Право естественное. — Понятие естественного П. принадлежит к числу самых древних категорий философии П. и юриспруденции. Естественное П. издавна противопоставляется положительному, во-первых, как совершенная идеальная норма — несовершенной существующей, и во-вторых, как норма, вытекающая из самой природы и потому неизменная — изменчивой и зависящей от человеческого установления. Что касается первого противопоставления, то оно обуславливается не только вечним противоречием идеала с действительностью, но также и некоторыми особенностями положительного П., которые обостряют и подчеркивают это противоречие. Положительные законы рассчитываются обыкновенно на долговременное применение. Как нормы общие и твердые, они не могут изменяться с каждым изменением отношений, для которых они созданы, — а между тем жизнь уходит вперед и требует для себя новых определений. Даже самые лучшие законы редко удовлетворяют всех; разнообразие общественных интересов не может найти для себя полного примирения в законодательстве. Отсюда протесты против положительного П., облекаемые в форму требований П. естественного. Постановления положительного П. объявляются изменяющимися и произвольными; естественное П. ставится над ними, как некоторая высшая норма, черпающая свою силу в требованиях природы. Предположению о существовании П., вытекающего из природы, способствовало и то наблюдение, что среди определений каждого П. есть известные положения, как будто бы не зависящие от произвола людей и предустановленные самой природой. Это наблюдение заставляло в самом действующем праве открывать следы права естественного и различать в юридических установлениях неизменные и естественные определения от изменчивых и произвольных. Таким образом, издавна концепция естественного П. имела двоякий состав: она покоилась на практическом требовании более совершенного П. и на теоретическом наблюдении естественной необходимости известных правоположений. Эта два элемента могли поддерживать друг друга, но не могли быть сведены один к другому: в первом случае естественное П. ставится над положительным, во втором оно является лишь известной частью положительного П. В историческом развитии естественно-правовой доктрины можно постоянно наблюдать эту двойственность его концепции. Греческая философия еще в досократический период звала противоположение естественного П. и положительного. Софисты, в противоположность древнегреческому воззрению на верховное значение законов, утверждали, что все законы, как и сама справедливость, обязаны своим происхождением человеческому установлению: следуя своим случайным взглядам, люди беспрестанно изменяют свои законы, которые носят поэтому печать условности и относительности. Из этого воззрения само собой вытекало известное, хотя и чисто отрицательное представление о естественном П., а вместе с тем и критическое отношение к положительному праву. Некоторые софисты, в связи со свойственным им индивидуализмом, высказывали мнение, что законы должны служить к охране личной свободы, которая только и может считаться сообразной с природой. Здесь намечалось уже известное представление о естественном П. Еще яснее это представление выразилось у Сократа, который говорил, что существуют известные неписанные божественные законы, с которыми человеческие законы должны сообразоваться. Для понимания этих законов нужно знание, которое и должно лежать в освове государственного управления. Платон развил эту мысль в своем «Государстве», начертав естественное, сообразное с божественной справедливостью государственное устройство. Действительные формы, встречающиеся обыкновенно в жизни, он считает отклонениями от истинного идеала. Это противопоставление идеальной формы рзвращенным, встречающееся затем и у Аристотеля, является своеобразным выражением того же контраста между идеалом и действительностью, которое лежит в основе различения естественного П. и положительного. У Аристотеля встречаются термины δίχαιον φύσει и δίχαιον νόμφ, хотя, употребляя эти термины, он имеет в виду не идеальные нормы, а те «естественные» определения, которые существуют у различных народов, как бы в силу необходимости и независимо от человеческого мнения. Подобное представление о естественном П. воспроизводится затем у стоиков, от которых оно переходит к римским юристам. Естественное П. римских юристов представляет собой также ту часть действующего П., которая, будучи обусловлена самой природой, отличается необходимостью и всеобщностью распространенния. Таковы, напр., нормы, определяющие различие людей в зависимости от возраста, разделение вещей на различные юридические категории в связи с различием их естественных свойств и т. п. Средневековый взгляд воспроизводит эту точку зрения, подкрепляя лишь силу естественного закона авторитетом Св. Писания. Так, напр., в декрете Грациана естественное П. определяется так: jus naturale est quod in lege (Mosaisa sc.) et evangelio continetur. В другом месте декрета находим следующее определение: jus naturale est commune omnium nationum, eo quod ubique instinctu naturae, non constitutione aliqua habetur. У Фомы Аквинского также можно видеть отражение римских воззрений; в подробностях его учения сказывается, кроме того, влияние Аристотеля. Наконец, ко всему этому присоединяются специально средневековые богословские элементы.
Основу естественного права Фома Аквинский видит в законе Божественном, который получает у него значение универсального закона вселенной — lex aeterna est ratio gubernativa totius universi in mente divina existens. Фома Аквинский создает при этом довольно сложное разделение, различая закон Божественный и вечный, естественный и человеческий. Особенность его воззрения, сравнительно с римским и Аристотелевским, состоит в том, что у него подчеркивается идеальное значение естественного П., как нормы, определяющей достоинство существующих установлений. Человеческий закон имеет силу лишь постольку, поскольку он согласен с естественным. Законы несправедливые необязательны для подданных, хотя их не запрещается исполнять; но если эти законы несогласны с Божественными установлениями, то они ни в каком случае не должны быть исполняемы, так как Богу следует повиноваться более, чем человеку. Это утверждение чрезвычайно характерно для средневековой доктрины естественного П. Вопрос об отношении положительного права к естественному имел не только теоретическое, но и практическое значение (см. Папство). В борьбе со светской властью сторонникам теократии постоянно приходилось ставить вопрос о том, в какой мере следует повиноваться государственным предписаниям и законам. Ответ на это сам собой вытекал из взгляда средневековой теократии на положение светских правителей. Князья правят в силу полномочий, полученных ими от церкви. Над ними стоит высший Божественный закон, с которым они должны сообразоваться. Если они становятся в противоречие с этим законом, их воля перестает быть обязательной. Теократическая доктрина охотно призывала при этом на охрану Божественного закона самих подданных, которых она учила сопротивляться властям, нарушающим Божественные предписания. Теократические начала сочетались здесь с демократическими. Подробное развитие этих взглядов мы встречаем еще до Фомы Аквинского, у писателя XI в., Иоанна Салисбюрийского. Вообще, в средние века мы можем проследить в зародыше все основные черты позднейшей доктрины естественного П. Если многие из этих черт встречаются и в древности, то лишь в средние века они получают более отчетливое выражение, под влиянием того практического значения, которое получила в это время идея естественного П. Таковы в особенности знаменательные теории первобытного договора и народного суверенитета. Возникнув помимо естественно-правовой доктрины и не составляя ее необходимого предположения, — так как утверждение высшего критерия, стоящего над положительным законом, возможно и независимо от этих теорий, — они вскоре соединились в одно стройное целое с естественно-правовой идеей, вследствие того внутреннего сродства, которое их сближало. Обе они как нельзя более соответствовали основному стремлению естественного П. — поставить над властью некоторые высшие инстанции, с которыми она должна сообразоваться. Первобытный договор играл при этом роль юридического основания для притязаний подданных по отношению к верховной власти; он предопределял ее деятельность, ставил для нее известные границы. Утверждение неотчуждаемого народного суверенитета было логическим дополнением идеи первобытного договора и дальнейшим формулированием юридической зависимости правительства от общества; при помощи этой идеи установлялось для народа постоянное право контроля и верховенства над правящей властью. Первобытный договор считался тем моментом, в силу которого люди от естественного состояния переходят к государственному; но, возникнув по определению воли народной, государство должно навсегда остаться подчиненным этой воле. Средневековая теория уже успела обратить все эти идеи в затвержденные аксиомы, когда Гуго Гроций связал их литературную судьбу со славой своего знаменитого трактата «О праве войны и мира» и обеспечил им широкое распространение в новой философии права. Гроций не был «отцом естественного П.», как его иногда называют. Его значение состоит в том, что он положил начало обособлению естественного права от богословия и ввел в эту область рационалистическую методу. Однако, и в этом отношении он имел предшественников в протестантских писателях Ольдендорпе, Гемминге и Винклере, у которых можно открыть первые, хотя и робкие попытки к освобождению от схоластических пут. Более важной, хотя и менее резко выраженной особенностью Гроция является то, что он, в отличие от прежних теоретиков естественного П., начинает преимущественно употреблять выражение «jus naturae» вместо «lex naturae». По определению Винклера, характерному для этой эпохи, к которой он принадлежал, закон отличается от права, как причина от следствия (dicemus legem a jure differre, ut constituens a constitute, causam ab effectu). Напротив, со времени Греция на первое место становится право — прирожденное право личности, которое должно составлять цель всякого законодательства. Сам Гроций не употребляет выражения «jura connata», но понятие у него намечается: основой общежития он считает уважение к тому, что принадлежит отдельным лицам (societas eo tendit, ui suum cuique salvum sit communi ope et conspiratione). С этих пор естественно-правовая доктрина запечатлевается тем индивидуализмом, который составляет ее отличительную черту в новое время и который многие принимали за саму ее сущность. В качестве идеала, создаваемого ввиду несовершенств существующего порядка, естественное П. могло служить для самых различных стремлений. Пример Гоббса показывает, что естественно-правовым методом можно было пользоваться и для оправдания абсолютизма. Несомненно, однако, что ни на какой иной почве, кроме индивидуализма, естественно-правовая доктрина не могла получить такого широкого развития. Поскольку она являлась результатом практических стремлений, она всегда заключала в себе, вместе с протестом против положительного права, и протест против власти, от которой последнее исходит. В качестве границы для этой власти можно было указывать на высший нравственный закон, на волю Божию, как это часто делали в средние века; но еще чаще, в качестве противовеса власти, выставлялись притязания отдельных лиц. Эта индивидуалистическая тенденция позднейшего естественного П. в особенности была подчеркнута присоединением к нему теорий первобытного договора и народного суверенитета, который обе имели ясно выраженный индивидуалистический характер. Первобытный договор был ни чем иным, как соглашением личности с государством; народный суверенитет представлял собой объединение личных воль в одно целое, противополагавшееся государственной власти. Не случайным является то обстоятельство, что индивидуалистические стремления естественного П. развились с особенной силой в новое время, когда государственное начало получило преобладающее значение и в борьбе с разрозненностью общественных сил нередко склонялось к отрицанию их самостоятельности. Протестантское движение, со свойственным ему стремлением к утверждению свободы совести и мысли, дало новый толчок к развитию естественного П. в индивидуалистическом направлении. На этой именно почве впервые формулируется практическое требование неотчуждаемых прав личности. Каждый раз, когда государство угрожало личной свободе, естественно-правовая доктрина выступала с напоминанием об этих неотчуждаемых правах, о договоре, заключенном личностью с государством, о народном суверенитете, которому должно принадлежать решающее значение. Рассматриваемое с этой точки зрения, естественное П. является отзвуком той роли, которая принадлежала личному началу в первоначальных политических соединениях, и выражением того самостоятельного значения личности, которое должно оставаться ее неприкосновенным достоянием при всяких формах политического устройства. В этом виде естественное П. является более, чем требованием лучшего законодательства: оно представляет, вместе с тем, протест личности против государственного абсолютизма. Та форма, которую придал естественно-правовой доктрине Гуго Гроций, воспроизводится затем в нем. учениях XVII и XVIII ст. Главнейшими представителями этого направления в Германии являются Пуффендорф и Томазий, Лейбниц и Вольф. Одновременно с этим естественное П. развивается и в Англии. Мильтон, Сидней и Локк являются наиболее талантливыми и видными его теоретиками на английской почве (Гоббс, как замечено выше, соединяет метод естественного П. с системой абсолютизма, но это соединение не могло быть прочным вследствие внутреннего противоречия метода с содержанием). Английская школа стояла ближе к практическим событиям времени, к той политической борьбе, в которой крепла английская политическая свобода. Вследствие этого английские учения получили гораздо более радикальный характер. Известные практические тенденции не были чужды и немецким писателям: рационалистический метод и индивидуадистические стремления естественного права явились и в Германии освободительными и прогрессивными элементами в борьбе с остатками средневекового гнета над мыслью и совестью. Однако, эти стремления не имели здесь той резкой определенности, как в Англии и впоследствии во Франции. Наряду с индивидуалистическими утверждениями мы встречаем в них иногда то остатки средневековых католических взглядов (напр., у Лейбница), то систему нравственного деспотизма (напр., у Вольфа). Принцип осуществления в жизни нравственного закона получает здесь преобладание над идеалом политической свободы. Другая отличительная черта немецкого естественного П. заключается в большем значении чисто теоретического элемента — стремления к систематизации данного материала. У последователей Вольфа это теоретическое стремление совершенно вытесняет определенные практические тенденции. Естественное П. вырождается в систему рационалистического обоснования и построения П. положительного. В учебники естественного П. переносятся римские положения, которые объявляются вечными и необходимыми требованиями разума. Так создалась та система плоского и поверхностного догматизма, которая одинаково грешила и против истории, и против философии, и против юриспруденции, и которая еще в XVIII в. вызвала вполне законную реакцию со стороны представителей исторического направления. Однако, и в пределах естественно-правовой школы со времени Канта совершается поворот к более плодотворному и живому направлению. Кант находился в этом отношении под влиянием Руссо, который должен быть признан самым крупным представителем естественного П. в XVIII ст. Руссо придал естественно-правовому направлению тот характер законченного радикализма, с которым оно выступает в эпоху революции. Логически развивая требования индивидуализма, он с большей последовательностью, чем это делалось ранее, защищает идею неотчуждаемого народного суверенитета. Он требует, чтобы и в государстве каждый человек повиновался только своей собственной воле и сохранял свою свободу. Единственным средством для этого он считает участие всех граждан в общих решениях и установление неотчуждаемого контроля со стороны народа над действиями власти. Такова центральная идея «Contrat social», который, благодаря своему захватывающему энтузиазму, явился могущественной силой во время революционной борьбы за свободу. Кант воспринял идеи Руссо, но сочетал их с основами собственной философии и придал им новый характер. Прирожденные П., о которых говорили Руссо и его предшественники, имели своим высшим критерием индивидуальную свободу, являвшуюся вместе с тем и высшей целью государственного союза: но где искать границы и цели самой свободы — это оставалось недостаточно определенным. Свобода может проявляться одинаково в самоограничении, как и в самоутверждении. Гоббс имел известные основания к тому, чтобы выводить безусловное подчинение лица государству из свободного соглашения частных воль — но таким образом подрывалась сама основа естественного П., как начала, стоящего над произволом власти. Поэтому истинные представители естественного П. всегда стремились найти начала, которые могли бы определить правильное употребление свободы, согласное с ее собственным существом, и внести в понятие естественного П. известный объективный элемент. Этот элемент можно найти уже у Гроция, который считал естественное П. предопределенным вечными законами разума. Из англ. мыслителей в особенности у Локка замечается стремление определить неизменные и согласные со свободой начала государств. жизни. Кант представляет в этом отношении тот интерес, что объективное направление сочетается у него с резко выраженным индивидуализмом. Признавая, вместе с Руссо, теорию прирожденной свободы и неотчуждаемого суверенитета, Кант выводит ее из требований разума, в законах которого он находит объективные устои для естественного П. Первобытный договор понимается им не как действительное соглашение воль, свободных в своих решениях, а как некоторая объективная и неизменная идея, определяющая собой правомерное государственное устройство. Само понятие всеобщей воли народа заменяется у Канта иногда понятием априорной всеобщей воли — die Idee eines a priori vereinigten (nothwendig zu vereinigenden) Willens Aller, — т. е. сводится к некоторому отвлеченному представлению разума. Эта точка зрения не проводится Кантом последовательно; но он полагает начало той замене «естественного П.» «правом разума» (Vernunfirecht), которая характеризует собой более решительный переход от субъективного направления естественного П. к объективному. Несомненно, что и П. разума могло пониматься различно; но важно было то, что в законах разума была найдена некоторая объективная основа для П., возвышающаяся над произволом частных стремлений, и закреплена, таким образом, давнишняя рационалистическая тенденция естественного права. Дальнейшее развитие этому объективному направлению дал Гегель. Объективное понимание П. вытекало из всего его философского миросозерцания. Гегель превосходно выразил ту потребность, которая вызывает естественно-правовые построения. «Законы П. установляются людьми; внутренний голос человека может или соглашаться с ними, или вступать в противоречие. Человек не останавливается на существующем, но заявляет свои притязания на оценку П.; он может подчиняться силе внешнего авторитета, но совершенно иначе, чем необходимым законам природы. В природе высшая истина состоит в том, что закон вообще существует; законы П., напротив, имеют значение не потому, что они существуют, а потому, что они соответствуют нашему собственному критерию П.». Здесь возможно, поэтому, противоречие между тем, что есть, и тем, что должно быть. Признавая потребность нашего сознания в оценке существующего, Гегель стремится найти опоры для этой оценки в самом существующем. Отправляясь от мысли, что законы разума суть вместе и законы развития сущего, что все истинное обладает свойством претворяться в действительное, Гегель отвергает те абстрактные и субъективные построения естественного П., которые стремятся воссоздать нравственный мир из собственного сердца и чувства. Философия есть «постижение существующего и действительного», а не построение чего-то неосуществленного. Государство, по Гегелю — не продукт соглашения отдельных лиц, а безусловное и самоцельное единство. Свобода достигает в этом единстве своего высшего права, но, с другой стороны, в подчинении государству заключается и ее высшая обязанность. Руссо был прав, — разъясняет Гегель, — указав границы государства в воле; но он понимал волю не со стороны ее всеобщности и разумности, а со стороны ее временного и случайного определения в сознательном соглашении отдельных лиц. Государство есть организм свободы, но этот организм есть вместе с тем осуществление вечной объективной идеи. Примиряя, таким образом, существующее с разумным и личность с государством, Гегель не устранял ни идеальных начал, ни личных требований: он утверждал только, что эти начала и требования осуществляются в истории, в постепенном процессе развития, что существующее и прошлое представляют собой необходимые ступени в переходе к будущему, что идеальные построения должны находить для себя опору в действительности. Если противники его могли находить в этих утверждениях проявление сервилизма, и если сам Гегель подавал иногда повод к подобным обвинениям своим преклонением перед прусским государственным строем, то во всяком случае сущность и смысл гегелевской системы заключались не в этом. Верный ученик Гегеля, Ганс, не без основания настаивал на том, что система его учителя воздвигнута «aus dem einen Metalle der Freiheit». Левые гегельянцы показали вскоре, какие выводы можно было сделать из этой системы. «Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного, безусловного, святого», — так истолковали систему Гегеля Энгельс и Маркс. — В то время как Гегель сообщил естественно-правовой доктрине новое направление, показав возможность сочетания ее с идеей исторического развития, так назыв. историческая школа юристов сделала попытку окончательно отвергнуть саму идею естественного П., т. е. возможность суда над П. со стороны личного сознания. Гегель проводил различие между законами природы и законами П.; Савиньи сделал попытку отвергнуть это различие. П. развивается, — утверждает он, — подобно растению, путем непроизвольного и органического процесса образования. Оно теряет свои устаревшие части и приобретает новые, как дерево теряет и приобретает свои листья. Понятно, что при подобном взгляде критика положительного П. является совершенно излишней; но собственный пример Савиньи показывает, насколько трудно было остаться верным этому взгляду. Развивая свои мысли, он должен был допустить возможность намеренного, следовательно личного вмешательства в образование П. Продолжатель исторической школы, Иеринг, решительно возвратился к гегельянской точке зрения. Теория непроизвольного самораскрытия народного духа заменяется у него учением о сложном процессе правообразования, которое сопровождается приложением личных усилий, столкновением интересов и борьбой страстей. Не безусловное уважение к существующему, а критика прошлого и поиск лучших устоев — таков основной практический вывод Иеринга, все более и более приобретающий право гражданства в науке. Историческая точка зрения совершенно основательно отвергла прежние учения о происхождении П. из случая и произвола; но центр естественно-правовой доктрины заключался вовсе не в ее взгляде на происхождение П., а в вопросе о возможности нравственного суда над П. Понимание естественного П., как некоторой критической инстанции, оценивающей существующее и подготавливающей будущее, приводит в наше время к его реабилитации. Все чаще и чаще в современной литературе слышатся голоса в пользу старой доктрины. Типичным представителем этого поворота к естественному П. является Штаммлер. В наши дни не может быть и речи ни о произвольном возникновении П., ни о неизменности естественно-правовых норм, ни об их практическом первенстве или равенстве с нормами положительного П. Естественное П. само создается из закономерного процесса истории, развивается вместе с этим процессом и во всяком случае представляет собой не настоящее П., а только идеальное построение будущего и критическую оценку существующего П. Историческая точка зрения устраняет возможность сплошной критики всего бывшего и существующего, предлагая рассматривать все совершающееся с точки зрения закономерности. Но, утверждая закономерность исторического процесса, эта точка зрения не может не различать, в каждый данный исторический момент, старого и нового, отживающего и нарождающегося. Понятие смены эпох и течений, дающей торжество новому над старым, свежему над отжившим, служит основанием к этому различию, а вместе с тем и к критической оценке существующего. Идеальные построения будущего слагаются из нарождающихся элементов существующего, и потому сами по себе они неспособны создать ничего безусловно нового; но они как нельзя более пригодны для того, чтобы сообщить новым течениям ту определенность и силу, которая служит залогом торжества. Естественное П., понятое таким образом, представляет собой постоянно развивающееся идеальное сознание о П., возникающее из жизненных потребностей и содействующее их дальнейшему росту. Оно является той атмосферой, в которой вырабатывается действительное П. Пока сознание не претворилось в форму закона или обычая, оно представляет собой не более как нравственное требование; но и в этом качестве оно действует на существующее П., смягчая его резкости и односторонности. Нравственность находится в постоянном взаимодействии с П.; естественное П., как идеальная оценка действующих форм, есть ни что иное, как частное проявление этого взаимодействия. Если современная философия П., в полном согласии с исторической наукой, приходит к восстановлению критических тенденций естественного П., то в указаниях этой науки она черпает подтверждение и для того давнишнего наблюдения, которое открывало в природе человека и общества некоторые неизменные и общие основы правообразования. Сравнительно-историческое изучение правовых институтов показывает, насколько справедлива была старая мысль о существовании общих элементов в правовых системах различных народов. Старые основы естественно-правовой философии вновь возрождаются в современной науке, наделенные всей конкретностью исторического созерцания и освобожденные от прежней произвольности.
Литература. Чичерин, «История политических учений» (М., 1869—77); его же, «Политические мыслители древнего и нового Мира» (M., 1897); Stahl, «Geschichte der Rechtsphilosophie» (3-е изд., Гейдельб., 1856); Bergbohm, «Jurisprudenz und Rechtsphilosophie» (т. I, Лпц., 1892); Hildenbrand, «Geschichte u. System der Rechts- u. Staatsphilosophie. T. I. Das klassische Altenhum» (Лпц., 1860); Kaltenborn, «Die Vorläufer des Hugo Grotius auf dem Gebiete d. ius naturae et gentium» (Лпц., 1848); Gierke, «Johannes Althusius u. die Entwickelung d. naturrechtlichen Staatstheorien» (Бресл., 1880); Hinrichs, «Geschichte der Rechts- u. Staatsprincipien sett der Reformation» (Лпц., 1849—52); Stintzing (продолж. Landsberg), «Geshichte der deutschen Rechtswissenschaft» (Мюнх., 1880—98); Новгородцев, «Историческая школа юристов» (М., 1896); E. Dahn, «Rechtsphilosophie» в Bluntschli-Brater’s «Staatswönerbuch» (т. 8).