Гипнотизм есть учение об особенном состоянии нервной системы, развивающемся при различных условиях, легко вызываемом искусственно и на первый взгляд напоминающем физиологический сон (откуда и название — ὓπνος — сон), от которого оно, однако, отличается рядом симптомов. Самое состояние, которое в разные времена и у различных народов носило различные названия, в настоящее время называется гипнотическим или гипнозом. Хотя научная разработка этого явления и широкое применение его в качестве лечебного мероприятия принадлежат новейшему времени, однако, несомненно, оно было известно в самой глубокой древности и находило себе практическое применение, как с врачебными, так еще более с различными религиозными целями. Даже способы усыпления, пассы, смотрение в глаза, накладывание руки на темя, были знакомы древним египетским жрецам, от которых, повидимому, перешли и к восточным народам. Индийские факиры уже с незапамятных времен приводили себя в особое, близкое к гипнотическому, если не тожественное с ним, состояние путем продолжительной фиксации кончика своего носа или бесчисленного повторения какого-либо священного слова. Точно также в Европе некоторые монашеские ордена — в том числе и живущие на Афонской горе — издавна пользовались аналогичными приемами (фиксацией различных областей тела, напр., пупка) и впадали в самопроизвольный гипноз. Вместе с тем издревле к различного рода болезням применялись особые процедуры, соединявшиеся всегда с молитвами или заклинаниями и оказывавшие нередко крупное психическое воздействие, обусловливая „чудесные“ исцеления. Этой практике, осуществляемой лишь под руководством предания и слепой веры, впервые дал в конце XVIII века теоретическое обоснование знаменитый, по наделанному им шуму, Месмер (Mesmer, 1733—1815), сводивший все явления к т. н. животному магнетизму. Он считал, что человек черпает из вселенной особую магнитную силу, истечение которой (fluidum) оказывает резкое влияние на других лиц: эту силу он может передавать не только одушевленным, но и неодушевленным предметам. И Месмер намагнетизировывал деревья, воду, свои знаменитые лоханки (baquet), наполненные водою и обломками железа и стекла, наконец, луну. Месмер в широких размерах применял животный магнетизм для лечения самых разнообразных болезней, сначала в Вене, потом в Париже, привлекая массы больных, у многих из которых развивались конвульсивные припадки, что приписывалось действию магнитного тока. Увлечение месмеризмом было настолько велико, что парижская академия наук, по поручению короля, избрала особую комиссию (в 1784 г.) для исследования относящихся сюда явлений. Эта комиссия, в состав которой входили Лавуазье и Франклин, пришла к заключению, что никакого животного магнетизма не существует, и что явления месмеризма в значительной доле сводятся к обману и шарлатанству или же являются результатом воображения и подражания. Суровый приговор академии не остановил, однако, дальнейшего распространения месмеризма. Скоро один из учеников Месмера, маркиз Пюизегюр (de Puységur), случайно заметил совершенно новое явление, которое он назвал магнетическим сомнамбулизмом. Молодой крестьянин при магнетизировании погрузился в спокойный сон без боли и конвульсий (которые по мнению Месмера были особенно желательны, так как свидетельствовали о благотворном влиянии магнетизирования); в этом состоянии легко было изменять течение его мыслей и внушать веселые чувства; с ним не надо было даже говорить, достаточно было думать перед ним, чтобы он понимал вопросы и давал ответы, стоило только подумать некоторые приказания, и он исполнял их. Он сам указал нужное для него лечение и скоро был излечен. Открытие Пюизегюром искусственного сомнамбулизма послужило поводом к самым невероятным предположениям. Утверждали, что сомнамбулы обладают различными способностями, не существующими у обыкновенных людей, что, напр., они могут видеть без помощи глаз концами пальцев, могут распознавать болезни, как свои, так и чужие, и назначать соответствующее лечение; им приписывали дар ясновидения и способность предсказывать будущее. Решительный удар месмеризму с его теорией истечения особых магнитных токов был нанесен португальским аббатом Фариа (Faria), приехавшим в Париж из Индии и доказавшим рядом опытов (в 1814—15 гг.), что для описываемых явлений не требуется никакой посторонней силы и что причина сна кроется в самом человеке, которому предстоит заснуть. Фариа, подготовив предварительно данное лицо разговорами и рассказами об успехах, приглашал его сесть в кресло, закрыть глаза и сосредоточиться; затем протягивал к нему руку и произносил: „спите“. Если эффекта не было, он повторял то же самое еще два раза, после чего, при отсутствии засыпания, считал это лицо недостаточно восприимчивым. Но у многих получался резкий результат, и они впадали в состояние сомнамбулизма. Дальнейшим крупным шагом в изучении вопроса явились в сороковых годах прошлого столетия многочисленные наблюдения английск. врача Брэда (1795—1860), который считается основателем научного воззрения на гипнотизм. Присутствуя в Манчестере при сеансах путешествующего магнетизера Лафонтена (внука баснописца Lafontaine), Брэд, склонный вначале видеть в этом одно шарлатанство, вскоре оценил действительное важное значение производимых опытов, принялся за изучение явлений, способа их получения (Брэд пользовался с этою целью фиксациею какого-либо блестящего предмета и сам употреблял обыкновенно ручку ланцета), а также применения их с терапевтической точки зрения. Он отнесся также вполне отрицательно к теории животного магнетизма и предложил новый термин, не предрешающий вопроса о происхождении явлений, гипнотизм, который потом и стал общепринятым. Брэд видел причину явлений, как и Фариа, в самом гипнотизируемом; гипнотическое состояние, по его мнению, представляет особенное физиологическое состояние, обусловленное изменением психической деятельности, и может быть вызвано способом почти механическим — фиксацией. Несмотря на целый ряд дальнейших исследований, как со стороны врачей, так и физиологов, гипнотические явления после Брэда мало привлекали к себе внимание, а нередко встречали даже решительное осуждение со стороны врачей и духовенства. Почти незамеченными остались и работы д-ра Льебо (1866 г.) из Нанси (Liébeault), взгляды которого легли потом в основу современных воззрений на явления гипноза. Льебо, придавая главное значение психологическому фактору — внушению, возобновил способ усыпления, который применялся аббатом Фариа с тем, однако, крупным отличием, что не ограничивался одним только приказанием спать, которое могло обнаруживать свое действие только на очень восприимчивых лиц, но внушал наступление признаков сна в виде тяжести век, онемения членов и т. п. Кроме того, прежде чем подвергнуть данное лицо усыплению, он в его присутствии усыплял других и таким путем пользовался влиянием подражания и психической заразительности. Благодаря этому сеансы могли оканчиваться в несколько минут, иногда в 1—2, даже у лиц впервые гипнотизируемых. При достаточной восприимчивости к внушению, Льебо переходил затем к терапевтическим внушениям. Общий и не ослабевающий уже затем интерес к гипнотическим явлениям снова пробудился, как у врачей, так и у публики, благодаря огромному авторитету знаменитого Шарко, который с 1878 г. обратился к изучению искусственного сна у истеричных в Сальпетриере и стал демонстрировать эти явления на своих лекциях, всегда собиравших массу врачей всех стран. Он сам и его последователи (Richet и др.) на основании многочисленных исследований пришли к общему заключению, что гипнотический сон представляет явление патологическое и есть не что иное, как видоизменение истерического невроза, исключительно развивающееся у лиц истеричных. Шарко и Рише, руководясь, главным образом, физическими симптомами, установили три стадии гипнотического сна: летаргический, каталептический и сомнамбулический. Летаргическое состояние получается или путем фиксации или при давлении на глазные яблоки через закрытые веки. При этом появляется глубокий сон с полным расслаблением всех мышц, с совершенною утратою чувствительности и прекращением как произвольных движений, так и всей психической деятельности. Внушение в этом состоянии невозможно, дыхание глубокое, пульс полный. Характерным явлением этой стадии служит резкое повышение механической нервно-мышечной возбудимости: давление на двигательный нервный ствол вызывает сокращение мышц, в которых он разветвляется; точно также всякий мускул, под влиянием давления или растирания, сокращается и остается сокращенным в течение долгого времени. На-ряду с нервно-мышечной возбудимостью характерно для этого состояния также явление переноса: если к согнутой благодаря давлению на нервный ствол руке поднести сильный магнит, то он не оказывает никакого действия; если же мы поднесем магнит к другой руке, лежащей совершенно покойно, то через некоторое время эта рука начнет сгибаться и примет то положение, в котором находилась согнутая рука, которая, наоборот, разогнется. Этими двумя признаками Шарко и Рише предлагали даже пользоваться, как средством распознавать притворство. Вторая стадия — каталептическая; мускулатура тела при этом представляет ту характерную особенность, что мышцы сохраняют всякое искусственно придаваемое им положение, как бы застывая в нем. Подобное состояние мышц (каталепсия) позволяет придавать телу самые причудливые положения, которые остаются без изменения в течение часов, пока гипнотизер не изменит их. Каталептическое состояние может развиться самостоятельно при действии неожиданного яркого света (напр., магния) или резкого звука (удара в там-там); для того же, чтобы перевести в это состояние из летаргического, достаточно поднять веки. Если открыть один глаз, каталепсия развивается только на этой стороне, другая же остается в летаргии. При каталепсии повышения нервно-мышечной возбудимости больше не наблюдается; дыхание становится поверхностным и едва заметным, пульс сжатым. В этом состоянии внушение возможно при посредстве мышечного чувства: если придать рукам положение, соответствующее, напр., молитве или воздушному поцелую, то в том самом направлении изменяется и мимика, и общая осанка. Опуская веки, можно перевести спящего обратно в летаргическое состояние. Третья стадия, сомнамбулическая, может быть вызвана непосредственно путем фиксации, а также легкими раздражениями кожи, напр., пассами. В нее можно перевести также из летаргического или каталептического состояния посредством легкого давления или растирания темени. Главные особенности этого состояния заключаются в более или менее выраженной анэстезии, повышенной возбудимости органов чувств (возможность вызывать галлюцинации) и способности принимать внушения; в этой стадии загипнотизированный отвечает на все вопросы гипнотизера и исполняет все его приказания, не сохраняя потом об этом никакого воспоминания.
Взгляды Шарко и его последователей (т. н. парижской школы) встретили резкую критику со стороны других исследователей, особенно нансийской школы во главе с проф. медицинского факультета Бернгеймом (Bernheim) и юристом Льежуа (Liégois). Эта школа воскресила и подвергла дальнейшей разработке мало обратившие вначале на себя внимание воззрения упомянутого уже д-ра Льебо, также из Нанси, и все гипнотические явления свела к учению о внушении. Она показала, что описание, данное в Сальпетриере, основано на заблуждении; все характерные явления с установлением трех стадий были обусловлены исключительно внушением, влияние которого ускользнуло от наблюдателей. Описанные Шарко явления и их последовательное закономерное развитие характеризуют не столько гипноз, как таковой, сколько истерию, при чем даже у истеричных они развиваются лишь после предварительного воспитания, выучки, т. е. представляют искусственный продукт специальной дрессировки. „Только один раз, говорит Бернгейм, пришлось мне наблюдать резко выраженные три стадии у одной истеричной, которая, как выяснилось потом, провела три года в Сальпетриере“. Гипнотическое состояние должно рассматриваться, как явление не патологическое, а физиологическое, наступающее в большей или меньшей степени почти у всех совершенно нормальных людей; невосприимчивость в этом отношении представляет скорее исключение, чем правило. Бесспорно, что гипнотические состояния очень легко развиваются у истеричных, ничем не отличаясь от таких же состояний, которые у них наступают и вполне самостоятельно; при этом истерия накладывает нередко своеобразный отпечаток, придает черты, не свойственные самому гипнотическому состоянию, наблюдаемому у нормальных лиц. Сюда относится, между прочим, стадия летаргии, то состояние полной нечувствительности и совершенной оторванности от всякого общения с внешним миром, нередко развивающееся у истеричных и вне гипноза, но не наблюдающееся при гипнотических состояниях здоровых и нормальных людей.
Парижская школа в течение некоторого времени отстаивала свои взгляды, утверждая, что установленные ею явления в виде трех стадий составляют классическую картину — „большой гипнотизм“, те же явления, которые описываются Бернгеймом и другими представителями нансийской школы, представляют лишь одну из фаз гипноза и должны быть отнесены к „малому гипнотизму“. Однако, дальнейшие многочисленные наблюдения с несомненностью доказали ошибочность взглядов Шарко и правильность основной, по крайней мере, точки зрения школы Нанси.
Состояния, подобные тем, которые развиваются у человека, легко могут быть вызваны искусственно и у многих животных. Уже давно был известен опыт, приписываемый иезуиту Кирхеру (XVII век), т. н. experimentum mirabile Kircheri: если курицу крепко держать на полу, пригнув ее клюв книзу, и затем провести от клюва в обе стороны черту мелом, то она остается в неподвижном состоянии как бы оцепенения. Кирхер приписывал это психическому воздействию: курица думает, что она связана и потому сидит неподвижно. В дальнейшем выяснилось, что черта мелом, которой приписывалось существенное значение, играет второстепенную роль, и опыт удается и без нее. Исходя из этого старого опыта, немецкий физиолог Чермак (Czermak) произвел наблюдения над разными животными и в опубликованной в 1872 г. работе заявил, что у многих из них развиваются такие же гипнотические состояния, как у курицы. Этим же вопросом занялся Прейер (Preyer), выделивший у животных два состояния: параличи от испуга („катаплексия“) и гипноз. Помимо целого ряда других авторов с наибольшею полнотою подобные опыты были воспроизведены русским физиологом В. Я. Данилевским над самыми разнообразными животными: головастиками, лягушками, раками, вьюнами, черепахами, крокодилами, птицами, кроликами и пр. Если придать животному какое-либо неестественное положение (напр., положение на спине) и удерживать его некоторое время, пока прекратится с его стороны противодействие, то оно впадает в особое состояние неподвижности с понижением или полною утратою чувствительности, при чем у некоторых животных можно вызвать и каталепсию. При повторении таких сеансов животное оказывается все белее и более восприимчивым, меньше сопротивляется и все легче впадает в это состояние; как и у человека, развивается то, что французы называют гипнотическим воспитанием (éducation hypnotique).
Возможность развития гипноза у животных отнюдь не может служить опровержением той теории, по которой сущность гипноза сводится к внушению. Конечно, экспериментаторы не отдают животным приказания спать, не делают словесного внушения, но они производят внушение при помощи известного ряда поступков, которые могут вызвать в животном самовнушение, подобно тому как у людей гипнотическое состояние может быть вызвано не только словесным приказанием, но и другими, чисто механическими приемами, а у людей, особенно восприимчивых, — резким звуком, ярким светом и т. п.
В противовес парижской школе, видевшей в гипнотическом состоянии явление исключительное и патологическое, нансийская школа во главе с Бернгеймом устанавливает, что в этом состоянии ничего нет болезненного и исключительного; это лишь выражение нормального свойства мозговой деятельности — внушаемости, т. е. стремления реализировать внушение. Само же внушениe — это всякая идея, воспринятая мозгом и, как таковая, заключающая в себе наклонность к своему осуществлению. Под именем гипнотизма обыкновенно понимают сон, обусловленный внушением, фиксациею блестящего предмета и т. п., сон особого рода, в котором можно вызвать ряд т. н. гипнотических явлений: каталепсию, контрактуру, анэстезию (потерю болевой чувствительности), различные поступки, иллюзии, галлюцинации, эмоции (душевные волнения) и проч., при чем многие считают гипнотический сон за явление ненормальное, за искусственно вызванный невроз. Такое понимание Бернгейм считает совершенно ошибочным; у очень многих лиц все эти гипнотические явления легко можно вызвать простым утверждением, в состоянии полного бодрствования, при полном сознании. Сон, таким образом, не составляет необходимой принадлежности; даже когда он внушается, очень многие лица, уверенные, что они спят действительно, в сущности имеют лишь иллюзию сна, подобно тому, как им могут быть внушены иллюзии зрения, осязания и пр. Все лица, восприимчивые к гипнозу, легко поддаются внушениям и в состоянии бодрствования, при чем у них могут быть вызваны контрактуры, каталепсия, анэстезия, галлюцинации и проч. Все эти явления существуют без сна, т. е. без гипноза, если под этим именем понимать искусственно вызванный сон; в основе их лежит общефизиологическое свойство человеческого мозга — внушаемость, состоящее в наклонности воспринимать идеи и приводит их в исполнение. Гипноз не есть какое-либо особое состояние, это лишь проявление внушаемости в сопровождении сна или без него. На этом основании в своем докладе на международном медицинском конгрессе в Москве (в 1897 г.) Бернгейм — на вопрос: „что такое гипнотизм“, дает парадоксальный ответ: „гипнотизма не существует“. — Взгляд Бернгейма имеет большое значение, как попытка нанести окончательный удар тем преувеличенным и неправильным воззрениям, отголоски которых продолжаются и до настоящего времени, как попытка рассеять последние остатки не только теории о влиянии посредством особой чудесной силы (эту давно оставленную теорию в последние годы неудачно старался у нас воскресить на основании своих плохо понятых им наблюдений д-р Каптерев), но и тех элементов исключительной, антифизиологической основы, которые создали вокруг гипнотических явлений особый таинственный ореол. Выводы Бернгейма являются, однако, чересчур крайними: в сущности, отрицание гипнотизма, как такового, приводит к преувеличению его значения, к распространению его на такие явления, которые не имеют с ним ничего общего. В конце концов, не только убеждение, влияние другого лица, но и всякая самостоятельно возникающая мысль произвести тот или другой поступок, в том числе и совершить какое-либо преступление, сводятся к внушению. И действительно, по Бернгейму, „внушение, т. е. идея какого бы то ни было происхождения, воспринятая мозгом, играет роль почти во всех преступлениях“. По его мнению, внушение не всегда заставляет предполагать внушающее лицо; очень многие не в состоянии противостоять идеям, явившимся следствием тех или других внешних условий, или даже неизвестного происхождения. Такое беспредельное расширение области внушения не может быть принято, и мы должны ограничить рамки рассматриваемых явлений, понимая под гипнотическим своеобразное психическое состояние (в сопровождении сна или без него), вызываемое посредством тех или других искусственных приемов и повышающее — иногда до необычной степени — восприимчивость к внушениям (внушаемость).
Наиболее употребительные приемы гипнотизации — это внушение (лучше всего последовательное внушение, по способу Льебо, наступления признаков сна, но нередко достаточно одного приказания „спите“), фиксация какого-либо предмета со сведением зрительных осей, а также бывшие в большом ходу в прежнее время пассы; при сопротивлении этим приемам некоторые указывают на возможность „насильственного гипнотизирования“ с удерживанием данного лица в неподвижном положении, искусственным раскрытием его век и пр. В других случаях одних этих приемов оказывается недостаточно; у лиц невосприимчивых оказывается необходимым предварительно вызвать ослабление высших отправлений мозговой деятельности, что и может быть достигнуто или в естественном сне переводом его в гипнотический, или во сне искусственном при помощи наркотических средств, напр., хлороформа. В вопросах судебно-медицинских, связанных с гипнозом, применение тех или других искусственных приемов имеет капитальное значение: о гипнозе речь может быть возбуждена только там, где эти приемы применялись; если они не применялись, не было и гипноза.
Против этого положения нисколько не говорит возможность автогипноза, наступления гипнотического состояния, как независимо от каких-либо внешних условий, так и под влиянием непривычных впечатлений — резкого звука, сильного света и т. п. Такое самостоятельное впадание в гипноз наблюдается только у истеричных и у лиц, подвергавшихся ранее неоднократной гипнотизации без надлежащих предосторожностей, благодаря чему может развиться крайняя неустойчивость нервной системы, род невроза, сближающего этих лиц с истеричными. Таким образом, у последних гипнотические явления стоят все-таки в тесной зависимости от употреблявшихся ранее искусственных приемов, у первых же они вполне покрываются основною болезнью, так что речь должна итти уже не о гипнозе, а об истерии.
Для пробуждения от гипнотического сна пользуются точно также или внушением, или какими-либо внешними раздражениями. Чаще всего делают внушение проснуться сейчас же или же при подаче известного сигнала (напр., при счете до 3—5—10); крайне редко применяются другие рекомендуемые средства пробуждения, как насильственное раскрытие глаз, опрыскивание водою, дутье в лицо, пассы в противоположном направлении с тем, как они делались при усыплении. Многие просыпаются и самостоятельно.
Степень гипнотического состояния может быть весьма различною; соответственно с этим предложено несколько классификаций гипнотических явлений как на основании психических изменений, так и тех или других физических признаков. О классификации Шарко, теперь уже оставленной, упомянуто выше. Нансийская школа устанавливает от 6 (Льебо) до 9 степеней (Бернгейм); Форель, примыкающий к этой же школе, различает уже только 3 степени. В практическом отношении совершенно достаточно деления Дессуара (Max Dessoir), которого придерживается и Молль. Это деление имеет в виду более легкие и более глубокие степени гипнотич. состояния: в первой группе бывают изменены лишь произвольные движения, во второй кроме того наблюдаются отклонения в деятельности органов чувств. Между обеими группами резкой границы, конечно, не существует.
Соответственно с этим делением первым и обязательным признаком гипнотического состояния является изменение со стороны произвольной мышечной деятельности, подчинение движений воле гипнотизера. У лиц очень внушаемых это обнаруживается уже в бодрствующем состоянии: субъект ничем не отличается от нормального, не спит, а между тем, если экспериментатор скажет ему: „ваша рука припечатана к столу“, он действительно не в состоянии произвести этою рукою никакого движения, пока не будет отменено внушение. Если, наоборот, ему говорят, что его рука поднимается, то он при всем желании не может этому противодействовать. То же самое наблюдается по отношению к другим движениям, как простым („веки припечатаны и вы не можете открыть глаза“, „рука висит в воздухе неподвижно“, „ваши ноги парализованы“ и проч.), так и более сложным. Это изменение со стороны произвольной деятельности еще резче, конечно, бывает выражено при гипнотическом сне по мере увеличения сонливости, обыкновенно сопровождаемой постепенно увеличивающимся ослаблением всей психической деятельности. Уже в начальной степени, где теряется способность открывать глаза, можно отметить затруднение умственной работы; еще более это бывает выражено при более глубоком сне, при чем глубина сна может возрастать благодаря простому внушению („спите глубже, еще глубже“). Даже в тех случаях, когда лица уверяют, что они не спят и не чувствуют никакой наклонности ко сну, но не могут, однако, по своему желанию открыть глаза (или поднять руку и т. п.), можно отметить, что память значительно ослабела, из нее исчезают хорошо известные вещи, напр., слова молитвы, ответы на вопросы даются лишь несложные, медленно и кратко, мышление совершается с значительным трудом. Интересно, что тут может обнаружиться такой же самообман, какой наблюдается и по отношению к возможности производить произвольные движения. Субъект уверен, что он свободно может открыть глаза, поднять руку и проч., при попытке, однако, произвести эти движения, оказывается не в состоянии этого сделать. Точно также на вопрос: „помните ли вы Отче Наш?“, чаще всего получается утвердительный ответ; но, как только спящий попытается сказать требуемое, оказывается, что он обманулся: с трудом он произносит первые слова молитвы, а затем память ему изменяет (А. А. Токарский). Это подавление психической деятельности может простираться почти до полного ее прекращения. Усыпленные не могут произнести ни одного слова, не могут произвести ни одного движения, после пробуждения, однако, помнят обыкновенно все происходившее с ними, хотя иногда и ошибаются относительно времени, проведенного во сне.
При второй, более глубокой степени гипнотического состояния, восприимчивость к внушениям обнаруживается и со стороны органов чувств; с особенною резкостью это проявляется при т. н. сомнамбулическом состоянии, — наиболее глубокой степени гипноза, где загипнотизированный является полным автоматом в руках экспериментатора. Это состояние возможно только при полном сне, который считается наступившим с того момента, когда гипнотизируемый на вопрос, спит ли он, отвечает утвердительно. Как уже указано, нельзя провести резкой границы даже при двучленном делении между первою и второю степенью гипноза; тем более это невозможно при более дробном делении на 6—9 степеней. Первая степень во всяком случае наблюдается чаще второй; если общее число восприимчивых к гипнозу принимать в 80%, то около 60% принадлежит к первой группе, а 20% ко второй (по Льебо число лиц, не поддающихся гипнотизации — т. н. refractaires, — составляет от 3 до 8%, число же лиц, впадающих в сомнамбулическое состояние, не превышает 18%). В этой второй группе наблюдаются те же изменения со стороны произвольной деятельности, как и в первой, при том они выступают еще рельефнее. Здесь легко могут быть вызваны контрактуры, параличи, „психическая“ каталепсия (субъект удерживает автоматически каждое приданное ему положение, как удерживает и полученную идею), автоматические движения (напр., вращательные движения одной руки вокруг другой в течение неопределенно долгого времени), а также оцепенение всего тела, при котором все произвольные мышцы находятся в тоническом напряжении, и голова, шея, туловище, конечности деревенеют, точно доска. Этим состоянием общего мышечного напряжения охотно пользовались при публичных представлениях, помещая голову на один стул, а пятки на другой, при чем тело оставалось неподвижно вытянутым, даже если кто-либо на него становился. Все эти изменения произвольной деятельности могут быть вызваны, как простым словесным внушением, пассами (привлекающими внимание на ту или другую часть или на все тело, как при общем оцепенении), жестами, так и всякими другими способами, лишь бы усыпленный ясно понимал, чего от него требуют. Большую роль в этом отношении играет подражание, особенно ярко выраженное при том состоянии, которое известно под именем фасцинации (или каптивации, т. е. завороженности). Этим состоянием охотно пользовались прежние магнетизёры; с самого начала экспериментатор и испытуемый не сводят друг с друга своих глаз, и через некоторое время последний повторяет все движения первого: если этот отступает, он следует за ним, если экспериментатор подается вперед, он делает шаг назад, одинаково воспроизводит и всякое другое движение. В этом состоянии многие видят полную аналогию с завороженностью животных, напр., птиц при приближении змеи или даже крупных зверей при устремлении на них взора укротителей. Явления фасцинации легко могут быть вызваны и вторично из гипнотического состояния: заставив загипнотизированного открыть глаза и пристально смотря на них, можно вызвать такие же подражательные движения. Вопрос о том, насколько в гипнозе деятельность органов чувств изменяется самостоятельно, т. е. помимо внушения, остается открытым. Одни наблюдатели полагают, что их функция не представляет каких-либо уклонений от нормы, другие, наоборот, приводят доказательства, как в пользу изощрения, так и ослабления их деятельности. Точное выяснение этого до крайности затрудняется тем, что почти ни в одном случае не возможно с определенностью исключить влияния внушения, которое может проявляться и там, где оно вовсе не имелось в виду или оставалось не замеченным; огромное значение имеет при этом и самовнушение: субъект, уверенный, что в гипнозе теряется кожная чувствительность, не будет в силу этого реагировать на уколы булавкою, другой, убежденный, что в общении с ним („раппорте“) находится только гипнотизер, будет совершенно игнорировать воздействия со стороны других лиц и, наоборот, проявить изощренную чувствительность ко всем влияниям, исходящим от гипнотизера. На этом основании ряд исследователей допускает изменение функции органов чувств только при том условии, если участвует внушение (и самовнушение). Минуя многочисленные переходные фазы гипнотического состояния, мы рассмотрим эти изменения в наиболее глубоких степенях сна, именно в сомнамбулизме, где они выступают с особенною резкостью. Здесь можно наблюдать как значительное ослабление, даже полное прекращение деятельности органов чувств, так и, наоборот, резкое изощрение ее (гиперэстезия), нередко поражающее стороннего наблюдателя. Можно внушить полную потерю кожной чувствительности, в том числе и болевой (аналгезию), при чем эта анэстезия может охватывать и слизистые оболочки, и внутренние органы; благодаря этому можно произвести без боли те или другие операции, удаление зубов, акт родоразрешения и пр. Одинаково можно вызвать потерю зрения, обоняния, слуха, вкуса. При гиперэстезии сомнамбулам бывают доступны такие восприятия, которые для них невозможны при нормальных условиях. Так, они могут читать в полутемной комнате шрифт, которого в бодрственном состоянии они не различают даже при полном освещении. Описаны случаи, где гипнотики могли читать шрифт в изображении его на роговой оболочке экспериментатора (при чем в этом зеркальном изображении величина шрифта не могла быть более одной десятой миллиметра), или в отражении от поставленного перед их глазами картона; в этом находит себе понятное объяснение утверждение некоторых, что чтение возможно и в том случае, когда книга находится позади читающего или когда она повернута к нему переплетом. Непосвященных обыкновенно повергает в изумление, если среди совершенно одинаковых, повидимому, листков белой бумаги гипнотик безошибочно различает тот из них, на котором ему внушено видеть чей-либо портрет; очевидно, что при этом воспринимаются те или другие ничтожные приметы, отличающие данный листок от других и незаметные при обычных условиях. Благодаря этим отличительным знакам в воображении гипнотика всякий раз воспроизводится и самый портрет даже и при том условии, если с этого листка сделан фотографический снимок (понятно, что на этом снимке воспроизводятся и все мелкие отличительные признаки). При изощрении обоняния некоторые сомнамбулы по запаху могут определить, кому из присутствующих принадлежит перчатка, носовой платок или даже визитная карточка; при затыкании ноздрей эта способность угадывания исчезала. Одинаково и другие факты, приводившиеся в доказательство сверхъестественной способности сомнамбул к ясновидению, напр., чтению мыслей и т. п., коренятся в крайней гиперэстезии того или другого из органов чувств и в способности улавливать такие мелкие знаки, которые недоступны этим органам в их нормальном состоянии. Так, в восьмидесятых годах прошлого столетия общее внимание было привлечено к опытам Льюиса (Luys, а раньше его Bourru и Burot) с действием лекарств на расстоянии. Указывалось, что лекарства, запаянные в стеклянные трубочки и помещенные вблизи спящего, вызывают то же самое действие, как если бы они были приняты внутрь. Впоследствии выяснилось, однако, что эти опыты удаются только у лиц, подвергавшихся предварительно известной выучке, и при том условии, если экспериментатору самому известно содержимое трубочек; отсюда можно полагать, что мельчайшие особенности его поведения позволяют спящему угадывать благодаря чрезмерной внушаемости, чего от него ожидают.
Путем внушения легко могут быть вызваны галлюцинации и иллюзии со стороны всех органов чувств, как простые, так и комбинированные, т. е. при участии нескольких органов чувств. Напр., при внушении: „вот роза“, гипнотик не только видит ее, но и берет ее в руки, чувствует ее аромат. Эти внушенные галлюцинации вызывают и соответствующую их содержанию реакцию, то чувство удовольствия и наслаждения — что отражается на всей мимике и других движениях, — то страдания, ужаса и т. д. В этом отношении замечается, однако, резкое индивидуальное различие: одни воспринимают все внушения вполне пассивно, ничего не добавляя от себя (напр., при внушении: „на вашей руке птица“, гипнотик говорит, что видит ее, но не может ее описать), другие же, наоборот, самопроизвольно вносят различные добавления, развивая последовательно целые сложные картины. Таких лиц можно заставить перенестись в любую обстановку — в какое-либо известное им помещение, квартиру, сад, театр или места, знакомые им только по описаниям, напр., Сахару, море и пр., и они будут подробно рассказывать о развертывающихся перед ними с полною наглядностью событиях. Отсюда уже непосредственный переход к изменению путем внушения самой личности данного субъекта, — явление, которое французские авторы (Richet) называют объективациею типов (objectivation des types). Загипнотизированному внушают, что он превратился в то или другое лицо — генерала, аббата, женщину, ребенка, — и он начинает говорить и действовать так, как будто был действительно этою личностью. Помимо положительных могут быть вызваны и отрицательные галлюцинации. Уже выше было упомянуто, что у некоторых устанавливается „раппорт“ с гипнотизером, когда они находятся в общении исключительно с ним и ничего не видят и не слышать из окружающего. Но и в тех случаях, где такого раппорта не существует и гипнотики проявляют реакцию и по отношению к другим лицам, можно вполне устранить ее, внушив, что данного лица нет. Мало того, внушение может оказывать не только непосредственное влияние на настоящее время, но и на будущее, и на прошлое. При более легкой степени сомнамбулического состояния по пробуждении может сохраняться более или менее полное воспоминание об этом периоде; при более глубокой степени воспоминание совершенно утрачивается, особенно, если было сделано соответствующее внушение ничего не помнить; все события, однако, сполна восстановляются при новом погружении в гипнотическое состояние. И вот внушения могут оказывать влияние не только во время самого гипноза, но и по пробуждении от него, т. е. в нормальном, повидимому, состоянии, когда данное лицо совершенно не помнит о сделанных ему во сне внушениях. Эти т. н. послегипнотические внушения могут иметь место как непосредственно после пробуждения, так и через более или менее отдаленный срок, иногда через несколько месяцев. Большой интерес представляет тот факт, что лица, приводящие в исполнение сделанное им внушение, бывают вполне убеждены, что они совершают тот или другой нередко странный поступок вполне самостоятельно, по своей доброй воле, и на вопрос, почему они его совершили, приводят более или менее правдоподобные доводы.
Объяснение возможности осуществления таких послегипнотических внушений коренится в том общем факте, что значительная, если не большая, часть всей нашей психической деятельности совершается ниже порога сознания, в подсознательной области. Все, происходящее в состоянии гипноза, конечно, не исчезает совершенно из памяти, иначе оно не могло бы воспроизводиться при новом усыплении, оно только не воспринимается бодрствующим сознанием, не доходит до его уровня, или, как выражаются некоторые, остается в нижнем сознании, не затрагивая сознания верхнего. Большинство авторов полагает, что при исполнении послегипнотических внушений лица на короткое время снова впадают как бы в состояние гипноза, что доказывается увеличением их внушаемости в этот момент и в других отношениях; некоторые же допускают возможность, по крайней мере для части случаев, осуществления внушений и в вполне нормальном состоянии. Область послегипнотических внушений чрезвычайно обширна и приобретает очень большое значение уже по одному тому, что лежит, главным образом, и в основе медицинской практики: гипнотику можно заранее внушить, что он не будет чувствовать боли при производстве какой-либо операции, напр., удаления зуба, что какие-либо самостоятельные боли, исчезающие у него во время гипноза, не будут беспокоить его и по пробуждении, что у него исчезнет влечение к употреблению вина, морфия и т. п. Одинаково могут быть внушены и галлюцинации, как положительные, так и отрицательные. Можно, напр., внушить загипнотизированному, что он после своего пробуждения не найдет данного лица в комнате, и он, уже проснувшись, т. е. в своем как бы обычном состоянии, будет вполне игнорировать присутствие этого лица и не обнаруживать ни малейшей реакции на какие бы то ни было его действия. К этому же разряду явлений принадлежат и „ретроактивные“ галлюцинации. Внушение, что в прошлом в известный момент произошли те или другие события, очевидцем или участником которых был загипнотизированный, приобретает для последнего и по его пробуждении значение неоспоримой истины, в соответствии с которой будет стоять и его поведение. Таким путем можно заставить человека присвоить себе чужую вещь, уверив его, что она была приобретена им при тех или других условиях, выступить свидетелем мнимого преступления, которое будто бы произошло в его присутствии, возбудить желание мести за якобы полученное оскорбление и пр.
Приводимые от времени до времени факты в доказательство общего изощрения психической деятельности у сомнамбул, имеющего как бы сверхъестественный характер, в виде способности ясновидения, чтения мыслей, способности говорить на неизвестных языках и проч., не подтверждаются при научно поставленных поверочных опытах. Помимо случаев умышленного обмана, помимо указанного изощрения органов чувств, позволяющего улавливать мельчайшие отличительные знаки (как при действии лекарств на расстоянии), значительную роль здесь играет изощрение памяти, проявляющееся в способности вызывать воспоминания, хранящиеся в подсознательной области, но недоступные для бодрствующего сознания, т. е. как бы забытые. Человек, очень поверхностно знакомый с каким-либо иностранным языком и не говорящий на нем в своем нормальном состоянии, может недурно пользоваться им в сомнамбулическом состоянии — благодаря тому, что оживают забытые воспоминания (нет примеров, чтобы сомнамбулы могли пользоваться каким-либо языком, о котором они никогда не имели никакого понятия); человек, переживший, напр., в раннем детстве какое-либо событие и совершенно потом забывший о нем, легко может восстановить его в гипнотическом состоянии. Последнее явление находит себе применение при терапии некоторых болезней, где причина коренится в каких-либо переживаниях, бывших когда-либо, но затем „вытесненных“ из сознания; оживляя эти воспоминания, остающиеся в подсознательной области в виде как бы занозы или постороннего тела, и заставляя субъекта вновь пережить то или другое событие и сполна „отреагировать“ его, можно тем самым уничтожить и проявления болезни. Но тот же результат может быть получен и в бодрствующем состоянии, подобно тому как те или другие, казалось бы, совершенно забытые явления, иногда восстановляются в памяти при некоторых, особенно патологических, условиях.
Могущество внушений вытекает уже из того влияния, которое они могут оказывать на чисто физиологические процессы, которые совершаются вне контроля воли и нашего сознания. Путем внушения можно вызвать изменения в деятельности сердца и со стороны сосудов, повлиять на отправления кишечника (на этом основано лечение гипнозом привычных запоров), вызвать появление регул (а по некоторым наблюдениям и выкидыши), влиять на отделение желез (в том числе и молока), вызывать кровотечения из определенных мест, подобно тому, как они могут быть вызваны и произвольно путем самовнушения (т. н. стигматизация, когда, как, напр., у известной Луизы Лато, кровь появлялась на местах, соответствующих ранам Христа). Особенно поучительны (хотя и оспариваемые многими) анатомические изменения, которые могут быть вызваны на коже: прикосновение карандашом или другим предметом, при внушении, что это раскаленное железо, вызывает все явления, свойственные ожогу — красноту, пузыри, образование струпа; мнимая мушка оказывает то же действие, как и настоящая. Подобные опыты удаются, однако, далеко не у всех; как указывает П. П. Подъяпольский, на успех можно рассчитывать только в тех случаях, где испытуемые лица уже ранее испытали аналогичные явления, т. е. перенесли в действительности ожог с образованием пузыря или струпа, или им когда-либо ставились мушки и т. д.; внушение может вызвать только те изменения, которые уже запечатлелись благодаря личному опыту.
Если гипнотизируемый, в некоторых по крайней мере случаях, является абсолютным автоматом („палкою в руках путника“), если внушение оказывает влияние даже на органические функции, то естественно возникает опасение о возможности применения гипноза с различными преступными целями. Эти опасения некоторыми преувеличивались до такой степени, что было сделано предложение подвергать всех предохранительному гипнотизированию, которое — совершенно аналогично оспопрививанию — имело бы своею целью защитить наиболее внушаемых лиц и создать у них невосприимчивость к антисоциальным и преступным внушениям. Другие, наоборот, совершенно отрицают какое-либо судебно-медицинское значение гипноза. Истина, повидимому, находится между этими крайними мнениями. Возможность гипнотических преступлений, теоретически вполне допустимая, в действительности оказывается очень ограниченною благодаря неустранимым препятствиям чисто практического свойства. Поэтому число таких преступлений никогда не может быть велико, и нет основания бояться сколько-нибудь значительного их распространения. Прежде всего подчинение внушениям отнюдь не может считаться безусловным; лица, беспрекословно исполняющие безразличные для них внушения, оказывают решительное сопротивление тем из них, которые идут в разрез с их нравственным чувством. Одни при этом категорически отказываются исполнить данные им приказания, другие заявляют, что не проснутся, пока не будет отменено неприятное для них внушение; у некоторых попытки преодолеть их сопротивление обусловливает появление припадков. И если при лабораторных условиях некоторым гипнотикам (по Льебо 4—5 лицам из 100) легко можно внушить какие-угодно поступки, в том числе и подобия преступлений (совершить кражу, поднести под видом сильнейшего яда сахарную воду, выстрелить в кого-либо из незаряженного револьвера), при чем впоследствии, при производстве мнимого следствия, одни из таких преступников по пробуждении ничего не помнят о своих действиях, другие приводят те или другие доводы, ничем не выдавая гипнотизера, то несомненно, что при подобных „лабораторных“ преступлениях загипнотизированные вполне уверены, что их не заставят совершить действительного преступления и что с ними только разыгрывают комедию. Но даже и при этих искусственных условиях можно встретить указанное неодолимое сопротивление, раз внушение идет в разрез с личными чувствами или природными инстинктами. Правда, опытный гипнотизер может более или менее легко обойти это сопротивление. Помимо продолжительного гипнотического воспитания, дрессировки, резко усиливающей восприимчивость к внушениям, он может достигнуть этого и различными окольными путями: теми или другими частичными внушениями, которые, взятые в отдельности, являются безразличными, при помощи отрицательных или ретроактивных галлюцинаций, изменения личности, перенесения в другую обстановку и пр. Помимо, однако, других условий главным препятствием для осуществления преступных внушений будет служить тот риск, которому подвергает себя гипнотизер; какие бы меры предосторожности он ни принимал, он отнюдь не может быть уверенным, что его участие не будет обнаружено, и для него безопаснее самому совершить преступление, чем воспользоваться гипнотиком. Этим объясняется, что до сих пор мы не имеем ни одного несомненного случая, где совершение преступления было бы обусловлено гипнотическим внушением. Иначе стоит дело, если преступные внушения делаются с согласия и по желанию самого гипнотизируемого (напр., производство преступного выкидыша); здесь отпадает главная помеха для их осуществления — опасение, что они будут открыты.
Лица, приведенные в гипнотическое состояние, могут и сами стать жертвою различных преступных покушений со стороны гипнотизера. Возможность такого рода преступлений по отношению как к личности, так и к имуществу, подтверждается многочисленными фактами, относящимися, главным образом, к изнасилованию. Здесь, однако, необходимо иметь в виду, что то состояние полной беспомощности, на которое обыкновенно ссылаются как на условие, облегчающее возможность насилия, является следствием не самого гипноза, а осложнения истерией, где подобного рода состояния (летаргия, „светлая летаргия“, т. е. состояние физической беспомощности при сохранении сознания) могут возникать и вполне самостоятельно, помимо всякого влияния гипноза. У лиц же не истеричных внушение вступить в половое общение может встретить неодолимое сопротивление, если только оно не идет навстречу собственным желаниям загипнотизированной. В этом отношении необходимо отметить, что у многих развивается чувство глубокой привязанности, настоящей влюбленности в гипнотизера, и они сами стремятся к сближению с ним и помимо гипноза. В других же случаях даже окольные внушения (напр., чтобы девушка вышла замуж за гипнотизирующего), если они не отвечают личным наклонностям, наталкиваются на такое же сопротивление. Помимо половых внушений возможны внушения самоубийства с различными целями (напр., для получения страховой премии), также как и целый ряд внушений для присвоения имущества больных путем подложных росписок, духовных завещаний, подарков и проч. Однако, мы не имеем ни одного судебного процесса, где было бы с несомненностью доказано применение гипнотических внушений с целью завладеть имуществом.
Если в руках сведущего врача гипноз не может причинить вреда для здоровья — наоборот, он оказывает общее успокаивающее влияние и во многих случаях ведет к излечению от различных функциональных расстройств, — то при неумелой гипнотизации, особенно не врачами, он может, именно у лиц, уже предрасположенных к нервным заболеваниям, вызвать ряд неблагоприятных последствий, если они своевременно не устраняются соответствующими внушениями (резкое усиление внушаемости, впадание в автогипноз, припадки, описываются даже случаи психического заболевания). Публичные гипнотические представления, в свое время сыгравшие большую роль в развитии гипнотизма путем привлечения внимания врачей и физиологов, несомненно представляют ряд отрицательных сторон, что и обусловило почти повсеместное их запрещение, в том числе и в России. Помимо лица, служащего подходящим материалом для опытов и доводимого нередко до самого плачевного состояния, вредное влияние несомненно сказывалось и на зрителях, повышая их внушаемость (давно уже отмечено, что лица, присутствовавшие при публичных представлениях, гораздо легче могут быть загипнотизированы) и служа толчком для производства подобных же опытов со стороны неумелых лиц со всеми их вредными последствиями. Как общее положение может быть установлено, что применение гипноза должно находиться исключительно в ведении врачей — главным образом с терапевтическою целью, а также для выяснения различных физиологических и психологических проблем (в этом отношении за гипнозом уже имеются крупные заслуги, хотя бы в выяснении громадной роли подсознательной деятельности в нашей психической жизни). И при возникновении каких-либо судебно-медицинских вопросов, связанных с применением гипноза, разрешение их может быть предоставлено только врачам; излишне, конечно, прибавлять, что как с этической, так и с научной стороны совершенно недопустимо гипнотизирование с целью добиться сознания у подсудимого или верных показаний у свидетелей; оно может лишь иметь место, как часть медицинского исследования, для определения болезненного состояния данного лица, степени его внушаемости и т. п.
Объяснение гипнотических явлений в виду крайней недостаточности научных сведений о нормальной психической жизни, о механизме сна и пр. — не может быть дано во всей полноте в настоящее время.
Литература об Г. чрезвычайно велика: она довольно подробно приведена в книге A. Moll’я „Г.“ (2-е рус. изд., 1910). Кроме нее, следует указать на работы Charcot и его учеников: Gilles de la Tourette („L’hypnotisme et les états analogues“, 1887) и P. Richet (на рус. яз. „Клинический очерк большей истерии“, 1886); Liébeault, Liégeois, „De la Suggestion et du Somnambulisme dans leurs rapports avec la jurisprudence“ (1888); Bernheim, „De la suggestion et de ses applications à la therapeutique“ (рус. пер.); его же, „Hypnotisme, suggestion etc.“; Forel, „Der Hypnotismus“ (4 изд. 1902); Вундт, „Г. и внушение“ (1898, 2 изд.); Obersteiner, „Г.“ (1886); Сидис, „Психология внушения“ (1902); Крафт-Эбинг, „Эксперимент. исслед. в области Г.“ (1889); Крок, „Г. и преступление“ (1895); Фишер, „Г. в праве“ (1896); кн. Тарханов, „Внушение и Г.“ (2 изд., 1907), доклады А. А. Токарского, „Г. и внушение, терапевтич. применение Г. к вопр. о вредном влиянии гипнотизирования“, статьи П. П. Подъяпольского, д-ра Янушкевича, В. Сербского, „Судебная психопатол.“ (вып. 2) и друг.