ЭСБЕ/Федр, диалог Платона

Федр, диалог Платона
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

Словник: Усинский пограничный округ — Фенол. Источник: т. XXXV (1902): Усинский пограничный округ — Фенол, с. 418—421 ( скан ) • Даты российских событий указаны по юлианскому календарю.

Федр — один из лучших в художественном и философском отношении диалогов Платона, признаваемый подлинным по единогласному приговору как древности, так и современной науки. В новейшей платоновской критике спорили лишь о времени его написания: одни ставили его на первом месте в ряду сочинений Платона или относили к первому периоду деятельности философа, другие (большинство) — к периоду зрелости и полного расцвета творчества Платона. Содержание диалога сводится к следующему. Афинский юноша Ф., пробывший целое утро в школе знаменитого оратора Лисия, передает Сократу тему произнесенной Лисием речи и затем читает ему самую речь, доказывающую преимущества спокойной дружбы к красивому юноше и все невыгоды влюбленности. И спокойную дружбу, и влюбленность Лисий понимает в смысле низменного гедонизма, причем влюбленность потому лишь признается нежелательною, что она налагает ответственность, заставляет мучиться ревностью и безумствовать, угрожает последствиями людского суда, не всегда гарантирует постоянство чувства; с другой стороны, спокойная и разумная привязанность способствует более строгому выбору друзей, избавляет от неприятностей ревности, устраняет возможность охлаждения на почве чувственной страсти. На Ф. речь Лисия произвела сильное впечатление, но Сократ в иронических замечаниях указывает на ее стилистическое несовершенство и логическую несостоятельность. Чтобы показать, какова могла бы быть образцовая речь на ту же тему, он по настоятельной просьбе Ф. произносит с закрытыми от стыда глазами собственную речь, в которой с логической последовательностью и правдивою мотивировкою темы описывает проповедуемую Лисием любовь. Начинает он с того, что снимает маску лицемерия с Лисиева героя. Был один красивый мальчик, говорит Сократ, которого окружало большое число друзей. Из них один, отличавшийся особенною хитростью и любивший мальчика так же, как и другие, уверял, что не любит его, и доказывал, что к нелюбящему надо иметь больше благосклонности, чем к любящему. Любовь, по его словам, есть страсть, а страсть к прекрасному свойственна любящему, равно как и нелюбящему. Человеком руководит страсть к удовольствиям и опытное знание (δόξα), ведущее к пользе. Если человек подчиняется последнему, то он идет по пути умеренности (σωφροσυνη), если же первой, то по пути необузданности (ΰβρις), которая проявляется в разных видах. Страсть, чуждая ума, стремящаяся к удовольствиям красоты, напояемая другими сродными с нею страстями и победно влекущая к телесной красоте, есть любовь. Невыгоды этой любви велики: любимый человек отдается другому, обыкновенно неверному, брюзгливому, завистливому, неприятному, вредному по отношению к имуществу и телу и еще более по отношению к душе, драгоценнее которой нет и не будет ничего ни для людей, ни для богов; а потому следует быть благосклонным не к тому, кто любит безумно, а к тому, кто хоть не любит, а имеет ум. Сократ кончил, но Ф. остался неудовлетворенным, так как философ в своей пародии не развил положения о преимуществах благосклонности к нелюбящему. Тогда по внушению внутреннего голоса Сократ сознается, что он погрешил против бога любви Эрота, которого представил в столь непривлекательном виде, и говорит, что приготовил в честь Эрота палинодию, которую можно произнести с открытым лицом и открытыми глазами. В своей новой речи, в которой описывается в возвышенном стиле дифирамба происхождение и природа духовной любви, Сократ прежде всего утверждает, что исступление (μανία), которым отличается любовь, не есть зло: так, исступления пророческое, катартическое (связанное с религиозными очищениями) и поэтическое, каждое в своей области, не только допустимо, но и необходимо для осуществления той или иной деятельности. Есть еще исступление эротическое, через которое душа, по природе бессмертная, безначальная и вечно движущаяся, видя земную красоту и вспоминая о красоте абсолютной, окрыляется и, окрылившись, пламенно желает лететь в высь, не заботясь о земном. В своем стремлении к вечной области идей душа может быть уподоблена нераздельной силе крылатой колесницы, в которую запряжена пара коней и которою управляет разумный возница (ум). Один из этих коней добр и прекрасен, другой зол и строптив: эта двойственность приводит к двойственности природы души, которая, пока она наделена крыльями, носится в воздушных пространствах и устрояет весь мир, растеряв перья — падает на землю и вселяется в тело. Так как душа причастна божественному началу в большей степени, чем телесному, то крылья ее питаются божественным, т. е. прекрасным, мудрым, добрым, красивым и т. п. Когда верховный бог Зевс в сопровождении одиннадцати других божеств совершает свой объезд по небу, устрояя везде порядок, вместе с богами следуют и души; но колесницы богов катятся ровно, хотя путь лежит вверх по наклонной плоскости, а колесницы душ следуют за ними с трудом, так как конь, причастный злу, тяготеет к земле. Поэтому лишь бессмертные души созерцают занебесное пространство и идеи, остальные же могут лишь в большей или меньшей степени достигнуть того места, откуда открывается перспектива занебесной области. Некоторые вследствие собственной слабости и глупости возничих падают стремглав, калечатся, ломают крылья и, не отведав истинного знания, питаются знанием кажущимся (δόξα). Стремление (έρως) созерцать идеи и область истины врождено душе, и если она падает на землю, то при первом рождении вселяется в зародыш человека, которому предстоит сделаться философом, или представителем музыкального искусства, или почитателем красоты (έρωτικός). Чем чаще душа воплощается, тем сфера созерцания ее становится теснее: так, в нисходящем порядке постепенности души переселяются в правителей, домоустроителей (или промышленников), врачей (или гимнастов), прорицателей, поэтов (или иных подражателей), ремесленников (или земледельцев), софистов и тиранов. В то же время душе предоставлена свобода выбора при воплощении, причем троекратное пребывание души в теле философа через три тысячи лет освобождает ее от дальнейших переселений; остальные души обречены на 10000-летнее пребывание в здешнем мире, пока они не окрылятся. Во время земного существования душа, которая раньше созерцала вечно сущее, припоминает образы истинного; ярче же всех образов воспринимается самым острым из чувств — зрением — красота; при этом та душа, которая не помнит красоты небесной, относится к ее отражению на земле с низменными вожделениями, а та, которая созерцала красоту небесную, при виде красивого лица приходит в трепет и готова преклониться перед этим отблеском истинной красоты, как перед божеством. Тогда у человека от теплоты, которая разливается по его телу от созерцания красоты, душа окрыляется, и подобно тому, как дети при прорезывании зубов испытывают раздражение десен и мечутся, так и человек при росте крыльев души находится как бы в жару, раздражении, волнении. Когда предмет любви близок, душа испытывает облегчение; когда он далек, отверстия, из которых выступают перья, сжимаются и ростки рвутся из тесного выхода, доставляя душе мучения и терзания. Эта страсть, внушаемая лицезрением видимой красоты и отвечающая природному влечению души к прекрасному, называется эросом (любовью). Каждый любит красоту, сходную тому божеству, к сонму которого душа принадлежала до появления в мире; так, те души, которые следовали за колесницей Зевса, любят совершеннейшую красоту, соответствующую по своей возвышенности высочайшему разуму (души философов); принадлежавшие к сонму Геры ценят царственную красоту, принадлежавшие к сонму Аполлона — красоту вдохновенную и т. д. Таким образом, все ищут себе предмета любви, следуя за своим богом, и ведут своего любимца к свойствам и идее этого бога. В отношениях к избраннику любви душа, управляемая разумным возницей (умом), должна смирять своего строптивого коня и не уступать его постыдным влечениям: лишь благодаря непрестанному обузданию этих влечений достигается то высокое сближение любящего с любимым, на которое не может посягнуть ничей суд. При этой гармонии души люди проводят жизнь счастливо и согласно, а по смерти их души, выиграв три истинно олимпийских победы (т. е. пережив три тысячелетних периода существования, положенного для философов), переселяются в область истинного бытия. Если же связанные любовью люди ведут нефилософскую жизнь и в минуты опьянения или самозабвения удовлетворяют низменным влечениям, то под конец жизни души их неокрыленными выходят из тела: но и за пережитые восторги любви они награждаются тем, что в их душах остается желание окрылиться. Напротив, дружба людей, чуждая восторгов любви и растворенная смертным благоразумием, поселяет в душе расчетливость и обрекает ее на 9000-летнее парение над и под землею. Панегирик Эроту оканчивается краткою молитвою, обращенною к этому богу. Прослушав речь Сократа, Ф. убеждается, что Лисий не мог написать подобной, и даже высказывает опасение, не откажется ли этот ритор из самолюбия от своего призвания. Сократ отвечает, что сочинение речей лишь тогда постыдно, когда ритор говорит и пишет дурно и злонамеренно. Оратор, по мнению Сократа, должен знать истину о предмете, о котором намерен говорить; ораторское искусство не должно быть формальным упражнением, искусством для искусства. Риторика есть руководительница души, посредством речей, в общественной и частой жизни, а не искусство убеждать в чем угодно. Чтобы наглядно показать, как не следует писать речей, Сократ критикует речь Лисия, замечая, что последний не уяснил себе, что такое любовь, которой посвящена его речь, и что вступлению этой речи с большим правом следовало бы стоять на месте заключения. Переходя затем к рассмотрению условий, от которых зависит правильность и содержательность речи, он говорит, что доказательство, претендующее на логичность, должно вестись или синтетически, когда под одну идею подводится «рассеянное» (τα διεσπαρμένα), или аналитически, когда приходится делить понятия на виды (τέμνειν κατ’ εΐδη). Людей, умеющих говорить и мыслить при помощи методов деления (διαίρεσις) и соединения (συναγωγή), Сократ называет диалектиками, а искусство составлять подобным образом речи — диалектикой. Признавая только последнюю, Сократ отвергает формальную риторику. Лишь в том случае риторика приобретает смысл, если она восполняется философским содержанием: так, Перикл потому совершеннее других в области красноречия, что он многому научился у Анаксагора. Как врач должен быть знаком с устройством тела, чтобы лечить его, так ритор, чтобы влиять на душу, должен знать ее свойства. Если же ритор вместо истины считается с ее подобием, его деятельность есть не что иное, как одно бессодержательное искусство. Письменное изложение речей полезно лишь для припоминания в старости тех мыслей, которые интересовали нас в молодости; при исследовании же предмета оно приносит более вреда, ослабляя память и отучая переживать впечатления внутренне, в их естественной последовательности. Записанная речь — то же, что картина: она нема и говорит всегда одно и то же, в одних и тех же выражениях, не имея возможности защититься, когда на нее нападают. В заключение Сократ высказывает пожелание, чтобы Лисий с ораторами его направления, и все стихотворцы, и все законодатели старались сделаться в своей профессии философами; затем он просит Ф. передать привет молодому Исократу, на будущность которого возлагает большие надежды. — Диалог Ф. распадается на две резко друг от друга отличающиеся части, из которых одна посвящена почти целиком речам о любви, другая — рассуждениям об истинном красноречии. Читатель, увлеченный красотой и пафосом второй речи Сократа о любви, неохотно переходит к рассуждениям второй части, и уже древность, озаглавливая диалог Ф. «О любви», «О красоте», «О душе», считалась с тем же впечатлением. Обзор содержания «Ф.» доказывает, однако, что основная мысль диалога заключается в теоретическом построении понятия истинного красноречия; введенные в диалог три речи являются лишь примерами, подтверждающими основные положения теории. По объяснению Шлейермахера, Платон в Ф. задался мыслью определить понятие диалектики, а так как последняя трактует об идеях и их взаимоотношениях, то диалог «Федр», заключающий в себе блестящую характеристику идей и провозглашающий философию высшим знанием и основою всего высокого и прекрасного, имеет целью доказать общеобязательность философии. Хотя по композиции вторая часть слабее первой, но в общем красота и легкость стиля, художественность описаний и образов, редкое разнообразие языка в трех разнохарактерных речах, остроумие и живость разговора, дают право отнести диалог Федр к числу выдающихся произведений мировой литературы. Литература вопроса до 1894 г. приведена у Fr. Ueberweg’a, в его «Grundriss der Geschichte der Philosophie des Altertums» в обработке и издании Heinze (Б., 1894, стр. 146 и след.). См. С. Rosenfeldt, «Ueber den inneren Gedankengang in Plato’s Phaedros» (Ревель, 1865, гимн. прогр.); Владимир Соловьев, «Творения Платона» (введение к 1-му тому, М., 1899); Карпов, «Сочинения Платона» (перевод Ф. с объяснениями, IV том, стр. 1—116, СПб., 1863).

Н. О.