президентом Академии и в заседаниях ее садился рядом с секретарем. Позднее Наполеон вспомнил К., когда ему пришлось приняться за устройство педагогических учреждении, потрясенных революцией, и послал его в качестве главного инспектора училищ открывать лицеи в Бордо, Марсели, Ниме. С этого началась административная карьера К., постепенно затянувшая его, но до того времени он все еще оставался исключительно ученым, и хотя в качестве такового умел ценить себя, однако в сношениях с друзьями и товарищами он сбрасывал с себя всякую важность и был просто приятным собеседником.
Вступив на административный путь, К. задумал целый ряд проектов, но до сих пор не выяснено, что он думал сделать, — это предстоит его будущему биографу после широкого использования архивных материалов. Нам проекты К. известны лишь в той форме, в какой они вышли после исправления руками иезуитов, с которыми К. боролся всеми силами. Это происходило не из религиозного фанатизма К., а из его боязни религиозных столкновений, которых он опасался еще более, чем политических. В основу управления К. клал просвещение, и хотя признавал внешние поощрения, однако не мог допустить, чтобы ими были политические права. Но на ряду с этим, находясь среди общества, в котором господствовали кружки и партии, К. решительно не мог понять принципа общественного контроля и преклонялся перед централизацией власти. Хотя К. улавливал сущность и содержание не одной науки, однако внешность значила для него очень много, и он многое приносил ей в жертву.
Наполеоновский университет стоял во главе всего просвещения Французской империи, его grand-maître был представителем императора и подчинялся только ему, будучи фактически распорядителем всего просвещения; таким образом создалась абсолютная власть университета, против которой, вместе с началом вообще анти-абсолютического движения во Франции в 1814 г., конечно, также открылся поход. Это движение было остановлено возвращением Наполеона, но по окончании периода Ста дней возгорелось с новой силой. В это-то время на защиту университета выступили Кювье и Ройе-Коллар, которым не только удалось отстоять автономию университета, но и поднять ее еще выше. Однако такое положение дел не могло продолжаться долго при господствовавших во Франции течениях, и в новой борьбе за университет Кювье, выступивший на его защиту в качестве члена государственного совета, уже не мог отстоять его независимости. К. два раза исполнял должность grand-maîtr’a, но т. к. на этом месте мог быть только католик и преимущественно духовное лицо, при Карле X, во время министерства Полиньяка, должность мин. народ. просв. и grand-maître’a была предана иезуиту Монбелю. Это назначение взволновало весь Париж, на акте всех школ, где Монбель должен был лично раздавать награды, готовилась грандиозная демонстрация, но Монбель, узнав об этом, сказался, больным, и К., заменивший его в качестве старейшего члена университетского совета, не только предотвратил демонстрацию, но вообще отвлек волнения от университета. Не так счастлив был К. в своих попытках оградить от политических переворотов Академию. Можно сказать, что К. в первый и единственный раз в своей жизни вступил в конфликт с правительством, когда раздался общий взрыв негодования против закона абсолютной цензуры. В палате депутатов он вместе с Ройе-Колларом и Бенж. Констаном выступил с горячим протестом против этого закона, но когда Академия решила послать депутацию к королю, К. начал доказывать, что она выходит из своей компетенции, принимает участие в партийной борьбе и т. п. Депутация не была принята королем, несколько академиков потеряли места, но общее сочувствие было на стороне Академии, и поведение К. возбудило против себя общее негодование. К тому же правительство, как бы насмех, назначило К. (без его согласия, сколько известно) цензором, и только решительный отказ от этой должности помог К. до известной степени восстановить свою репутацию. Однако, спустя три года, как раз в день опубликования закона об уничтожении свободы печати и выборов, К. опять попытался провести свое мнение, убеждая Араго выпустить из его речи, посвященной биографии Френеля (торж. засед. Академии 26 июня 1830 г.), все „нецензурные места“, что вызвало его горячее столкновение с Вильменом и осуждение со стороны всех присутствующих.
Кювье работал чрезвычайно много и в последние годы своей жизни занимал девять мест, не манкируя занятиями ни в одном. Он был профессором в Jardin des Plantes и Collège de France, непременным секретарем Академии наук, канцлером и советником университета, председателем комитета внутренних дел, членом государственного совета, директором некатолических заведений, пэром. Его отдых состоял только в перемене занятий, и Наполеон обнаружил большое знание людей, когда на вопрос, зачем он впустил в государственный совет ученого, ответил: „чтобы дать ему отдых“. В качестве председателя комитета внутренних дел и в качестве члена государственного совета, К. во всем блеске обнаруживал свою способность, определившуюся уже в 14-летнем мальчике, председательствовавшем в кружке своих товарищей: среди дебатов он молчал, как бы не слушал их, когда же они кончались, и он начинал говорить, он так поразительно легко распутывал разногласия, разбирал противоречия, что выводы приходили для слушателей сами собою в роковой неизбежности. Можно сказать, что в этих случаях проявлялась прирожденная способность классификатора.
Несмотря на такое обременение административными делами, К. не переставал заниматься наукой, и когда в 1830 г. Э. Ж. С.-Илер высказал свой взгляд об уничтожении промежутка между моллюсками и позвоночными, К., справедливо считавший себя лучшим знатоком моллюсков, отнесся к этому как к личному вызову. Так как С.-Илер высказался не только по частному вопросу, но и по основным положениям учения К., последний вступил с ним в борьбу со всей силой своей эрудиции, и эта борьба привлекла к себе внимание даже широких слоев публики. Академическая зала осаждалась толпой, журналы передавали все перипетии борьбы, и хотя лишь немногие понимали сущность и значение возгоревшегося спора, все судили и рядили о нем по-своему, т. к. для большинства он представлял лишь интерес скандала. С.-Илеру трудно было защищаться от нападок К., перешедшего в наступление со всей силой своего знания и таланта диалектика, он вынужден был уступать, и, когда просил дать ему время для объяснения, академические дебаты были прекращены. Таким образом победителем вышел К., но, как мы знаем, идеи С.-Илера были ближе к научной истине. Впрочем, ни К., ни его противник не считали вопроса исчерпанным в академическом споре и готовились продолжать его новыми научными трудами, при чем оба уверяли, что спор их совершенно дружеский. К. с ожесточением принялся за свои зоологические и палеонтологические изыскания и менее чем в два года совершенно расшатал свое здоровье. Впрочем, этому способствовало и семейное несчастие: за два года до спора с С.-Илером К. потерял от скоротечной чахотки свою дочь; это надломило его силы и совершенно изменило все его внутреннее бытие. С мая 1832 г. К. начал в Collège de France третий курс истории наук, но его блестящая первая лекция оказалась, вместе с тем, и последней. Хотя несмотря на свои 62 г. он казался здоровым и крепким, у него в тот же день явился первый приступ паралича, а через пять дней, 13 мая, К. не стало.
След, оставленный К. в науке, огромен. Совмещая выдающийся талант с исключительной работоспособностью, К. прежде всего дал огромное количество работ, замечательных с фактической стороны. Притом факты были собраны в них не беспорядочно, не как-нибудь, а строго систематически, и потому как по анатомии беспозвоночных, особенно моллюсков, так и по анатомии позвоночных К. внес чрезвычайно много в науку — и в описательную зоологию, и в палеонтологию, и в сравнительную анатомию. Но что касается последней, то К. не только не явился ее создателем, но не создал в ней даже нового направления. Сравн. анат., как она строилась первоначально, проводила принцип физиологический, т. е. органы изучались не по их происхождению, а по их отправлениям. Напр., брались органы дыхания и рассматривались последовательно в ряде групп, в которых они, очевидно, возникли совершенно независимо, из разных зачатков. Следовательно, сравн. анат. изучала тогда не гомологии, а аналогии, и К. остался верен этому направлению. Он смотрел на органы, как на части организма, предназначенные для выполнения известной, определенной работы, и тем самым внес в свой курс сравнительной анатомии в значительной мере телеологическую окраску. Сравн. анат. К. вышла в нескольких томах (5 в 1-м изд.), но К. называл ее маленькой и думал о другой, большой, которую, кажется, предполагал обработать иным образом. Но как — мы не знаем: смерть помешала осуществлению этого грандиозного плана.
Как классификатор, К. был в высокой степени замечателен. Он переработал деление всего животного царства на большие группы, в своем труде „Règne animal“ дал общий систематический обзор известных тогда животных и установил много групп различного таксономического значения, который раз навсегда вошли в науку. Но для К. классификация не была связана с идеей о происхождении. Отстаивая идею существования первозданных групп и неизменяемости видов, К. сделал из классификации лишь способ распознавания животных и размещения их по внешним признакам в соответствующие группы. Если можно так сказать, К. внес в систематику животных блестящий порядок, не одухотворив ее идеей о происхождении.
К. много думал над организацией животных и обратил внимание на обстоятельство чрезвычайной важности, которое тем не менее до него прошло незамеченным: для существования каждого животного необходимо, чтобы развитие каждого его органа находилось в известном соотношении с развитием других его органов. Напр., для существования наземного хищного зверя необходимо, чтобы он мог добывать себе добычу, т. е. прежде всего имел органы движения, пригодные для быстрого передвижения, для ловли добычи; затем органы, необходимые для схватывания и растерзания добычи, т. е. сильные, острые когти и соответственным образом измененные зубы. Так как форма и длина конечностей определяется формою и длиною костей, сообразно с этим должна быть развита и мускулатура. Далее, кишечный канал должен быть приспособлен для переваривания мяса, употребляемого в пищу. Но мудрая природа дает каждому животному только все необходимое, не более, поэтому кишечник хищного зверя не может быть длинен, не может занимать много места, весь зверь не может быть толстым и массивным, а должен быть легким и стройным, и т. д. Таким образом, нанизывая одно на другое эти соображения, как звенья непрерывной цепи, и вместе с тем развивая их, как следствия, из первоначальной посылки, К. строил идеальный образ хищника, как и всякого другого животного, и пришел к заключительному выводу, что целый организм должен быть построен сообразно с потребностями, которым должен удовлетворять, чтобы самое существование его было возможно; что каждый орган должен быть построен в зависимости от построения других органов. К. назвал эту зависимость законом условий существования, который признавал единственным законом, определяющим организацию всего живущего на земле, и прибавил, что никаких других законов нет и быть не может, т. к. они только стесняли бы свободную волю природы. Это телеологическое воззрение, в котором понятие о Боге, сообразно с духом времени К., когда во Франции была провозглашена религия разума, было заменено словом природа, помогло К. сделать очень много для палеонтологии. Если между органами действительно существует определенное соотношение, в таком случае, зная один орган, можно составить себе представление и о других и обо всем организме. Так, напр., зная зубы, можно сказать, чем и как питалось животное, это в свою очередь давало возможность составить себе представление о его конечностях и т. д. Таким образом К. подошел к реставрации ископаемых животных и действительно сделался основателем палеонтологии. При этом он не вращался в кругу теоретических соображений, а предавался глубокому и всестороннему изучению современных животных, преимущественно позвоночных, вдумывался в зависимость между их организацией и условиями существования и переносил данные, добытые на ныне живущих животных, на ископаемых. В этом случае К. шел строго научно, несмотря на то, что его закон условий существования, поскольку он связан с телеологическими воззрениями, конечно, неприемлем.
К. был превосходный лектор: простота и ясность изложения, чуждая всяких эффектов дикция резко выделяли его из всех профессоров. Но содержание его лекций часто захватывало слушателей, изложение, несмотря на простоту, иногда было полно поэзии.
К. был враг метафизики и теории. Его девиз был: „nommer, classer, décrire“. Однако, по его собственным словам, он был не против теории вообще, а против современных ему теорий, которые будто бы двигали науку не вперед, а назад. Он говорил даже, что построил сам несколько теорий, о которых молчал только потому, что нашел их ложными. Но справедливость требует сказать, что К. в то же время прилаживал науку к религии и заключил ее в такой определенный круг теорий и гипотез, откуда не было другого выхода, кроме изучения фактов. Принимая всю природу за одно гармоническое целое, ни одна часть которого не может быть уничтожена без ущерба целому; признавая для всех организмов и их органов определенную цель, конечную причину, предуказанные создавшим их Творцом; считая, что виды неизменны и что частичные катастрофы, создавая пробелы в живой природе, не нарушают гармонии целого, К. дал в сущности такую теорию, далее которой итти нельзя, иными словами, исключил возможность теоретической разработки науки. Он ставил задачей для натуралиста отыскивание величественной системы, скрытой в природе, приближение к ней в наших классификациях и потому придавал последним такое большое значение.
Само собою разумеется, что грандиозность построенного К. мировоззрения, его учение о разлитой в природе гармонии, созданный им художественный образ целесообразности не могли не оказать огромного влияния на его учеников, тем более, что, развивая свое учение, К., повидимому, всегда опирался на факты. Только свободные от предвзятости умы, подобные Эт. Ж. С.-Илеру, могли посягнуть на критику этого, казалось, столь выдержанного, столь обоснованного учения, но к этой критике большинство относилось с заранее создавшимся недоверием. С другой стороны, К. своим учением о предпочтении факта теории давал удовлетворение огромному количеству лиц, начиная с людей, отличающихся положительным складом ума, и кончая узкими специалистами, которые всю жизнь корпят над собиранием мелочных фактов.