Правительство — I. В абсолютных западно-европейских монархиях старого режима все без исключения функции государственной власти, как бы они ни были разнообразны по своему содержанию, имели одну и ту же юридическую природу: все они являлись выражением неограниченной воли монарха. Именно потому, что старый режим отчасти не знал характерных признаков, которыми в настоящее время отличаются друг от друга законодательная, правительственная и судебная власть, отчасти считал их несущественными, он мог всю совокупность государственной деятельности, как вполне однородной, подводить под одну категорию, называть одним именем. В государствах старого режима правительство издает законы, правит страной, творит суд. Правительство — это монарх. В руках монарха сосредоточиваются все нити государственного управления. Конечно, вследствие ограниченности человеческих сил, монарх фактически не в состоянии непосредственно и лично осуществлять всех функций государственной власти. По общему правилу, он оставляет за собой наиболее важные из них; менее важные он передает для исполнения своим помощникам и слугам, которые творят или, по крайней мере, должны творить его волю. Тем не менее, даже самый маловажный вопрос может быть разрешен непосредственно монархом, если последний, по той или иной причине, им заинтересован. Немецкие публицисты старого режима классифицировали совокупность актов государственной власти по их объектам; так, они различали международное, военное, финансовое, полицейское и т. п. верховенство. В понятие каждого верховенства входило как издание общих и абстрактных норм, так и совершение индивидуальных и конкретных правительственных действий, касающихся определенного объекта. Такая классификация, очевидно, была возможна только при игнорировании коренного различия между законодательной и правительственной властью. Понятие закона, как абстрактной нормы, было известно и старому режиму; но в широкой сфере правительственной деятельности, т. е. за пределами гражданского и уголовного права, закон не создавал ни субъективных прав, ни объективного права: он являлся технической или политической, но отнюдь не юридической нормой. В каждом отдельном случае, когда общая норма, по той или иной причине, стесняла П., последнее могло заменить ее индивидуальным распоряжением, изданным ad hoc. Таким образом, закон не ограничивал правительственной власти, не налагал на нее никаких обязанностей в отношении к подданному, не признавал за подданным никаких прав в отношении к власти. Закон, как абстрактное веление верховной власти, обращался не к подданным, а к подчиненным властям; далеко не всегда даже он был публикуем во всеобщее сведение. Все управление старой Франции покоилось на необнародованных инструкциях, которые король давал своим интендантам. Закон регламентировал обязанности подчиненных властей в отношении к монарху, определял их служебную компетенцию, объем предоставленной им публичной власти. Он устанавливал внутренний распорядок управления, и только посредственно определяя деятельность властей, определял обязанности подданных. Превышая власть, орган подчиненного управления нарушал свои обязанности в отношении к верховной власти; но никаких обязанностей в отношении к подданному он не нарушал, потому что подданный не имел никаких прав в отношении к нему. Поскольку государство не выступало как фиск, т. е. как лицо гражданского права, у подданного имелось одно только средство защиты против незаконных действий правительственной власти — жалоба по начальству, а не судебный иск. Таким образом при старом режиме, пока законодательная и правительств. власть были нераздельно слиты друг с другом, публичное право было лишь эвфемистическим названием той области государственной жизни, которая, в отличие от гражданского и уголовного права, находилась за пределами права вообще. Публичное право старого режима — политика, а не право. Необходимо, однако, заметить, что принцип нераздельности власти не был вполне осуществлен и абсолютной монархией старого режима. И здесь, несмотря на возможность авторитетных велений (Machtsprücbe) со стороны верховной власти, судебная власть, отчасти благодаря историческим традициям, отчасти благодаря политической необходимости, умела дифференцироваться, отделиться от верховной власти, приобрести подзаконный характер. Сам факт существования множества чрезвычайных судилищ, создаваемых ad hoc для определенной категории дел, а иногда и для определенного дела, неопровержимо доказывает относительную независимость обыкновенных судов. К концу XVIII века непосредственное участие верховной власти в отправлении правосудия становится все более и более редким. Так, напр., в Пруссии король Фридрих-Вильгельм I уже в 1739 г. грозил повесить без пощады, рядом с собакой, каждого, кто посмеет обращаться к нему с жалобой на решенное судами дело. Рескриптом 22 октября 1752 г. Фридрих Великий объявляет, что он не намерен непосредственно вмешиваться в отправление правосудия, так как желает, чтобы все совершалось сообразно с правом и законами страны, которым он сам готов подчиниться в своем собственном деле. Правительственное распоряжение 1772 г. объявляет, как «первое основание судебного устройства», что никакое дело, решенное судом в последней инстанции, не может быть рассматриваемо и перевершаемо вновь. Отделение судебной функции от законодательной явилось, таким образом, результатом естественного развития политической жизни; уже по одному этому несправедливо считать теорию разделения властей абстрактным измышлением рационализма, неприменимым к действительной жизни. Уже Генрих Кокцей, в конце XVII в. провозгласив начало: «Princeps ex plenitudine potestatisjus quaesitum subditis auferre non potest», — тем самым признал, в сущности, разделение властей. Если в отношении к судебной власти практика предшествовала теории, то в отношении к правительственной власти, наоборот, теория предшествовала практике. Только благодаря великим завоеваниям рационализма оказалось возможным отделение правительственной власти от законодательной, или, другими словами, возникновение правового государства наших дней.
II. Две идеи лежат в основании политической философии XVIII века: первая определяет форму, вторая — содержание П. власти. Первая известна под именем теории разделения властей, вторая — под именем теории правового государства (в первоначальном, индивидуалистическом смысле этого слова). Чтобы выяснить юридическую природу правительственной власти, ее значение и роль в современном государстве необходимо остановиться на вышеупомянутых двух теориях. Родоначальником теории разделения властей является Монтескье. Он впервые категорично указал на опасность, которая грозит свободе от соединения законодательной, исполнительной и судебной власти в одних и тех же руках. Если законодательная и исполнительная власть, говорит он, «нераздельны друг от друга, в государстве нет свободы, потому что монарх или собрание могут создавать тиранические законы, чтобы их тиранически исполнять. Точно так же не может быть свободы, если судебная власть не отделена от законодательной или исполнительной, ибо в первом случае судья будет законодателем, во втором он будет иметь силу притеснителя. Все погибло, если эти три власти соединены в руках одного и того же лица, аристократического собрания или народа». Теорию разделения властей Монтескье сближает с теорией координации, или уравновешивания их. Чтобы учредить умеренное правление, необходимо урегулировать власти, прибавить, так сказать, гирю к одной для того, чтобы она уравновешивала другую. Власти должны быть равносильны: они должны взаимно останавливать друг друга и либо действовать согласно, либо пребывать в равновесии, т. е. бездействовать вовсе. Не подлежит, однако, никакому сомнению, что разделение властей, понимаемое как их уравновешение находится в прямом противоречии с принципом единства государственной власти; именно потому немецкая публицистика, в лице своих корифеев — Роберта Моля, Лоренца Штейна, Лабанда и др. — высказалась так решительно и безусловно против теории Монтескье. Если государственная власть едина, в таком случае в государстве необходимо должна существовать верховная власть, воля которой, именуемая законом, определяет организацию и деятельность всех остальных властей и является самоопределением государства. Правильно понимаемое разделение властей ничего общего е разделением власти не имеет. Чтобы избежать недоразумений, лучше говорить, как это и делает сам Монтескье, не о разделении, а только о распределении (distribution) трех властей, т. е. трех функций одной и той же власти. Теория разделения властей — или, точнее, распределения функций власти — требует отделения правительственной и судебной власти от законодательной не для того, чтобы поставить их рядом с ней, а для того, чтобы их подчинить ей; она требует подзаконности правительственной и судебной власти. В этом своем значении рассматриваемая теория является основным началом, краеугольным камнем западно-европейского конституционализма. В ней заключается ключ к пониманию характера и природы правительственной власти в правовом государстве. По учению Монтескье, в Англии законодательная власть принадлежит парламенту, т. е. палате пэров и палате общин, исполнительная — королю, судебная — постоянному учреждению не принадлежит вовсе, а выполняется коллегией присяжных, выбираемых из среды народа. Таким образом, по мнению Монтескье, монарх является главой одной лишь исполнительной власти. Если бы монарх принимал участие в законодательстве по праву законодательствовать (par la faculté de statuer), в государстве не было бы свободы. Но, с другой стороны, монарху должно быть предоставлено право останавливать решения законодательной власти, потому что иначе она стала бы деспотической и могла бы лишить короля его прерогатив. Монарх стоит вне законодательной власти; его участие в законодательстве имеет чисто отрицательный характер: оно выражается в так назыв. veto (см.). Закон создается законодательным корпусом, но монарх, подобно римским трибунам, может наложить свое veto, умертвить уже живой закон. Политическая теория Руссо, во многих отношениях отличная от теории Монтескье, сходится с ней во взгляде на короля, как на исполнителя, слугу законодательной власти, причем органом ее является не парламент, а весь народ. Всякое законное правительство, — говорит Руссо, — должно быть республиканским; следовательно, и монархия есть ни что иное, как республика («Contrat soc.», гл. 6, кн. II). В первую эпоху континентального конституционализма воззрение на короля, как на главу исполнительной власти, пользуется всеобщим признанием (Сийэс, Неккер, Мирабо и мн. др.). «Народное собрание, — говорит Сийэс, —голова; король — руки. Разве советуется когда-нибудь голова с руками»? Теория Монтескье и Руссо переходит во французскую конституцию 1791 г. и другие, которым она послужила образцом (польская 1791 г., испанская 1812 г., сицилийская 1820 г. и др.). Она популяризируется Делольмом и Блекстоном переносится в Англию. До настоящего времени она является безусловно господствующей как во французской, так и в английской литературе. Так, напр., по словам Батби, конституционный король — ни что иное, как наследственный президент, президент республики — ни что иное, как временный конституционный король. Новейший труд англичанина Энсона «Конституционное право и обычай» распадается на две части, из которых первая посвящена парламенту, как законодательной, а вторая — короне, как исполнительной власти. Между тем, не подлежит никакому сомнению, что так понимаемое разделение властей стоит в прямом противоречии с монархическим принципом, с природой конституционной монархии. Основные институты монархии — наследственный и пожизненный характер монархической власти, безответственность монарха, права и преимущества его — имеют основание и смысл лишь в том предположении, что монарх является главой не только исполнительной, но и законодательной, т. е. верховной власти. Над ним нет высшей власти, и потому он безответствен: summa sedes a nemine judicatur. Он воплощает в своем лице величество и силу государства, и потому его трон обставлен великолепием и блеском. Наоборот, если монарх только орган исполнительной власти, если он рука, покорно исполняющая волю головы, т. е. законодательной власти — указанные институты монархической власти теряют свой raison d’être. Эти институты, выкованные для короля-господина, не по плечу королю-слуге, как тяжелые доспехи рыцаря не по плечу его оруженосцу. Пожизненный, наследственный и безответственный характер подчиненной исполнительной власти представляется настолько же бессмысленным в теории, насколько невозможным на практике. Радикальная публицистика времен французской революции не замедлила сделать этот логически необходимый вывод из теорий Монтескье и Руссо. Французская конституция 1793 г., отменившая вовсе королевскую власть, явилась прямым следствием тех теорий, которые, признавая органом верховной власти народ или парламент, отводят королю подчиненную, исключительную роль. — По современным конституциям — за очень немногими исключениями — король является органом не только исполнительной, но и законодательной власти. Ему, наряду с палатами, принадлежит право законодательной инициативы; в лице своих министров он участвует в обсуждении законов; принятый парламентом закон представляется ему на утверждение. Власть монарха заключается не в том, что он может отвергнуть закон, который ему не угоден, а в том, что он может возвести угодный ему законопроект в закон. Монарху принадлежит не veto, a placet. Санкция — конститутивный элемент закона; она не привходит извне к уже готовому закону — она создает закон. Такое понимание королевской власти, при существовании в государстве конституционных учреждений, нисколько не противоречит принципу «распределения функций государственной власти», ибо «король в парламенте», как глава законодательной власти, юридически отличен от «короля в кабинете», как главы исполнительной власти. Благодаря принципу ответственности министров, «король в кабинете» так же подчинен «королю в парламенте», как в республике президент — законодательному собранию. Итак, истинное содержание теории разделения властей может быть формулировано следующим образом. Подобно судебной, правительственная власть, чтобы стать подзаконной, должна быть отделена от законодательной. В конституционной монархии разделение властей обеспечивается тем, что монарх, как глава законодательной власти, связан необходимостью соглашения с парламентом, а как глава власти исполнительной — ограничен ответственностью перед парламентом своих министров.
III. Переходим ко второй теории, определяющей содержание правительственной деятельности — к теории правового государства. Политическая доктрина французской революции не знает правительственной власти. Монтескье и Руссо говорят об исполнительной власти, все назначение которой исчерпывается пассивным исполнением велений законодателя. Как о специальном содержании исполнительной власти, Монтескье, вслед за Локком, упоминает только о международном управлении. Руссо не делает и этой оговорки. Отношение исполнительной власти к законодательной он сравнивает с отношением ног к желанию идти. Доктрина Монтескье и Руссо, явившаяся естественной реакцией против правительственной опеки полицейского государства, нашла благодарную почву для своего развитии в Германии. Кант, Вильг. Гумбольдт, Фихте и др. создают теорию так называемого правового государства — государства-жандарма (по выражению Лавеле), деятельность которого заключается исключительно и только в охранении закона. В таком государстве правительственной власти нет и не может быть места. Всякая административная деятельность, направленная на поднятие материального и духовного благосостояния отдельных лиц, осуждается во имя индивидуальной независимости и свободы. Теоретики «правового» государства знают одну только исполнительную власть, являющуюся не подданным, а слугой закона. Такое понимание правового государства безусловно отвергнуто современной наукой. Индивидуалистические теории XVIII в. и начала XIX отжили свое время. Никто не сомневается теперь в том, что решение многочисленных социальных проблем невозможно без активного участия государства. Прогрессивное развитие общественной жизни необходимо влечет за собой умножение государственных функций. Адольф Вагнер, например, прямо говорит о законе прогрессивного расширения государственной деятельности («das Gesetz der wachsenden Ausdehnung der Staatsthätigkeit»). Именно ввиду такого расширения становится все более и более очевидной полная невозможность ограничить правительственную деятельность единственной функцией пассивного исполнения закона. Бесконечное множество меняющихся государственных интересов не может быть охвачено организованной системой устойчивых законодательных норм. Закон, по самой природе своей, имеет общий характер; текущие явления государственной жизни сплошь и рядом бывают настолько индивидуальны, что не допускают законодательной регламентации, не могут быть подведены под общую норму. Конечно, законодательная норма всегда и необходимо предусматривает будущее; но явления государственной жизни слишком разнообразны и нередко слишком случайны, чтобы их можно было вполне и исчерпывающим образом предусмотреть и регламентировать. Подобно тому, как каждый из нас не может предусмотреть всех случаев жизни, наперед установить для них общие правила, и затем уже действовать механически, сообразуясь с ними — государство не может ограничиться законодательным установлением норм и затем их механическим, пассивным исполнением. Правительственная деятельность не исчерпывается исполнением закона. П. свободно осуществляет интересы государства, свободно правит государством, оставаясь в пределах закона. Закон отнюдь не всегда предписывает содержание, не всегда определяет цели правительственной деятельности; но правительственная власть, подобно индивиду, осуществляя свои, хотя бы и свободно поставленные цели, должна оставаться в пределах закона, не имеет права нарушать законодательные нормы. И теперь еще правительственная власть иногда называется исполнительной, но этому названию дается совершенно иное значение: правительственная власть признается исполнительницей не только законов, но вообще задач государственной жизни. Всякая попытка определить исчерпывающим образом содержание правительственной деятельности должна быть признана невозможной: содержание правительственной деятельности, как и законодательной, дается текущими, меняющимися в пространстве и времени целями государства. Не правовое содержание, а правовая форма характеризует правительственную власть в правовом государстве. В настоящее время не то государство называется правовым, в котором правительственная власть ограничивается исполнением законов; наоборот, функции правительственной власти могут быть весьма многочисленны и разнообразны. Но, осуществляя свои функции, правительственная власть в правовом государстве остается в пределах закона: она исполняет обязанности, налагаемые на нее законом, и уважает права, предоставляемые законом гражданину. Правовым называется государство, которое признает обязательными для себя, как правительства, создаваемые им же, как законодателем, юридические нормы.
IV. После всего вышеизложенного, нетрудно ответить на вопрос: что такое П.? В современном правовом государстве дифференцировались различные функции единой по своей природе государственной власти: законодательство, правительство, суд. Моментом, характеризующим каждую из этих функций, равно как отличие их друг от друга, необходимо признать их отношение к закону. Законодательная власть является выражением верховной в государстве воли; как таковая, она стоит над законом, потому что она творит закон. Закон есть безответственный и свободный волевой акт государства. Общим признаком, характеризующим правительственную и судебную власть, в отличие от законодательной, является их подзаконность; но отношение правительственной и судебной власти к закону — различно. Судебная власть охраняет существующей правопорядок; ненарушимость закона является исключительной целью судебной деятельности; ее содержание исчерпывается подведением частных явлений под общую норму. Как всякая логическая операция, судебная деятельность несвободна. Право не только ограничивает негативно судебную власть — оно позитивно определяет ее содержание и цель. Наоборот, правительственная власть осуществляет многочисленные и разнообразные задачи государства, которые не могут быть исчислены и определены наперед. К действующему праву правительственная власть относится совершенно так же, как отдельный индивид; поскольку закон предписывает ей определенное действие, она исполняет закон; в остальном она действует свободно, оставаясь в границах, установленных правом. Поддержание правопорядка, которое для судебной власти является самоцелью, для правительственной является только средством к осуществлению свободно избираемых целей. Движущим началом, принципом судебной деятельности служит законность, правительственной — целесообразность. Законодательная власть стоить над законом; судебная власть существует для исполнения закона; правительственная власть действует в пределах закона. Правительством мы называем государственную власть, свободно осуществляющую интересы государства в пределах, ей отмежеванных правом. Из установленного таким образом понятия правительственной власти могут быть сделаны следующие выводы: 1) государство, в лице правительственной власти, подчиняясь в своей деятельности закону, является не субъектом власти, а правовым субъектом — субъектом обязанностей и прав. 2) Точно так же правовым субъектом является гражданин в отношении к государству, олицетворяемому правительственной властью. Требованиям последней он может противопоставить приобретенное им, на основании закона, субъективное публичное право. Закон является источником не только публичных обязанностей, но и публичных прав гражданина. Omnes legum servi sumus ut liberi esse possimus (Цицерон). 3) Публичное право, как совокупность норм, регулирующих правоотношения между индивидом и государством, точно в таком же смысле является правом, как и гражданское право, регулирующее взаимные правоотношения между индивидами. 4) Публичное право, как и всякое другое, нуждается в судебной охране. Наряду с уголовной и гражданской юстицией, в правовом государстве необходимо существует административная юстиция; последняя, по самой своей природе, является функцией судебной, а не административной власти. Установленное выше понятие правительственной власти является таким образом, основным началом, определяющим юридическую природу современного правового государства.
Ср. Otto Mayer, «Deutsches Verwaltungsrecht»; Sarwey, «Allgemeines Verwaltungsrecht»; Laband, «Staatsrecht des deutschen Reiches»; Jellinek, «Gesetz und Verordnung»; Aucoc, «Conférences sur l’Administration et le Droit administratif»; Saint-Girons, «Essai sur la séparation des pouvoirs»; Коркунов, «Указ и Закон».