Турецкие наречия и литературы. — Т. наречиями говорят в настоящее время многочисленные племена и народы, начиная от якутов и кончая населением Европейской Турции — османами. К ним относятся якуты, южно-сибирские турки, алтайцы и телеуты, турки по Верхней Оби (кумандинцы, лебединцы, черненые татары, шорцы и др.), по Верхнему Енисею (кызылы, качинцы, сагайцы, карагасы и камасинцы), урянхайцы, или туба (живущие в Зап. Монголии), барабинцы, западно-сибирские татары, каракиргизы, казаки (известные в общежитии под именем киргизов или киргиз-кайсаков), каракалпаки, кураминцы, турки Юго-Вост. России (крымские татары, астраханские татары, ногайцы, кумыки, карачаевцы), башкиры, казанские и близкие к ним вообще поволжские татары, сарты (обитатели городов русского Туркестана и Бухары), узбеки (обитатели ханств Хивинского, Бухарского и смежных русских владений), турки, живущие в Китайском, или Вост., Туркестане и Кульдже (часть их, «таранчи», выселилась в 1883 г. в русские пределы по течению р. Или), туркмены, адербейджанские и закавказские татары и, наконец, турки-османы. Большинство поименованных народов и племен распадается еще на несколько племен, подплемен, или так называемых «отделений»; эти последние распадаются на роды, нередко подразделяемые на подроды. Не все поименованные народы были искони Т. происхождения; так, напр., часть сибирских татар происходит от отуреченных «енисейцев» (у китайцев «динлины»), сарты — отуреченные иранцы, башкиры принадлежали первоначально к финно-угорскому племени и т. п., но в настоящее время все эти народы говорят на различных Т. диалектах, значительное количество которых исследовано и приведено в систему; однако следует заметить, что некоторая часть Т. наречий исследована мало или даже совсем не исследована, так что может быть приурочена к той или другой группе лишь с известной степенью вероятности; иногда даже осторожнее совсем отказаться от этого. Часть вышепоименованных Т. наречий (некоторые сибирские, поволжские, крымские, кавказские, адербейджанские и некоторые другие) известна в публике под названием «татарских». Термин этот, неопределенный и ненаучный, основан на историческом недоразумении: дело в том, что полчища монгольских ханов, покоривших Русь в XIII в., состояли в очень значительной части из разноплеменных турок, но ядро войска составляли монголы, а во главе его стояли прямые потомки Чингисхана, происходившего из монгольского племени «татар». По племени предводителей русские назвали своих покорителей «татарами», а впоследствии это имя было перенесено ими и на некоторые другие племена, походившие по типу и языку на золотоордынцев. Население Золотой Орды довольно скоро совершенно отуречилось, как показывают дошедшие до нас подлинные ярлыки Тохтамыша и Темир-Кутлуга (с. 1400 г.). Часть ученых (преимущественно немецких) усвоила значительной части Т. наречий название «тюркских» для того, чтобы не подавать повода к смешиванию разного рода Т. и «татарских» племен и наречий с турками-османами, которых в публике привыкли считать и называть «турками» par excellence. Однако в научной литературе давно уже утвердилось за европейскими турками название османов или, лучше, «османлы», сами османы [В западноевропейской литературе их называют оттоманами.] даже не любят, чтобы их называли «турками», считая этих последних людьми грубыми и необразованными. Поэтому мы присоединяемся к тем ученым, которые не считают нужным вводить два термина, «турок» и «тюрк», так как все вышепоименованные народы и племена с таким же правом могут носить объединяющее их имя «турок», как всевозможные славяне (русские, болгары, чехи, поляки и т. д.) имя славян. Лучшая характеристика и классификация современных Т. наречий принадлежит академику В. В. Радлову. Он разделяет их на восточные, западные, среднеазиатские и южные. Восточные наречия характеризуются строгим соблюдением законов «гармонии гласных» (см.) в словах с небными гласными; единственным в этом отношении индифферентным гласным является долгий «и». Губогортанный «о», наоборот, слабо влияет на следующий за ним узкий гласный, тогда как губонебный «о» сильно влияет на следующий узкий гласный. В начале и конце слов слышатся только глухие согласные, в середине между гласными только звонкие взрывные. Конечный взрывной непременно переходит в звонкий, если к слову присодиняется аффикс, начинающийся на главный звук. Двойные согласные в середине слова состоят всегда из двух глухих. В звуковых комплексах «п + гласный + н, м или носовой н» начальный «п» переходит в «м». Имеются звуки «л» и «l». К этой группе относятся наречия алтайские, барабинское, турок обских и енисейских с их подразделениями. Западные наречия характеризуются наличностью в начале слов глухих согласных (твердого и мягкого «к» и «т», редко «п»), звонкого «б» и, в виде исключения, звонкого «д». В конце слов встречаются только глухие взрывные. Заднеязычные и губные конечные согласные переходят перед начальным гласными аффикса в звонкие; конечный «т», попадая в середину слова между гласными, остается глухим. Наличность звуков «л» и «l»; «с, з, ш» встречаются во всех позициях. В разной степени в этих наречиях наблюдается «перезвучие» гласных (т. е. переход коренных «ä» в «е» и в «и», «о» в «у», «ö» в «ÿ» и т. п.), достигающее своего апогея в поволжских наречиях. Также в различной мере наблюдается переход друг в друга разных «шипящих» и «свистящих» («ч» в «ц», «ш» в «с», «ч» в «ш» и т. п.). К этой группе относятся наречия киргизские, западносибирские, башкирские и поволжские. Среднеазиатские наречия исследованы сравнительно мало; хорошо исследовано наречие таранчи, являющееся представителем целой группы наречий обитателей Вост. Туркестана, и некоторые сведения имеются относительно логученского, сартского и узбецкого наречий. Судя по этим данным, эти наречия характеризуются наличностью гласных «о» и «о» только в первом слоге, причем они не влияют на широкие гласные следующих слогов. Затем звук «ы» в этих наречиях не встречается, место его заступает звук «и», который может стоять в словах с гортанными и небными гласными. В начале слов звонкие заднеязычные допускаются. Твердое и мягкое «к», «п» и «т», стоящие в конце глаголов, не переходят в звонкие, оказываясь между двумя гласными. Звука «л» нет, вместо него везде «l». Наречие таранчи, а также, по-видимому, наречия Восточного Туркестана отличаются еще наличностью так назыв. «обратного действия гласных», т. е. влияния гласного аффикса на гласный корня (напр. «баш + и» дает не «башы», как в большинстве Т. наречий, а «беши»). К этой группе относятся наречия: таранчи, наречия турок Кульджи и Восточного Туркестана, различные сартские и узбекские наречия, из которых значительная часть недостаточно хорошо исследована. Южные наречия характеризуются наличностью гласных «о» и «ä» только в первом слоге; после них и после "у, «ÿ» из узких гласных могут стоять только «у» и «ÿ». Обилие иностранных слов, часто нарушающих законы гармонии гласных, было, кажется, причиной некоторых нарушений этих законов и в чисто турецких словах; долгий «и» может стоять с гортанными (твердыми) гласными [С эстетической точки зрения наречие османское многими почитается наиболее гармоничным из всех турецких.]. В начале слов преобладают звонкие согласные «г, д, б», причем спорадически вместо «б» является «в»; в конце слов так же безусловно преобладают звонкие согласные. Звук «ч» в середине слов иногда переходит в «дж». Наличность звуков «ы» и «и», «л» и «l». К этой группе относятся: наречия туркменские (исследованы недостаточно), наречие азербайджанское, наречия закавказские, малоазийские, некоторые крымские и османское. Область современных южнотурецких наречий представляет еще обширное поприще для детальных исследований. Особняком стоит якутское наречие, так как якуты (если даже они чисто турецкого происхождения, что очень сомнительно) отделились от главной массы турецкого народа в очень отдаленное время, жили долго, не имея сношений с другими Т. племенами, и подпали под влияние монгольских и отчасти тунгусских племен. С гораздо более значительными трудностями связано исследование истории Т. наречий. В этом направлении туркологами сделано сравнительно мало. Древнейшие памятники Т. языка и письменности — енисейские и орхонские надписи на скалах, камнях, частью на обделанных надгробных каменных памятниках, а также зеркальцах, сосудах и пр.; они относятся к VIII и, частью, по всей вероятности, к VII, а может быть, и VI в. нашей эры. Самые важные были открыты Н. М. Ядринцевым в 1889 г. на реке Орхоне в 60 вер. от Эрдени-Цзу; именно они дали возможность копенгагенскому проф. В. Томсену найти ключ к чтению этих известных уже с 1730 г., но не поддававшихся разбору письмен. Надписи принадлежат народу, называемому у китайцев «ту-гю» (= тÿрк) и содержат историю этого народа, начиная с легендарных времен до смерти хана Бильге (734 или 735 г. по Р. Хр.), а также политические заветы хана народу, касающиеся главным образом отношений его к китайцам. Надписи свидетельствуют о сравнительно значительной культурности турок-ту-гю, бывших тогда еще шаманистами, о развитии среди них письменности, начала хлебопашества и т. д. и дают вообще неоцененный материал для древнейшей истории турок и их соседей. По историческим и лингвистическим соображениям язык орхонских надписей следует, по всей вероятности, считать «предком» современных южно-турецких диалектов. Надписи почти тем же алфавитом, находимые в бассейне Верхнего Енисея, принадлежат, вероятно, древним киргизам, предкам нынешних каракиргизов. Отдельные небольшие надписи енисейско-орхонским алфавитом были найдены также г. Каллауром в Аулиеатинском у. Сырдарьинской обл. Почти одинаковой древности с орхонскими нужно признать открытый на Орхоне же уйгурские надписи, частью написанные орхонским, а частью уйгурским алфавитом. Последний, образовавшийся из одного из вариантов сирийского письма, был занесен, как полагают, в глубину Средней Азии христианскими (несторианскими) выходцами из Персии. Он продержался в Средней Азии до середины XV в. по Р. Хр., и им написана древнейшая книга на турецком яз. Кудатку Билик. Автор ее, уроженец г. Баласагуна, окончил ее в 1069 г. по Р. Хр. в Кашгаре. Проникнутая влиянием ислама, с одной стороны, и арабско-персидскими этическими сочинениями, с другой, она излагает в стихотворной форме, каков должен быть хороший хан, везир, военачальник и прочие придворные, административные и военные чины, а затем как вообще должен вести себя человек по отношению к другим людям, к Богу, царю, жене, детям. Местами она касается того, что мы теперь назвали бы «хорошим тоном», местами вдается в общие рассуждения философского характера о счастье, о бренности всего земного, о науке, о неумении человека пользоваться жизнью и его позднем, бесплодном раскаянии по этому поводу и пр. Вопрос о том, к какому Т. племени принадлежал ее автор и каким именно наречием она написана, окончательно не выяснен. Турецких среднеазиатских памятников XII, XIII и XIV вв. известно чрезвычайно мало. Укажем на издававшийся много раз в Казани сборник религиозных стихотворений суфия Ходжи Ахмеда Ясави (ум. в 1166—67 г. по Р. Хр.), на поэму «Юсуф и Залиха» (т. е. Иосиф и Зулейха), написанную на известный библейский сюжет в 1233 г. по Р. Хр., и на «Сказания о пророках» Кази Насира Бурхан оглы из Рибат-Огуза, известные под сокращенным названием «Кысас-Рабгузи» и относящиеся к 1310—11 г. по Р. Хр. Это — сборник благочестивых легенд о разных святых и почитаемых у мусульман лицах, а также их врагах и преследователях, начиная от Адама, считающегося первым пророком, и кончая преемниками Мухаммеда вплоть до «мученичества» знаменитых Хасана и Хусейна. Сюда вошли, между прочим, легенды о Лукмане, об Иисусе Христе (Иса), об Александре Македонском (Зу-ль Карнейн), о семи спящих отроках (Асхабу-ль-Кэхф) и др. Попутно сообщаются легенды о происхождении различных предметов домашнего обихода, утвари, оружия и т. п., а также различных обрядов и обычаев. Сочинение это было в 1859 г. напечатано Н. И. Ильминским в Казани, выдержало уже несколько изданий и остается одной из наиболее популярных «душеспасительных» книг среди наших «татар». Золотым веком Т. среднеазиатской литературы по справедливости считаются XV и отчасти XVI вв., когда под покровительством могущественных и богатых Тимуридов, из которых многие сами писали стихи, а также под сенью нарождавшегося могущества узбеков (Шейбани хана) все отрасли среднеазиатской литературы расцвели с небывалой пышностью. К этому времени относится громадное большинство дошедших до нас произведений, язык которых принято называть «джагатайским» или «чагатайским», по имени сына Чингисхана Джагатая или Чагатая, улус (т. е. удел) которого приблизительно совпадал с тем районом, в котором создалась «джагатайская» литература. Необходимо, однако, заметить, что в состав улуса Джагатая входило теперешнее ханство Бухарское, Фергана, Вост. Туркестан и часть Семиречья, тогда как «джагатайскими» произведениями считаются и происходящие из теперешнего Хивинского ханства, сев. части Афганистана и Сев.-Вост. Персии. Герат несомненно был даже одним из главных центров «джагатайской» литературы наряду с Самаркандом, Бухарой и Андиджаном. Заметим еще, что «джагатайскими» в более широком смысле это слова называются все вообще среднеазиатские Т. сочинения с XIII—XVIII вв., происхождение и язык которых не поддаются пока точному определению; термин этот при всей своей расплывчатости пока удобен и потому весьма распространен. Несомненно, что со временем, когда все «джагатайские» рукописи будут изданы и обследованы, их удастся привести в более научную систему. Этот литературный «джагатайский» язык, как и многие литературные языки, не является представителем какого-нибудь одного наречия в его чистом виде, а есть продукт смешения двух или даже нескольких диалектов, разумея под одним из них и тот более древний [Относительно каждого данного сочинения.] книжный язык, которому Т. среднеазиатские писатели всегда в большей или меньшей степени подражали. Это стремление искусственно архаизировать «литературный» язык в большей или меньшей степени замечается очень часто у всех культурных народов, но у турок, вообще больших консерваторов, эта тенденция всегда была особенно сильна. До настоящего времени у писателей из сартов, киргизов или, особенно, казанских татар можно найти много слов и форм, давно отживших и в живой современной речи не встречающихся. Другой особенностью «литературных» Т. наречий вообще (а в том числе, конечно, и «джагатайского») является обилие арабских и персидских слов, локуций, выражений, буквально переведенных на Т. с арабского или персидского, народному чистому Т. языку несвойственных и непонятных необразованному или малообразованному турку. Но эта самая изысканность и даже непонятность для массы литературного языка составляла прежде и в значительной мере составляет и теперь у турок предмет гордости для людей, прикосновенных к науке и литературе. Писать народным, простым, «грубым» языком и теперь еще многие Т. писатели считают не только ненужным, но даже унизительным. Понятно, что и лингвистический анализ написанных искусственным «джагатайским» языком произведений сопряжен с большими трудностями. Письмо в «золотой век» джагатайской литературы употреблялось уже преимущественно арабское, принятое турками вместе с исламом, но и более древнее уйгурское тоже еще держалось. По содержанию джагатайская литература распадается на религиозную, этическую, историческую, эпическую и лирическую. Эпические и лирические произведения написаны стихами, причем версификация заимствована у персов, хотя, по мнению многих ученых, персидские размеры мало пригодны для Т. яз., которому более свойственны стихи силлабические, чем основанные на долготе и краткости слогов. Этико-религиозные и исторические сочинения написаны по большей части прозой [Хотя есть и стихотворные.], но всегда довольно обильно украшены не только отдельными стихами по разным поводам, но и целыми стихотворными отрывками. Наибольшей самостоятельностью по содержанию отличаются джагатайские исторические сочинения: почти в каждом из них есть отделы, где авторы повествуют о событиях, в которых они лично участвовали или о которых имели лично ими собранные сведения; с другой стороны, начала исторических сочинений, в которых рассказывается обыкновенно всеобщая (с мусульманской точки зрения) история от сотворения мира до времени автора, всегда писались, главным образом, на основании более ранних арабских или персидских исторических сочинений и самостоятельного значения поэтому почти не имеют. Что же касается этико-религиозных и особенно поэтических произведений, то они все написаны под сильным влиянием арабских и главным образом персидских образцов, так что, вообще говоря, джагатайская литература вполне может быть названа подражательной и отчасти даже переводной. Из отдельных произведений назовем: «Мирадж-намэ» (рассказ о путешествия пророка Мухаммеда на небо, изд. Павэ де Куртейлем в 1882 г.), «Тезкере-и-Эвлия» (сборник жизнеописаний святых, изд. Павэ де Куртейлем в 1889 г.), «Бахтияр-намэ» (книга Бахтияра, сборник нравоучительных рассказов, литературный жанр, как известно, в высшей степени популярный на Востоке); эти три сочинения написаны уйгурским письмом. «Мубейин» Бабура (см.) — мусульманский катехизис в стихах начала XVI века: отрывки изданы И. Н. Березиным в Т. хрестоматии. «Шейбаниада» — историко-генеалогическое сочинение, издан. И. Н. Березиным в 1849 г.; это — извлечение из другого более обширного исторического памятника «Таварих-и-Гузидэ-и-Нусрет-Намэ», которое пока не издано. Автобиография султана Бабура, названная им Вакаи, но известная более под заглавием «Бабур-намэ», едва ли не самый замечательный памятник; издана Н. И. Ильминским в 1857 г., переведена впервые на английский язык еще в 1826 г., а на французский Павэ де Куртейлем в 1871 г. «Родословное древо турок», сочинение хивинского хана Абу-ль-Гази (ум. в 1663 г.); новое издание с переводом принадлежит барону Демезону (1871—1874). «Шейбани-намэ», исторический эпос в стихах, принадлежащий перу принца Мухаммеда Салиха, героем которого является известный среднеазиатский завоеватель конца XV и начала XVI в. Шейбани хан, воспетый таким образом одним из своих сподвижников. Поэма издана с немецким переводом Г. Вамбери в 1885 г. Однако самым замечательным писателем XV-го в. среднеазиатские турки считали и считают до сей поры Мир-Али-Шира Новаи. Он родился в Герате в 1440—41 г. по Р. Хр.; отец его играл важную роль при дворе тимурида султана Абу Саида, был человек образованный и дал хорошее воспитание сыну. Юность Мир-Али-Шир провел в Мешхеде при дворе султана Абу-ль-Касима Бабура; после, смерти последнего переселился в Герат, потом в Самарканд; в 1468—69 г. был призван опять в Герат своим главным покровителем тимуридом Хусейном Мирзой Байкара, который сделал его эмиром. Обладая недюжинными способностями государственного человека, Мир-Али-Шир, тем не менее, добровольно удалился в отставку, чтобы предаться созерцательной жизни. Однако ему неоднократно приходилось возвращаться на службу. Много приходилось ему терпеть неприятностей вследствие разных интриг. Мир-Али-Шир умер в 1500 г. Сочинения его дошли в огромном количестве списков и до настоящего времени усердно читаются не только в среднеазиатских ханствах и Туркестане, но даже в Персии и Константинополе. Это в полном смысле слова «классический» писатель у турок. Ему принадлежит всего до тридцати различных и весьма разнообразных сочинений. Религиозный характер носят: объяснение «сорока изречений», объяснение изречений Али и «Светоч мусульман». Этическое сочинение «Возлюбленный сердец» по содержанию напоминает «Кудатку Билик». Подражая персидским поэтам Низами и Джами, Мир-Али-Шир написал пять эпических поэм, героями которых являются знаменитые на мусульманском Востоке четы влюбленных Ферхад и Ширин и Меджнун и Лейла, а также шах Бехрам Гур, Александр Македонский и др. Затем он оставил четыре дивана (т. е. сборника) лирических стихотворений, заключающих лучшие образцы джагатайской суфической (см.) поэзии. Мир-Али-Шир велел перевести с сокращениями сборник жизнеописаний суфиев Джами, дополнив его сведениями из Тезкерету-ль-Эвлия Ферид эд-Дина Аттара, а сам перевел стихами знаменитое мистическое произведение последнего «Разговор птиц». В сочинении «Спор двух языков» он сравнил богатство и выразительность персидского и джагатайского языков и отдал предпочтение последнему: сочинение это очень любопытно для филологов и лингвистов. Писал он и в историческом жанре и, наконец им же составлены: письмовник, руководство по метрике, историко-литературное сочинение, в котором даются биография и выдержки из сочинений джагатайских поэтов, современников Мир-Али-Шира, а также поэтов старшего поколения, которых он знал лично или о которых мог собрать сведения, и нек. др. труды. Лишь немногие сочинения Мир-Али-Шира напечатаны, а переводов почти совершенно не существует. То же следует сказать и о сочинениях других джагатайских поэтов, как, напр., Секкаки, Фузули, Мир Хайдер, Хелали, Эхли, Бинаи и др. Новоджагатайская (т. е. узбецкая и сартская) письменная литература (которую мы должны отличать от устной народной) сохраняет в общем тот же характер, что в XV или XVI вв. Отметим поэмы «Ахмед и Юсуф», «Зеркум-шах», «Тахир и Зухра». «Хемрах» и др. В XIX в. особенно замечательны лирические поэты Эмир (поэтический псевдоним, или тахаллус, кокандского хана Омара 1812—1821 г.) и Мунис, хивинский мираб, которого еще лично знал Вамбери и который написал также историю Хивы. Диван Эмира напечатан в Константинополе в 1883 г., а диван Муниса издан литографически в Хиве в 1874 г. С 1800 г., с основанием в Казани постоянной типографии с арабско-турецким шрифтом, центром Т. литературы в России становится Казань [Первая книга, напечатанная арабскими буквами, появилась в Казани в 1764 г.], где начинают мало-помалу печатать разного рода книги не только казанско-татарские, но и башкирские и киргизские муллы и грамотеи. Материалом для характеристики различных Т. наречий их произведения служить, однако, не могут, ибо почти все они стараются писать искусственным "литературными архаическим языком, подделывая его или под «джагатайский», или под османский. В Казани печатается множество коранов, хефтиеков (извлечений из Корана) и других богословских и юридических сочинений (у мусульман, как известно, богословие и юриспруденция близко соприкасаются) на арабском и персидском языках, но и содержание книг на Т. языке также носит преимущественно религиозно-этический характер. Переиздаются по многу раз различные средневековые мусульманские творения, нередко проникнутые узким фанатизмом и суеверием; различные молитвы, заклинания, заговоры и т. п. также печатаются в изобилии и находят сбыт среди наших «инородцев» мусульман. Отметим весьма популярные «Укрепление слабых» суфия Алла яра Бухарского (ум. 1713 г.) и комментарий к нему; «Кабус-намэ», этическое сочинение, переведенное на русский язык г-жой Лебедевой в 1886 г.; «Плоды собеседников» Абду-ль-Кайума Насырова, большой сборник, нечто вроде энциклопедии, куда вошли статьи и о религии, и о нравственности, и о явлениях природы, и о гигиене, и о женщинах (не без порнографии), и об искусстве — до образчиков народных песен включительно. За последние десятилетия стали печататься в Казани книги и на чисто османском наречии, конечно, высокопочитаемом казанскими грамотеями. В массе религиозных и «душеспасительных» книг и брошюрок положительно тонут попытки некоторых лиц создать новые литературные жанры. Отметим Мусу Ак Джигита и Захир-ибн-Яруллу Бигеева, давших в 80-х годах по роману из современной жизни, скомпонованному несколько на европейский лад, и Абду-ль-Кайума Насырова и И. В. Терегулова — написавших целый ряд популярно-научных книжек для народа и издавших несколько календарей с общеполезными сведениями. Печатаются также в Казани некоторые народные произведения казанско-татарские, башкирские и киргизские; укажем на Эр-Тар-гына, Köp оглы, Кахрамана, Козу Köpпеча и др. Из исторических сочинений, напечатанных в Казани, особенно заслуживают внимания «Тарихи Шахрохи» (на персидском языке) и болгарская летопись Хусам эд-Дина ибн-Шереф эд-Дина (XVI в.). В настоящее время в Казани несколько типографий с арабско-турецким шрифтом, и, кроме того, есть типография в Уфе, Тифлисе, Бахчисарае, Ташкенте, Самарканде и др. В одной Казани в 1890 г. было напечатано 71 сочинение на Т. (или смешанном арабско-турецком яз.) в количестве 690000 экз. Периодическая печать развита сравнительно мало: кроме нескольких официальных двуязычных русско-турецких газет (в Омске, Ташкенте и др.), издавались газеты на Кавказе («Пахарь», «Сума» и «Кавказское сияние»); особенно успешно идет издание бахчисарайской газеты «Переводчик» (Тэрджуман). Русские писатели очень мало переводятся на Т. языки; укажем на переводы из Пушкина и Крылова крымско-караимского поэта Эрака, на переводы «Бахчисарайского фонтана» Эрака и Ак Чокраклы и на перевод сказки Пушкина «О рыбаке и рыбке» на казацкое (киргизское) наречие. Среди туркестанских сартов очень распространен особый литературный жанр «рисалэ». Это — трактатцы о происхождении различных ремесел с указанием молитв, особенно полезных различным специалистам при производстве тех или других работ. Поэзия сартов иногда откликается и на современные темы, таковы политические песни о Худояр-хане и сатира на Виктор-бая, изданные Н. П. Остроумовым; таковы рассказы (отчасти прозой, отчасти стихами) о русских завоеваниях в Туркестане, один из коих издан Н. И. Веселовским (1894 г.); таковы же некоторые стихотворения (описания празднеств) современного сартского поэта Фирката. Кроме писаной и печатанной литературы, у всех Т. племен существует более или менее обширная устная, чисто-народная литература, вообще говоря презираемая туземными грамотеями. Однако за последние 40—50 лет она усердно собирается, записывается, переводится и печатается русскими и европейскими учеными, интересующимися Т. фольклором; за учеными потянулись и местные чиновники, даже из туземцев, получивших некоторое «русское» образование. Особенно богата и разнообразна народная литература казаков (киргизов) и каракиргизов; о ней можно себе составить понятие и о народной литературе других восточных, западных и среднеазиатских Т. племен. Народную казак-киргизскую литературу можно подразделить на следующие роды: 1) пословицы: их очень много, сложены они в большинстве случаев очень ловко, нередко в рифму; часто замечается также параллелизм; 2) загадки; 3) «образцовые изречения»; это по форме нечто вроде длинных пословиц или кратких поучений в стихах. Народная киргизская мудрость отразилась в них приблизительно так же и в такой же форме, как еврейская в книге Иисуса сына Сирахова и т. п. сочинениях. 4) Песни самого различного характера: колыбельные, свадебные, похоронные, хвалебные (нечто вроде од, посвященных отдельным лицам) и др. лирического содержания. Интересен обычай «состязания певцов»: выступают два певца и начинают по очереди имровизировать четверостишия, прославляющие то или другое племя, род, то или иное звание, профессию и т. п. и уничижающие племя или профессию соперника. Кто раньше замолчит, признается побежденным, победитель же получает приз. В таких состязаниях принимают участие и девушки, длятся они иногда целую ночь, при чем, кажется, нет конца изобретательности киргизских импровизаторов, которые, разумеется, отчасти пользуются готовыми схемами, популярными стишками, пословицами, стереотипными насмешечками разных племен друг над другом и т. п. 5) Благопожелания (бата). Это отчасти раз навсегда сложенные, отчасти импровизируемые стихи в честь хозяина дома, произносимые одним из гостей после хорошего угощения перед мусульманской молитвой после еды. Хозяину сулятся всевозможные блага, а его врагам всякая пакость, иногда довольно неприличного и трагикомического свойства. 6) Заговоры бакс. Баксы — народные лекаря и заклинатели, остатки шаманизма среди киргизов. В их заклинаниях, превращающихся иногда в совершенно непонятный набор слов и восклицаний, причудливо сплетаются старинные языческие представления с мусульманскими. 7) Сказки. Их чрезвычайно много, и они весьма разнообразны по содержанию. Один из самых обыкновенных мотивов — это рассказ о том, как какой-нибудь молодец выходит в люди, находит свою суженую, побеждая все препятствиям становится «баем»(богатеем). Дело часто не обходится без фальши и обманов, к которым герои сказок прибегают гораздо чаще, чем герои богатырских песен, или былин, о которых ниже. Обычными персонажами сказок являются ханы, их сыновья и дочери, везиры, коварные старухи-ведьмы, змеи, драконы, оборотни, медведи, волки, лисицы, лошади, собаки (животные эти почти всегда обладают сверхъестественными свойствами) и т. д. 8) Богатырские песни, или былины, также очень распространены у киргизов. Героем каждой отдельной песни является обыкновенно какой-нибудь один «батыр» (богатырь); впрочем, в некоторых былинах встречаются как бы реминисценции из других самостоятельных былин, указывающие на некоторую связь между ними, но одного целого (вроде Илиады или Нибелунгов) киргизские былины не составляют. Часть былин сложена целиком стихами, но есть былины, сказывающиеся то прозой, то стихами. Есть былины, имеющие историческую подкладку; так, напр., до настоящего времени у киргизов возникают новые былины, воспевающие национальных киргизских героев, подвиги которых относятся даже к недавнему прошлому. Таковы, напр., былины об Абылай-хане, об известном удальце и бунтаре Кене, Сары и его друге Науруз-бае, о Джан Ходже Нур-Мухаммеде и т. п. Есть былины и о древних исторических героях вроде Чингисхана, характер которого, по былинам, мало имеет общего с историческим лицом; сюжеты и мотивы этих последних былин носят отчасти книжную окраску. Однако большинство героев киргизских былин — лица исторически неизвестные, а подвиги их носят зачастую сверхъестественный характер. Батыры обладают необыкновенным дородством, силой и аппетитом, оружие их непомерной величины и тяжести; они видят и слышат на несколько дней пути, вызывают грозу и дождь, ходят под землей. Сражаются они по нескольку дней подряд без отдыха, обращая «долы в горы, а горы в долы»; раны их лечатся чаще всего каким-то таинственным «черным снадобьем». Многие батыры — оборотни и пользуются этой способностью, чтобы под видом «паршивцев» проникать во вражеский стан, а там неожиданно сбрасывают маску и посрамляют своих врагов, особенно похитителей своих невест или жен. Лучший друг батыра — его конь, конечно, тоже волшебный, часто обладающий даром слова. Жены, матери и дети батыров также обыкновенно отличаются преданностью, но сподвижники их нередко трусы и изменники. Коварством отличаются также часто младшие сестры богатырей, сводящие шашни с их недругами. Войны, набеги и борьба с другими батырами и с разными сверхъестественными существами (чаще всего «лизунами» или «живоглотами» — джалмаузами) наполняют жизнь батыра, но умирает он обыкновенно спокойно, «достигнув вершины всех желаний». Оригинальна по содержанию былина о Козу Köpпеше и Баян-Сулу, этих киргизских Ромео и Джульетте, разлученных, потом опять соединившихся и наконец трагически погибших любовниках. Особенно сильно распространена эпическая поэзия у каракиргизов; у них есть целые огромные циклы былин о Манасе и Йолое, интересные тем, что дают возможность наблюдать народный эпос im Werden. У алтайских турок особенно интересны шаманские молитвы и заклинания, у казанских «татар» — особого рода четырехстрочные лирические песенки. Театр марионеток, пока неисследованный, есть у сартов. Драматические произведения распространены также у закавказских и адербайджанских «татар»; в XVIII и XIX веках у них было и несколько лирических поэтов, произведения которых изданы в подлиннике А. Берже. Народная литература османских турок (османлы, оттоманов) весьма богата и за последние десятилетия усердно исследуется. Собраны пословицы (сборник Дица, «Огузнамэ»), загадки, сказки (сборники венгерского ученого И. Куноша), в высшей степени разнообразные по содержанию, песни и т. п. Особенно распространен вид песен, называемый «мани»; это — четверостишия, первые две строчки которых заключают обыкновенно картинку природы, какую-нибудь общую мысль или наблюдение певца, а последние две — его собственное настроение. Любовь составляет главное содержание этих песенок. Больше по объему и несколько иного (бытового) содержания так называемые «тÿркÿ»; «шаркы» и по форме, и по содержанию приближаются уже к искусственной (ненародной) поэзии. В Малой Азии также весьма распространены «дестаны» — более длинные песни эпического (былинного) характера, воспевающие разных удалых разбойников, а также храбрых турецких генералов и т. п. Эти «дестаны» имеют иногда известную историческую подкладку и слагаются певцами и на современные им события. Народные романы, частью в прозе, частью в стихах, также пользуются у османлы большой любовью; героями их являются «ашики», лица, ближе всего подходящие к странствующим рыцарям, воителям и влюбленным певцам одновременно. Хранителями и отчасти создателями этой народной литературы являются главным образом профессиональные певцы «ашики» и «меддахи». Очень интересен также османский народный театр («Карогöз» = «Черный глаз»), пришедший к туркам, кажется, из Китая через посредство арабов. Главными персонажами его являются: Карогöз — грубый, необразованный, но сметливый и лукавый турок весьма легкомысленного поведения и Хаджейват — его знакомый, приятель, иногда наставник или слуга, человек более «ученый», говорящий «литературным» языком, пересыпанным арабскими, персидскими, а иногда греческими, армянскими и другими иностранными словами. Комические недоразумения и каламбуры являются плодом того, что оба главные лица говорят как бы на двух разных языках. Есть пьесы, в которых Карогöз является в роли различных ремесленников и профессионалов. Пьяница Бекри-Мустафа и малорослый Бебе Рухи также нередко фигурируют в этих пьесах, которые довольно хорошо отражают быт турецкого простонародья, особенности разных инородцев, которых так много в Турции, и служат, несмотря на свою грубость и незатейливость, одним из любимых развлечений, наряду с декламациями «меддахов». Народный характер носит и дошедшая до нас в рукописи XVI века эпическая поэма «Книга о моем деде Коркуде на языке племени огузов», сложившаяся, вероятно, в XV веке. Она состоит из 12 песен («огуз-намэ»), имеющих, однако, внутреннюю связь. Главный герой ее, зять огузского хана Баяндера (огузы — предки османлы) Казан-бек, борющийся с греками, грузинами и абхазцами. Сюжеты отдельных песен несомненно древнее XV века, некоторые заимствованы, но вся поэма глубоко национальна и довольно свободна от мусульманского фанатизма, чего совершенно нельзя сказать о другом полукнижном, полународном произведении «Жизнеописание бойца за веру Сейид-Батталя», в котором изображается борьба турок-мусульман с гяурами-греками. К полународным произведениям нужно отнести и «Анекдоты о ходже Наср-эд-Дине», турецком Балакиреве, жившем, как говорят, во времена Тимура. Книжная (для средних веков лучше сказать: рукописная) литература османов особенно замечательна в двух своих отраслях, поэтической и исторической. Изящная османская поэзия, вообще говоря, носит подражательный характер; образцом ее является персидская, один из видных представителей персидской суфической поэзии, шейх Джелаль эд-Дин Руми, в 1298 г. по Р. Хр. переселился в Малую Азию, сделался основателем дервишского ордена «мевлеви» и положил начало увлечению турок мистико-эротической поэзией суфиев. Его сыну Султану Веледу принадлежат 156 двустиший на Т. языке мистического содержания. Из числа более древних поэтов этого направления отметим Ашик-пашу (ум. в 1332 г. по Р. Хр.), Юнуса Имрэ (в начале XIV в.) и кади Бурхан эд-Дина Сивасского (ум. в 1398 г.). Мусульманское вероучение тоже нашло себе певцов в лице шейха Сулеймана челеби (конца XIV в.), автора поэмы «Мевлюд», и Языджи оглу (ум. в 1442 г.), автора «Мухаммедийе». Суфием особого толка был и известный лирик Несйми (начала XV в.). Существует затем целый ряд османских поэтов, лириков анакреонтического направления, которые только прикрывались именем суфиев-мистиков, а на деле воспевали не мистическую, а плотскую любовь, и не мистическое опьянение от сознания своего единства с пантеистическим божеством, а самое обыкновенное увлечение вином и другими наркотиками. Таковы были Мелихи (XV в.), Ревани (ум. в 1524 г.), Джафар челеби (начала XVI в.) и др. Весьма откровенно воспевал женскую и мужскую красоту Фазиль бей (ум. в 1810 г.). Из других османских лириков, по существу тоже анакреонтиков, но более умеренных, с большей или меньшей долей суфических мотивов, назовем Неджати (ум. в 1506 г.), Месихи (ум. в 1512 г.), Хыяли (ум. в 1556 г.), Фузули (ум. в 1562 г.) и Махмуда Абду-ль-Бакы (ум. в 1600 г.), из которых многие писали и лирико-эпические произведения. Во все времена у турок, наряду с поэтами, существовали и поэтессы, из коих наиболее замечательна Михри хатун (начала XVI в.). Золотым веком османской поэзии считается XVI-й. Историческими трудами османы чрезвычайно богаты; в глубокой древности подвиги героев воспевались певцами, а деяния ханов, как мы видели выше, уже в VIII в. увековечивались в надписях. Древнейшие османские исторические труды (Ашика-паши и внука его Ашик-паши задэ) относятся, по всей вероятности, к XIV в., а в конце XV мы знаем уже двух несомненных летописцев: выходца из Персии Идриса Бидлиси, автора сочинения «Восемь раев», и Мухаммеда Нешри, хроника которого, «Зерцало мира», доведена до 1485 г. Т. «истории» начинаются обыкновенно с сотворения Адама и истории всего человечества, которое, по мусульманским писателям, состоит из арабов, персов и турок, т. е. народов, исповедующих ислам. О других народах османские писатели знают вообще мало и касаются их кое-где мимоходом. Дойдя до своего времени, османский историк становится самостоятельным и делается действительно первоисточником с европейской точки зрения, тогда как о более древних временах он повествует на основании более старых, преимущественно арабских произведений, слепо придерживаясь их и переписывав иногда целыми главами или по крайней мере страницами. События излагаются по порядку царствований и погодно. В конце каждого царствования дается обзор всех выдающихся деятелей данного периода на поприщах науки, литературы, политики и благочестия. Сюда же иногда вставляются целые посторонние сочиненьица, почему-либо признанные этого достойными автором. Османские летописи («тарихи») всегда пересыпаны стихами, изречениями из корана и «хадисами». Кроме присяжных летописцев и «вакааневисов» (историографов), которые существовали при османском дворе с конца XVI в., сочинения исторического характера оставляли многие государственные люди и даже частные лица. Из многочисленных османских историков в обширном смысле этого слова особенно замечательны: первый вакааневис Саад эд-Дин эфенди (ум. в 1599 г.), автор «Венца летописей»; Али-челеби, полигистор, написавший до 18 сочинений в стихах и в прозе, из которых особенно замечательно "Суть известий, история османской империи, доведенная до 1597 г.; Хаджи Хальфа (ум. в 1658 г.), знаменитый полигистор, оставивший громадный библиографический труд на арабском языке со сведениями более чем о 8000 авторов, географическое сочинение «Зерцало мира», историю морских кампаний турок под заглавием «Подарок вельможам», историко-хронологические таблицы и историческое сочинение «Фезлеке» в двух частях, из которых более важная вторая обнимает время с 1591—1654 г. Важно также сочинение знаменитого османского путешественника Эвлия челеби «Тарихи Сейях» (относится к концу XVII в.). Далее замечательны: вакааневис Наима (ум. в 1715 г.), Фундуклулу (ум. в 1720-х годах), Челеби задэ Исмаил Асим эфенди (ум. в 1765 г.), Халил Нури бей (ум. в 1798 г.) и, наконец, Ахмед Васыф-эфенди (ум. в 1806 г.). Историки второй половины XVIII и начала XIX в. отличаются стремлением к необыкновенно вычурному, цветистому языку и в высшей степени сложному в синтаксическом отношении построению речи. Верхом совершенства в этом отношении считается сочинение Мухаммеда-Эсада-эфенди «Основание победы», повествующее об уничтожении янычар при Махмуде II в 1826 г. Близко к историческим трудам подходят политические памфлеты, из коих особенно замечательны «Рисалэ» (буквально «Послание») Кочу бея Гöмурджинского, жившего в первой половине XVII в., и «Результат рассмотрения» Ресми Ахмеда-эфенди, писавшего во второй половине XVIII в. Из числа османских сатириков укажем Вейси (ум. в 1628 г.), автора «Сновидения» и «Увещания к Стамбулу», современника его Нефи, написавшего целый ряд сатир под общим заглавием «Стрелы судьбы» и поплатившегося за них жизнью. Сÿрури и Вэхби, живших в конце XVIII и начале XIX в. Весьма видное место в османской литературе занимают этические произведения. Их можно подразделить на сборники рассказов и анекдотов с моралью или морализирующею тенденцией и прямо систематические руководства по практической этике, вроде русских «Поучения Владимира Мономаха» или «Домостроя». К числу первых принадлежат «Сказки сорока везирей» и «Хумаюн-намэ». Первоисточник «Сказок сорока везирей» находится в индийской литературе, откуда через персидскую и арабскую редакции они попали в XV в. и в турецко-османскую литературу. Через посредство персидского извода проникли к османам в XVI в. и индийские басни Бидпая, получившие заглавие «Хумаюн намэ». Это последнее сочинение, написанное необыкновенно вычурным и цветистым языком, было очень широко распространено в Турции. Под влиянием арабско-персидских религиозных, этических и отчасти суфических сочинений возникли и собственно-этические произведения у турок-османлы. Самое знаменитое сочинение этого рода есть «Превосходнейшие нравы» Кынналы задэ (ум. в 1571 г.). Укажем еще на Кабус-намэ, написанное первоначально в XI в. на персидском языке и трижды переведенное на османский; первый перевод не сохранился, два другие относятся к 1436 и к 1705 гг. Весьма известное этическое сочинение в стихах в форме наставления сыну принадлежит Наби-эфенди и написано им в 1694 г.; оно носит название «Хейрийе». Это сочинение издано и переведено на французский язык в 1857 г. Павэ де Куртейлем. Начало книгопечатания в Турции относится ко времени султана Ахмеда III (1703—1730), верховный везир которого венгерский ренегат Ибрахим паша был устроителем первой типографии. В 1728 г. появилась первая печатная книга, арабско-турецкий словарь. Духовенство дало позволение, однако, печатать только книги нерелигиозного характера, а народные массы до сих пор смотрят на печатную книгу как на ненастоящую. Все эти условия, а также недостаток хороших мастеров печатного дела были причиной того, что книгопечатание в Турции развивалось медленно, с перерывами, и окончательно утвердилось только при Махмуде II (1808—1839). К этому же времени относятся начатки европеизации Турции и Т. литературы, которая еще более усилилась в царствование Абду-ль-Азиса (1869—1876). Это не значит, конечно, что старые литературные течения совершенно исчезли. Первая газета в Турции была основана Махмудом II, она называлась «Таквими вакаи». Османские писатели второй четверти XIX в. и еще более новые стремились прежде всего создать новый, упрощенный литературный язык; а затем внести новые элементы и в содержание литературы; началось издание популярно-научных книг, чтение лекций и т. п. На этих поприщах потрудились Али-паша, Фуад-паша, Мюниф-паша, Ахмед Вефик-паша и Дервиш-паша. Из европейских влияний особенно сильно сказывалось влияние французское, что отчасти объясняется долговременным историческим знакомством османов с Францией, отчасти наружным блеском и мнимым, но обманывавшим не одних турок, могуществом империи Наполеона III. Этому влиянию турки обязаны появлением «младотурецкой» партии с ее хорошими и дурными сторонами. Вне этой последней стояли более умеренные литераторы и издатели, из числа которых назовем Шинаси-эфенди, ученого издателя, редактора газеты «Тэсвири Эфкяр» и переводчика некоторых сочинений Ламартина, Лафонтена, Фенелона и др., Ахмеда Мидхата-эфенди, писавшего и романы на европейский лад, и популярно-научные статьи, печатавшиеся преимущественно в газете «Тэрджумани Хакыкат», Ахмед-Вефик-пашу, автора турецко-османского толкового словаря и других сочинений, Кемаль-бея, автора многих исторических монографий и нескольких романов, Джевдет-пашу, историка Турции от Кучук-Кайнарджийского мира до 1826 г., драматурга Абу Зыя Тэу-фик-бея (его самая известная драма называется «Роковая смерть») и др. Печать также с легкой руки Махмуда II продолжала развиваться в Турции; особенно оживлялась она, конечно, в периоды усиления интереса к политике, напр. перед провозглашением пресловутой «конституции», во время последней русско-турецкой войны и т. п. Кроме Стамбула, газетки и листки появлялись и кое-где в провинции. Журнальная литература в Турции, наоборот, прививалась плохо; возникавшие журналы или, правильнее, периодические литературные сборники появлялись неоднократно, но влачили жалкое существование и обыкновенно скоро прекращались.
Литература. По Т. диалектологии: W. Radioff, «Phonetik der nordlichen Türksprachen» (1882); А. Казем-Бек, «Общая грамматика турецко-татарского языка» (1846); О. Böhtlingk, «Ueber die Sprache der Jakuten» (1851); С. В. Ястремский, «Грамматика якутского языка» (1900); «Грамматика алтайского языка» (1869); П. Мелиоранский, «Краткая грамматика казак-киргизского языка» (1894—97); грамматика казанско-татарского наречия в «Русско-татарском словаре» А. Воскресенского (1894); Н. Ф. Катанов, «Отчет о поездке, совершенной летом 1898 г. в Уфимскую губ.» (1900); В. П. Наливкин, «Руководство к практическому изучению сартовского языка» (1898); R. Shaw, «A grammar of the language of Eastern Turkestan» (1877); H. Vàmbery, «Cagataische Sprachstudien» (1867); Т. Макаров, «Татарская грамматика кавказского наречия»; Л. Будагов, «Практическое руководство турецко-татарского адербиджанского наречия»; Шимкевич, «Краткое практическое руководство для ознакомления с наречием туркмен Закаспийской обл.» (1892); J. Redhouse, «Grammaire raisonnée de la langue ottomane» (1846); В. Максимова «Опыт исследования тюркских диалектов» (1867). По Т. лексикографии: Л. Будагов, «Сравнительный словарь турецко-татарских наречий» (1868—1871); J. Redhouse. «A turkish and english lexicon» (1890); J. Th. Zenker, «Dictionnaire turc-arabe-persan» (1866—1876); Pavet de Courteille; «Dictionnaire turk-oriental» (1870); В. В. Радлов, «Опыт словаря тюркских наречий» (1893—1900, вышло 13 вып.); Н. И. Ильминский — В. В. Катаринский, «Киргизско-русский словарь» (1897); Н. П. Остроумов, «Татарско-русский словарь» (1892); В. В. Катаринский, «Башкирско-русский словарь» (1900); В. Вербицкий, «Словарь алтайского и аладагского наречий» (1884); В. и М. Наливкины, «Русско-сартовский и сартовско-русский словарь» (1884); С. А. Лапин, «Русско-узбекский словарь» (1899); M. B. Мохир, «Кумыцко-русский словарь» (в XVII вып. «Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа», 1893). По Т. литературе: V. Thomsen, «Les inscriptions de l’Orkhon» (1896); D-r W. Radloff, «Die alttürkischen Inschriften der Mongolei» (I, II, III, 1895—1897 и то же, Neue Folge и Zweite Folge); П. Мелиоранский, «Памятник в честь Кюль-Тегина» (1899); Н. Vàmbéry, «Uigurische Sprachmonumente und das Kudatku Bilik» (1870); D-r W. Radloff, «Das Kudatku Bilik» (I и II, 1891—1900); M. Belin, «Notice sur Mir Ali-Chir Névaii» («Journ. Asiat.», 1861, т. XVII); H. Vàmbéry, «Zwei moderne centralasiatische Dichter» («Wiener Zeitschr. für die Kunde des Morgenlandes», т. VI); B. Dorn, «Chronologisches Verzeichniss der seit dem Jahre 1801 bis 1866 in Kasan gedruckten arab. türk. tatarisch, und persischen Werke» («Bulletin de l’Acad Impér.», т. V); В. Д. Смирнов, "Мусульманские печатные издания в России за 1885—1896 " («Записки Восточного отдел. Имп. русск. археол. общ.», III, V и VI; в этом же органе помещено немало статей по Т. литературе вообще); Н. Ф. Катанов, «Материалы к изучению казанско-татарского наречия» (I и П, 1898); И. А. Худяков, «Верхоянский сборник» (1890, по якутскому фольклору); В. В. Радлов, «Образцы народной литературы тюркских племен» (т. I—VIII, первые шесть томов с переводом, 1866—1899); Н. Н. Пантусов, «Война мусульман против китайцев» (1880); его же, «Таранчинские песни» (1890); С. Г. Рыбаков, «Музыка и песни уральских мусульман» (1897); Н. П. Остроумов, «Сарты» (вып. 2 и 3); «L’Alchimiste par Barbier de Meynard» («Journ. Asiat.», 1886—87,текст и перевод комедии на адербейджанском наречии); В. Д Смирнов, «Очерк истории Т. литературы» (1891): Е. J. W. Gibb, «A history of Ottoman Poetry» (1900); J. Hammer Purgstall, «Geschichte der Osmanischen Dichtkunst bis auf unsere Zeit mit einer Blüthenlese aus zweitausend zweihundert Dichtern» (1838); его же, «Gül und Bülbül» (1834); его же, «Baki’s des grössten türkischen Lyriker’s Divan» (1825); Bratutti, «Chronica dell’origine e progressi della casa ottomana» (1649); В, Бартольд, «Китаби Коркуд» («Записки Вост. отд. Имп. русск. арх. общ.», VIII); Behrnauer, «Die vierzig Veziere oder weisen Meister» (1851); H. Ethé, «Die Fahrten des Sajid Batthal» (1871); G. Jacob, «Das türkische Schattenspiel» (1900); В. Д., Смирнов, «Кучибей Гöмюрджинский» (1873); Pavet de Courteille, «Conseils de Nabi» (1857); Ch. Rieu, «Catalogue of the turkish manuscripts in the British Museum» (1888).
Т. ветвь урало-алтайских языков оказывается в наиболее тесном родстве с монгольской, подобно тому как финнская — с самоедской. Т. языки, как и другие урало-алтайские, отличаются в области фонетики уподоблением или так называемой гармонией гласных (прибавкой твердых наращений к твердым основам, мягких к мягким), в области морфологии — агглютинацией (см.); но особо отличительный признак языков Т. группы — широкое развитие дательного или направительного падежа на ка, га (вар. а, е и т. д.) и строго от него отличного падежа местного на та, да. Отдельных Т. наречий можно уж более чем за 1000 лет назад констатировать несколько, и авторитетнейший специалист в урало-алтайском сравн. языковедении X. Винклер не считает обязательным при сравн.-филолог. исследованиях сводить теперь это множество наречий к немногочисленным, более узким группам: он (по крайней мере, в главном своем труде «Die ural-alt. Sprachen») отдельно и параллельно ссылается на старинную речь уйгуров и куманов (половцев) и на современную турок-османов, азербейджанцев, туркменов, узбеков, казанцев, чагатайцев, на наречия Южн. Сибири и степного ген.-губ.: алтайцев, тодöсов, татар-чернолесцев, шалганду, шорцев, сойонов, сагайцев, койбалов (карагасов), качинцев, кызылцев, кюэриков, киргиз, барабинцев, тобольцев, тюменцев, башкир и т. д. Но гораздо удобнее (ср. того же Винклера: «Das Ural-alt. u. seine Gruppen») отличать в Т. языках ограниченное количество ветвей. Аб. Ремюза (Rémusat, «Recherches sur les l. tat.», П., 1820) отличал пять ветвей: якутскую, уйгурскую (куда он включал язык и джагатайцев, и туркменов), ногайскую (крымско-астраханскую), киргизскую и османскую турецкую. Но теперь (Вамбери, Винклер) принято отличать только три ветви (северную, восточную и западную) и притом с иной группировкой наречий, чем у Ремюза. История турецких народностей в общих чертах такова: Первоначально Т. находились в Алтайских горах и оттуда в довольно старую историческую эпоху проникли в Зап. Китай и в ту часть Средней Азии, которая затем стала называться по их имени Туркестаном; ок. 560 г. Т. хакан Синджибу (Сильзибул у греков, которые только тогда впервые познакомились с самым именем Т.), заключивши договор с иранским царем Хосровом I Ануширваном, разрушил бактрийское царство хефталитов, лежавшее по Оксусу (Аму-Дарье), и Т. до того крепко утвердились на правой стороне Оксуса, что последующим персам (ср. «Шâх-нâме» Фирдоусия) Туркестан, или Туран, представлялся прародиной Т. и их местожительством почти от сотворения мира. Из Туркестана и Монголия Т. понемногу подвигались в разные стороны, больше всего к З, между прочим двигались и к Волге на ЮВ России; но главное, великое переселение Т. произошло уже в XI и XIII в., в два приема. В четверти XI в. огромный завоевательный поток тех Т., которые теперь называются западными и среди которых особенно выделялись гузы (с сельджуками) и туркмены, хлынул через Оксус и наводнил Сев.-Вост. и Сев.-Зап. Персию, Армению и Малую Азию. Одновременно с этим ок. 1036 г. наши летописные узы (они же — торки), спокойно до тех пор кочевавшие в продолжение Х в. в области Волги и Дона (куда они, в союзе с хазарами, вытесняя печенгов, прошли из-за р. Урала еще во второй пол. IX в.), испытали с В напор куманов (иначе половцев, — Т. вост.) и продвинулись на новые печенежские места, на З — к Дпепру, а потом в 1064 г. — и к Дунаю (разгромленная в 1080 г. Мономахом часть торков-узов и других мелких Т. народцев основала пограничное военное поселение Киевской Руси — Черных Клобуков, православное, с особым епископом). Впоследствии, в монг. период Джингиз-хана, зап. Т. были большей частью вытеснены из Персии новопришедшими Т. вост., а кроме того, гузы и часть туркменов слились в новую зап. ветвь — османов, которые в XV в. завоевали Константинополь и распространились до Зап. Европы. Есть наклонность и у языковедов-тюркологов (как акад. В. Радлов) и у этнографов считать православных гагаузов, живущих в Болгарии в области устьев Дуная к С от Варны и с прошлого века у нас в Бессарабии, за потомков летописных узов (см. Иречек, «Das Furstentum Bulgarien», В., 1891, где, впрочем, гагаузы неосновательно сопоставлены с половцами; последние диалектологические работы В. Мошкова в изд. акд. наук и в «Этнографич. обозр.», 1900, кн. XLIV). О куманских памятниках см. Куун Геза, «Codex cumanicus (1303 г. — миссионерские отрывки Нов. Завета и молитвы) bibliothecae ad templum divi Marci Venetiarum» (Будап., 1880); рец. Вамбери в «2. d. Deutsch. Morg. Ges.» (т. XXX V, 767—772; перевод и словарь к этой рукописи состав, акад. В. Радлов в «Зап. Акд. наук», т. XXXV, № 6); Отто Блау, «Volksthum u. Sprache der Kumanen» («Z. D. Morg. G.», XXIX, 576—577) и по-венг. «A törok faj ethnologiai és ethnographiai tekintetben» (Будап., 1885); Винклер, «Ural-alt. Völker und Sprachen» (Берл., 1884); его же, «Die ur.-alt. Sprachen» (в будапештском «Revue Orientale», 1900, №№ 2—3, где на стр. 132 отмечены другие его сочинения). См. еще Голубовский, «Печенеги, торки и половцы» (К., 1884, из «У нив. известий»); разбор — в отчетах о присужд. премий в Акад. наук.