Гласность представляется условием, при наличности которого явления личной, общественной и государственной жизни, путем оглашения или распространения сведений о них в обществе, становятся общественным достоянием. Она получала, с конца прошлого столетия, не встречавшееся до тех пор развитие. Даже в Англии, несмотря на благоприятные исторические условия развития национальной жизни, Г. приходилось бороться с очень серьезными препятствиями. В XVIII в. напечатание частными лицами отчетов о заседаниях парламента неоднократно вызывало судебные преследования. Даже в 1831 и 1832 гг. раздавались еще в палате лордов последние жалобы против допущения Г. Причина, по которой только в текущем столетии Г. приобрела важное и твердо установившееся значение, коренится, главным образом, в том радикальном изменении, которое произвела французская революция в складе и направлении общественной мысли, равно как и в государственном строе. Немалое влияние на развитие гласности оказало также то чрезвычайное оживление, которое проявилось в области экономической жизни, благодаря необычайному подъему производительности. Особенности современного правового государства (Rechtstaat) потребовали непосредственного участия граждан в отправлениях различных функций государственной власти, а вместе с тем подняли на степень крупной политической силы общественное мнение, нуждающееся, для образования и развития своего, в гласности, главным орудием которой служит печать. Пределы, до которых доходит Г. через посредство печати, установляются не только законом и административными распоряжениями, но и деятельностью уголовных судов, принимающих к рассмотрению своему жалобы потерпевших от злоупотребления гласностью. В разных отраслях государственной организации закон создает специальные условия гласности, напр. для законодательных собраний, для судебных установлений, для городских и сословных собраний. В области экономической жизни страны Г. выражается, главным образом, в публичных общих собраниях промышленных и торговых акционерных обществ и в печатаемых годовых отчетах об их деятельности; она служит средством сближения капиталиста с изобретателем и производителем, производителя — с потребителем; она содействует установлению правильных условий деятельности международного и внутреннего рынков. Но особенное значение получила Г. в деятельности судебных установлений. К содействию ее обратились европейские законодательства тогда, когда обнаруживший полную свою несостоятельность старый, следственный процесс пришлось реформировать на новых основаниях.
История процесса свидетельствует о том, что Г., как условие рассмотрения судебного дела, имела широкое применение при господстве более ранней, состязательной или обвинительной формы процесса. Доказательства, при этой форме процесса, собирались самими участвующими в деле, а обязанности суда сводились к тому, чтобы вывести из доказательств материальную истину и применить к ней нормы положительного закона. Отсюда необходимость присутствия на суде сторон и посторонних лиц. Мало-помалу, под влиянием канонического права и развития государственности, создалась новая, следственная форма процесса, оказавшаяся в высшей степени неблагоприятной для принципа Г. И в гражданских, и в уголовных делах канцелярская тайна обхватила собой всю деятельность суда и привела к торжеству формализма и неумеренному развитию письменности процедуры. Служа средством к прикрытию разнообразных прегрешений, воцарившихся в судах, тайна послужила, естественно, одним из главных предметов нападений против следственного процесса, когда он, в половине XVIII в., достиг крайнего предела своего развития и недостатки его обнаружились с полной очевидностью. Беккария, Филанджиери и Вольтер в разрушительной критике своей явились горячими защитниками принципа гласности, видя в ней одно из действительных средств к улучшению дела правосудия. Результатом этого движения было образование третьего, ныне господствующего типа процесса — состязательного в гражданских судах и следственно-обвинительного в судах уголовных, — а вместе с тем новая и широкая постановка принципа Г. судопроизводства. Господство этого принципа, как в литературе, так и в законодательствах, установилось не сразу; канцелярская тайна, войдя в плоть и кровь судебной практики, долго еще казалась для многих неотъемлемым условием отправления правосудия. В юридической литературе мнения, высказанные против Г., сводятся главным образом к тому, что судья, в интересах беспристрастия приговоров и самостоятельности суждений, не должен стоять в зависимости от слагающегося, при посредстве Г. производства, контроля толпы, легкомысленной и неустойчивой в своих суждениях. Г. опасна также и тем, что затрудняет успех розыска, требующего тайны производства в видах обнаружении доказательств виновности, предупреждения стачки соучастников и создания лживых доказательств. С момента торжества ныне господствующего следственно-обвинительного процесса над процессом следственным эта аргументация потеряла всю свою силу, так как действительность показала, что Г. судебного следствия не угрожает интересам правосудия. Но за последнее время подали голоса свои против Г. многие из представителей новой антропологической школы уголовного права, исходя, главным образом, из взгляда на преступника, как на ненормального человека. Обнаруживая на суде и распространяя в обществе все мельчайшие подробности совершенного преступления, Г., по их мнению, нередко увлекает в сферу преступности лиц, обладающих неуравновешенной и болезненной физической и психической организацией. Так, Гарофало говорит: «Не надо более Г. производства, не надо комедий и фарсов, доставляемых даровым театром, в котором даются судебные представления»! Если он допускает Г. в некоторых размерах, то не иначе, как под условиям принятия в расчет личных свойств и в особенности наследственности подсудимого, а также антропологических признаков, им обнаруживаемых.
Несмотря на противодействие, встреченное принципом Г., он принят в современных законодательствах как основное начало, характеризующее ныне действующий процесс. Процессуальная деятельность суда, служа делу охранения правового порядка, имеет прямой своей целью восстановить в общественном сознании господство права, нарушенного гражданской неправдой или уголовным преступлением. Цель эта может быть достигнута только при посредстве Г. производства, так как только при помощи ее суд может создать в обществе уверенность в обнаружении истины и в торжестве закона. Только при условии Г. оправданный судом может восстановить нарушенную честь свою в глазах общества, а осужденный — почувствовать всю тяжесть состоявшегося о нем обвинительного приговора. Высокое политическое значение Г. проявляется также в том, что для всех участвующих в процессе частных и должностных лиц она служит серьезным мотивом к добросовестному исполнению лежащих на них нравственных и юридических обязанностей. Не без основания указывают также на то, что только благодаря Г. частные лица узнают о нахождении в их руках ценных для обнаружения истины данных и приобретают, таким образом, возможность содействовать торжеству правосудия.
Под Г. в судебном производстве разумеют двоякого рода Г. — в отношении сторон, участвующих в процессе, и затем в отношении посторонних процессу лиц, т. е. публики. В отношения сторон Г. допускается в широких размерах не только на судебном следствии, но даже и на следствии предварительном, ввиду органической связи, существующей между ними. Значительно ограниченнее Г. — относительно публики. В области предварительного следствия Г. этого рода распространена очень слабо. До сих пор признается спорным, желательна ли она в этой стадии процесса? Из числа криминалистов одни желают, чтобы предварительное следствие, в видах возможности достижения преследуемой им цели, производилась секретно; другие высказываются за такое же широкое применение здесь Г., какое существует на следствии судебном, третьи стоят за ограничительное применение Г. и предоставление, при установке ее пределов, больших полномочий судебному следователю. Только Англия в периоде предварительного исследования дела допускает применение Г. Новейшие континентальные процессуальные кодексы, австрийский и германский, не допустили Г. в эту стадию процесса и только по производству таких следственных действий, которые не могут быть восстановлены на судебном следствии (как, напр., при осмотрах, обысках, а в Германии и при опросе свидетелей, не могущих явиться в суд для дачи новых показаний), разрешают присутствие участвующих в процессе лиц. Что касается судебного (главного) разбирательства, производимого пред судом, то здесь принцип Г. процесса принят в качестве основного принципа, как в отношений гражданского, так и уголовного процессов. Так, по действующему у нас гражданскому процессу доклад дела и словесное состязание тяжущихся происходят в открытом заседании суда и только в исключительных случаях, когда по особому свойству дела публичность заседания может быть предосудительна для религии, общественного порядка, или нравственности, суд может постановить, чтобы заседание было при закрытых дверях; последнее допускается и в том случае, когда обе стороны будут просить о негласном рассмотрении дела и суд признает эту просьбу заслуживающею уважения, равно как при рассмотрении судом отвода судьи по неправоспособности и при разрешении просьбы отыскивать с судебных чинов убытки, причиненные должностными действиями (ст. 324—326, 672, 1332 и 13 Уст. гражд. суд.). Право самих тяжущихся присутствовать на суде устав признает при всех действиях судебных установлений по делам гражданским, за исключением совещания судей и постановления решения или определения (ст. 13 в 693 ib.). Составители нашего устава уголовного судопроизводства исходили из мысли, что «начало Г. столь важно и необходимо, что без него и самое понятие о суде утрачивает свое значение»; при обсуждении же вопроса о том, надлежит ли допускать ее при производстве дел о преступлениях, заключающихся в распространении вредных учений, они находили, что виновники этих преступлений «являются пред судом не для своего торжества, но для обличения проповеданной ими лжи, и что не тщательное сокрытие их тайны, а обличение их здравой критикой есть самое действительное против них оружие». Исключения, допущенные судебными уставами в отношении принципа Г. на суде уголовном, получили значительное расширение в последующих законодательных актах, в особенности в законе 12 февраля 1887 г. По действующему ныне законодательству из правила о публичном разбирательстве уголовных дел, в силу прямого указания закона, изъемлются дела: 1) о богохулении, оскорблении святыни и порицании веры, об отступлении от веры и о ересях и расколах, 2) о преступлениях против прав семейственных, 3) о преступлениях против чести и целомудрии женщин, 4) о развратном поведении, противоестественных пороках и сводничестве и 5) о произнесении дерзких и оскорбительных слов против Государя Императора и членов Императорского дома (ст. 620 и 1056 Уст. Уг. Суд. по Прод. 1890 г.). Независимо от рода дел, основанием к недопущению посторонних лиц в судебное заседание служат также личные их свойства: вход в заседание воспрещается малолетним и всем учащимся в учебных заведениях. Факультативное право ограничивать принцип Г. принадлежит председателю суда, суду и министру юстиции единолично, а также по соглашению с министром внутр. дел. Так, доступ в заседание может быть воспрещен несовершеннолетним и лицам женского пола, по распоряжению председателя, когда этого требует свойство рассматриваемого дела или отдельных судебных действий. Такое же право имеет суд и, независимо от него, министр юстиции, если признает, что публичное исследование обстоятельств данного дела оскорбляет религиозное чувство, или нарушает требования нравственности, или же не может быть допущено в видах ограждения достоинства государственной власти, охранения общественного порядка или обеспечения правильного хода судебных действий (ст. 6201, 6203, 621 ib.). Рядом с органами власти право требовать разбирательства при закрытых дверях предоставлено и частным лицам, а именно обеим сторонам по делам о преступлениях уголовно-частных, т. е. преследуемых не иначе как по жалобе частных лиц (ст. 89 ib.). На основании закона 4-го сентября 1881 г. об усиленной и чрезвычайной охране, министру внутр. дел и ген.-губернаторам предоставлено право, в местностях, объявленных в положении усиленной охраны, указывать, какие дела должны слушаться при закрытых дверях присутствия. Если, независимо от указанных случаев ограничения Г., принять во внимание и то, что она ограничивается еще фактически, при недостатке места в заседании для публики, равно как при удалении председателем в силу дисциплинарной его власти из залы заседания, нарушителя порядка, равно как и всех посторонних в зале лиц (ст. 155 и 156 Учр. Суд. Уст.), то окажется, что ограничения принципа гласности представляются у нас весьма обширными. Созданные с целью смягчения этих ограничений условия — а именно, право подсудимого и потерпевшего требовать допущения в залу заседания по три человека с каждой стороны, право присутствования в заседании, с разрешения предстателя, лиц судебного ведомства, присяжных поверенных и не вошедших в состав присутствия присяжных заседателей, провозглашение приговора во всяком случае публично, необходимость постановки судом определения о закрытии дверей присутствия с точным обозначением, какие действия и по каким причинам должны происходить при закрытых дверях присутствия (ст. 622—624, 621 ib.), — в действительности не уничтожают значения того факта, что у нас по многим делам не находить применения гарантия правильности судебного решения, заключающаяся в условиях Г. производства.
Г. производства предполагает не только право присутствования посторонних лиц в судебных заседаниях суда, но и право оглашения судебных действий в печати. Это последнее право ограничивается у нас, по специальному указанию закона, только по делам об оскорблении в печати, в тех случаях, когда ответчик не допускается до представления доказательств справедливости позорящего обстоятельства. В этих случаях прения, в суде происходившие, не могут быть печатаемы, хотя бы они происходили в присутствии публики; приговор может быть напечатан лишь с особого разрешения суда, печатание же всех подробностей судебного заседания или одной первоначальной жалобы истца разрешается председателем, только когда сам обиженный будет о том просить (121315).
В новых административно-судебных установлениях, созданных взамен мировой юстиции, при производстве дел у земского начальника, городского судьи и в уездном съезде принят принцип Г., как он существует по уставам, с некоторыми частными изменениями; в губернском же присутствии дозволяется присутствовать только участвующим в деле лицам (прав. об устр. суд. ч. по закону 12 июня 1889 г., ст. 134, 224, 241).
Существенные ограничения, встречающиеся в нашем судебно-процессуальном законодательстве по применению принципа Г., не представляются явлением исключительным, но встречаются и в современных западно-европейских процессуальных кодексах. Только в англо-американском процессе Г. допускается во всех периодах его, за исключением предварительного разбирательства, при котором судья может закрыть двери заседания для посторонней публики; есть также случаи обязательного закрытия присутствия по требованию подсудимого. По франц. процессу суд может распорядиться закрытием дверей присутствия (huis clos), по мотивированному постановлению, если признает, что Г. представляет опасность для публичного порядка и нравов, но только на время судебного следствия и прений; затем существуют некоторые ограничения в напечатании судебных отчетов. Охранение общественного спокойствия и нравственности является мотивом к отстранению Г. производства и по законодательствам австрийскому (кодекс 23 мая 1873 г.) и германскому (кодекс 1 февраля 1877 г.), из них по первому — только для несовершеннолетних. Существенно расширены ограничения Г. по германскому процессу законом 7 марта 1888 г.
Ср. К. К. Арсенев, «Судебн. следствие» (1871); M. A. Окс, «О публичности или гласности суда» (1889); А. Ф. Кони, «Об условиях публичности заседаний», в «Протокол. СПб. юр. общ.», 1882 г.; Гр. Джаншиев, «Основы судебной реформы» (М., 1891); Миттермайер, «Mündlichkeit, Oeffentlichkeit und Anklageprinzip»; Фейербах, «Betrachtungen über Oeffentlichkeit»; Фридман, «Die Oeffentlichkeit der Gerichtsverhandlungen, ihre Vorzüge und Schäden» (1887); Ortolan, «Publicité de l’instruction préparatoire».