Гофмейстер, Вильгельм, знаменитый германский ботаник (р. в 1824 г., ум. в 1877 г.). Современные ученые не задумываются называть его великим (Д. Скотт, 1912), а главный результат его исследований — величайшим морфологическим открытием XIX века (Тимирязев, 1897). Сакс в своей истории ботаники отводил ему место предшественника Дарвина, осуществившего до него на деле то, что Геккель позднее назвал филогенезисом (см.) всего растительного мира. Слава Г., несмотря на то, что со времени появления его главного труда „Vergleichende Untersuchungen der Keimung, Entfaltung und Fruchtbildung höherer Kryptogamen und der Samenbildung der Coniferen“ (1851) прошло более полу-века, только растет, и его воззрения и блестящие пророческие предсказания получают все новые подтверждения. Личность Г. сверх того представляет тот глубокий интерес, что являет яркий пример дилеттанта, не получившего ни университетского, ни гимназического образования и с первого своего исследования занявшего место в первом ряду ученых своего времени.
Отец его был владельцем крупной лейпцигской книжной и нотной фирмы. Начальное образование Г. получил в частной школе, директор которой, талантливый педагог, считал признаком успешной школы — развитие в учащихся самостоятельного мышления, что в свою очередь достижимо только при очень ограниченном числе учащихся. Те годы, которые молодые люди проводят в университетах или высших специальных училищах, Г. провел за прилавком в магазине отца и здесь же сделал доставившие ему знаменитость научные исследования. Отец, любитель ботаники, обладавший прекрасным гербарием и маленьким ботаническим садом, хотел привить ему свои ботанические вкусы и тем только отбил у него охоту к изучению систематики растений. — Молодой Г. увлекался энтомологией и музыкой, а из школьных предметов его особенно привлекали физика, химия и математика. Первый толчок к ботаническим занятиям дало ему чтение замечательной книги Шлейдена „Основы научной ботаники“. Он нашел свое истинное призвание в изучении той истории развития растительных организмов, в которой Шлейден видел главную задачу современной ему ботаники. К тому же его природный недостаток — близорукость (мешавший ему гербаризировать) явился ему здесь на помощь. Кто видел его за работой, помнит, как он мог схватывать едва видимый объект между перстом и указательным пальцем и, держа его почти под носом, разрезать бритвой на тончайшие препараты, никогда не нуждаясь в препаровальном микроскопе или лупе. Но критический ум молодого ученого вскоре выразился в предпочтении строго научного скептика Г. фон Моля (см.) блестящему, но часто увлекавшемуся Шлейдену. В 1845 г. он предпринял поездку в южную Баварию и Тироль, в первый раз поразивший его красотами альпийской природы. В 1847 г. он женился и поселился в большом доме, который его отец построил среди своего ботанического сада, собрав, как он выражался, под „сенью этого шатра ветхозаветного патриарха“ всю свою многочисленную семью. У молодого Вильгельма появились вскоре и свои пять человек детей. Его окружала не только большая семья, но и круг избранных друзей, между которыми были историк Трейчке и физиолог Функе. Так прожил он 16 лет — это была самая продуктивная пора его научной деятельности. В 1847 г. появилась его первая работа. В 1849 г. вторая, обратившая на него внимание всего ученого мира, а в 1851 г. — тот изумительный труд, который навсегда обессмертил его имя. Все на протяжении четырех лет, а между тем одно исследование 1851 г., с его бесчисленными рисунками, производит впечатление труда десятков людей в течение десятков лет. Эта неимоверная кипучая деятельность, результатом которой было одно из самых широких научных обобщений, не могла не обратить на себя всеобщего внимания. Еще в том же 1851 г. ростокский университет, на основании отзыва Гуго фон Моля, что „Г. сразу занял в науке не только почетное, но прямо-таки выдающееся положение“, признал его доктором „honoris causa“. Таким образом, талант и труд восполнили отсутствие аттестата зрелости и других дипломов, и перед Г. открылась возможность предаться исключительно научной деятельности. Его друзья давно этого желали, боясь, что, продолжая, несмотря на свою лихорадочную научную деятельность, помогать отцу в его торговой деятельности, он надорвет свои силы. Сам Г. никогда не стыдился этой деятельности; свой главный труд он посвятил „дорогому отцу, книгопродавцу в Лейпциге“, а о себе, уже став знаменитостью, говорил с гордостью: „я сын и внук книгопродавца“. Тем не менее, когда в 1863 г. либеральное баденское правительство предложило гейдельбергскому университету избрать прямо ординарным профессором „человека, обнаружившего гениальные способности и заявившего о своем согласии занять академическую кафедру“, он принял это лестное избрание. Так совершился этот переход прямо из-за прилавка на одну из самых видных кафедр в стране. Несмотря на убогую с современной точки зрения обстановку, появление Г. на кафедре привлекло к нему ученых не только из Германии, но и из других стран (Н. Мюллер, Фицер, Аскенази Мильярде, Розанов, Крутицкий, Тимирязев, Гёбель, Захариас и др.). С переходом в Гейдельберг Г. более сосредоточился на начавших его занимать с конца шестидесятых годов физиологических вопросах. Здесь же он приступил к осуществлению еще в Лейпциге задуманного им плана совместного с самыми выдающимися его современниками (Де-Бари, Саксом, Принсгеймом и др.) издания „Руководства физиологической ботаники“. Г. была предоставлена общая редакция; им самим были составлены богатые оригинальными мыслями два тома: „Учения о клеточке“ и „Общей морфологии“. До этого времени вся жизнь его была рядом блестящих успехов и протекала в атмосфере счастливой семьи, тесного круга друзей и всеобщего уважения. С начала семидесятых годов это была повесть Иова многострадального, окончившаяся преждевременною смертью в возрасте 53 лет, когда он мог бы еще столько сделать для науки. Начались неудачи с разлада в профессорской среде, вызванного событиями 1870 года. Успехи Пруссии были далеко не симпатичны тем баденцам, которые еще живо помнили крутую расправу 1848 г. Друг и земляк Г., Трейчке, саксонец родом, но более пруссак, чем сами пруссаки, втянул Г. в борьбу с баденским большинством профессоров, во главе которого стояли Бунзен и Кирхгоф. Положение обострилось до того, что Г. пришлось искать другого университета, и в 1872 г. он с радостью принял приглашение в Тюбинген, заняв кафедру, которую занимал до той поры знаменитый Гуго фон Моль. Около этого же времени начали появляться критики на его работы. Особенно раздражала его критика Страсбургера, деятельность которого, конечно, была ничтожна в сравнении с деятельностью Г. Одновременно с этим последовал ряд семейных несчастий: в 1870 г. умерла жена, в 1871 — дочь, в 1875, на расстоянии двух дней, его гордость и надежда — два сына в возрасте 23 и 25 лет — все четверо от чахотки. Силы его были надломлены; в 1876 году его сразил удар паралича, лишивший его речи и способности к движению, что, при его живом характере и обычной подвижности, было для него особенно тяжело. В 1877 г. смерть принесла ему избавление от страданий. Его немецкие коллеги отнеслись с непонятной холодностью к этой потере: вероятно, все еще не могли простить выскочке затмившие их успехи. Первая его биография появилась через двадцать пять лет после его смерти, а к этому времени труды японских и американских морфологов и английских палеонтологов выяснили все значение его блестящих обобщений и предсказаний.
Переходя к оценке научной деятельности Г., прежде всего должно отметить, что наука обязана ему самыми основными положениями морфологии и некоторыми важными положениями физиологии. Важнейшие его труды можно группировать вокруг трех главных пунктов: 1) он установил современное воззрение на процесс полового размножения высших растений; 2) он основал современное воззрение на единство всего растительного мира, доказав существование перехода от высших споровых растений к низшим семянным; 3) он указал на необходимость, для дополнения учения Дарвина, изучить зависимость изменчивости организмов от внешних условий, т. е. указал на необходимость разработки той области, которая позднее получила название экспериментальной морфологии (см.).
I. Оплодотворение цветковых растений. К концу первой половины XIX века Шлейден авторитетом своего имени и силою своего полемического таланта пытался подорвать уже в течение почти двух веков успевшее укорениться убеждение в существовании полового процесса у цветковых растений. Он утверждал, что все это учение основано на ложной аналогии с животными и что, напротив того, у растений существует только бесполое размножение — спорами у высших споровых (папоротников, хвощей, плаунов и т. д.) и такими же спорами, именуемыми цветнем, или пыльцою, у семянных растений, только у первых спора прорастает на почве, а у вторых в особых вместилищах цветка (яичках или семянопочках), ложно считаемых за женский половой орган. Этот блестящий парадокс (заключавший ядро не вполне понятой истины) производил впечатление строгой и глубокой критики существующего учения и привлек Шлейдену многочисленных сторонников, особенно Шахта, в России Железнова. Рядом с этим, открытые у целого ряда споровых растений антерозоиды, поразительно схожие с сперматозоидами, единогласно признавались за животных. Таким образом, около 1847 г. всему учению о существовании полов у растений, казалось, был нанесен окончательный удар: оно просто отрицалось, признавалось за грубое заблуждение, основанное на поверхностной аналогии. Против этого-то блестящего разрушительного учения выступил, на основании собственных наблюдений, не получивший даже университетского образования купеческий приказчик. Через каких-нибудь три года картина совершенно изменилась — теория Шлейдена оказалась разбитой, а имя неизвестного ботаника Гофмейстера было у всех на устах.
II. Гомология споровых и семянных растений. В 1848 г., в самый разгар революции, появилась брошюра („Zur Entwicklungsgeschichte der Farnkraüter“) другого дилеттанта, молодого польского графа Лещика-Суминского, имя которого до той поры и позже не появлялось в ботанической литературе. Хотя автор очень осторожно излагал наблюдаемые им факты, чтобы не притти в столкновение с модным учением, его работа была отвергнута ходячими авторитетами (особенно презрительной критике подверг ее Виганд, позднее прославившийся своим неудачным походом против Дарвина). Но первый „дилеттант“ смело выступил на защиту второго. В краткой заметке (1849 г.) Г. указал, какие широкие горизонты открывает эта брошюра; он смело высказал, что органы на заростке папоротника несомненно половые, а „спиральные нити“ — оплодотворяющие начала, указывал на гомологию между мхами и папоротниками и т. д. Словом, развивал программу своего главного труда, тех знаменитых „Vergleichende Untersuchungen“, которые могут считаться одним из самых замечательных произведений XIX века в области морфологии. Молодой ботаник, едва окончивший свой капитальный труд по оплодотворению цветковых растений, задался ни более ни менее как изучением полной истории развития представителей главнейших типов растительного царства, начиная со мхов и кончая цветковыми, отправляясь каждый раз со споры и доводя весь цикл развития до появления спор следующего поколения. В основу всего исследования была положена мысль, что полный цикл развития всякой растительной формы (начиная со мхов и доходя до цветковых) представляет чередование двух поколений — полового и бесполого. Самым типическим представителем принят был папоротник. Руководясь этой идеей, Г. установил гомологию всех представителей растений, начиная со мхов. Для того, чтобы, как он выразился, „перебросить мост“ от споровых к цветковым, Г. признал корпускулу голосеменных за архегоний, а пыльцу за мужскую спору и предсказал, что в пыльцевой трубке будут найдены антерозоиды. Пророчество это оправдалось через двадцать лет после его смерти и является блестящим, чуть не единственным примером в области морфологии одного из тех предсказаний, которые составляют гордость более точных наук — астрономии, физики, химии. Еще более разительным подтверждением верности гомологии между споровыми и семянными растениями явилось открытие ископаемых папоротников с ясными семенами. — III) Экспериментальная морфология. Третьей важной заслугой Г. была его основная точка зрения на процесс эволюции. Выступив убежденным сторонником теории естественного отбора, он указал, что дальнейшее развитие эволюционного учения должно быть направлено не в сторону выдвинутого Негели учения о внутреннем стремлении организмов к совершенству, а в сторону изучения первого из трех основных факторов эволюции — изменчивости, в ее зависимости от внешних условий существования. В этом смысле Г. должен быть рассматриваем как предвозвестник одного из самых плодотворных направлений современной ботаники — экспериментальной морфологии (см.). Величайший из новейших ботаников-морфологов, Г. оставил глубокие следы своей деятельности и в экспериментальной физиологии своими исследованиями над движением соков (см.), деятельностью корня и напряжением тканей; работы эти, особенно о движении соков, отличаются ясными физическими представлениями автора, чего нельзя сказать о работах в той же области его современника специалиста-физиолога Сакса.
Единственная биография Г. составлена его учеником, профессором Фицером: „Wilhelm Hofmeister“ von Ernst Pfitzer (Heidelberg, 1903). Главнейшие произведения Г.: „Die Entstehung des Embryos der Phanerogamen“ (1849. Процесс оплодотворения и образования зародыша у 40 растений из 19 различных семейств); „Neuere Beobachtungen über Embryobildung der Phanerogamen“ (1858; Pringsheims Jahrb.; охватывает развитие 180 родов p.); „Vergleichende Untersuchungen der Keimung, Entfaltung und Fruchtbildung höherer Kryptogamen und der Samenbildung der Coniferen“ (1851). Позднее это капитальное произведение Г. вышло значительно дополненным английским издателем „On the Development etc. of the higher Cryptogamae“, London (Ray Society, 1862 г.; 68 таблиц); „Die Lehre von der Pflanzenzelle“ (1867); „Allgemeine Morphologie der Gewächse“ (1868). Физиологические труды Г. разбросаны в многочисленных статьях, помещенных в различных журналах и отчасти сведенных в последних двух указанных томах.