Есть сторона, гдѣ на великомъ пустынномъ пространствѣ, лежатъ обширныя озера и, какъ полки исполиновъ, возвышаются скалы изъ тѣхъ породъ горно-каменныхъ, которыя, послѣ великаго испаренія первобытныхъ водъ, пришли въ разрушеніе, въ разломы. Камни, величиною съ огромнѣйшія палаты большихъ городовъ, отломясь отъ кряжей своихъ, лежатъ на берегахъ; у подножія ихъ вѣчно шумятъ волны озеръ, надъ ихъ главами воютъ пустынные вѣтры. Связующая ихъ самородная клейкость изпарилась, въ теченіи времени; они дали разнообразныя трещины, въ которыхъ поросли дикіе мхи. — Яркая разноцвѣтность сей растительности напоминаетъ палитру художника, или пестрые ковры — роскошь Востока. Далѣе дожди весенніе и росы лѣтнія увлажили крутыя ребра скалъ, къ коимъ прильнула возметаемая вѣтрами пыль. Бури, похищающія сѣмена, тамъ, гдѣ они болѣе созрѣли, и далеко ихъ влекущія, засѣяли скалы сіи сѣменами растеній, кустарниковъ и деревъ. При соединеніи благопріятныхъ обстоятельствъ, растительная сила проснулась, и сіи каменныя громады одѣлись разновидною зеленью и частымъ ельникомъ, котораго благотворное испареніе облегчаетъ дыханіе больной груди и окуриваетъ окрестности кадильнымъ запахомъ. Часто деревья растутъ, такъ сказать, на прилепѣ и подъ угломъ столь наклоненнымъ, что, кажется, цѣлый лѣсъ хочетъ упасть на путника, проходящаго по узкой стежкѣ между озеромъ и стѣною скалы. По мѣстамъ видны слѣды бывшихъ подземныхъ пожаровъ и какого-то еще великаго переворота, и преобразившаго древній Сѣверъ, о которомъ молчитъ исторія, и только въ небольшихъ кругахъ довѣрчивымъ слушателямъ расказываеть великія чудеса темное преданіе, или народное баснословіе. Въ сей-то сторонѣ, когда осень, съ свистящею музыкою порывчатыхъ вѣтровъ, со всею шумностію своихъ бурь, приходила обирать листъ съ лѣсовъ и воздымать бѣлоглавыя волны на озерахъ, въ сей странѣ любилъ я прогулки уединенныя. Не разъ я хотѣлъ раздѣлить съ кѣмъ нибудь таинственное удовольствіе сихъ прогулокъ; но подѣлъ мой не могъ быть никѣмъ принятъ. Свѣтскіе пріятели имѣли свои обязанности: утреннія посѣщенія, званые обѣды, гулянье въ такихъ мѣстахъ, гдѣ можно видѣть людей и быть ими видимымъ: вотъ, что наполняло ихъ день, a вечеромъ все увлекающій вальсъ или мазурка похищали ихъ у цѣлаго свѣта и часто у самихъ себя. Я зазывалъ людей дѣловыхъ, но бѣдные денно-ночные труженики! Не имѣли ни одной минуты въ своемъ распоряженіи. Корпя надъ кипами бумагъ, отупѣвъ отъ утомительнаго единообразія, они не успѣвали замѣчать, какъ дни за днями мимо нихъ пробѣгали. Переселенные въ какой-то бумажный міръ, трудясь надъ дѣлами въ полномъ смыслѣ текущими, они похожи на Данаидъ, усиливающихся наполнить сквозныя ведра. Но занятіе ихъ, при всей многосложности, при всей запутанности образа производства онаго, почтенно, если оно клонится къ утоленію страстей и стремится водворить въ обществахъ гражданскихъ нравственное равновѣсіе, которое, именуясь на языкѣ человѣковъ правосудіемъ, составляетъ здравіе народное: ибо недостатокъ онаго зараждаетъ болѣзни общественныя, воспалительныя, обнаруживающіяся внезапно, или другія, производящія гніеніе медленное.
И такъ всякой имѣлъ свои причины отговориться отъ моиѵъ прогулокъ, и я гулялъ одинъ. — Но каждый разъ, чемъ далѣе шелъ, тѣмъ явнѣе, тѣмъ ощутительнѣе становилось мнѣ, что я ходилъ не одинъ, что насъ было двое!…. Всматриваясь долго и прилѣжно, я, наконецъ, привыкъ видѣть невидимость моей подруги, привыкъ отличать ея образъ — ничѣмъ не образованный; ея черты соединены между собою чѣмъ-то невидимымъ, какъ звуки какой нибудь музыкальной пѣсни; душа понимаетъ ихъ соединеніе, но глазъ наружнаго человѣка не видитъ онаго. — Я видѣлъ ея прозрачное тѣло, отличалъ походку, неслышную уху; понималъ ея слова, какъ разговоры слѣдующаго въ сновидѣніи. Она, моя легкая, красивая, живая, волшебная сопутница ходила подлѣ меня съ какимъ-то жезломъ и творила чудеса изумительныя. — Она строила замки, передвигала времена, развертывала огромные свитки минувшаго.
Вдругъ, по ея мановенію, я видѣлъ, прямо предъ собою, великую картину первобытнаго міра. Воды, мало по малу сбывали, изъ всеобщаго мутнаго разтвора происходилъ постоянный осадокъ. Разныя породы обнажались. Солнце, такъ сказать, вонзало лучи свои въ мягкій илъ и сила производительная кипѣла на всемъ пространствѣ, освобожденномъ отъ влажнаго плѣна. Тутъ совершался великій химическій процесь[1]: жидкіе растворы переходили въ твердыя тѣла; отъ сего получилъ свободу теплородъ; воздухъ какъ бы отапливался и на сѣверѣ дышала теплота, отъ которой возрастали пальмовые лѣса, и слоны и мамонты — живыя громады — разгуливали по холмамъ, едва ли еще посѣщеннымъ человѣкомъ. Я видѣлъ и другое счастіе юной земли, когда ось ея стояла отвѣсно къ плоскости ея пути[2]. Тогда вѣчная весна царствовала на долинахъ, уже оглашенныхъ пѣснями счастливыхъ обитателей. Но въ то время не знали еще ни раздѣла, ни спора, не ковали оружія, не проливали крови. Моя сопутница, незримая, быстрая и творческая, какъ мысль, рисовала, или лучше сказать, выдвигала изъ-за завѣсы прошедшаго, и другія, болѣе знакомыя, картины. Но она представляла мнѣ ихъ — сіи живыя картины — съ тѣми драгоцѣнными подробностями, которыхъ исторія не запомнила, потомство не уберегло. — Такъ представляла она вѣки патріархальные, когда простота и незлобіе обитали между человѣками.
Въ послѣдствіи люди стали коварны, забыли простоту сердца, начали жить головою: пренебрегли раздоліе полей, устроили города, просторъ смѣненъ на тѣсноту; возникли новыя условія, новые порядки; лице земли преобразилось; люди сдѣлались умнѣе, но сдѣлались ли они счастливѣе?… Я любилъ всматриваться въ картины рыцарскихъ временъ, въ домашній бытъ Европы среднихъ вѣковъ… Такъ забавляла меня моя сопутница. Она дѣлала несодѣянное! То вдругъ, однимъ мановеніемъ, прорубала дремучіе лѣса, то сглаживала свинцовые бугры какого-нибудь озера въ одну синюю, яхонтовую поверхность. Чего не дѣлала она изъ шума ручьевъ? — То выводила шумъ битвъ и великихъ сраженій, то шумъ созидающихся городовъ, шумъ скрипящаго снастями флота, готоваго ринуться въ безпредѣльныя моря.
Такъ часто даже въ глубокую осень, когда ручьи и рѣки воздымали пухлые хребты, озера кипѣли подъ бурею, съ лѣсовъ, обозженныхъ лѣтними пожарами, летѣлъ, пестрою тучею, листъ и луна, какъ круглое дно свѣтлаго ceребряннаго сосуда, кружилась въ сгущенномъ дыму облаковъ, я любилъ услаждаться сопровожденіемъ моей сопутницы…. Но люди, всегда улыбающіеся надъ наслажденіями неосязаемыми, лукаво говорили: «онъ все гуляетъ самъ-другь — съ своею мечатальностію!»
- ↑ Гумбольтъ полагаетъ, что прехожденіе горныхъ массъ изъ жидкаго въ твердое состояніе само собою могло произвести временный теплый климатъ и на сѣверѣ.
- ↑ По сказанію древнихъ (Геродота, Діодора) въ Египтѣ существовало преданіе, что нѣкогда на шарѣ земномъ царствовала безпрестанно весна, и ось земная стояла перпендикулярно къ площади земнаго пути.