Теротеизм (поклонение животным, зоолатрия) — некогда универсальная форма религиозного мышления, сохранившаяся до настоящего времени у всех диких и варварских племен и даже у некоторых более или менее культурных народов (браминистическая Индия, Египет). Свидетельствами всеобщего господства культа животных служат религиозные и поэтические памятники всех исторических народов, начиная с гимнов вед, Авесты, храмов и мумий Египта, историков и поэтов Греции и Рима, эпоса германских, романских и славянских народов и кончая современным фольклором европейск. масс. Самый богатый следами Т. эпос — славянский, в особенности русский. Классической страной Т. издавна считался Египет. Египетские храмы были посвящены самым различным животным: кошке, обезьяне, быку, козлу, барану, крокодилу, шакалу и т. д. Вместо алтарей и статуй божеств здесь стояли массивные, украшенные барельефами животных клетки из гранита, в которых за дорогой решеткой находились божественные животные. Перед этими клетками-капеллами совершались обряды, читались молитвы, приносились жертвы, и боги-животные отвечали жестами на молитвы их приверженцев. Наибольшей известностью пользовался культ быка Аписа (см.), позднейшего воплощения бога Пта. Смерть Аписа вызывала траур во всем Египте. Хотя после смерти каждого Аписа Пта воплощался в другом, тем не менее каждый Апис был самостоятельным божеством, сохранявшим свою божественность и после смерти и выбора ему преемника. Таким же культом пользовался экземпляр крокодила в оз. Крокодилополиса. В Мендесе существовал культ барана — воплощения Озириса. Кроме культа этих и других реальных животных (кошка, ибис, гиппопотам, змея, шакал и т. д.), существовали культы фантастических животных, напр. феникса (воплощение Ра), сфинкса и др. Существовало и поклонение целым классам животных, ограничивавшееся исключительно тою или другою местной группой населения, считавшей то или другое животное своим тотемом (см. Тотемизм). Обыкновенно божественное животное одной группы бывало предметом отвращения и ненависти для другой. Немногие только классы животных пользовались повсеместным поклонением, напр. кошки, ибисы, ястребы. Египтяне плакали, видя кошку в бедственном положении. Убийство кошки, ястреба, ибиса влекло смертную казнь. Не было почти ни одного животного, которое в той или другой части Египта не имело бы своего культа. Еще и поныне туземцы Белого Нила не употребляют в пищу бычачьего мяса; у некоторых племен Нильской долины курица служит объектом религиозных обрядов. Совершенную аналогию с выработанным культом животных в цивилизованном Египте представляет современная браминистическая Индия: корова, напр., здесь — божество, в честь которого ежегодно совершаются особые празднества. Улицы в городах кишат священными обезьянами, которых никто не смеет тронуть; на больших дорогах тигры безнаказанно уносят человека из среды многочисленного каравана, причем никто не решается поднять руку против священного хищника. Вся мифология и позднейший эпос арийских народов основаны на культе животных и воплощении в них богов и героев. В древних религиозных памятниках Индии боготворимые на земле животные перенесены на самое небо. В гимнах Веды даже свод небесный, (Aditis) — безграничная корова. Все небесные явления — дети этой черной с пятнами коровы и ее оплодотворителя, божественного быка. В греко-латинском эпосе мы встречаем у Гомера — солнечных быков, у Овидия — самого Зевса в образе прекрасного быка, переплывающего море с девицей Европой. Ио и Европа — двойники коровы. В Скандинавском эпосе корова является матерью высшего бога, Одина. Большую роль играют черные и красные коровы в русском фольклоре и эпосе. Важное место отведено и другим животным. Божественные лошади ведут колесницу солнца и победоносного Индры; в Теогонии Гезиода божественный Пегас, конь муз — сын Авроры и Посейдона; в русских сказках лошади выручают Ивана из всех бед и доставляют ему царскую дочь. Осел у индусов играет чуть ли не большую роль, чем лошадь: это — рыцарь неба, свергающий своих врагов в ад и устрашающий всех своим ревом. Он обращает в золото все, что ест; отсюда легенда о Мидасе, которого сатир Силен с ослиными ушами из признательности за гостеприимство наделяет даром обращать все в золото. В гимнах Веды Индра представлен как героический баран, льющий амброзию, топчущий под ногами чудовищного змея. У Овидия сам Юпитер Аммон в страхе перед гигантами скрывается в образе рогатого барана. Роль борца играет баран и в русских сказках. В арийском небе солнце часто принимает вид свиньи или дикого кабана. Собака играет двойственную роль: как страж ночи, она адское и страшное животное (у греков — цербер), как хранитель дня — божество милостивое, благодетельное. В Авесте разумом собаки управляется вселенная. Птицы в божественной зоологии не уступают другим животным. Индра часто является в виде сокола или ястреба. Зевс отождествляется с орлом, фигурирующим также как его оруженосец и эмблема. В Риме и Греции прорицания птиц имеют огромное общественное значение. — Двойственная роль (добра и зла, света и тьмы), которую играли все божественные животные, особенно рельефно выразилась в воззрениях на змея. То он бог мудрости и прорицания, бог-благодетель, бог огня, душа предков; то он универсальный гений зла, с которым все боги и герои, начиная с Индры, Ормузда, Аполлона и кончая героями скандинавского и славянского эпоса, ведут ожесточенную борьбу, наполняющую собою историю религий. Дуалистическое воззрение на змея перешло и к некоторым христианским сектам. Офиты, следовавшие николаитам и первым гностикам, воздавали прямой культ змею, а манихеяне ставили его даже на место Христа.
Примеры Т. у арийских народов и в Египте отнюдь не стоят одиноко, как это думали прежде. Наоборот, Т. у этих народов является только переживанием более древнего универсального культа животных, еще ныне в полной силе сохранившегося у всех первобытных народов, а в виде пережитка — в культах чисто политеистических и даже монических. Взгляды на происхождение Т. до сих пор разделяют ученых. Еще в древности культ животных поражал историков и философов. Греки, сами сохранившие в своей мифологии столько следов Т., тем не менее не могли понять психологии египетского Т. и истолковывали его чаще всего аллегорически, как таинства, в которых животные играли роль простых символов. Плутарх предполагал, что Т. исходит из обычая изображать животных на знаменах. Диодор объяснял Т. мифом, по которому боги во время борьбы с великанами укрылись от них под видом животных. Психологически подошел к этому вопросу Теренций Варрон, сказав: «Prunus in orbe fecit deos timor». Египтолог Видеман пытался объяснить Т. в Египте своеобразным утилитарным мотивом: вследствие развития учения о двойниках (Kha) стали воздавать поклонение двойникам государей и отдельных лиц еще при их жизни, что в политическом отношении оказалось опасным, и потому будто бы заменили это более безопасным культом зверей. Леббок и отчасти Спенсер выводят теротеизм из обычая давать названия отдельным лицам, а впоследствии и целым родам по именам животных. Мак-Леннан, А. Ланг и Джевонс сводят генезис его к тотемизму (см.), хотя это только одна из форм Т. Тайдор находит вопрос очень трудным, но, в общем, склоняется к старой теории страха. Спенсер, кроме гипотезы прозвищ, ищет объяснения Т. в явлениях метаморфоза в природе, возбуждающих представление о метаморфозе человеческих душ в животных и обратно. На самом деле Т. слишком сложное явление, чтобы можно было объяснить его одной какой-либо причиной. Он коренится в воззрениях первобытного человека на окружающий мир, совершенно отличных от наших. Анимист, он видит даже в объектах неодушевленной природы существа столь же одаренные разумом и волей, как и он сам; не усматривает он точно так же никакой пропасти между своей душой и душой животных. Животные — наши младшие братья, говорят краснокожие. Даже внешнее различие между человеком и животными — только кажущееся: облик животного — только видимая оболочка, под которой скрывается настоящий человек. Медведь снял свою шубу (шкуру) и стал человеком — говорит гиляк. Поклоняясь животному, первобытный человек сразу (а не постепенно) усматривает в нем антропоморфное существо, существо по образу и подобию своему. И подобно тому, как не всякий человек вызывает в нем поклонение, точно так же не всякое животное для него божество. Чтобы приобрести это значение, оно должно поражать его особенной силой или разумом, превосходящим его собственный. Сила могущественных хищников, полет птиц, ум соболя, столь хитро обходящего самые искусные ловушки и западни охотника, паук, ткущий дивные ткани, личинка, умеющая обратиться в бабочку, крошечные муравьи, живущие такой сложной и разумной общественной жизнью и т. п. — все это вызывает удивление дикаря, видящего в превосходящем его животном сверхъестественное существо. Но обоготворения удостаиваются только те животные, которые видимо покровительствуют людям. Есть основания думать, что самые страшные хищники были менее всего агрессивны по отношению к человеку. Миролюбие медведя всем известно. На Енисее и Алтае медведь при встрече в тайге с людьми довольствуется тем, что отбирает у них ягоды (Миддендорф). Тигр в Уссурийской тайге при встрече с орочем равнодушно удаляется — тот самый тигр, который наводит такой ужас на всех зверей лесных, что самые осторожные из них, напр. лоси, без оглядки бегут на копье охотника. Для ороча тигр, беспощадный ко всем и его одного не только щадящий, но еще ему благодетельствующий, является высшим божеством. Точно так же ороч, гиляк, айн относятся к страшному морскому хищнику — косатке (Orca Gladiator), перед которой дрожат даже киты и которая не только не трогает лодки инородца, но еще гонит на его острогу массы бегущих от нее морских животных — тюленей, моржей, дельфинов. По словам туземцев Конго, лев никогда не трогает человека, прошедшего мимо него с почтением. В Гвинее боготворят змею красивого и крупного вида, совершенно безвредную по своей природе (Смит). Логика первобытного человека умеет находить удовлетворительное объяснение и для случаев, по-видимому, противоречащих благожелательности того или другого вида зверей. Когда аллигатор схватит ребенка или леопард утащит козу, булломы полагают, что нападение сделано не настоящим леопардом или аллигатором, а колдуньей, принявшей на себя вид одного из этих животных. Орочи и гиляки убеждены, что тигр или медведь, убивший человека, не настоящий тигр или медведь, а сумасшедшие или бродяги, брошенные своими хозяевами. Только благодетельные звери — боги; наоборот, звери враждебные — злые, хотя могущественные существа. Им не только не поклоняются, но с ними борьба обязательна и возможна с помощью богов-покровителей.
Из этой примитивной классификации зверей-божеств ведет начало дуализм высших религий и то странное двойственное представление о богах в мифологии, по которому одни и те же божества (напр. Вишну — deus phallicus et destructivus) являются то богами добра, то демонами зла. Первобытный человек впадает еще в другую двойственность, трактуя божество то под видом человека, то под видом животного. На самом деле никогда не существовало чистого теротеизма: даже такие примитивные люди, как чукчи, напр., рисуют себе божество-солнце как в виде оленя, так и в виде человека — хозяина оленей. Это двойное представление о божестве, то человеке, то животном — факт универсальный, найденный у всех, даже самых примитивных народов, не вышедших из теротеистического культа. Оно образовалось отчасти под влиянием тенденции рисовать богов по образу и подобию своему, следовательно, рисовать их «хозяевами» в своем классе (см. Теория род. быта), отчасти под влиянием непосредственных наблюдений над жизнью животных, среди которых, как и среди людей, всегда выделяются индивиды, резко выдающиеся в физическом или умственном отношении. Миддендорф и Шренк находили в Приамурском крае экземпляры медведей, черепа которых всего на 1/12 были короче самого громадного ископаемого черепа пещерного медведя. Вот такие экземпляры гиляки и айны принимают за «хозяев», за настоящие божества, а все остальные медведи считаются или сородичами «хозяина», или его собаками, которых он посылает в добычу человеку. И этим последним, однако, воздается поклонение, так как они находятся в тесных отношениях к своему «хозяину» или «старшему брату», часто являются исполнителями его предначертаний и, следовательно, могут оказывать влияние на то или другое его отношение к человеку. Отсюда позднейший обычай держать при храмах животных, посвященных тому или другому богу; отсюда и разделение животных на богов и просто священных, какое отметил еще Страбон (θεοί и ίεροι). Отсюда также и представление об архитипах и творцах каждого вида животных, о видовых божествах. У индейцев животные каждого вида имеют старшего брата, который служит корнем и началом всех особей; этот старший брат удивительно силен и ловок. Старший брат бобров — величиной с хижину. На Буяне, райском острове русского мифа, живут Змея, старейшая из всех змей, вещий Ворон, старший брат всех воронов, Птица, самая большая и старая из всех птиц, с железным клювом и медными когтями, Пчелиная Матка, старейшая из всех пчел и т. д. Даже в современном фольклоре на Волыни встречается царь блох, комаров и т. д. В финской мифологии это представление выразилось в учении об haltia — творцах и гениях каждого предмета. Некоторые народы отводят этим архитипам и видам место на небе — в стране душ. В Талмуде каждый вид растений имеет покровительствующего ангела на небе. Подобные воззрения мы находим и в учениях греков и египтян. От поклонения животным земным один только шаг к отысканию их на небе. Для этого явления небесного свода подают достаточно поводов. В движениях туч, в фигурах зари, в пятнах и рогах луны, в самом движении светил воображение первобытного человека находит образы каких угодно животных и какие угодно превращения их. В раскатах грома, в порывах ветра он слышит голоса своих знакомцев-животных на земле. В зигзаге молнии он узнает змею, в падающей звезде — птицу. Смотря по тому, какое животное вызывает его наибольшее поклонение здесь, на земле, такое он видит и на троне небесном. Индусы и египтяне водворяют на солнце быка, перуанцы — колибри, чукчи — оленя или его хозяина, другие — медведя, третьи — тигра и т. д. Все видимое небо с его светилами и феноменами обращается в пантеон животных, разделившихся на два лагеря — света и тьмы, дня и ночи, ведущих между собою борьбу, мечущих друг в друга громы и молнии, ревущих как быки или рыкающих подобно тиграм и львам, то одерживающих победы, то терпящих поражения, то благодетелей людских, то злых, губительных демонов. Этот пантеон до сих пир жив в терминах астрономии, сохранившей на небесной карте созвездия льва, рака, козерога, овна, большую медведицу и т. д. Не везде, впрочем, культ небесных животных достиг одинаковой степени развития. Так как первобытный человек интересуется только божествами, имеющими отношение к его благополучию, то племена охотничьи и рыболовные — исключая жителей арктических стран, где небесные явления играют крупную роль в экономической жизни, — мало, сравнительно, занимаются зоологией неба, между тем, как у народов земледельческих небесный культ стоит на первом плане. Вот почему мы находим такую богатую зоологическую мифологию неба у древних индусов и родственных им народов. Помимо обоготворения животного, как благодетельного существа, или демонизирования его, как злого и губительного, первобытный человек часто склонен видеть в животном душу предка. У одних это верование распространяется только на отдельных представителей-избранников, как, например, у гиляков, у которых утонувший становится сородичем «хозяина» воды, задранный медведем — сородичем «хозяина» этого последнего, т. е. медведечеловеком и т. д. У других, по общему правилу, всякий человек после смерти превращается в животное того или другого класса, и, следовательно, каждое животное этого класса — предок. У ваника (вост. Африка), например, на гиену смотрят как на предка и всякую подохшую гиену оплакивают всем народом, больше, чем вождя. Это верование настолько распространено не только у дикарей, но и у более культурных народов (Индия, Греция), что преобразовалось в конце концов в целое учение о переселении душ (см.). Генезис верования, что то или другое животное — носитель души предков, лежит прежде всего в некоторых особенностях того или другого животного. Так, напр., змеи, любящие жить в обитаемых жилищах, безвредные и умные, являющиеся на зов, принимающие участие в трапезах, считаются в разных местах душами предков. В других местах сходство обезьян с человеком наводит на ту же мысль. Птицы, садящиеся на могилу покойника и лакомящиеся установленными возле нее поминальными яствами; ночные птицы, летучие мыши, ютящиеся в пещерах-гробницах; даже черви, появляющиеся на трупах, — также наталкивают на мысль о превращении души покойника в животное. Странствование душ, особенно шаманов, во время сна или экстаза легче всего объясняются, с точки зрения дикаря, птичьей или звериной природой души. У тотемных племен члены рода после смерти чаще всего обращаются в животных своего тотема. У некоторых народов душа человека живет в образе животного даже при жизни ее обладателя: так, у банту человек имеет 4 души, из которых одна — внешняя, в образе животного, одушевляющая своего обладателя издали и самым интимным образом связанная с телом его. Это — то леопард, то черепаха, то рыба или какое-либо другое животное. — Особый вид Т. представляет так назыв. тотемизм (см.). — Поклонение животным выражается в воздержании от насилия над ними и употребления их в пищу (корова, обезьяна — в Индии, крокодил, кошка — в Египте и т. п.), извинении перед ними после убийства (остяки, айны, якуты, краснокожие — перед медведем, в Африке — перед леопардом и т. д.), почетном погребении, выражении внешнего почтения при встрече, жертвах, празднествах, кормлении и содержании при жилищах (обезьян, змей, медведей и т. д.), при храмах, приношении в жертву людей или человеческой крови, бережном обращении с костями и кровью съеденных животных и т. д. — Т. сводится к следующим стадиям: 1) всякое животное, кажущееся человеку почему-либо превосходящим его самого в физическом или умственном отношении, есть сверхъестественное существо: либо божество, благодетельствующее ему, либо враждебный демон зла (позднейшие боги добра и зла); 2) тот или другой класс животных — носители душ предков, тотемы рода или отдельных лиц; 3) божеством является не всякое животное, а только один исключительный представитель (архитип) класса, являющийся «хозяином», а иногда и творцом его; 4) животное-божество, с самого начала антропоморфное, постепенно — с победой человека над природой, с истреблением диких зверей, с переходом человека к таким занятиям, которые отдаляют его от животного мира, с сознанием превосходства человека над этим последним — начинает терять прежнюю двойственность и превращается в чисто антропоморфного бога позднейшего политеизма, но сохраняя от прежнего своего двойственного быта способность и любовь к превращениям в образы животных и требуя себе по старой памяти в жертву или в виде посвящения тех животных, над которыми он предшествующий период господствовал. Прежние свойства, специально вызывавшие поклонение тому или другому животному, — например, половая производительность быка, ум змеи, царственная сила льва и т. д. — становятся атрибутами того или другого вполне очеловеченного божества, и получаются, таким образом, боги плодовитости, мудрости, жизни, смерти, войны и т. д., сами в конце концов превращающиеся в простые символы того или другого атрибута.
Литература. Angelo de Gubernatis, «Zoological Mythology» (Лонд., 1872 г., есть немецкий перевод); Keller, «Die Thiere im klassischen Altherthum»; A. Wiedemann, «Le culte des animaux en Egypte» («Le Museon», т. VIII, 1889); Bunsen «Die Plejaden und der Thierkreis»; Johannes Fühling, «Die Thiere in der deutschen Volksmedizin alter und neuer Zeit» (1900); Mac Lenan, «Plant and animal worship»; A. Lang, «Myth, Ritual, and Religion» (2 изд., 1897); F. B. Jevons, «An introduction to history of Religion» (Л., 1896); Тайлор, «Первобытная культура» (1896, т. II, стр. 275—290); Леббок, «Начало цивилизации» (стр. 189—204); Герберт Спенсер, "Основания социологии (§ 165, 176).