Тайна обязательная (профессиональная). — Некоторые звания, должности и занятия сопряжены при своем практическом осуществлении с получением сведений и обнаружением обстоятельств, оглашение которых может повредить в общественном мнении, а иногда и перед лицом карательного закона, спокойствию, доброму имени, общественному и служебному положению отдельного лица или целой группы лиц, образующих семью или поколение. Поэтому получение таких сведений и обнаружение таких обстоятельств путем, имеющим отношение к пользованию званием, саном, должностью или занятием, делает лицо, узнавшее о них, обладателем Т., раскрытие которой вне случаев, указанных в законе, считается действием не только противным нравственности — каковым является и всякое раскрытие вверенных Т. в обыденной жизни между частными людьми, — но и подлежащим наказанию. Исключительное положение и условия деятельности, благоприятствующие узнанию чужих Т., требуют и исключительных мер ограждения личного спокойствия тех, чья Т. разоблачается. В противном случае в целый ряд взаимных отношений, составляющих необходимую принадлежность культурного общежития, вносилось бы вредное и разлагающее начало недоверия. Отсюда установление правил относительно обязанности сохранять узнанную при известных условиях Т., под угрозою ответственности за их нарушение.
I. Тайна исповеди. До конца V в. в христианской церкви допускалась как исповедь перед пресвитером, так и всенародная, в храме; но с начала VI в. единственною принятою формою исповеди, сопряженною с соблюдением молчания о всем при ней открытом, является тайная исповедь. Западная католическая церковь, исходя из мнений Фомы Аквинского и целого ряда ученых богословов, установляет «печать молчания» — sigillum confessionis, безусловно воспрещая священникам говорить кому бы то ни было о том, в чем повинился кающийся на исповеди. XXI статья IV Латеранского собора грозит за нарушение этого правила пожизненным заключением в монастыре «строжайшего» ордена. О такой же ответственности открывшего Т. исповеди говорит и булла папы Климента VIII 26 мая 1594 г. В восточной церкви Т. исповеди тоже соблюдалась строго. Номоканон при требнике 1662 г., воспрещая открывать Т. исповеди, грозит виновному тяжкою карою, указывая, что «сицевому надлежит ископати язык созади». Безусловность Т. исповеди была поколеблена, когда царствование Петра Вел. было омрачено мятежами и ему пришлось войти в суд даже с собственным сыном. Духовный Регламент, обложив в 9,10 и 13 пунктах «прибавлений о правилах причта церковного» жестоким наказанием открытие Т. исповеди, в 55, 11 и 12 пунк. установил его по отношению к тем, кто «вымыслив или притворно учинив, разгласят ложное чудо» и к умыслившим государственное преступление, если они, «объявляя намеряемое зло, покажут себя, что не раскаиваются, но ставят себе в истину и намерения своего не отлагая, не яко грех исповедуют». Согласно с этим в «Наставлении о должностях пресвитеров приходских» (1765—1775 г.) сказано: «да блюдет пресвитер исповеданного греха никому да не откроет, ниже да не наметит в генеральных словах или других каких приметах, но точию, как вещь запечатленную, держит у себе, вечному предав молчанию, выключая из сего оные дела, о коих в Духовном Регламенте под числами 11 и 12 изображено». Некоторое отступление от безусловной Т. исповеди, за исключением этих случаев, может быть усмотрено в правиле о том, что пред хиротониею во священника духовник кандидата, исповедавшегося ему в тяжких (смертных) грехах, обязан доложить архиерею о недостойности кандидата быть иереем, хотя и без «имянного» перечисления этих грехов. В действующем у нас уставе евангелическо-лютеранской церкви (ст. 827 и 829) категорически проведено начало ненарушимости Т. всего вверенного проповеднику на устной исповеди, к которой по 826 ст. пожелает прибегнуть кающийся, причем «если для предупреждения или для прекращения вредных последствий злодеяния необходимо оное обнаружить пред начальством, а исповедующийся не соглашается сам сознаться пред судом в своем проступке или отвратить имеющий произойти вред, то ему отказывается в разрешении от грехов и в допущении ко святому причастию, но сказанное на исповеди сохраняется в Т.». Эти правила, однако, по ст. 828 устава не подлежат соблюдению, когда обнаружение сказанного на исповеди необходимо для отвращения опасности, грозящей монарху, императорскому дому или государству. Слова, которыми, согласно требнику, должен сопровождаться приступ к исповеди в церкви православной, служат выражением Т. покаяния и обещанием сохранить ее. «Се Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое, — говорит духовник кающемуся, — не устрашися, ниже убойся, и да не скроеши что от мене, но не обинуяся рцы вся, да приимеши оставление от Господа; аз же точию свидетель есмь, да свидетельствую пред Ним вся, елико речеши ми». Сообразно этому взгляду на исповедь в процессуальных законах главнейших государств содержатся или воспрещение спрашивать на суд священника о том, что ему вверено в качестве духовного отца, или же предоставление ему отказаться от дачи такого показания. Так, на основании 378 ст. франц. уголовного кодекса и решений кассационного суда (1810 г.), священники освобождаются от дачи показаний об открытом на духу; германские имперские уставы судопроизводства уголовн. (§ 52) и гражданского (§ 348) разрешают духовным лицам молчать пред судом обо всем, что им сделалось известно как блюстителям души того или другого члена своей паствы (was ihnen bei Ausübung der Seelsorge anvertraut ist). Наши уставы угол. суд. (ст. 93 и 104) и гражд. суд. (ст. 84 и п. о ст. 371) не допускают к свидетельству священников в отношении к признанию, сделанному им на исповеди, устраняя таким образом самый повод к предложению священнику вопросов, могущих поставить его в тяжелое положение; молчание его или отказ отвечать на вопросы, особливо если они будут предложены в отрицательной форме, могли бы быть недобросовестно истолкованы как признание тех или других обстоятельств. Признанием на исповеди, по смыслу 371 ст. и на основании канонических соображений, о которых говорят эти статьи, должно быть считаемо не только признание подсудимого или тяжущегося, но и всякого другого лица, прикосновенного к делу, хотя бы и в качестве свидетеля. Признание, сделанное тотчас после исповеди, покуда священник еще предстоит пред покаявшимся как духовный отец, только что отпустивший ему его грехи, должно быть считаемо сделанным на исповеди. К такому заключению пришел наш кассационный суд в решении по делу псаломщика Кедрова (1894); таково же и мнение выдающихся теоретиков церковного права, из которых профессор Пражского университета Феринг прямо говорит, что священник не может показывать и о том, что ему сказано хотя и вне исповеди, но в виде признания, сделанного духовному отцу. Попытки судебных практиков в интересах успешности уголовного преследования прямо отменить или косвенно обойти правила о недопросе священника относительно исповеди не могут вызывать сочувствия: они стремятся сделать таинственное общение человека с Богом орудием земного правосудия, освобождая его представителей от труда над раскрытием истины общепринятыми способами, без колебания в народе доверчивого отношения к выполнению одного из величайших религиозных таинств.
II. Врачебная Т. Врачебная деятельность в различных своих проявлениях не только дает возможность узнавать обстоятельства, составляющие личную или семейную Т., но даже в некоторых случаях обусловливается раскрытием последней. Оглашение такой Т. ввиду условий общежития, общественной нравственности, господствующих предрассудков и т. п. может сопровождаться самыми тяжелыми последствиями для тех, кто считает необходимым для себя ее соблюдение. Французское (§ 378), бельгийское (§ 458), венгерское (§ 328), голландское (общее постановление в § 272) и германское (§ 300) уголовные уложения устанавливают ответственность для врачей, хирургов, помощников их, аптекарей, повивальных бабок и других членов медицинского персонала за оглашение или открытие третьим лицам вверенной им или узнанной ими по обязанностям их звания Т., когда закон или требование судебной власти не дает им на то права. Взыскания в этих случаях состоят из тюремного заключения и штрафа (до 6 месяцев и до 500 франков или 1000 гульденов) или одного из этих наказаний (до 3-х месяцев тюрьмы или до 1500 марок — в Германии). В Италии упомянутые лица за нарушение обязательной Т. подвергаются тюремному заключению, или отобранию диплома, или отрешению от должности. В России до настоящего времени нет специальных постановлений о врачебной Т. В Уложениях о наказаниях 1845 и 1857 г. говорилось о виновном, распространяющем не в виде клеветы, но, однако, с намерением оскорбить честь кого-либо или повредить ему такое сведение, которое было ему сообщено по званию его или особой к нему доверенности, с обещанием хранить его в тайне. Но с изданием Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, в этом отношении действует 137 ст. этого устава, предусматривающая в крайне неопределенной редакции разглашение, исключительно с оскорбительным намерением, сведений, сообщенных в тайне. Поэтому нарушение врачебной Т. в ряде случаев, где отсутствует такое намерение, можно подводить под это карательное определение лишь по аналогии и притом с большими натяжками, опираясь на даваемое врачами при окончании курса так назыв. факультетское обещание: «помогая страждущим, свято хранить вверяемые семейные Т. и не употреблять во зло оказанного доверия», причем слова «вверяемые», «семейные», «употреблять во зло» могут порождать ряд спорных вопросов, не разрешаемых и крайне неудачным текстом 137 ст., а нарушение Т. аптекарями и повивальными бабками остается вовсе безнаказанным, так как они не дают факультетского обещания. Проект нового уложения, грозя арестом или пенею не свыше 500 р. лицу, обязанному по своему званию хранить в тайне доверенное ему сведение и виновному в умышленном оглашении его без достойных уважения причин, если оглашенное сведение могло опозорить лицо, к которому оно относилось, — предусматривает нарушение и врачебной Т., хотя введение в текст статьи понятия об опозорении и неупоминание о неосторожном оглашении оставляет безнаказанными случаи, где сведения явно опозоривающие разглашены путем неосмотрительной болтовни; не принято во внимание и то, что сведения, напр., о душевной или нервной болезни, половом бессилии или неспособности к зачатию, не представляя собою ничего опозоривающего, могут, однако, быть направлены прямо во вред лицу, к которому они относятся. Наряду с постановлениями, имеющими отношение к соблюдению врачебной Т., закон указывает случаи, в которых врачи обязаны раскрывать имеющиеся у них сведения о больных. Так, на основании ст. 856 и 857 ст. Улож. о нак. и 936—951 ст. Устава врачебного о всяком случае повальной или прилипчивой болезни должно быть врачом доводимо до сведения начальства; по 857 ст. Устава врач. врачи обязаны отмечать поступки аптекарей и фармацевтов, наносящие вред больному, при чем последние привлекаются к ответственности согласно 892—900 ст. Уст. врач.; на основании 560 ст. Улож. о нак. и 1739 ст. Устава суд, медицины (т. XIII Св. Зак.) врачи обязаны доводить до сведения власти о всяком случае обнаружения насильственной смерти, т. е., следовательно, об одной из печальнейших семейных Т. — о самоубийстве (реш. сената по угол. касс. деп. 1887 г.). Повивальные бабки, в свою очередь, обязаны (ст. 878—880 Улож. о нак.) доносить о всех преждевременных родах, предположенных выкидышах и о случаях рождения уродов и младенцев чудовищного вида. Наконец, по смыслу статей уст. угол. судопр. о допросе свидетелей и ввиду законодательных соображений относительно 704 ст. уст. угол. суд. — врач, являясь свидетелем по требованию судебной власти, не имеет права, согласно принятой присяге, умалчивать ни о чем ему известном; прибегать к молчанию он наравне со всеми свидетелями вообще может лишь при предложении ему вопросов, уличающих его самого в преступных деяниях (ст. 722 Уст. уг. суд.). При столкновении обязанности соблюдать врачебную Т. с обязанностью способствовать суду в раскрытии истины закон отдает преимущество последней обязанности. Свидетель заслоняет перед судом врача. В вопросе об объеме и пределах врачебной Т. не существует единства взглядов. Литература и судебная практика представляют три главных направления. Одно из них требует безусловной Т. Французский кассационный суд и большинство французских и бельгийских врачей — напр. Бруардель, Лакассан, Верваест и др. — не только требуют сохранения врачебной Т. «quand même et toujours», считая ее плодом договора больного с врачом (причем Бруардель не допускает нарушения этого договора даже с согласия больного), но считают врача подлежащим уголовной ответственности и в случае обнародования им сведений о болезни умершего, какими бы побуждениями, хотя бы и чисто научными, врач при этом ни руководствовался (процесс доктора Ватле, напечатавшего в свое оправдание против обвинений в печати историю болезни художника Бастиена Лепажа). Другое направление — допускающее раскрытие врачебной Т. в целях ограждения неповинных лиц при заразных болезнях или для разработки научных вопросов — имеет на своей стороне германскую судебную практику и некоторых юристов и врачей, напр. Либмана, француза Ренуа и др. Третье направление, среднее, требует медицинского освидетельствования лиц, вступающих в брак, подобно освидетельствованию для исполнения воинской повинности и для заключения договора о страховании жизни. Представителями его в интересах будущих поколений и ввиду вредного влияния наследственности являются законодательства некоторых Северо-Американских Штатов и ученые врачи Эмиль Мори, профессор Хегар, доктор Казалис и др. Особенное значение по отношение к определению, когда врач может считать себя нравственно и юридически свободным от сохранения обнаруженной им или сообщенной ему Т. пациента, — имеют случаи душевных болезней и сифилиса наравне, ввиду открытий Нейссера, с венерическими болезнями. Начавшаяся душевная болезнь в неизлечимой форме может грозить не только материальному положению людей, входящих, не ведая ничего, в договоры с солидарною ответственностью друг за друга, но и иметь гибельное значение для семьи, особенно там, где церковные правила не допускают развода по сумасшествию одного из супругов. Еще более неисчислимы и, так сказать, безграничны последствия скрываемого от близких и окружающих полового и внеполового заражения. Трудно заранее определить образ действия врача в каждом таком отдельном случае. Если закон уголовный (Улож. о наказ, ст. 854 и 855, Устав о наказ., нал. мир. судьями ст. 103) карает умышленных и даже неосторожных распространителей любострастных болезней, то врач, руководствуясь тактом, житейским опытом и своими прямыми обязанностями, заботясь о сохранении доверия больных к медицине и ее служителям, вместе с тем, в случаях очевидной возможности, а иногда и готовности со стороны зараженного сознательно сообщать свой недуг окружающим, может с полным основанием не считать себя связанным врачебною Т. Здесь на весы кладется, с одной стороны, личное положение отдельного лица, могущего руководствоваться эгоистическими побуждениями, или легкомыслием, или просто непониманием важности своего недуга, а с другой — благо и здоровье ряда лиц в настоящем да и в будущем. Если обращение к чести, совести, уму больного бессильны удержать его от тех или других пагубных для окружающих отношений и врач точно об этом осведомлен — поставление окружающих в известность о печальной истине может являться обязанностью врача во имя человеколюбия, особенно если он дает себе труд внушить этим окружающим необходимость сострадания к больному и заботы о нем. Пределы хранения врачебной Т. должны простираться до смерти больного, кроме, конечно, тех случаев, когда огласка Т. может повредить его потомству или нарушить семейное спокойствие последнего. Безусловное воспрещение посмертного обнародования может быть по отношению к общественным деятелям, имена которых иногда принадлежат истории, идти вразрез с законным желанием современников и потомства знать причины их смерти и разрешить сомнения, возбуждаемые противоречивыми толками. С этой точки зрения опубликование истории болезни императора Фридриха III и Гамбетты не является нарушением врачебной Т. со стороны пользовавших их врачей. Не является таким нарушением и описание недугов Н. А. Некрасова и М. Е. Салтыкова, напечатанное доктором Белоголовым. См. Verwaest, «Le secret professionel»; Brouardel, «Le secret médical»; Juhel-Rénoy, «Vie professionelle et devoirs du médecin»; D-r.Cazalis, «La science et le mariage»; Lacassagne, «Manuel de médecine légale»; Emil Могу, «Standesfragen»; Liebman, «Die Pflicht des Arztes zur Bewahrung anvertrauter Geheimnisse»; М. А. Окс, «O врачебной тайне» («Протоколы Пироговского съезда врачей»); газета «Врач», 1894—95 гг. (между прочим, статья Н. С. Таганцева); «Протоколы Одесского юридического общества» (1893—1895); газета «Новости» 3 февраля 1893 г. (заседание Сифилидологического общества, доклад А. Ф. Кони).
III. Т. адвокатская — обнимает те сведения, которые сообщены адвокату в силу носимого им звания и разглашение которых противоречит интересам лица, их сообщившего. Правило о соблюдении адвокатской Т. существовало уже в Древнем Риме. Молло в книге «Règles de la profession d’avocat» приводит изречение Марка Катона: «testimonium adversus clientem nemo dicit». Вопрос об адвокатской Т. привлекал к себе особенное внимание во Франции. Строгое соблюдение вверенных Т. ставится здесь основным условием существования адвокатуры. По словам Ф. Эди, к числу «положений, без которых немыслима общественная жизнь, относится право каждого члена общественного союза на то, чтобы Т., открываемые им лицам известных профессий, были непроницаемы». "Адвокат, — говорит Молло, — «нужен гражданам для защиты их имущества, чести и жизни. Закон и государство утверждают его в этом высоком назначении. Но чтобы достойно его выполнить, ему прежде всего необходимо доверие клиента; его не может быть там, где нет уверенности в сохранении Т.». В нашем законодательстве обязанность адвоката соблюдать Т. категорически выражена в 403 ст. учр. суд. уст.: «присяжный поверенный не должен оглашать Т. своего доверителя не только во время производства его дела, но и в случае устранения от оного и даже после окончания оного». Установленная таким образом обязанность соблюдать Т. может иногда оказаться в противоречии с интересами не менее важными и, прежде всего, с интересами общественной безопасности — если адвокату, напр., стало известно от клиента о совершившемся или готовящемся преступлении. Какому из этих интересов следует отдать предпочтение и каким пожертвовать — вопрос, не предусмотренный в положительных законодательствах и весьма спорный в доктрине. Даже французская адвокатская дисциплина, наиболее смело проводящая принцип безусловного соблюдения Т., допускает исключения в тех случаях, когда общественное благо требует ее оглашения. Под благом общественным Молло разумеет «предотвращение большого бедствия или вреда, имеющего быть причиненным ближнему в случае необнародования Т.». Практическую важность имеет в особенности коллизия между необходимостью соблюдать Т. и обязанностью свидетельствовать на суде по гражд. и угол. делам. На этот счет большинство европейских кодексов содержит прямые указания. 152 ст. австрийского устава угол. судопр. освобождает защитников от обязанности свидетельствовать на суде в отношении того, что им, как защитникам, сообщено обвиняемым; такое же постановление имеется в п. 2 ст. 52 германского устава угол. суд., отличающейся лишь тем, что она не ограничивается сведениями, полученными от обвиняемого. По нашему уставу уг. суд. (ст. 704) не допускаются к свидетельству присяжные поверенные и другие лица, исполнявшие обязанность защитников подсудимых в отношении к признанию, сделанному им доверителями во время производства о них дел. Таким образом, существенное отличие нашего устава заключается в том, что, согласно с твердо установившимися взглядами французской адвокатуры, устранение от свидетельства составляет не право, а обязанность адвоката; суд не вправе выслушивать его показания. Особенность германского устава состоит в том, что, помимо защитников, освобождаются от обязанности свидетельствовать вообще присяжные поверенные (Rechtsanwälte) по отношению к сведениям, вверенным им при исполнении или по поводу исполнения им своих обязанностей (п. 3 § 52). Соответствующих постановлений в уставах гражд. судопроизводства не имеется; тем не менее, как свидетельствует комиссия по пересмотру законопол. по судебной части (Объясн. зап. к уст. уг. суд. т. II, стр. 392), присяжные поверенные, опираясь на 403 ст. учр. суд. уст., отказываются давать объяснения относительно гражд. дел своих доверителей, и практика наших советов признает такой отказ совершенно правильным, находя, что ввиду категорического характера 403 ст. «доверенные присяжному поверенному Т. должны считаться священными; никогда, никому и ни при каких условиях он не должен выдавать их, хотя бы был приглашаем к тому судебной властью» (Отчет Совета прис. повер. округа Моск. суд. палаты за 1899—1900 г., стр. 133; ср. также Арсеньев, «Заметки о русс. адвокатуре», стр. 242 сл.; Макалинский, «С.-Петербургская прис. адвокатура», стр. 420 сл.). Наоборот, комиссия по пересмотру судебных уставов находит, что подобный порядок, урезая способы суда к раскрытию истины, является неправильным. Нарушение адвокатской Т. не предусматривается у нас (как и в Германии) уголовными законами, а преследуется и карается в порядке дисциплинарном. По свидетельству отчета прис. повер. окр. Моск. суд. палаты (за 1899—1900 г., с. 133), «мысль о святости профессиональной Т. настолько внедрилась в правосознание нашей адвокатуры, что примеров явного нарушения этого священного долга адвоката, к чести сословия, до сих пор не наблюдалось. Если советам присяжных поверенных приходилось высказываться по данному предмету, то поводом к тому служили примеры обратные, т. е. по жалобам на отказ адвоката от дачи свидет. показании». Специальных сочинений, посвященных вопросу об адвокатской Т., не имеется; помимо названных трудов, вопрос этот трактуется еще у Cresson, «Usages et règles de la profession d’avocat» (t. I, titre V, ch. VI); Vargha, «Die Vertheidigung in Strafsachen». Чрезвычайно обстоятельно разработан этот вопрос в докладе В. И. Невядомского совета прис. повер. округа Моск. суд. палаты по дисциплинарному делу (см. вышеупомянутый отчет, стр. 124—141).
IV. Тайна нотариальная — распространяется на все дела, поручаемые нотариусу, и на все акты и документы, находящиеся у него на хранении (ст. 23 нотар. пол.). Особым правилом (123 ст. того же положения) нотариусу воспрещается допускать посторонних к справкам об актах, внесенных в нотариальные книги, за исключением случаев, когда право получения справки или копии будет предоставлено судебным определением (см. Судебные справки). К числу лиц посторонних относятся все как частные, так и должностные лица, не участвовавшие в составлении актов, кроме лиц судебного ведомства, в пользу которых нотариальное положение 1866 г. установило изъятие на те случаи, когда они встретят по службе надобность в проверке книг или получении копий. В 1885 г. министерство юстиции пыталось распространить это изъятие и на податных инспекторов, но вследствие отказа Московского окружного суда дать нотариусам соответственные указания вопрос перешел на рассмотрение сената и был разрешен им в смысле отрицательном (реш. общ. собрания 1886 г. 13). Последствием этого было издание закона 6 февраля 1889 г., коим указанное изъятие распространено на всех должностных лиц административного ведомства с разрешения председателя окружного суда. Этот же закон обязал нотариусов сообщать государственному банку, его конторам и отделениям ежемесячные сведения о том, сколько и каких записано у них и опротестовано векселей и обязательств и на какую сумму. Составляемый каждым нотариусом алфавитный указатель лицам, которые объявлены несостоятельными должниками или над которыми учреждены опеки и попечительства, предъявляется по закону (пр. к 123 ст.) всем желающим для обозрения; на том же основании из него выдаются и справки.
V. Тайна особых приемов фабричного производства — охраняется уголовным законом, карающим (ст. 1355 улож.) заключением в тюрьме от 4 до 8 месяцев всякое лицо, принадлежащее к фабрике, заводу или мануфактуре, которое «огласит какое-либо содержимое в тайне и вверенное ему в виде тайное средство, употребляемое при изготовлении или отделке произведений тех фабрик, заводов или мануфактур, когда не было на сие положительного согласия тех, коим сия Т. принадлежит по праву, и, следственно, к ущербу их». Проект уголовного уложения несколько изменяет постановку вопроса и облагает арестом или денежной пеней даже самый факт умышленного оглашения такой Т., а намерению причинить имущественный ущерб предприятию придает значение обстоятельства, усиливающего размер ответственности (тюрьма до 6 месяцев).
VI. Тайна служебная — В ст. 709 устава о службе по определению от правительства (т. III Св. Зак. изд. 1896 г.) сказано: «всякую вверенную Т., касающуюся службы и пользы Его Императорского Величества, каждое состоящее в службе лицо обязано хранить свято и ненарушимо и никому не сообщать, кому о том ведать не надлежит и кому не велено будет объявлять». При всей видимой категоричности этого основного правила о соблюдении Т. оно, в сущности, лишено почти всякого содержания, потому что нигде в законе не определено: 1) кто те, кому ведать не надлежит, 2) кто уполномочен разрешать объявление Т. и 3) какие сведения составляют Т. В действительности в наших канцеляриях господствует абсолютная Т., хотя в общ. учр. губ. (Св. Зак., т. II ст. 131) прямо указано, что «лицам, не участвующим или не участвовавшим в деле, копии с определений присутственных мест и других бумаг и документов, кроме сведений, Т. подлежащих, могут быть выдаваемы присутственными местами в таком лишь случае, когда лица сии представят удостоверения в том, что просимые ими копии нужны для подтверждения или защиты их прав или прав их доверителей или лиц, состоящих у них под опекою, и т. п.» Затем в ст. 142 того же тома установлен внешний признак Т.: «по делам, Т. подлежащим, полагается как на пакете, так и на самой бумаге особенная надпись: секретное». Сопоставление приведенных статей дает основание прийти к выводу, несомненно, впрочем, казуистическому, что соблюдение абсолютной Т. обязательно лишь по отношению к лицам посторонним, по отношению же к лицам заинтересованным Т. составляют лишь сведения из дел секретных или специально указанных в законе (ст. 241 учр. сен., ст. 132 учр. ком. мин. и др.). Вывод этот находит подтверждение в постановлениях 419—425 ст. улож., из коих первая карает сообщение служебных сведений лицам посторонним, а остальные относятся к специальным видам Т. По иностранным законодательствам (австрийский уст. угол. судопр. 152, германский 53) чиновники не допускаются к свидетельству на суд о сведениях, составляющих служебную Т., если не получат на то разрешение начальства, причем германский устав подробно перечисляет лиц, уполномоченных разрешать тем или другим чиновникам показывать на суде. В наших законах такого запрещения не содержится; напротив, в решении по угол. касс. дпт. 1898 г. № 7 прав. сенат приходит к тому выводу, что «хотя закон запрещает разглашение Т. посторонним, но распространение этого запрещения на законно действующие органы уголовного правосудия, идя вразрез с общим понятием о правах и деятельности судебной власти в государстве, делало бы в некоторых случаях, когда должностное лицо является и единственным свидетелем обстоятельств, сделавшихся ему известными вследствие отправления обязанностей службы, невозможным постановление правильного по существу и согласного со справедливостью решения и поставило бы потерпевшего от преступления в беспомощное и безвыходное положение». См. Н. Дингельштедт, «Канцелярская Т.» («Вестн. Европы», 1897, март).
Действующее уложение о наказ. в разделе о преступл. и прост. по службе государств. и обществ. и в других с крайней подробностью и казуистичностью трактует о разнообразных формах нарушения служебных Т. Первое место занимает разглашение так назыв. канцелярской Т. вообще, т. е. «разглашение дел, производимых в судебных и правительственных местах, и сообщение без дозволения каких-либо актов или других принадлежащих к делам бумаг лицам посторонним, вопреки порядку, для производства дел и хранения деловых бумаг установленному» (ст. 419); наказание в зависимости от происшедших или долженствовавших произойти последствий, особенно если от разглашения дел распространится «молва, для чьей-либо чести оскорбительная» (ст. 420), — от замечания до удаления от должности. Более тяжким проступком, влекущим отрешение от должности, исключение из службы или заключение в тюрьме до 8 мес., признается сообщение бумаг, отмеченных надписью «секретно» (ст. 423). Кроме общего определения, о разглашении дел судебных говорится и особо, в ст. 421 и 422. Первая из них облагает выговором или удалением от должности сообщение мнения судей или судебных актов лицам, прикосновенным к делу; вторая «за злонамеренное открытие обвиненному в преступлении судебных о нем актов или иных бумаг и за сообщение ему сведений, могущих служить к сокрытию истины или к избежанию заслуженного им наказания», сверх исключения из службы, подвергает виновного наказаниям, определенным за укрывательство преступления. Намеренное открытие служащим иностранному правительству государственной Т. по закону 1892 г. отнесено к общему понятию измены; совершение сего по неосторожности, равно допущение по небрежности похищения, уничтожения или утраты плана, рисунка или документа, подлежащих ввиду внешней безопасности России хранению в Т. от иностранного государства, обложено заключением в крепости от 1 года 4 мес. до 4 лет (ст. 425 по прод. 1893 г.). Под несоблюдением со стороны служащего Т. карантинной уложение (ст. 848) разумеет несохранение чиновниками или служителями карантинов и мест оцепленных «в Т. сведений о приключившихся в карантине болезнях или получаемых из других мест об опасности известий»; наказание — отрешение от должности, исключение из службы или тюрьма до 8 месяцев. Оглашение Т. выделки государственных кредитных бумаг само по себе или, как говорит закон, совершенное «по неосторожности или нескромности» влечет отдачу в исправительные арестантские отделения, а совершенное «в намерении способствовать подделке» почитается участием в подделке (ст. 578). Оглашение секретов производства каких-либо изделий, работ, машин, медицинских или иных составов и т. п. обложено, «сверх вознаграждения за причиненные убытки», отрешением от должности или тюрьмою до 8 месяцев (ст. 424). Нарушение Т. при производстве торгов, т. е. преждевременное вскрытие представленных к торгам запечатанных объявлений, подвергает наказанию как за сообщение секретных бумаг (ст. 489). Нарушение Т. кредитных установлений, общественных и частных банков влечет за собою для чиновников и должностных лиц отрешение от должности, а когда сие учинено с намерением повредить чести иди кредиту какого-либо частного лица — заключением в тюрьме до 1 года 4 месяцев (ст. 1157). Нарушение Т. биржевыми маклерами и нотариусами — см. выше, Т. нотариальная. Нарушение Т. корреспонденции служащими в почтово-телеграфных учреждениях — см. Т. корреспонденции. Из приведенных определений видно, что, помимо дробности регламентации и смешения уголовно наказуемых форм нарушения служебной Т. с такими, которые ведут только к дисциплинарной ответственности, правила действующего закона значительно устарели. В этом отношении особенное внимание обращают на себя запреты, выраженные в ст. 421 и 422 и касающиеся Т. судебной, ибо судебные уставы не только не допускают никакого секрета по производству гражданских дел, но обязывают сообщать противной стороне копию с каждого прошения или бумаги, поданной другою стороною. Равным образом утратило свое значение ввиду изменившихся условий производства уголовных дел соблюдение Т. по делам уголовным: закон прямо обязывает предъявлять обвиняемому подлинное о нем следственное производство. Проект уголовного уложения в главе о преступных деяниях по службе предусматривает: а) оглашение Т. государственных и порядка управления, т. е. оглашение долженствующих храниться в Т. правительственного распоряжения или военного или дипломатического сведения; наказание — заточение или тюрьма, а если оглашенное составляло Т., касающуюся внешней безопасности России, то виновный, «буде не подлежит наказанию за измену», наказывается тюрьмою на срок не ниже 3 месяцев. То же наказание положено за неосторожное оглашение Т., касающейся внешней безопасности. б) Оглашение Т. промышленности и торговли, куда отнесены следующие группы Т.: изготовления государственных кредитных бумаг, приемов производства какого-либо предмета и торгов по казенным подрядам или поставкам; наказание — тюрьма. Постановления о нарушении канцелярской Т. перенесены проектом в устав о служебных провинностях. См. Объяснения к проекту уголовного уложения, т. VIII, стр. 362—380.
VII. Тайна совещания присяжных заседателей. — «Присяжные заседатели, — говорит ст. 677 уст. угол. судопроизв., — обязаны сохранять Т. их совещаний и не объявлять никому, какие голоса поданы были в пользу или против подсудимого; нарушение сего правила подвергает виновного денежному взысканию от десяти до ста рублей». Постановление это имеет целью оградить присяжных от мести со стороны самого подсудимого и близких ему лиц и тем обеспечить правильное отправление ими своих обязанностей. Включено оно было в устав ввиду принятия, вопреки, напр., французскому праву, системы открытой подачи голосов присяжными заседателями. Так как закон говорит о Т. совещаний, то одинаково преступно как оглашение, кем именно из присяжных подан голос за обвинение или оправдание, так и оглашение с поименованием лиц сущности происходивших в совещательной комнате прений. Столь же безразлично, была ли присяжным нарушена Т. в отношении других или только в отношении себя. Обязаны ли присяжные заседатели раскрывать Т. их совещания на суде при допросе их в качестве свидетелей — вопрос спорный. И. Я. Фойницкий («Курс угол. судопр.», т. II, стр. 486), ссылаясь на ст. 704 уст. уг. суд., где в числе лиц, не допускаемых к свидетельству, присяжные заседатели не упомянуты, отвечает на него утвердительно; практика держится противоположного воззрения. В действующее материальное законодательство правило второй части ст. 677 уст. угол. суд. не включено. Проект уголовного уложения (1895 г.) этот пробел восполняет.
VIII. Тайна торговая. — Ограждая Т. ведения торгового предприятия как в личных интересах предпринимателя, так равно и в интересах третьих лиц, находящихся с ним в деловых отношениях, и вместе с тем требуя, чтобы каждый купец вел торговые книги, дающие полную картину предприятия, законодательства ограждают Т. этих книг, допуская к их рассмотрению органы публичной власти лишь в определенных случаях. Особенно далеко в этом отношении идет русское торговое право (см. Торговые книги). Так как в торговой деятельности принимает участие значительное число посредников, то Т. торгового предприятия часто оказывается в руках лиц, к услугам которых приходится прибегать купцам (комиссионеры, приказчики, маклера и т. п.). Обязанность всех этих лиц хранить доверенные им Т. частью вытекает из существа принимаемых ими на себя обязанностей, частью же обусловливается прямыми постановлениями закона. Так, в силу закона маклеры биржевые обязаны «сохранять в Т. все делаемые им от торгующих поручения» (уст. торг. ст. 93 прил. I к ст. 592). Особенно важным представляется безусловное хранение в Т. всего касающегося деловых операций в кредитных учреждениях; в силу условий их деятельности им доверяются сведения, разглашение которых может представлять серьезные опасности для многочисленных клиентов этих учреждений, угрожая, напр., подорвать их кредит. Поэтому в специальных узаконениях, относящихся к деятельности банков, особо подтверждается обязанность служащих «хранить в Т. все, касающееся операций банка» (уст. гос. банка ст. 23; то же и в уставах частных кредитн. учр.). Необходимость соблюдения Т. отнюдь не устраняет, однако, права судебной власти требовать выдачи нужных к производству следствия письменных или вещественных доказательств (уст. угол. судопр. ст. 368). По соображениям фискального характера допускается в широких размерах и ознакомление должностных лиц с торговыми книгами и документами торговых предприятий (см. Пол. о гос. пром. нал. ст. 71 сл.; Уст. о герб. сб. ст. 146 сл.).
Разглашение Т. кредитных установлений служащими в них и Т. хозяев-купцов их торговыми приказчиками предусматривается в уголовных кодексах, как могущее нарушить имущественные интересы таких лиц и установлений. В отношении тайны кредитных установлений наказывается самый факт ее оглашения, а намерение виновного повредить кредиту рассматривается как обстоятельство, увеличивающее вину. Действующее уложение о наказ. (ст. 1157) в первом случае назначает отрешение от должности, во втором — тюрьму до 1 года 4 мес.; проект угол. улож. — арест или пеню и тюрьму. В отношении Т. других торговых предприятий намерение виновного приказчика повредить кредиту своего хозяина составляет условие, без которого нет наказуемости. Действ. уложение (ст. 1187) назначает за это деяние денежное взыскание или тюрьму на разные сроки; проект — тюрьму до 6 месяцев. Германское уложение обобщает вопрос и предусматривает оглашение Т., могущее причинить имущественный вред, со стороны всех лиц, между которыми и потерпевшими существуют особые отношения доверия, напр. со стороны опекуна, управляющего имением и т. п.