Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Что желательно для Россіи — въ политическомъ смыслѣ?
правитьНазначеніе статсъ-секретаря Гирса министромъ иностранныхъ дѣлъ (о чемъ мы съ своей стороны не успѣли еще сказать ни слова) не произвело никакого особеннаго впечатлѣнія на русское общество, не вызвало въ немъ никакихъ особенно-оживленныхъ толковъ: блестящая эпоха дѣятельности князя Горчакова отошла отъ насъ далеко, а г. Гирсъ былъ уже министромъ de facto и только утвержденъ въ должности, которую исправлялъ въ теченіи послѣднихъ четырехъ лѣтъ. Для Россіи это: «сцена безъ перемѣны; то же и тѣ же». Но не такъ отнеслись къ этому назначенію за границей, особенно наши сосѣди. Германія и Австро-Венгрія и оффиціально, и оффиціозно, и всѣми свободными путями гласности привѣтствовали новаго министра съ неподдѣльною радостью, усматривая въ игомъ назначеніи «залогъ мира», «добрыхъ отношеній», однимъ словомъ — пасхальный себѣ подарокъ (Оstergeschenk), по выраженію «Кельнской Газеты». Радость эта выразилась вообще такъ дружно, такъ шумно, что способна навести Россію на мысли вовсе не радостныя. Въ самомъ дѣлѣ, чему же особенно радуются обѣ-западныя державы? Нельзя же предположить, будто онѣ серьезно ожидали объявленія войны со стороны Россіи, — онѣ, которыя едвали не лучше насъ самихъ вѣдаютъ то, что происходитъ у насъ, не только въ оффиціальныхъ, во и въ общественныхъ сферахъ? Не могли же дипломатическіе, въ Петербургѣ, представители Австро-Венгріи и Германіи свидѣтельствовать предъ своими правительствами о томъ, что Россія пылаетъ браннымъ духомъ и, облачась съ головы до ногъ въ боевые доспѣхи, нетерпѣливо бряцаетъ оружіемъ, готовая ринуться на Европу?!..
Никто искреннѣе самихъ западно-европейскихъ кабинетовъ не убѣжденъ въ миролюбивомъ направленіи русской политики; миролюбіе это — по истинѣ испытанное, неоднократно подвергавшееся тяжкому искусу, закалившееся въ долготерпѣніи. Никто точнѣе не вѣдаетъ всю лживость и вздорность обвиненій, такъ щедро у нихъ же дома измышляемыхъ и воздвигаемыхъ на Россію — въ корыстолюбіи, властолюбіи, браннолюбіи и тому подобныхъ поползновеніяхъ, именно русской-то политикѣ наиболѣе чуждыхъ, и имъ самимъ наиболѣе свойственныхъ. Впрочемъ, они очень хорошо это сознаютъ и сами, но про себя. Казалось бы, намъ не привыкать стать къ этому обычному маневру иностранныхъ политическихъ вождей: всякій разъ, когда замышляется на Западѣ Европы что-либо противное интересамъ Русской державы, бить тревогу по поводу русскихъ небывалыхъ замысловъ, открывать кампанію противъ русской алчности — въ парламентахъ, въ печати, или даже посредствомъ дипломатическихъ представленій, сообщеній, предупрежденій и дружественныхъ замѣчаній. Пріемъ этотъ до такой степени извѣстенъ, что можно только дивиться, да безъ сомнѣнія и дивятся всѣ государственные люди Европы, непреложности его успѣха. Въ самомъ дѣлѣ, онъ дѣйствуетъ или по крайней мѣрѣ дѣйствовалъ до сихъ поръ на нашу дипломатію съ правильною точностью механическаго снаряда, производя неизмѣнно: смущеніе, испугъ, смиреніе, завѣреніе въ неповинности, съ присоединеніемъ новыхъ цѣнныхъ залоговъ и доказательствъ русскаго миролюбія, безкорыстія, даже готовности, ради успокоенія встревоженной Европы, поступиться великодушно, подчасъ и немаловажными, русскими интересами. Позволительно надѣяться, что не всегда же подобный грубый пріемъ будетъ вѣнчаться удачей, и для такой надежды имѣются, по нашему мнѣнію, въ настоящую эпоху достаточныя основанія. Очевидно однако, что западныя державы (нѣкоторое время очень было недоумѣвавшія) не высмотрѣли пока еще повода опасаться такой непріятной для нихъ надежды, — оттуда и эта нескромная ихъ радость по поводу назначенія новаго министра. Мы полагаемъ, къ чести г. Гирса, что онъ нисколько не польщенъ заявленіями ихъ сочувствія и нимало не ошибается въ значеніи тѣхъ похвалъ, которыми привѣтствуетъ его такъ-называемое общественное мнѣніе Европы. Это значеніе выясняется уже отчасти и теперь, и не замедлитъ, конечно, еще болѣе выясниться въ событіяхъ.
Дѣло въ томъ, что и Германія и Австро-Венгрія, въ виду нерасположенія и неприготовленности Россіи къ какой либо наступательной крупной войнѣ, признаютъ настоящую пору самою благопріятною для успѣшнаго, подъ покровомъ мира, исполненія ихъ политическихъ плановъ. Планы же эти, — что ни для кого не тайна и открыто разглашается всею печатью, направлены спеціально противъ Россіи. (Си. ниже статью «Pester Lloyd’s» въ отдѣлѣ: «Внѣ Россіи»). Замыслъ, ни болѣе ни менѣе, состоитъ въ томъ, чтобъ низвести наше отечество съ того мѣста, которое оно занимало и которое подобаетъ ему въ семьѣ великихъ державъ; исхитить изъ «сферы его интересовъ» всѣ православныя Славянскія племена со всѣмъ Балканскимъ полуостровомъ, а если удастся, такъ и съ Босфоромъ; порвать увы связующія эти племена съ Россіей, какъ политическія, такъ и религіозныя (для послѣдняго пущена въ ходъ, вооруженная всѣми видами соблазна и насилія, латинская пропаганда); лишить Россію всякаго обаянія, всякаго авторитета, однимъ словомъ, обезчестить ее въ глазахъ Славянскаго населенія, и воспользовавшись всѣми плодами ея кровавыхъ войнъ, сокрушившихъ наконецъ, начиная съ Екатерины, страшную нѣкогда мощь Оттоманской державы, подчинить весь Балканскій полуостровъ австро-мадьярской гегемоніи въ томъ или другомъ видѣ. Основаніе такой политикѣ положено еще на Берлинскомъ конгрессѣ, но только въ настоящее время Австро-Венгрія, вдохновляемая и поддерживаемая Германіей, приступила къ послѣдовательному осуществленію своихъ замысловъ.
Занеся ударъ на Россію, обѣ державы, безъ сомнѣнія, не могучъ не безпокоиться о томъ, сойдетъ ли для нихъ этотъ ударъ вполнѣ благополучно. Всякій похищающій чужое добро не открытою силой, а украдкой, обманомъ, хитростью, уловками, невольно озирается — не слѣдятъ ли за нимъ, не спохватится ли хозяинъ добра и не вырветъ ли его изъ рукъ похитителя? Безпокойство очень, естественное. Ну какъ Россія не соблаговолитъ подвергнуться удару? неравно разсердится? Послѣдняя война была для Россіи безъ сомнѣнія тяжела; ослаблена-то она ослаблена, но все же не до конца, но все же, по соображенію самихъ Европейцевъ, во сто разъ сильнѣе, чѣмъ мыслитъ сама о себѣ, или — вѣрнѣе — чѣмъ изволитъ мыслить о ней смиренномудріе русскихъ государственныхъ мужей купно съ русскими «либералами». Да ослабить физически, до конца, такого гиганта и невозможно; это вполнѣ разумѣютъ въ Европѣ; его ослабить можетъ только такъ-называемая болѣзнь мнѣнія, иначе мнительность относительно собственной своей силы и своего права, — только нравственный недугъ, лишающій самосознанія и самочувствія, — и вотъ, на усиленіе этого недуга, на обморачиваніе гиганта всякими призраками, лестью я ложью, всевозможными подлогами правды — и устремлены усилія нашихъ сосѣдей. Задача западной дипломатіи конечно мудреная: наносить удары, тяжелые, чуть не убійственные, но такъ, чтобъ пріемлющій оные увѣрялъ и былъ убѣжденъ, что прикоснулись къ нему «не въ видѣ удара», а чуть ли не въ видѣ ласки, и чтобъ послѣ всякаго такого прикосновенія онъ возобновлялъ увѣренія въ неизмѣнной своей преданности и дружбѣ, чуть не благодарилъ за деликатность прикосновенія… Нужно отдать полную честь мастерству иностранной дипломатіи: она смѣло, искусно и съ успѣхомъ до сихъ поръ разрѣшала эту задачу, — хотя, надобно признаться, въ сильной степени содѣйствовала ей въ этомъ и нѣкоторая часть русскаго общества. Отбитъ только вспомнить, какъ ликовалъ «Голосъ» — органъ всего «либеральнаго» чиновничества — по поводу Берлинскаго трактата…
Дѣло Австро-Венгріи подвигалось медленно и осторожно… Но вотъ вспыхнуло возстаніе въ Босніи и Герцеговинѣ, полилась кровь мужественныхъ борцовъ за независимость славянскую отъ австро-мадьярской губительной опеки. Сжалось болью не одно русское сердце. Берлинскій трактатъ оказался нарушеннымъ; представлялся, слѣдовательно, поводъ къ дипломатическому вмѣшательству. Какъ ни убѣждены иностранныя державы въ миролюбія и долготерпѣніи русскаго кабинета, однакожъ всякій вѣдь судитъ самъ по себѣ. Сознавая внутренно, что будь онѣ на мѣстѣ Россіи, онѣ бы не выдержали и заявили хоть нѣчто въ родѣ протеста, — обѣ державы пережили нѣсколько тревожныхъ минутъ. Положеніе Россіи представлялось, да и теперь еще, конечно, представляется, имъ самимъ до такой степени неестественнымъ, ненормальнымъ (какъ признается самъ «Pester Lloyd»), что онѣ не могутъ отдаться вполнѣ, беззавѣтно, вѣрѣ въ долготерпѣніе россійскаго исполина, и то и дѣло приходятъ въ трепетъ, какъ только онъ шевельнется. Ибо — какъ бы тамъ «Голосъ» и графы Кутузовыми убаюкивали Европу разсказами о совершенномъ банкротствѣ Россіи во всѣхъ смыслахъ и отношеніяхъ, — но наши сосѣди (такіе упрямцы!) все не имутъ вѣры, все ожидаютъ, что нѣтъ-нѣтъ — стряхаетъ съ себя этотъ исполинъ навожденіе мнимаго, возчувствуетъ вдругъ себя самимъ и если хоть одинъ только звукъ голоса подастъ, — голоса самаго простаго и естественнаго, — то и этотъ звукъ одинъ надѣлаетъ Австро-Венгіи хлопотъ, съ Которыми трудно будетъ и справиться… Однакожъ ничего. Все безмолвно, все благополучно. Австро-Венгрія вздохнула свободно… Вдругъ случись генералу Скобелеву сказать нѣсколько словъ сербскимъ студентамъ въ Парижѣ, и страшнымъ смятеніемъ объялась не только она, но и Германія: на такомъ топкомъ волоскѣ виситъ душевное спокойствіе сихъ великихъ державъ!… Ни для одной изъ нихъ не было ни на минуту сомнѣнія въ совершенной непричастности русскаго правительства къ рѣчамъ знаменитаго генерала; ни одна изъ нихъ ни на мигъ не предположила, что вслѣдъ за Скобелевскими словами Россія выступитъ на нихъ войною. Испугались не войны, а пробужденія національнаго самосознанія въ Россіи, ибо весь успѣхъ враждебныхъ намъ политическихъ плановъ обояхъ кабинетовъ обусловливается именно усыпленіемъ нашего народнаго самосознанія: на этомъ зиждется вся политическая комбинація австро-венгерскаго я германскаго правительствъ. Ничего такъ не боятся въ Германіи, какъ подъема патріотическаго и національнаго чувства въ Россіи… Почему? Развѣ русскій и германскій патріотизмъ не могутъ ужиться рядомъ? Развѣ Русскій народъ питаетъ особенную антипатію къ Германскому племени и политическое объединеніе Нѣмцевъ ему особенно ненавистно? Ни чуть не бывало. Никакой вражды къ Германскому племени не живетъ въ Русскомъ человѣкѣ; германская наука и литература пользуются у насъ глубокимъ уваженіемъ и прилежно изучаются; объединеніе Германіи встрѣчено было съ сочувствіемъ. Но какъ скоро германская политика направляется прямо во вредъ Россіи или родственному ей, находящемуся подъ ея естественнымъ покровительствомъ Славянскому міру, то конечно всякое живое ощущеніе этой обиды въ средѣ русскаго общества, возбуждая въ немъ сознаніе своего національнаго долга, представляетъ для успѣха враждебныхъ Россіи германо-австрійскихъ плановъ значительное препятствіе. Ибо вся задача германскихъ и австрійскихъ политиковъ въ томъ и состоитъ, чтобъ осуществить ихъ безъ общей европейской войны, а подъ кровомъ мира: чтобъ и кровь славянскую можно было пролить, и цѣлыя племена закрѣпостить, а Европа бы благодушествовала и похвалялась бы цвѣтущею тишиною, благомъ мирнаго прогресса и культурнаго развитія нашего просвѣщеннаго вѣка…
Въ испугѣ и гнѣвѣ Германіи и Австро-Венгріи по поводу словъ русскаго генерала въ Парижѣ сказалось лишь внутреннее сознаніе неправды затѣяннаго ими дѣла. Ужъ не проснулся ли великанъ, котораго, при содѣйствіи русскихъ «либераловъ», удалось повидимому увѣрить, что онъ слабосильный карликъ? Но и на этотъ радъ Германія и Австро-Венгрія приняли тотъ видъ «оскорбленнаго достоинства», который такъ способенъ смущать русское общество. Въ самомъ дѣлѣ: интересамъ и чести Россіи тщательно наносится этими державами явный вредъ, а нѣкоторые русскіе люди позволили себѣ гнѣваться и протестовать?! На что-жъ это похоже? развѣ это прилично? развѣ это не оскорбительно для достоинства обѣихъ державъ?.. И вотъ, вмѣстѣ съ значительною частью петербургскихъ гостиныхъ, наша такъ-называемая либеральная или прогрессистская печать предалась истинной вакханаліи негодованія на русскаго прославленнаго въ бояхъ генерала, доказывая во всѣхъ своихъ органахъ, что за такую неслыханную дерзость относительно культурной Европы мы повинны принести ей торжественное покаяніе, — что однимъ словомъ, по отношенію къ Западу, вамъ остается только подражать тому малороссійскому мужику, который въ извѣстной пѣснѣ, обращаясь къ женѣ, поетъ:
Прости мене, моя мила,
Що ты мене била!
Таково motto всѣхъ статей о внѣшней русской политикѣ «Голоса» и его подголосковъ.
Никакого «торжественнаго покаянія съ нашей стороны», разумѣется, принесено не было, но понятно, почему, послѣ всей этой исторіи, назначеніе статсъ"секретаря Гирса министромъ показалось иностраннымъ державамъ пасхальнымъ гостинцомъ: оно служитъ имъ залогомъ, что въ направленіи русской политики не произошло пока никакой перемѣны, а тѣмъ, которымъ она водилась доселѣ, державы оставались довольны. Было бы однакожъ великою ошибкою съ ихъ стороны отдаваться слишкомъ безпечно такой сладостной надеждѣ, — а кажется они расположены ей отдаться и даже на радостяхъ нѣсколько неосторожно поспѣшили раскрыть свою игру. Такъ, въ ознаменованіе своей благодарности и своего удовольствія русскою политикою, онѣ, очевидно пріободрясь духомъ, усилили разомъ боевую дѣятельность на всей линіи своей воинственной, аггрессивной политики. Шмерлнигъ, одинъ изъ выдающихся государственныхъ людей Австріи, уже открыто настаивалъ въ собраній делегацій на скорѣйшемъ присоединеніи Босніи и Герцеговины въ качествѣ имперскихъ провинцій; по всей вѣроятности это и послѣдуетъ съ согласія самой Порты, всецѣло отдавшейся теперь политическому руководству германскаго канцлера. Въ то же время султанъ подвигаетъ свои войска къ границѣ Болгаріи, что безъ сомнѣнія способно вызвать замѣшательства, которыми Австрія, съ дипломатическою поддержкою Германіи, и не замедлитъ воспользоваться. Вмѣстѣ съ тѣмъ та же Австрія заключаетъ съ Сербіей военную конвенцію, въ силу которой австрійскія войска, — по слухамъ, впрочемъ подтверждаемымъ и частными къ намъ письмами изъ Бѣлграда, — должны будто бы занять гарнизоны въ Бѣлградѣ и Нишѣ; сербскимъ же войскамъ, для сербской утѣхи и въ доказательство равноправности, предоставлено будетъ нанять гарнизономъ австрійскую крѣпостцу Петервардейнъ, напротивъ Нейзаца (Новый Садъ): другими словами, обѣ арміи поступятъ подъ одно начальство, австро-мадьярское. Такимъ образомъ, одновременно съ присоединеніемъ Босніи и Герцеговины, Австро-Венгрія подчинитъ себѣ фактически и Сербію, и даже Черногорію, такъ какъ облегаетъ послѣднюю почти со всѣхъ сторонъ. Это новая форма господства съ оставленіемъ внѣшняго вида самобытности, нѣчто въ родѣ прусской гегемоніи надъ Германскими княжествами и королевствами, но усиленной превосходствомъ культуры, преимуществомъ богатства, экономическаго развитія и гражданской организаціи, т. е. такими условіями, которыя сулятъ Славянскимъ племенамъ совершенное порабощеніе, какъ матеріальное, такъ и духовное. Наконецъ, и въ вопросѣ о надзорѣ за плаваніемъ по Дунаю Австрія опирается теперь не на одну Германію, но и на Россію…
Что же, спросятъ насъ, къ чему же клонится наша рѣчь? не хотимъ ли ужь мы, чтобъ Россія объявила войну и Австріи, и Германіи? Нѣтъ, не къ тому ведетъ наша рѣчь; мы нисколько не домогаемся войны, хотя и не видимъ особеннаго повода ея опасаться. Мы убѣждены, что ея еще менѣе для себя домогаются не только Австро-Венгрія, но и Германія. Вступать въ войну съ Россіей, — въ какомъ бы положеніи Россія ни была, — дѣло не шуточное: война можетъ лишь вызвать проявленіе въ Россія того патріотическаго духа, котораго усыпленіе такъ желательно для нашихъ сосѣдей, такъ уже много доставило и обѣщаетъ еще доставить имъ выгодъ, и котораго пробужденіе, напротивъ, всегда болѣе или менѣе грозно… Да и зачѣмъ бы нужна имъ война, когда они и безъ войны достигали такихъ результатовъ, которыхъ даже побѣдоносною войною не всегда добудешь, хоть бы, напримѣръ, Берлинскій трактатъ? Они знаютъ по опыту, что одной интимидаціи или устрашенія войною уже достаточно для русскаго «миролюбія», если только при этомъ станутъ они всѣми мѣрами содѣйствовать господству противународнаго направленія въ русской политикѣ, какъ внѣшней, такъ и внутренней… Нѣтъ, не войны мы хотимъ, но того чувства достоинства въ дѣлѣ внѣшнихъ отношеній, которое приличествуетъ такой великой державѣ, какъ Россія, которое внушаетъ всякому невольное уваженіе и заставляетъ съ собою считаться. Есть возможность, и не накликивая на себя войны (на которую никакой державѣ не легко отважиться), обуздывать дѣйствія, враждебныя не только интересамъ Россіи, но и требованіямъ правды и права. Мы не видимъ, напримѣръ, никакой выгоды для русскаго правительства подавлять выраженія русскаго общественнаго негодованія въ отвѣтъ на дерзкія и наглыя выходки западноевропейскихъ публичныхъ дѣятелей печати и парламентскихъ трибунъ. Пусть знаютъ въ Европѣ, что русское общество не все же состоитъ изъ доморощенныхъ иностранцевъ, что оно начинаетъ выходить изъ-подъ той духовной опеки, въ которой стиралась его держать политическая интрига Запада, и не намѣрено долѣе давать одурачивать себя авторитетомъ «высшей культуры». Полезно было бы убѣдить Европу, что Россія уже уразумѣла смыслъ, придаваемый на Западѣ всѣмъ этимъ хорошимъ словамъ о «мирѣ» и «миролюбіи», «европейскомъ равновѣсіи» и «добромъ согласіи». По отношенію къ Россіи «европейскій миръ», напримѣръ, это вѣдь значитъ — нарушеніе мира австро-германскими захватами на Балканскомъ полуостровѣ, посягательствомъ на порабощеніе Славянъ. Или — если льется кровь славянская, а не нѣмецкая — то это не должно приниматься въ расчетъ, не означаетъ «кровопролитія», а означаетъ «благоденствіе и тишину»?… Такъ-называемое же «доброе согласіе Россіи съ державами» — это въ понятіяхъ германо-австрійскихъ не что иное, какъ россійская санкція тѣмъ планамъ, которые прямо противъ Россіи задуманы и направлены!…
Если на войнѣ, по словамъ величайшаго полководца въ мірѣ, три четверти силы арміи — составляетъ духъ, и лишь одну четверть — численность, вооруженіе и прочія матеріальныя условія, то на полѣ не бранномъ, а политическомъ или дипломатическомъ, еще несравненно большее значеніе принадлежитъ духу… Силы нравственной, той силы, которая дается твердою волею, сознаніемъ своей правды, любовью къ своему отечеству, живымъ, искреннимъ чувствомъ своего народнаго и государственнаго достоинства — вотъ чего — не войны — желаемъ мы для Россіи, — а при этомъ не убоимся и войны, если бы дѣло коснулось чести и совѣсти Русскаго народа… Вотъ чего слѣдуетъ пожелать и новому нашему министру, хотя бы подъ условіемъ нѣкоторой утраты выраженныхъ ему нашими сосѣдями симпатій…