Шамаш (Тэффи)
| ← Счастье | Шамаш : Легенда пустыни |
| Из сборника «Неживой зверь». Опубл.: 1916. Источник: Тэффи Н. А. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 2. — М.: Книжный клуб «Книговек», 2011. |
Великий Шамаш был немилостив к племени химиаров.
Они смиренно молились ему, каждое утро встречали его, обращая лица свои на восток, и громко вопили:
«Ты один, который слышит! Ты один, который знает! Ты один, который может! А мы — твои!»
Но каждое утро выходил Шамаш на небо грозный и распаленный гневом. Жег пастбища химиаров, сушил их деревья и выпивал воду источников. Он поднял на них из сердца пустыни злого Бога — горячий ветер, и злой Бог отнял от них воздух дыхания, и день и ночь гнал на них раскаленный песок.
Стада жалобно блеяли, отказываясь есть траву, смешанную с песком, и падали от стрел Шамаша.
Тогда химиары снимали свои шатры, собирали свои стада и шли дальше, куда гнал их горячий ветер.
Как только находили зеленые пастбища и чистые источники, останавливались и, разбив шатры, ставили высокий столб и приносили на нем жертву тому, который «один слышит, и один знает, и один может!»
Но горячий ветер, посланец Шамаша, гнался по их следам. Проходило время, и снова начинал гореть песок под ногами, и жалобно блеяли овцы, и гибли стада и люди.
— Пустыня догнала нас, — говорили химиары. — Шамаш поднял ее на нас! Идем дальше!
И снова снимали свои шатры и шли дальше.
Так дошли они до гор Неджада. Горы были высоки и малодоступны, а по склонам их жили безумные псиллы, ненавидевшие солнце.
Псиллы работали ночью, собирали травы и плоды, пасли стада и возделывали поля. Пред рассветом все племя их собиралось на возвышенном месте и, притихнув, ждало. И лишь только первые лучи колыхнут небо, псиллы, дико взвыв, вскакивали на ноги, вздымали руки, с проклятиями бились о землю в злобном неистовстве, и тучами стрел осыпали поднимающееся над землею яростью пламенеющее лицо Шамаша.
Днем они прятались в шатрах и никто их не видел.
Химиары боялись безумных соседей. Они знали, что псиллы не злы и не мстительны. Змеи приползали и они давали гадам приют. Они заклинали змей и те служили им, разрыхляя для зерна землю. Кто милостив ко змею — обидит ли человека? Но химиары боялись дерзнувших восстать на Шамаша.
— С такими соседями худо нам будет, — говорили они. — Вот погубит их Великий и Милостивый, а с ними погибнем и мы!
И послали они отряд перейти и поискать нового места.
Ушел отряд большой, а вернулись немногие. И рассказали вернувшиеся, что за горами чудесные земли и дивные сады, но обнесены они высокими стенами с медными воротами, а по стенам ходят стражники.
Когда приблизились к стенам посланные от отряда, приложил стражник к губам звонкий рог и протрубил. Вышли на стены лучники и пращники, подняли руку и не оставили ни одного из химиаров. Тогда подошли оставшиеся из отряда и вынули стрелы. Стражник же, приложив к губам звонкий рог, протрубил два раза. И раскрылись медные ворота, увидели химиары несметное войско, и всадников на верблюдах и на ослах, и не стали ждать, чтобы стражник приложил в третий раз звонкий рог к своим губам.
На чужой земле остались только те, кто пал от быстрого бега.
Химиары поняли, что через горы им перейти нельзя.
А Шамаш поднимался каждый день все яростнее; слуга его — горячий ветер — уже сыпал песок в траву и источники. Все отчаяннее неистовствовали на рассвете безумные псиллы, когда испуганные химиары, закрыв голову руками, чтобы не видеть и не слышать и не знать ничего, призывали того, который «один все может!».
— И мы твои! — кричали они, касаясь губами раскаленного песка.
Рассказы о прекрасной стране, защищенной горами от ветра пустыни, жили среди истомленных химиаров.
— В такой стране хорошо быть даже рабом, — повторяли многие.
Стали говорить, что нельзя оставлять неотомщенными трупы товарищей. Многие видели уже Саду — птицу мести с мертвыми глазами. Она кружится в полночь над селением и просит крови и кричит: «Эскуни!» — дайте пить!
Гадательница Арраф плясала вокруг священного камня и, плеская воду из каменного кувшина, поила звезды и спрашивала их, что нужно сделать. Звезды стали гаснуть. Остались только те, которые указывали путь на Неджадские горы к прекрасной земле.
Тогда выбрала Арраф шестнадцать юношей, слышавших крик птицы Сады, и сама повела их на горы, чтобы отомстить убийцам.
И никто из них не вернулся.
Уже много прошло времени, когда юноша из царского рода один вызвался идти и узнать о судьбе сгинувших.
Он вернулся в великом стыде и смятении и рассказал, как пробрался к городу и, укрывшись, следил и увидел, как шестнадцать химиарских юношей, впряженных в большую колесницу, везли камни для постройки чужого храма. А ночью зазвенели на стенах арфы и вышла гадательница Арраф и с факелом в руках плясала перед кем-то огромным, лежащем на золотом ложе.
И, слушая рассказ его, вспоминали химиары, как говорили ушедшие: «В такой стране хорошо быть даже рабом!» И поняли, что измена увела их от родного племени и страх пред пустыней.
И снова взывали к Шамашу, касаясь губами горячего песка.
А в часы отдыха, кто клал голову на землю, слышал, как шуршал гонимый ветром песок.
— Пустыня дышит!
— Дышит горячая!
— Идет горячая!
Но вот великий Шамаш оказал милость химиарам.
Каждый вечер он уходил вниз к сухим тростникам, заглохшей реки и там оставался всю ночь. Но вот раз ночью раздвинул он тростники и вышел из них в могучем образе бога Ягута, с рыжею гривой и зелеными глазами.
Многие его видели, но, кто слышал его дыхание, тот уже не мог жить дальше: того находили разодранным и изгрызанным и не смели трогать, пока сам Ягут не докончит своей трапезы. Когда химиары хотели милости, они приносили ребенка поближе к тростникам, и бог всегда принимал их жертву.
— Пока берет, это хорошо, — говорили химиары. — Это очень хорошо!
Но вот один раз ночью Ягут не принял жертвы. Он прошел мимо плачущего ребенка, и, медленно переступая тяжелыми лапами, поднялся в горы и скрылся. За ним шла его огромная тень и была видна, когда его уже не было.
— Ягут ушел! Его источник замутился песком, и он ушел в прекрасную страну! Он может там жить, он ведь не хи-миар!
— А чем будет он там питаться? — говорили надеющиеся. — Дадут ли ему враги его часть, как богу?
— А мало разве у них усталых рабов-химиаров? Усталых бросают со стены!
Вскоре после Ягута ушли псиллы.
Они поднялись вдруг, как бешеные, всем народом своим. Впереди гнали испуганный скот, женщины и дети на тощих голодных верблюдах, и все, кто мог держать копье, или лук, или пращу, были вооружены.
С громким боевым гиканьем помчались они, он не в горы к прекрасной стране, а прямо к солнцу, в сердце пустыни, навстречу горячему ветру. Впереди на белом верблюде лежала их царица и длинным копьем целила в солнце и кричала проклятья. А воины отвечали ей.
— Смерть солнцу! — кричали они.
— Смерть горячему ветру!
— Да погибнет!
И уже долго после того, как скрылись они и улеглась за ними золотая пыль, шуршал и зыбился горячий песок: это ползли за псиллами заклятые змеи.
Много дней влезали химиары на возвышенное место и смотрели на путь ушедших и многие дни не призывали они того, который «один слышит».
— Почему он еще ходит по небу?
— Псиллы еще не дошли до сердца пустыни! А когда дойдут…
Прошло еще много дней. Видели с возвышенного места, как спустились с неба черные руки и как протянула пустыня им навстречу свои руки, как схватились они и долго кружились в вихревой пляске.
— Они победили!
Жалобно блеяли стада, отказываясь от выжженной солнцем травы, и гибли люди. Тогда подошли химиары к шатру вождя своего.
Вождь Симдан укрывал их от горячего ветра много десятков лет и давно ослеп от света и пыли. Он лежал в своем шатре на вытертой бараньей шкуре и держал в руках последний мех с остатками молока.
Химиары сказали вождю Симдану:
— Вот гибнут стада наши и дети! И как будет дальше — не знаем! Веди нас за горы Неджада к прекрасной стране. Посыпем головы прахом чужой земли и подползем на руках к стенам города, и будем лобызать дорогу у медных ворот и вопить, чтобы взяли нас рабами, и будем служить счастливым.
Но не повернул Симдан головы и не ответил ни слова. Он знал, что придут они еще и еще раз. Ушли химиары.
Злобен поднялся Шамаш, охватил горячий ветер стада химиаров, сбил их в кучу и закрутил в песок, и погибли все овцы, и бараны, и ослы, и верблюды — до последнего.
Опять пришли химиары к вождю и сказали:
— Вот погибли стада наши. Не такие мы, чтобы идти в рабство к счастливым, но веди нас в сердце пустыни на бой с Шамашем! Псиллы не победили, но мы сильнее их!
Поднял голову старый Симдан и прислушался к звуку речей их, но не ответил не слова. Он знал, что придут они еще раз.
Ушли химиары.
Злобен поднялся Шамаш. Выпил воду источника. Прибежал горячий ветер, забросал русло песком, и иссяк источник, и гибли люди от последней жажды, и снова пошли к Симдану и сказали:
— Вот выпил Великий и Милостивый воду нашу и гибнут люди! Но не такие мы, чтобы восстать на Могущественного!
А другие говорили:
— Теперь Шамаш спасет нас. Мало осталось нас и не станет Великий мучить малого!
И еще говорили:
— Все отдавали мы ему: и детей наших, и лучших овец стада приносили ему в жертву, а что не умели дать, то сам он брал у нас.
— И мы ли не были покорны? И мудро ли истреблять того, кто служит покорно?
Когда услышал Симдан ропот их, поднялся он на ложе своем и сказал старым забытым голосом:
— Получите по жажде своей! И сказал еще:
— Кто красивейшая девушка в племени вашем? Отвечали химиары:
— Таба, дочь сына от сына твоего красивейшая.
— Возьмите Табу, дочь сына от сына моего, и отдайте ее Шамашу. И получите по жажде своей.
Упал на ложе Симдан и больше не ответил.
Взяли химиары Табу — красивейшую и, сняв одежды с нее, умастили тело ее пряным алоем и вложили в уста томного малийского ладана, от которого закрылись глаза девушки и дыхание перестало поднимать грудь.
Тогда подняли Табу на священный столб и, перекинув через вершину, укрепили ремнями. И выгнулось сверкающее тело красивейшей, открывая сердце могучему богу.
А химиары укрылись в шатрах и ждали весь день и всю ночь, и еще день и чутко слушали. И лишь к вечеру второго дня услышали они что-то. Услышали они как бы звон многих лютней и тихую струнную жалобу. И, покинув шатры, увидели над священным столбом рой золотых мух смерти, который то опускался на тело девушки, то поднимался над ним и гудел и звенел блестящими крыльями и снова припадал к жертве.
Буйная радость охватила химиаров.
— Принял жертву нашу Шамаш! Не пошли мы в рабство и не восстали на Могущественного и вот мы — любимые дети его! Возрадуемся, избранные!
Вокруг священного столба под гуденье мертвых мух закружились они и вопили славу свою. Пьяной радостью разрывалось сердце ликующих. Вот схватили копья и острия вонзали в себя стрелы, а кому не хватало оружия, те царапали ногтями лица свои и рвали зубами тело.
Прилетел горячий ветер и кружил беснующихся и, когда падали истекающие жертвенной кровью, — сыпал на них шумящий, шелестящий, душный песок.
Снова соединило небо руки с пустыней и долго кружило вихревую пляску.
А утром поднял Милостивый Шамаш свое, кровью раздутое, лицо и, дохнув пламенем на жертвы жертвенника своего, принял всех, и никого не отверг.