Арабская литература. Историю арабской литературы удобно делить на периоды: 1) чистоарабский, 2) общемусульманский классический, 3) послеклассический, 4) упадок, 5) возрождение под влиянием европеизма. Период арабский. В форме устной лирической поэзии А. л. процветала еще до времен мусульманства (в V—VII в.); к числу доблестей бедуинского витязя принадлежало уменье составлять стихотворения, в которых поэт восхвалял свою возлюбленную и прославлял свои подвиги и свои качества, своего коня или верблюда, осмеивал врагов своих и своего племени и превозносил свое племя над всеми прочими. В первые века ислама эти старинные лирические произведения были собраны и записаны (больше всего для целей филологических и стилистических) и, таким образом, дошли до нас преимущественно в виде сборников и антологий под заглавиями: „Нанизанные стихотворения“ („моаллаки“, — Имрулькайса, ум. ок. 530, Набиги, Антары и др.), „Песни доблести“ („Хамаса“), „Диван племени Хозейль“, „Книга песен“ („Китаб-аль-агани“, с приложением биографий) и пр. Сохранялись также те или другие особые стихотворения, или даже целые „диваны“ отдельн. лиц — благородного Шанфары, плачущей поэтессы Хансы и др. Основатель ислама Мохаммед († 632) для своего Корана избрал форму рифмованной прозы, которой держались в его времена, например, арабские шаманы; стихов он не умел составлять и даже их не любил; однако арабы-завоеватели I в. ислама слишком мало интересовались симпатиями и идеалами Мохаммеда и продолжали с любовью развивать свою старинную поэзию языческих времен. Ей покровительствовала и правящая халифская династия Омейядов (при дворах которых не в Аравии проживали славные поэты Джарир † 728, Фараздак † 728, христианин Ахталь † 710, и др.), и только небольшая группа верных последователей Пророка, преимущественно в Медине, занималась не поэзией, но изучением и истолкованием Корана, собиранием богословско-юридических преданий („хадисов“) о Мохаммеде и, на основании хадисов, вырабатывала мусульманскую „сунну“; тогда же, между I—II в. гижры, внук Абу-Бакра ’Орва † 713, Шя’бий ибн-Шарахиль † 723, и ученик Орвы Зохрий, † 742, составляли своды также хадисных материалов для будущей биографии Мохаммеда. Некоторые южные арабы, по религии христиане или евреи, пришедшие из старокультурного Йемена в Дамаск к Омейядам и обратившиеся в ислам, положили начало всеобщей истории на арабском языке (фантазер Вахб ибн Мюнаббих); куфийцем Абу-Мыхнафом, враждебно настроен. против Омейядов, положены были начатки светской историографии мусульманского периода (завоевание Ирака).
Общемусульман. классический период (VIII—XI в.). В 750 г. Омейядов свергли, при помощи персов, Аббасиды, утвердили свою столицу вблизи Персии и дали в халифате перевес персам, которые, под внешней оболочкой языка арабского, могли восстановить свою старую сасанидскую (т. е. персидско-греко-сирскую) культуру, науку и литературу и, с целью хорошо понимать арабский язык и ислам, создали новую науку — арабскую филологию — и научно разработали мусульманское богословие. В Басре, на пограничье между областями арабов и персов, влияние персов началось даже раньше, еще при Омейядах, когда, напр., ибн-эль-Мокаффа (казненный в 757) переводил с персидского языка на арабский язык индийские притчи о шакалах „Калиле и Димне“, иранскую „Книгу царей“, некоторые философск. сочинения Аристотеля и т. д.; и вот теперь, при аббасидах, на основании принцип. Аристотелевой Περὶ ἑρμηνείας, друг ибн-аль-Мокаффы Халиль-басриец († 791) и его ученик и преемник Сибавейх († 793) составили арабскую грамматику. Халилем был также составлен первый арабский словарь (вытесненный в X в. словарем Джаухария, † 1002), и установлена система арабской метрики, оставшаяся авторитетной вплоть до нынешних времен; продолжатели Халиля работали над установлением образцовой арабской фразеологии и синонимики, для чего руководствовались и языком доисламских стихотворений, которые тогда-то и были собраны в виде моаллак и других антологий, и языком Корана, и наблюдениями над речью современных им кочевых, примитивных бедуинов[1]; при этом т.-назыв. „куфийская“ школа Кисаия († 805) разрешала, в противоположность педантичным „басрийцам“, делать некоторые грамматические отступления от типа старинной речи в пользу живого, разговорного языка. Отчасти филологическое, но гораздо больше догматическое и юридическое вникновение в Коран привело арабо-персов к созданию обширнейшей литературы комментариев на Коран, „корановедения“, которая, наконец, века через полтора, выразилась в компилятивном исполинском своде Табария († 923). Стараясь установить научную систему мусульманского права, консервативный араб Малик († 795), либеральный перс Абу-Ханифа († 767), Шафии († 820) и ибн-Ханбаль († 855) основали четыре до сих пор известных богословско-юридических школы (школа Софьяна Саврия и Дауда Зâхирия не дожили до наших времен); для поддержки консервативной школе Мâлика, Бохарий (840), Мюслим Нишâбурский († 875) и другие собрали циркулировавшую по халифату необъятную массу хадисов или сунн, в которых сообщались якобы подлинные сведения о личных поступках Мохаммеда и его предписаниях касательно всякого житейского случая. На основании, как тех жизнеописательных хадисных материалов, которые были собираемы Орвою, Зохрием и пр. еще в период омейядский, так и на основании других хадисов, мединец, ученик Зохрия, ибн-Исхак († 768), переселившийся в новую столицу халифа Мансура Багдад, потом Вâкыдий († 823), и его секретарь ибн-Са’д († 845) составили старейшие дошедшие до нас связные биографии Мохаммеда. После этого быстро стала двигаться и историография светская, ускоряемая также честолюбивыми мотивами генеалогическими и подражанием Библии, анналистике сирийцев, персов и других старо-культурных народов; важны историки: Балäзорий († 892), ибн-Котейба († 889), Динаварий († 895), компилятор колоссального свода „Всеобщей истории“ Тáбарий († 923), Mac’удий († 956), историк литературы и культуры андалусец ибн-Абд-Раббих († 940). Из побуждений практических (напр., для целей врачевания) халиф Мансур (754—775) покровительствовал занятию науками естественными и философскими; тем же побуждением руководился и Харун-ар-Рашид (786—809); но сын персиянки халиф Мамун (813—833), известный возведением рационалистического богословия („мотазилизма“) на степень государственного вероисповедания, покровительствовал специально отвлеченной философии; при нем и его преемнике жил философ-аристотелик Киндий, и была организована из сирских нестор. христиан в Багдаде целая переводческая коллегия, которая переводила на арабский язык с сирского греческие аристотелевские и неоплатонические философские произведения. Так появилась у арабов обильная переводная научная литература по высшей философии, математике, медицине, физике, космографии, астрономии, географии и т. д.; разносторонний энциклопедист Джахыз (философ, филолог, географ, отчасти естественник и т. п., † 869), большой арабский националист и даже враг персов, сильно популяризовал эту нововведенную классическую науку своими талантливыми полу-беллетристическими произведениями, а другие арабские ученые вели дальнейшую самостоятельную работу в этой области, делая новые успехи в математике, физике, химии, естествознании, медицине. Как след хранения и разработки классической науки арабами во времена европейского варварства, множество арабских слов доныне остались всеобщими научными терминами, напр., эликсир, алкоголь, алкали, алгебра, цифра, зенит, надир, азимут и пр. и пр. В частности, что касается одной из наук — космогеографии, то надо заметить, что общая система землеведения у арабов мало пошла далее Птоломея (его переводил Киндий и др.); но за то местная география халифата, начатки которой самостоятельно вытекали из необходимости описывать отдельные области государства для податных (хараджных) целей, разработана была арабами очень хорошо, а география иноземная, вызванная политич. и торгов. отношениями халифата к соседям, воспоминаниями пленников, путешественников, предприимчивых арабских купцов и пр., представляет и для нынешних европейцев (для русских тоже) первостепен. исторический интерес. Особенно важны ибн-Хордадбех (844), Я’кубий (891), ибн-Росте (903), путешествовавший по земле хазар и Волге ибн-Фадлан (921), Бальхий († 934), которого потом обрабатывали Истахрий (951) и ибн-Хаукаль (977); один из лучших, заключающих эту ceрию — Мокаддасий или Макдисий (985). Замечательно, что, относясь с благоговением к греческой науке, арабы не чувствовали никакого вкуса к греческому эпосу „Илиаде“ и „Одиссее“, которыми всегда восхищалась вся Европа. В области изящной словесности чужое влияние проявлялось у арабов преимущественно переводами и обработками повестей персидских, персидско-индийских и т. п.: напр., упомянутых „Калилы и Димны“ (VIII в.), иранской „Книги царей“ (VIII в.), „Синдибадовой книги о женском лукавстве“ (VIII—IX в.), — иначе „Семь мудрецов“, „Повести о Варлааме и Иоасафе“ (VIII в.), „Тысячи повестей“ (IX в.), „Странствований морехода Синдбада“ (вероятно, обработанных в приморской, торговой Басре) и т. д. Лирическая арабская поэзия в общем никогда не теряла своей национал.-арабской окраски и старалась даже рабски подражать доисламским бедуинским образцам, которые, как сказано выше, были собраны в антологиях („Моаллаки“, „Хамâса“, огромная „Книга песен“ Абульфараджа Испаханскаго X в. и др.). Однако, совсем уйти от персидского влияния арабская поэзия не могла ни в содержании, ни даже в форме (модификациях просодии); так, ясно персидский, почти зороастрийский дух проникает собою вольнодумные стихотворения Бешшара ибн-Бюрда Слепого († 783), а знаменитейший арабский поэт, „арабский Гейне“ Абу-Новâс († 813), по матери перс, подверг доисламскую манеру жестокому вышучиванию и меткому пародированию и призывал поэзию жить реальными интересами новой культурной жизни. Этот остроумный и иногда разнузданный гедоник Абу-Новâс был любимым поэтом при дворе халифа Харуна-ар-Рашида (786—809), который навеки оставил по себе сказочную славу своим покровительством поэзии и блеском своего багдадского двора; фантастические народные легенды о Харуне и его обстановке образовали впоследствии (ок. X века) один из слоев незавершенного еще сказочного сборника „1001 ночь“, имеющего в своей основе перевод старинного персидского сборника „Тысяча повестей“. — С багдадскими Аббасидами VIII—IX в. соперничали в X в. кóрдовские Омейяды, покрывшие Андалусию сетью академий, высших и средних школ; одним из усерднейших (быть может, даже чересчур усердных) панегиристов Абдеррахмана III Победоносного был известный литературно-исторический антологист ибн-Абд-Раббих († 940). В то время, как у багдадских халифов началась уже клерикальная реакция, даровитый и образованный испанский халиф Хáкам II (961—976) собрал огромную библиотеку, содержавшую 400.000 томов, и, по словам историков, не только внимательно прочел все книги, но и сделал на полях свои приписки; во всех главных городах востока у него были свои агенты, поставлявшие и старые рукописи и новинки за дорогую цену (Абуль-Фараджу за первый экземпляр его „Китâб-аль-агâни“ было послано от Хакама 1000 червонцев); при нем почти каждый в Испании умел читать и писать, а университет кордовский славился во всем мире. — У халифов багдадских наступившее реакционерство объясняется упадком их политической власти: видя разложение халифата и отпадение Персии, они вступили в союз с мусульманскими клерикалами и, выступая как первосвященники и преемники Мохаммеда, объявили ересью рационалистическое богословие, философию и все естественные и точные науки. Такое осуждение науки они успели внушить народной массе (в чем им хорошо помог отпавший от мотазилизма Аш’арий, † 935); однако, остановить умственное движение среди просвещенных кругов общества бессильные халифы не были в состоянии, и недалеко от их резиденции Багдада, где халифы жили пленниками с 945 г. у шиитской династии Бовейхидов, в Басре образовал. обширное общество философов-перипатетиков, называвшееся „верные друзья“ и стремившееся иметь отдельные ложи в других городах халифата; „верные друзья“ составили объемистую популярную философскую энциклопедию, в которую, в качестве пропедевтики, входили также науки естественные и, на первом месте, математические, ненавистные клерикалам за то, что они приучают человека точно мыслить и полагаться только на логические доказательства. При дворах нововозникших независимых княжеских династий (саманидов в Бохаре, хамданидов в Сирии, шиитов-буидов в зап. Персии, которые в своей зависимости держали и багдадского халифа, и у др.) философы находили прямое покровительство; напр., у хамданида Сейфеддовле в Алеппо — аль-Фараби († 950), в Персии — врач и философ ибн-Сина († 1037, Авиценна), труды которых затем пригодились в Испании. Двор алеппского хамданида Сейфеддовле (944—967) был вообще очень оживленным умственным центром; там жил его брат — поэт-рыцарь Абу-Фирâс († 968); туда являлся и знаменитый странствующий панегирист Мотанаббий († 965), готовый, впрочем, за деньги прославлять кого угодно и, получивши денег меньше ожидания, писать ядовитые сатиры на нетароватого покровителя; все-таки талант его настолько ценился и гремел, что, напр., поэта ибн-Хания († 973) в виде высокой похвалы называли „западным Мотанаббием“; там же в Алеппо, хотя и вдали от двора Сейфеддовле, жил величайший арабский поэт-мыслитель пессимистического направления, Абуль-Аля Ма’аррийский († 1057). Историко-библиографический обзор тогдашней и предшествовавшей литературы дал Надим в „Фихристе“ (до 988 г.); обзор учений вольнодумцев, еретиков и сектантов находится у андалусца ибн-Хазма († 1064) и, попозже, у хорасанца Шехрестания († 1153).
Послеклассический период (XI—XV век). Разорение, начатое в XI веке газневидами и сельджуками и продолженное в XIII в. монголами, равно как вытеснение арабов из Испании, тяжело отразилось на судьбах арабской литературы; однако, упала она не сразу и кое в чем ярко блистала вплоть до наступления господства турок-османов (XVI в.). Даже от грозных, губительных походов Махмуда Газневидского была, например, та польза, что, распространивши мусульманские владения в пределы Индии, они позволили аль-Бирунию († 1048), прекрасному естествоиспытателю, астроному, математику и историку, получше ознакомиться с индийской наукой и культурой и ввести в арабскую науку много нового. Вследствие стараний знаменитого сельджукского Мелик-шахова визиря, перса Низамольмолька, Багдад в конце XI и нач. XII века был очень оживленным научным и умственным центром. При сельджуках и даже при монголах процветала астрономия, нужная для астрологии; да и вообще сразу погибнуть для старой культуры было бы трудно. Скептик-философ Газзалий († 1111), перешедший на сторону клерикалов, мог себе победоносно иронизировать над философией и точной наукой, писать рассуждения о „Крушении философов“ и торжественно провозглашать „Оживление наук религиозных“, — он находил себе и теоретическое и практическое опровержение у испанских аристотеликов — ибн-Баддже († 1138), мечтательного идеалиста ибн-Тофейля († 1185) и особенно ибн-Рошда († 1198); по ибн-Рошду (Аверроэсу) читался Аристотель и в средневековых университетах Европы; ненавистные для Газзалия математика и естественные науки дали таких работников, как алгебраист и астроном Омар Хейям († 1121, он же и философ, ученик Авиценны, знаменитый вольнодумный персидский поэт-скептик) и, даже век спустя, ботаник ибн-Бейтар († 1248); к западно-арабским ученым европейцы, искавшие знания, ездили учиться, или, как это сделал сицилийский король Рожер II с землеведом Идрисием (1154), просили арабов составлять для них ученые своды: арабские врачи (они же обыкновенно „хакимы“ = „мудрецы“, или философы) продолжали по-прежнему славиться на весь мир, и для Европы имя Авензоар (= ибн-Зухр, † 1162) было таким же священным именем, как прежде Разес (Абу-Бакр Разий, † 923) и Авиценна (ибн-Сина, † 1037); арабские путешественники, напр., ибн-Джобейр (1183), отчасти ибн-Батута († 1377) и др. своими описаниями ясно нам показывают, насколько еще арабы продолжали культурно превосходить Европу. Все-таки, в виду уменьшения числа ученых, в науке арабской этого послеклассического периода замечается преобладание эклектизма над самостоятельной работой, замечается постепенное усиление наклонности собирать плоды исчезающей учености в виде специальных справочных словарей, энциклопедий и т. п., особенно со времен монгольского погрома; так поступали географ и словарник-биограф Якут († 1229), космограф Казвиний († 1283), космограф Димишкий († 1327), космограф и зоолог Дамирий († 1405), энциклопедист Джаузий († 1200), Фахреддин Разий († 1209), Насиреддин Тусский († 1273) и мн. др., и знаменитее всех (до наших времен) — венец всех энциклопедистов и полигисторов Джеляледдин Соютый († 1505), который толково компилировал прекрасные своды едва ли не по всем отраслям знаний, — и общие, и частно-специальные, но больше всего, по наукам филологическим, историческим и богословским. Для спасения классического арабского языка, основательное знакомство с которым, в виду постепенного уменьшения класса образованных людей, заметно ослабевало, понадобились новые филологические работы: для руководства в стиле и фразеологии составлялись больше, чем прежде, перечни тех разговорных выражений, которых пишущий должен избегать (Харирий, Джаваликий), делались антологические выборки из прежних образцовых поэтов (очень занимателен не только по языку, но и по остроумному суфийско-дидактическому содержанию „Мостатраф“ шейха Ибшихия, XIV в.); вместо подручного, но не детального словаря Джаухария появились такие исполинские словари, как „Точный“ андалусца ибн-Сиды († 1066, 17 томов) и „Океан“ („Камус“) Фирузабадия († 1414); наоборот, чересчур громоздкий и потому непрактичный грамматический свод Сибавейха уступил место небольшим и удобным грамматическим руководствам в роде стихотворной „Альфийе“ сирийца ибн-Малика († 1274), с комментарием египт. ибн-Акыля († 1367), и „Кафие“ египт. ибн-Хаджиба († 1248) с комментарием известного персидского поэта Джамия (XV в.); подручную и, как все его труды, очень умную энциклопедию филологических знаний дал Соютый. Историки, среди всеобщего эклектического направления, тоже с большой охотой отдавались резюмированию сведений о пережитом и исчезающем славном прошлом, причем некоторые вникали и в причины упадка. Из них одни занимались составлением биографических словарей отдельных лиц, отличившихся в истории, науке, литературе, религиозной жизни и пр.; такой словарь философов составил ибн-Кыфтий († 1248), врачей — ибн Аби-Осейбиа († 1269), знаменитых шафиитов и др. — Нáвавий († 1278), выдающихся писателей и деятелей всех направлений — ибн-Халликян († 1282) и т. д., но кто особо любил специализировать всех по отраслям и разрядам и компилировать отдельные словари для деятелей каждой отрасли и разряда — это Соютый. Другими историками иногда составлялись обстоятельные очерки истории отдельных областей и периодов (историю Сирии писал ибн-Асакир, † 1176, специально периода Саладина — Бегаэддин, † 1234), но обыкновенно они писали своды или работы характера более общего: таковы — свидетель наступления монгольского погрома, всеобщий историк ибн-аль-Асир († 1232), христианин Абульфарадж Бар-Эбрей († 1286), сирийский удельный князь, потомок Саладина — Абульфыда († 1331, он же и географ), знаток сект Новейрий († 1332), историки Испании ибн-Азарий (XIII в.), ибн-Хатыб Гранадск. († 1374), египтяне Макризий († 1441) и Абуль Махасын ибн-Тагрибырдий († 1469) и опять тот же египетский энциклопедист Соютый († 1505). Такие историки, как ибн-Тыктака (1302), видя торжество грубых варваров-монголов над цивилизацией, проводили в историю оптимистическое соображение, что ведь и арабы, завоевывая Иран, явились было сокрушителями цивилизации, а потом оказались ее ревностными двигателями. Вдумчивый западный араб ибн-Хальдун († 1406) дал философско-прагматическую историю всего мусульманского мира и отдельных народностей. Бывали, конечно, и такие историки, которые обращали свои сочинения в льстивые панегирики царствующим лицам: Махмуду Газневидскому (Отби), Саладину (египтянин Имадеддин Исфаханий), Тимуру (ибн-Арабшах и, подавно, персы) и пр. Историография светская перемешивалась с историографией церковной, и у очень многих историков, на-ряду с занятием историей, шло непосредственное занятиe богословием, — той схоластической наукой, которая во всех своих отраслях продолжала в XI—XV веке блестяще процветать и преобладать над прочими; важные явления — несколько свободомысленный, но авторитетный комментарий на Коран — Замахшария († 1143) и еще более авторитетный — Бейдавия († 1286), каждое слово которого считается у мусульман почти за святое; но в истинно-научном отношении гораздо выше стоит более полный и более толковый эклектический комментарий Соютыя; кроме того, Соютый составил энциклопедию корановедения „Иткан“; он же скомпилировал все сборники хадисов в один „Сборник сборников“. В области богословско-юридической литературы ханифитское право, не забывая прежнего небольшого компендиума Кодурия (1036), обогатилось большим, до сих пор чрезвычайно употребительным, сводом „Хидая“ Борханеддина Маргинанского († 1197), а из шафиитов Мавердий († 1058) начертал теоретическую картину желательного государственного устройства, и Соютый составил практическое руководство по шафиитскому праву. Таким образом, заключительное воплощение арабской науки есть Соютый. — Очень верным и интересным отразителем общественной жизни XI—XV в. является изящная литература. В восточных частях халифата успехом пользуется ученый профессор и поэт Тантараний (XI—XII в.), пишущий сельджукскому визирю льстивые панегирики, в которых вдохновение и чувство заменяются вычурно-ученой разработкой формы и игрою слов; другой придворный сельджукский сановник, типичный перс-горожанин Тограи († ок. 1121), высказывает разочарование к жизни, которая, по его мнению, дала ему мало почестей и богатства, приторно прославляет идиллическую простоту кочевого быта, рекомендует и аскетическое отречение от превратного мира и снабжает свою проповедь отъявленно эгоистическими соображениями; в Сирии крестовые походы помогают сложиться нетерпимому к христианам воинственному роману про царя Омара-Номана и, приобретшему необыкновен. популярность, длиннейшему рыцарскому роману про доисламского богатыря Антара, творца разных удалых подвигов, который знатным витязем сделался из раба; в Месопотамии, где среди лихолетья было раздолье политическим и всяким авантюристам, басриец Харирий († 1122) в своих „Макàмах“ с увлечением рисовал успешные похождения образованного нахала-проходимца Абу-Зейда („арабского Жиль-Блаза“), и его увлечением заражался даже Замахшарий, автор комментария на Коран. В Египте, куда, кстати сказать, монголы не проникли, жилось легче; правда, экстатические стихотворения пылкого суфия ибн-аль-Фарыда († 1234) проникнуты мистическим аскетизмом и стремлением уйти от жизни, но еще и позже египетские элементы „1001 ночи“, которая между XIV—XV в. получила свою окончательную редакцию, бывают полны жизнерадостного веселья, и только по временам в них прорывается аскетическая, унылая струя. Однако, чем ближе пора упадка, тем больше в литературе заметен этот аскетический пессимизм, переходящий по временам и в ханжество; на пессимистической суфийской подкладке построены многие сборники шутливых анекдотов (напр., Тимурова восхвалителя ибн-Арабшаха, † 1450, еще более — остроумно-поучительный „Мостатраф“ шейха Ибшихия, XIV в.), пессимизм и отречение от мира проповедуют и такие признанные миром ученые, как Соютый; при этом, если насчет Соютыя можно еще думать, что его отшельническая проповедь и жизнь могли вызываться просто стремлением к славе, обидами его болезненного самолюбия и, наконец, отвлеченно-философскими побуждениями, то всех этих соображений, пожалуй, нельзя применять в такой же мере к суфию Шя’ранию († 1565), который жил в ту пору, когда турки-османы уже стали владыками мусульманского мира и принесли с собою умственную и материальную гибель востоку: Шя’раний прямо заявляет, что при всеобщем обеднении народа, поборах и вымогательствах турецкого правительства и духовенства сделаться нищим-дервишем и не иметь недвижимого имущества есть не потеря, а прямое практическое благо.
Упадок и современное возрождение. XV—XIX век, при владычестве тупых турок на востоке и реакционных мавров в северной Африке, был периодом падения А. л. Количественно она продолжала быть довольно богатою, но по содержанию это была большей частью убогая и мертвая схоластика, которая однообразно, бездарно и ханжески пережевывала старые богословские и богословско-юридические темы, переписывала и комментировала старые произведения этого рода; практическое значение имел свод ханифитского права, составленный Ибрахимом Алеппским († 1549) и до сих пор принятый в качестве оффициального кодекса для Османской империи. Никогда не прекращавшаяся необходимость изучать мертвую классическую речь, в качестве органа письменности, порождала новые словарно-стилистические руководства и компиляции, среди которых выделяется, по своему объему и усидчивому исполнению, суммарный колоссальный словарь „Венчальная корона по изъяснению Камуса“ египтянина Зебидия († 1791). Очагом этой схоластической деятельности был схоластический университет при каирской мечети Азхар, славный для мусульман всего мира. Более живую деятельность мы видим в области истории, к которой арабы всегда чувствовали чрезвычайную склонность; выдается бол. сводная история арабской Испании, преимущественно культурная — Маккария († 1632), и непрекращающиеся летописи; отметим еще трудолюбивое произв. турка Хаджи-Хальфы († 1658), который составил очень добросовестный библиографический обзор многовековой арабской и вообще мусульманской литературы. — Замершая в схоластике, арабская литература быстро оживилась со второй четверти XIX в., когда была сокрушена политическая сила Турции, и европейское влияние могло свободно проникнуть в Египет, Сирию, а на западе — в Алжир. В Египте высшие учебные заведения в европейском духе были основаны хедивами, которые освободились от османской власти, а в Сирии университеты и средние школы — американскими и французскими миссионерами; новая арабская интеллигенция, проникнувшись идеями европейскими, освободилась от схоластики и вместе с тем научилась от европейцев же высоко ценить и горячо любить свою старую классическую литературу золотого периода. Покамест литературные работники поставляются не столько арабами-мусульманами, сколько арабами-христианами; араб-христианин Бутрос эль-Быстаний составил и энциклопедический словарь в роде европейских; в руках преимущественно христианских эмигрантов из Сирии находится интересная и богатая арабская пресса в Египте, где царит свобода печати; подавленная турецкой цензурою, арабская печать в Сирии до переворота 1908 г. была менее интересна. Из научных орган. важны „Моктатаф“ в Египте и ученый орган бейрутских иезуитов „Машрик“ в Сирии. Блестящих литературных талантов новейшая арабская литература не дала; выделяются из отживших — подражатель старинных классических образцов Насыф Языджи и публицист и романист консервативного типа Фарис Шидьяк, из современных — насквозь европеизированный романист, журналист и ученый, Жюржи Зейдан. Но новые арабские литераторы, при всей непервоклассности или посредственности своих талантов, очень сильны своей совокупностью, подобно русским литераторам времен Екатерины II; не блистая в мировой литературе, они быстро и неуклонно ведут талантливую арабскую расу по пути сближения с европейской культурой.
См. Альфр. ф. Кремер, „Kulturgeschichte des Orients unter den Chalifen“ (1877, т. II, стр. 341—484); К. Броккельманн, „Geschichte der arabischen Litteratur“ (2 тт., 1897—1902); его же с таким заглав. общедоступная „Geschichte der arabischen Litteratur“ в серии Амеланга „Die Litteraturen des Ostens“, т. VI (1901); Cl. Huart, „Littér. arabe“ (1902); Э. Браун, „A. literary history of Persia“, т. I (Л. 1902, посвящ. араб. литер.); И. Пицци, „Letteratura araba“ (1903); P. Никольсон, „А literary history of the Arabs“ (1907); И. Холмогоров, „Очерк истории арабской литературы“ во II томе „Всеобщей истории литературы“ Корша и Кирпичникова, Спб., 1895, стр. 269—377 (с научными промахами и устарелая); А. Крымский, „Арабская литер., в очерках и образцах“, т. I (1910). О современ. араб. литературе см. Крымского же „Мусульманство и его будущность“ (М. 1899, особ. стр. 41—104), и его же: „Всемусульман. университет при меч. Азхар в Каире“ (М. 1903, отт. из „Древностей Восточных“); М. Гартман, „The arabic press of Egypt“ (1899).
- ↑ В составлении сборников доисламских стихотворений действовали конечно и побуждения просто эстетико-художественные; это, например, вполне можно сказать про составление „Хамасы“ Абу-Теммамом († 846).