Бакунин, Михаил Александрович (см. IV, 510/16), в свете архивных данных, найденных в тайниках бывшего III отделения после Октябрьской революции, а также вновь открытых произведений Б. и его переписки, — представляется фигурой гораздо более сложной и противоречивой, чем это казалось раньше. Выданный России Австрией после революции 1848—49 гг., Б., державшийся мужественно и стойко в германских и австрийских тюрьмах, когда еще не отзвучали последние раскаты революционной бури, упал духом, оказавшись в глухих и мрачных казематах Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей. Здесь он совершил поступок, который скрывал затем всю жизнь: написал пространную покаянную «исповедь» Николаю I. В этой исповеди, отчасти под влиянием разочарования в неудавшейся европейской революции и нелюбви к немцам, врагам славянства, отчасти из страха пред ожидавшей его вечной одиночкой, которой он бы не вынес, Б., соединяя в одно целое элементы искреннего разочарования с лицемерными заявлениями и ловкой лестью царю, каялся в своих революционных прегрешениях и выражал свою покорность перед всемогуществом русского деспота. Впрочем, царь, делавший нередко одобрительные пометки на полях бакунинской «исповеди», которую он читал с интересом, все же оставил его в тюрьме. Б. этим не ограничился и после смерти Николая подал Александру II унизительное прошение о помиловании, и лишь тогда ему заменили крепостную одиночку ссылкой и Сибирь. Был момент, во время польского восстания 1863 г., которому Б., бежавший из Сибири, хотел помочь из-за границы, когда царское правительство, с целью дискредитировать Б. в глазах европейского общественного мнения, решило было опубликовать в Швеции бакунинскую «исповедь» и прошение о помиловании под заглавием: «Б. о самом себе». Это намерение не было выполнено, вероятно, потому, что полицейская «мудрость» царя и его приближенных не решалась приоткрывать завесы над тайнами III отделения даже для дискредитирования такого крупного политического противника, каким был Б. Между тем, если бы рукопись Б. была опубликована, это нанесло бы непоправимый удар его популярности среди значительных кругов европейских и русских революционеров и, вероятно, сделало бы невозможной его длительную борьбу с Марксом.
И в этой борьбе Б. далеко не был последователен и верен до конца своему анархическому учению. Мы находим в его тайных организационных планах в эпоху I Интернационала и в его революционной тактике, особенно в недавно лишь открытых и опубликованных материалах, целый ряд кричащих противоречий с его основными анархистскими лозунгами и его официальной пропагандистской и агитационной деятельностью. Как известно, Б., между прочим, нападал на Маркса за централизаторский характер руководимого им Интернационала и за его мнимые диктаторские замашки в этом Интернационале. Между тем, сам Б. в организованном им тайном международном обществе «Интернациональных братьев» и особенно в уставе этого общества проповедывал строжайшую дисциплину. Вот в каких словах он ее формулировал: «В недрах совета каждый брат имеет право и даже обязанность стараться проводить свои личные взгляды, но раз большинство совета или директории во имя верховного авторитета приняло решение, противное его мнению, никто уже не имеет права каким бы то ни было образом воздействовать на общественное мнение в несогласном с этим высшим решением направлении». При этом во главе проектируемого им тайного международного общества должна была стоять еще более тайная, невидимая директория с почти неограниченными, диктаторскими полномочиями.
Эту же диктатуру, диктатуру тайную, скрытую не только от врагов, но и от народных масс, предполагал организовать Б. и во время будущей революции. Если публично он неоднократно выражал ту мысль, что «страсть к разрушению есть в то же время творческая страсть», что из анархии сам собою рождается порядок, то в частных письмах к своим ближайшим последователям и агентам он писал следующее: «Больше не будет ни общественного порядка, ни общественного интереса. Что же должно занять их место, дабы революционная анархия не привела к реакции? Коллективное действие невидимой организации, раскинутой по всей стране. Если мы не создадим этой организации, мы никогда не выйдем из состояния бессилия». И в качестве примера такой невидимой и всемогущей организации Б. тут же приводил орден иезуитов, в котором было достигнуто полное растворение личности в коллективе и где царила железная дисциплина. В другом месте Б. еще точнее выразил свою мысль: «Существует одна лишь единственная власть, единственная диктатура, коей организация благотворна и возможна: коллективная незримая диктатура членов Альянса (название бакунинского общества. Б. Г.) во имя нашего принципа». «Мы будем вызывать анархию», писал он, и в то же время, в качестве «незримых кормчих», «руководить ею в народной буре».
Т. о., резко выступая против централизации и строгой дисциплины в рабочем движении и обвиняя в этом Маркса, Б. сам предлагал невидимую диктатуру тайной революционной организации, которую массы не только не могли контролировать, но о существовании которой они не должны были знать. Такие же противоречия мы встречаем у Б. и в вопросе о государственной власти во время революции. В своей работе «Письма к французу», посвященной анализу положения Франции во время франко-прусской войны и проповеди социальной революции, он на одной и той же странице предлагает разрушить французское государство и выбирать делегатов из всех провинций, городов и деревень, при чем «собрание этих делегатов составит новое временное и революционное правительство Франции». Точно так же во время попытки лионского восстания осенью 1870 г., в котором Б. принял личное участие, он подписался под прокламацией, которая в § 1 — упраздняла государство, в § 5 — учреждала «комитеты спасения Франции», «которые, под непосредственным контролем народа, будут заниматься всеми делами правления», а в § 6 — постановляла созвать «революционный конвент спасения Франции». Б., несомненно, сочувствовал якобинцам Великой французской революции. Он с большим одобрением отзывался о комиссарах конвента и оправдывал те меры, какие они принимали для подавления контрреволюционных выступлений. «Они не являлись в какую-нибудь местность для того, чтобы диктаторски провести в ней волю национального конвента. Они делали это лишь в очень редких случаях и когда они являлись в местность, вполне и целиком враждебную и реакционную. Тогда они являлись не одни, а в сопровождении войска, которое присоединяло аргумент штыка к их гражданскому красноречию».
Итак, Б.-революционер неоднократно бывал выше Б.-непримиримого теоретика анархии. Это делает честь личности Б., но вместе с тем свидетельствует о банкротстве анархизма, как практической революционной теории, даже у величайшего его основоположника.
Такие же противоречия, характерные для мелкобуржуазной основы мировоззрения Б., мы находим во всех сторонах его пропаганды и деятельности. Так, напр., правильно критикуя своего учителя Прудона за то, что он — «идеалист и метафизик», что «его точка отправления — абстрактная идея права; от права он идет к экономическому факту», — Б. сам представлял себе переход к социализму, кроме отмены права наследства, еще в форме «сожжения всех бумаг для того, чтобы уничтожить семью и собственность с юридической стороны». Здесь наивное крестьянское представление о силе «бумаги» возводится Б. в принцип революционной тактики, к которому он возвращается неоднократно. Далее, искренно считая себя интернационалистом, проповедуя разрушение всех государств и братский союз народов, Б. все же важнейшей задачей своей жизни считал объединение славянства без различия классов и его борьбу с германской нацией. Германию он подчас прямо ненавидел и находил в ней лишь одни отрицательные стороны. Для Б. весь германский народ — прирожденные лакеи и рабы. Ни в одной стране нет такого бюрократизма, такого милитаризма, такого культа ненавистной Б. государственности. Эту «государственность» немцев Б. особенно противопоставлял мнимо анархическим, антигосударственным стремлениям славян. Самого Маркса он считал германским патриотом, «пангерманистом», делающим по существу, лишь с другой стороны, ту же работу, что и Бисмарк. Еще более пристрастно и враждебно относился Б. к евреям. Его многочисленные выходки против евреев носят характер самого грубого и вульгарного антисемитизма. Все евреи, по мнению Б., к каким бы партиям они ни принадлежали, связаны между собой общностью интересов и только этим интересам и служат. Все, что Б. не нравилось в Марксе и Лассале, он объяснял, кроме их германского патриотизма, еще их еврейским происхождением. «Я убежден, — писал Б., — что, с одной стороны, Ротшильды ценят заслуги Маркса, а с другой — Маркс чувствует инстинктивное влечение и глубокое уважение к Ротшильдам».
Впрочем, несмотря на все эти слабые и темные стороны своего учения и своей агитации, несмотря даже на то, что в основе их лежал, главным образом, стихийный протест разоряющегося крестьянства и деклассированных элементов города против торжествующего шествия капитализма, — Б. все же удалось на довольно продолжительное время овладеть умами значительных групп рабочих в Италии, Испании, отчасти также во Франции и Швейцарии. В борьбе марксизма с бакунизмом первый опирался на пролетариат крупной промышленности и представлял будущее, тогда как бакунизм отражал прошлые формы классовой борьбы и отвлекал революционных рабочих от правильного пути. Поэтому борьба Маркса с Б. в I Интернационале, при всем ее страстном и подчас личном характере, имела глубоко принципиальное значение, т. к. в ней решался вопрос о дальнейших путях рабочего движения.
Исключение Б. и его сторонников из Интернационала (на Гаагском конгрессе в 1872 г.), которое анархисты старались изобразить как акт произвола, как результат личной ненависти Маркса к Б., оказывается, в свете новейших данных, вполне обоснованным. Б. был автором знаменитого нечаевского «катехизиса» и пытался вносить нечаевские методы и в европейское рабочее движение. Основанный его сторонниками т. наз. «бакунистский интернационал», переживший на несколько лет Интернационал Маркса, явился беспринципным блоком анархистов и оппортунистов в рабочем движении, блоком, направленным против марксизма и Маркса. А вся дальнейшая деятельность учеников Б. вплоть до Октябрьской революции и до настоящего времени, при всей их «революционной» фразеологии, приносила лишь вред рабочему движению и пролетарской революции (см. анархизм).
Лит. Бакунин, М. А., «Избранные сочинения» в 5 т.т., 1919—1922 (в Германии выходит собрание соч. Б. под редакцией Неттлау. Подготовлено к печати полное собрание соч. Б. в 15 т.т. под ред., с вводными статьями и примеч. Ю. М. Стеклова); Стеклов, Ю. М., «Б., его жизнь и деятельность», т.т. I—IV, М. 1926—1927; Полонский, В. П., «Бакунин», т. I, 2-е изд., М. 1925; его же, «Материалы для биографии Б.», т. I—III (М. 1923—33); его же, «М. А. Бакунин» (биогр. очерк), М. 1920; Горев, Б. И., «М. А. Бакунин», 3 изд., М. 1925; его же, «Анархизм в России», М. 1930; Макс Неттлау, «Жизнь и деятельность Б.», М. 1920; «Михаил Бакунин», 1876—1926, сб., М. 1926. — Статьи, посвященные 50-летию смерти Б., в журналах — «Вестник Комакадемии», «Историк-марксист», «Красный Архив», «Каторга и ссылка» и др. Маркс, Конспект из «Госуд. и ан.» Б. с крит. замеч. Соч., т. XV.
Б. Горев.