Жордан, Алексис, ботаник-любитель, богатый лионский купец, известный своей неудачной попыткой изменить господствующее воззрение на естественно-исторический вид. Это его учение (жорданизм), возникшее в пятидесятых годах, в ближайшую эпоху (в шестидесятых и семидесятых) получило надлежащую оценку. Известный ботаник Планшон метко назвал это направление „распыливанием“ вида (le morcellement, la pulvérisation de l’espèce“). О Ж. вновь заговорили в самом начале XX века, благодаря Де-Фризу и его теории мутаций (см.). Желая придать своим наблюдениям над разновидностями Oenothera Lamarkiana несоответственно преувеличенное значение, он назвал их видами, из чего выходило, что он был первым смертным, присутствовавшим при появлении новых видов на земле. Утверждая это, он рассчитывал на то, что слово вид будет принято в обычном смысле, между тем как он принимал его в жордановском. Таким образом, все его пресловутое открытие сводится на игру слов, на каламбур. По Ж. следует признавать за самостоятельный вид всякое растение, обладающее признаком, передающимся по наследству, как бы ничтожен ни был этот признак. Иногда Ж. довольствовался одной формой наблюдаемых в микроскоп волосков (за что и был прозван трихоскопистом). Самый известный пример его деятельности относится к маленькой, повсюду встречающейся невзрачной травке Draba verna L., крупка весенняя. После десятилетних наблюдений Ж. разбил этот линнеевский вид на десять видов; через двадцать лет он различал их тридцать два, a через тридцать лет уже целых двести. Мы встречаем в жизни, вероятно, миллионы людей, и, тем не менее, даже в толпе узнаем знакомые лица; каковы же должны быть признаки, распознавать которые можно научиться только после тридцатилетнего упорного труда? Во что превратится систематика, какой мафусаилов век будет нужен для изучения какого-нибудь одного рода растений, и какие помещения понадобятся для гербариев и библиотек в случае торжества жорданизма? Это соображения практические; но теоретические возражения против Ж. еще более очевидны. В значительной части случаев (в том числе и с крупкой) растения, так прочно передающие самые ничтожные признаки, оказались самооплодотворяющимися, следовательно, должны быть признаны за случаи совершенно исключительные. Но что еще важнее, факт наследственной передачи признаков, и более резких, чем жордановские, наблюдается у существа, наилучше изученного — у человека, и не приводил никого к заключению о необходимости раздробления его на бесчисленные виды. Такова исторически удостоверенная наследственная передача известных черт строения у представителей исторических династий. Стоит вспомнить нос Бурбонов; герцог Немурский, умерший в конце девятнадцатого века, поразительно походил, особенно формой своего носа, на Генриха IV. Этот аргумент представляет сокрушающее значение по отношению к Ж., так как он отрицает видовое значение даже человеческих рас, несмотря на то, что они представляют несравненно более глубокие и прочные различия, чем его двести видов крупки. Эта непоследовательность, это непонятное противоречие, как и все учение Ж., объясняются его исходной точкой зрения. Она, по его собственному откровенному признанию, была чисто метафизическая и даже теологическая. Вот его собственные слова: „Наблюдатель, изучающий факты, нуждается в источнике света, который освещал бы его путь, иначе он будет подвигаться, как слепой, ощупью. Этот свет не может исходить из самих материальных фактов, так как он ему нужен именно для их познания и суждения о них. Этот свет может исходить только из наук метафизических. По моему мнению, наблюдатель, желающий итти с уверенностью по своему пути, должен избрать философию проводником и теологию компасом“. Только подобные руководители могли довести Ж. до такого непонятного противоречия, как признание за самостоятельные виды двух крупок, отличающихся формой микроскопических волосков, и отрицание такого же значения за несравненно более значительными различиями, отличающими расы человека. Это противоречие для Ж. разрешалось очень просто: в Ноевом ковчеге были представители всех существующих видов растений, следовательно, и всех 200 крупок, Адам же был создан в одном экземпляре. Самый факт наследственной передачи ничтожных признаков, тщательно изученный Ж., был подтвержден и другими наблюдателями, но из этого нимало не вытекает, что этих признаков достаточно для выделения их обладателей в отдельный вид. Какое значение может иметь факт сохранения признаков растений в течение нескольких лет и при ограждении от скрещивания, когда мы знаем факт сохранения носа Бурбонов в течение столетий и при обязательном скрещивании в каждом браке не только с другими родами, но нередко и с другими национальностями. И, однако, никому не приходило в голову устанавливать новый вид человека — Homo sapiens burbonicus, хотя для этого было бы более поводов, чем для установления новых видов Ж. и Де-Фриза.
Литература: I. E. Planchon, „Le Morcellement de l’espèce en Botanique“ (Revue des deux Mondes, 1874); De Vries, „Arten und Varietäten“ (1906); Costantin, „Le transformisme appliqué à l’Agriculture“ (1906).