Мабли (Габриель-Бонно де Mably, 1709—1785) — аббат, один из наиболее популярных и влиятельных французских писателей XVIII в. В настоящее время сочинения М. забыты публикой и слишком мало изучаются специалистами, хотя представляют большой интерес для истории XVIII в. М. был братом Кондильяка и двоюродным братом д’Аламбера. Первое соч. его, «Parallèle des Romains et des Français» (1740), интересно потому, что автор его еще далек от той оппозиции против существовавшего порядка вещей, которая составляла душу его позднейших произведений. Состоя секретарем при кардинале Тассене, заведовавшем дипломатическими делами Франции, М. составил для него в 1748 г. обзор международных трактатов, начиная с Вестфальского мира. В следующих сочинениях М., «Observations sur les Grecs» (1749) и «Observations sur les Romains» (1751), заметно влияние Монтескье. Еще сильнее повлиял на М. Руссо. Новое направление М. обнаруживается в его «Принципах дипломатии» (1757), где он рассматривает международные отношения и интересы государства с точки зрения нравственных принципов. В 1763 г. вышло в свет «Entretiens de Phocion», под именем которого М. осуждает современное ему общество и тех руководителей его, которые искали благоденствия общества в успехах разума, вместо того чтобы искать его в успехах нравственности. М. разумел здесь преимущественно Гельвеция и его в то время весьма популярную книгу «L’Esprit». Два года спустя М. издал два тома своих «Observations sur l’histoire de France» (1765). Это сочинение может быть названо приложением «Общественного договора» Руссо к истории франков. М. старается доказать, что в эпоху возникновения Франции в ней законодательствовал народ и что позднейший аристократический строй и королевский абсолютизм были последствием узурпации. Карл Великий является у М. идеалом государя, исполняющего волю народа. Три года спустя М. вступает в полемику с экономистом Мерсье де ла Ривьером и в его лице — с школой физиократов в сочинении «Doutes sur l’ordre naturel et essentiel des sociétés» (1768). Физиократы для водворения своего нормального порядка нуждались в сильной государственной власти и потому были склонны приветствовать просвещенный абсолютизм; М. противопоставлял абсолютизму систему контрфорсов, т. е. разделение властей. Физиократы считали землевладельцев важнейшим сословием и в их интересах настаивали на свободной торговле хлебом. Этому экономическому идеалу М. противопоставлял другой, основанный на отречении от личной поземельной собственности и на абсолютном равенстве в общем (коммунистическом) владении землей. Систематическое изложение этого своего идеала, а также указание способов его осуществления путем законодательства М. представил в наиболее известном своем труде: «De la législation ou principes des lois» (1776). В 1778 г. М. издал под заглавием «De l’étude de l’histoire» политический учебник, составленный им за несколько лет перед тем для одного из бурбонских принцев в Италии, воспитателем которого состоял его брат, аббат Кондильяк. Главный завет истории сводится у М. к нравоучению, что высшая слава государя заключается в добровольном ограничении его власти. Сочинение: «De la manière d’écrire l’histoire» представляет большой интерес по своим дельным замечаниям о древней историографии и по резкой критике историографии XVIII в., особенно исторических произведений Вольтера. В следующем году М. издал «Principes de morale» (1783), один из самых утопических трактатов о нравственности. Оно было главным образом направлено против «Системы природы», анонимный автор которой (Гольбах) проповедовал материалистическое мировоззрение и мораль, основанную на эгоизме или личном интересе. К тому же году относятся и «Observations sur le gouvernement et les lois des Etats-Unis d’Amerique». Разбирая их конституцию, М. из утописта становится реалистическим и крайне осторожным политиком, находя организацию молодой республики «слишком демократической». После смерти М. изданы: прод. его «Essai sur l’histoire de France» (1823—24; нов. изд. 1840), рассуждения «О действии и влиянии страстей в обществе», «О политич. болезнях и о врачевании их» и обратившая на себя особое внимание книга «Les droits et les devoirs du citoyen». По уверению издателей, этот трактат был написан еще в 1759 г., во время борьбы между королевским правительством и парижским парламентом. Если это так, то трактат М. — самое раннее произведение в духе французской революции. Изданный в 1789 г., среди бурного потока брошюр, предшествовавших революции, трактат М. выдается между ними своей серьезной страстностью и непосредственно связывает его имя с тем переворотом, который он в известной степени подготовил. Уже из перечня сочинений М. видно, что, выступая критиком и реформатором общественного строя, он является в двойной роли моралиста и политика. Эти две стороны его деятельности тесно между собой связаны, ибо М. ставит государству и законодательству этическую цель, а свой этический идеал и построенную на нем социальную утопию рассчитывает осуществить путем законодательным. Этико-социальный идеал М. имеет аскетическую основу, свойственную самой натуре М. Он не искал ни почестей, ни карьеры, жил одиноко, почти отшельником; когда на старости лет на его долю случайно выпал доход, дававший ему возможность жить с комфортом, М. отказался от него, чтобы обеспечить судьбу своего старого слуги. Но аскетический идеал, который проводит М. как моралист и социальный реформатор, — не средневековый монашеский идеал. Французские моралисты XVIII века искали не «царства Божия», а благоденствия рода человеческого; они исходили не от принципа отречения от самого себя, а от противоположного принципа личного интереса, предполагая, что он может при целесообразном законодательстве и правильной организации общественного строя привести к общему благу. Они стремились к полному равенству людей, основывая требование равенства на природе, создавшей, по их мнению, людей равными по силам и способностям; существующее же неравенство они объясняли неправильным ходом истории человечества. И М. стоит на этой почве: и он признает природное равенство людей, стремится к общему благу и кладет в основание нравственности личный интерес. Аскетическая струя обнаруживается только в его взглядах на людские страсти. Современные ему моралисты не обращали внимания на страсти или даже считали их полезными для личного счастья и всеобщего благоденствия, которые они признавали тождественными. М., основываясь на доводах, заимствованных не из средневекового мировоззрения, а из классической философии и современной ему психологии, считает свободное развитие страстей несовместным с общим благом и настаивает на необходимости приносить их в жертву и на обязанности законодателя умерять и успокаивать их. Такая цель осуществима лишь при уменьшении потребностей человека, которое и становится для М. идеалом. Мудреца склонить к такому идеалу нетрудно, но как создать основанный на этом принципе общественный строй, как образовать «разумное общество из толпы людей глупых, ограниченных, странных и диких, которые по необходимости должны войти в его состав»? Ища выхода из этой проблемы, моралист М. стал утопистом. Самой злой из страстей оказывалась, в его глазах, жадность; чтобы уничтожить «этого вечного врага равенства» нужно создать такой строй, в котором никто бы не имел повода искать счастья в увеличении своего личного состояния. А для этого безусловно необходимо уничтожение личной собственности и замена ее общностью собственности (communauté des biens). Таким образом коммунистический строй становится для М. средством, чтобы основать социальную мораль на личном интересе и сделать людей поневоле счастливыми и добродетельными. Свой идеальный строй М. рисует в виде небольших, исключительно земледельческих общин вроде Спарты Ликурга, но проникнутых духом аскетизма и построенных на ограничении потребностей. При изображении своего коммунистического строя М. не входит в подробности и избавляет себя от необходимости принимать во внимание логические и практические затруднения, которые бы представились при дальнейшем развитии или осуществлении его теории. Он, напр., не касается взаимных отношений коммунистических общин; он обходит молчанием вопрос, должны ли они считаться собственниками возделываемой ими земли или же коммунизм должен охватить все наличное человечество и соединить его в одну общину, с одинаковым правом всех ее членов на земную поверхность. Был ли М. действительно убежден в возможности путем законодательных мер втиснуть современное человечество в эту сельскую идиллию и удержать его в ней, или же все эти рассуждения имели для него интерес теоретической проблемы? В своей замечательной статье о «Суевериях» М., защищая идеализм стоиков, говорит: «может быть стоики были неправы, предлагая людям идеал совершенства, пригодный только для существ, стоящих выше человека; пусть так, но я, все-таки, не могу не преклоняться перед ними: увлекая людей химерой, они заставляли их достигать высшей степени совершенства, на которую мы способны».
В области политических теорий влияние М. было громадно и еще недостаточно оценено. Как политический теоретик, М. занимает место между Монтескье и Руссо, отличаясь от первого более радикальным либерализмом, от второго — недоверием к непосредственному народовластию, от обоих — большею склонностью перейти от теории к практике. Если трактат М. о «Правах и обязанностях гражданина» действительно написан в 1759 г., то его следует признать первым из французских публицистов, требовавшим созыва Генеральных штатов. Вся «История Франции» М. — не что иное, как пропаганда конституционной и демократической доктрины. Отсюда успех этого сочинения: его одобряли, в лице Гримма, даже философы, нерасположенные к М. Академик Бризар, произнесший в академии обычное посмертное похвальное слово М., за 2 года до революции восхвалял М. за то, что он нашел в колыбели Франции свободную республиканскую конституцию и выставил в лице Карла Вел. образцового монарха, отказывающегося от абсолютизма. Монтескьё, основывая политическую свободу на разделении и равновесии властей, ставил монархии под именем исполнительной власти в подчиненное положение к парламенту; М. еще гораздо более был проникнут тем недоверием к монархии, которое подорвало королевскую власть во Франции и отразилось на мертворожденной конституции 1791 г. Монтескьё озабочен еще приисканием гарантий против превращения монархии в «несвободную республику»; М. ищет только гарантий против монархии и хотя отстаивает разделение власти, но в сущности стремится к установлению «диктатуры» законодательного собрания. Монтескьё выставлял Англию образцом конституционного государства; М. в резкой критике осуждает английскую конституцию, находя в ней два коренных недостатка — право короля распускать и созывать палаты и неответственность короля, — и пророча ей близкую гибель. Идеальной конституцией ему представляется шведская, которая в то время предоставляла исполнительному комитету сейма право скреплять новые законы, в случае несогласия короля подписать их, печатью с гравированной королевской подписью. Более трезво М. отнесся к вопросу о королевской власти в трактате «Du Gouvernement et des lois de la Pologne», который был им составлен в 1770—1771 гг., после посещения им Польши, по просьбе одного польского вельможи, для барских конфедератов. Здесь М. считает наследственного и неответственного короля условием спасения Польши, но все-таки настаивает на полном разделении властей исполнительной и законодательной. Все эти теоретические рассуждения представляют тот интерес, что являются отражением и отчасти причиной настроения, охватившего французское общество и определившего характер и ход революции 1789 г. Критика английской конституции у М. представляет собой, можно сказать, программу, которой руководилось национальное собрание при установлении той «республиканской монархии», т. е. республики под фирмой монархии, о которой мечтал уже д’Аржансон. Что касается до Руссо, то хотя он и оказал своим «Contrat social» громадное влияние на демократический переворот, ниспровергнувший «старый порядок», но и тут теория М. в существенном вопросе получила верх над идеалом Руссо. Исходя из представлений и условий небольшой демократии в роде той, которую он знал в своей родной Женеве, Руссо был поклонником непосредственного участия всего народа в законодательном деле и отвергал представительство; М. под влиянием Платона и исторического опыта античных республик относился с недоверием к страстям и порокам толпы и отвергал законодательствующую демократию, т. е. непосредственное предоставление законодательной власти всей народной массе. В предоставлении такой власти выборным людям или представителям народа М. усматривал условие политической свободы и прогресса в «духе разума и справедливости». Когда народ сам пишет для себя законы, утверждал М., он всегда относится к ним с пренебрежением; «в чистой (т. е. непосредственной) демократии на форуме издаются такие же несправедливые и неразумные законы, как и в диване Турции». Как известно, руководители французской революции, несмотря на все увлечение идеей народовластия, никогда не подвергали сомнению принцип представительства: теория М. в этом важном вопросе более соответствовала духу его соотечественников, чем политический идеал швейцарца Руссо. Во французской революции можно проследить также влияние нравственного ригоризма М. Подобно Руссо, он считал веру в Бога необходимой для нравственности и требовал строгих наказаний не только против атеистов, как Руссо, но и против деистов. Он не только видел в законодательстве средство установить на земле идеальный строй, но и признавал за законодателем право прибегать к «святому насилию, которое силою отрывает граждан от их пороков». Этим духом руководились якобинские пуритане, желавшие путем террора возродить Францию.
Собрание сочинений М. было издано в 1789 г. в Лондоне. Другое издание, в которое вошли и посмертные сочинения М. («Collection complète», 1794—1795) вышло во время конвента (l’an III de la Rép.). Сведения о М. можно найти в обзорах политических теорий, напр. у Janet, «Hist. de la philosophie morale et politique» (только не в первом издании), в «Истории политических учений» Чичерина, т. III, и т. д. Монография о М. — W. Guerrier, «L’abbé de Mably» (П., 1886). Его же статьи о М. в «Русской мысли» (1883, кн. XI; 1884, кн. I и II) и «Вестн. Европы» (1887, I).