Николай Яковлевичъ Гротъ
въ очеркахъ, воспоминаніяхъ и письмахъ
товарищей и учениковъ, друзей и почитателей.
править
Четыре письма Н. Я. Грота къ отцу 1).
править1) Въ настоящій сборникъ мы не включили писемъ Н. Я., главнымъ образомъ, въ виду высказаннаго имъ самимъ (въ маленькой инструкціи по поводу будущаго изданія его трудовъ) желанія, чтобы писемъ его не печатать (см. ниже о его рукописяхъ). Однакожъ письма его, даже къ членамъ семьи, представляютъ чрезвычайно обильный и богатый автобіографическій матеріалъ, которымъ будущій біографъ его не можетъ не воспользоваться. Печатаемъ здѣсь для примѣра 4 письма его къ отцу, относящіяся къ самому разгару его кипучей московской дѣятельности и ярко иллюстрирующія ту характеристику, которая ему дана авторами статей настоящаго сборника. Ред.
I.
правитьНе слышалъ ли ты чего-нибудь новенькаго о журналѣ нашемъ злосчастномъ[1]. Мнѣ говорили люди близкіе къ генералъ-губернатору, что уже рѣшено допустить его только «съ предварительной цензурой». Если это такъ, то нельзя не пожалѣть о недовѣріи. Вотъ ужъ грубая ошибка будетъ со стороны правительства — враговъ распускаютъ, а друзей прижимаютъ. Я задумалъ журналъ, чтобы отрезвить общество, направить его къ высшимъ духовнымъ идеаламъ, отвлечь его отъ пустой политической борьбы и повседневныхъ дрязгъ, помочь примиренію интеллигенціи съ національными началами жизни, возвратить его въ родной религіи и здравымъ государственнымъ идеаламъ, насколько такое примиреніе и возвращеніе неизбѣжно вытекаютъ изъ утвержденія философской вѣры въ личнаго Бога, безсмертіе души, свободу воли, въ абсолютную красоту, добро и истину.
А они что-то подозрѣваютъ, чего-то боятся, въ чемъ-то не довѣряютъ. Я не хотѣлъ всего изложеннаго выше ставить въ программу, ибо во-1), хотѣлъ все это проповѣдывать свободно, а не изъ корысти или по принужденію, а во-2), не хотѣлъ публику огорошивавать готовой программой, не сдѣлавъ сначала ничего для возбужденія ея довѣрія въ наши силы и искренность. И вотъ награда! Я зналъ, что у насъ легко получить великія льготы, провозгласивъ громко, что хочешь вести борьбу съ крамолой. Но не правъ ли я былъ, что не хотѣлъ прибѣгать къ этому пошлому средству captationis benevolentiae и хотѣлъ сначала безъ его помощи заручиться довѣріемъ? Вѣдь теперь они меня опять поставятъ въ скверное положеніе. Всего вышеуказаннаго я уже не могу проповѣдывать, не возбуждая кое-въ комъ подозрѣнія, что я хочу получить поскорѣе разрѣшеніе на безцензурное изданіе. Вѣдь они меня свяжутъ именно въ нежелательную для нихъ сторону. Глупо, глупо и глупо! Все у насъ къ сожалѣнію дѣлается глупо. Поэтому и торжествуютъ нахалы, лжецы, обманщики и шуты… Заболтался, прости.
Мы до того за это время замотались всѣ, что я совершенно не успѣлъ своевременно написать тебѣ письмо съ поздравленіемъ[2]. Еще вчера читалъ двѣ лекціи, въ среду двѣ, во вторникъ 4-ую — публичную и такъ какъ все это были послѣднія лекціи предъ Рождествомъ, въ которыхъ я кончалъ свои курсы, то и работы съ ними была масса. Вчера послѣ 2-й и послѣдней лекціи у меня даже закружилась голова, и я чуть не упалъ, а весь вечеръ все-таки пришлось просидѣть за корректурами журнала, которыя я это время запустилъ. Но я надѣюсь, что это письмо все-таки дойдетъ во время, а вмѣстѣ съ тѣмъ пошлю завтра на всякій случай телеграмму.
Отъ души поздравляю тебя отъ всей семьи — съ днемъ 78-л. рожденія и желаемъ тебѣ всѣ еще много лѣтъ также бодро и плодотворно потрудиться на томъ поприщѣ, куда теперь направила тебя судьба[3] и сдѣлать много, много полезнаго для русской науки. Если бы я могъ со временемъ сдѣлать для русской философіи то, что ты сдѣлалъ и дѣлаешь для спеціальной науки въ Россіи, то почелъ бы себя счастливымъ. Но мой трудъ въ томъ отношеніи представляетъ больше опасностей и затрудненій, что я нашелъ почву еще совсѣмъ неразчищенной и неустановленной, — дѣйствую надъ организаціей силъ совсѣмъ еще хаотическихъ и себя самихъ не понимающихъ и не признающихъ. Онѣ еще сами въ себя не вѣрятъ и часто даже себя отрицаютъ — мнѣ приходится одному во всѣхъ и въ себя вѣрить, во всѣхъ вселять убѣжденіе, что мы можемъ быть «силою» и можемъ двигать массы, вести общество впередъ, его вдохновлять. Можешь себѣ вообразить, сколько мнѣ это стоитъ борьбы, затраты нравственной энергіи, какъ часто я прихожу въ уныніе, чтобы потомъ снова ожить и быть въ состояніи въ другихъ вселить жизнь и вѣру. Если бы дѣло шло только объ исправленіи корректуръ и группировкѣ готоваго матеріала, — но я его долженъ создавать, уговаривать писать, излагать мысли печатно, подгонять лѣнивыхъ, исправлять небрежныхъ, читать мораль начинающимъ, учить иныхъ употреблять правильно русскія слова. А тутъ еще Москва со своими особенными нравами, въ силу которыхъ всякое дѣло зарождается и развивается лишь на почвѣ личной дружбы, въ обстановкѣ салона или трактира. Бѣда, да и только! Сократилъ теперь до минимума свои знакомства и вечерніе выходы, но послѣ каждаго психологическаго засѣданія неизбѣжно участіе въ дружескомъ ужинѣ у Патрикѣева, гдѣ и рождаются идеи новыхъ рефератовъ въ Обществѣ, статей въ журналѣ, гдѣ пьешь брудершафты и создаешь себѣ сотрудниковъ. Такова Московская жизнь въ самомъ корнѣ ея. Купеческій обычай вспрыскиванья всякаго добраго дѣла господствуетъ и въ сферахъ литературныхъ, и если Петербургъ грѣшитъ офиціальною подтянутостью и педантическою прямолинейностью, то Москва — наоборотъ — грѣшитъ безшабашностью и распущенностью: душа на распашку — вотъ ея девизъ. Ты поймешь, какъ усложняется при такихъ условіяхъ задача философа и общественнаго дѣятеля…
Тотчасъ послѣ диспута Лопатина, который назначенъ на 29 окт., я ѣду въ Петербургъ для объясненій по поводу засѣданія Психологическаго Общества 19 октября и по поводу ноябрьской книги журнала, которая вслѣдствіе доноса «Московскихъ Вѣдомостей», арестована до представленія въ Цензуру (противъ всѣхъ законовъ о печати). Поѣду 80-го, а если не удастся, — 31-го. По этому поводу у меня къ тебѣ слѣдующая просьба. Повидай Бычкова и Побѣдоносцева и скажи имъ обоимъ, чтобы подождали принимать какія-либо поспѣшныя мѣры противъ Психологическаго Общества до моего пріѣзда въ Петербургъ и личнаго объясненія съ ними, ибо едва-ли правильно на доносѣ и клеветѣ основывать правительственныя мѣропріятія. Сегодня я послалъ графу Капнисту, который, слава Богу, принялъ нашу сторону, отвѣтъ Совѣта Психологическаго Общества на его запросъ по поводу засѣданія 19 октября. Самъ Капнистъ былъ на засѣданіи и во время чтенія и во время преній и офиціально подтвердитъ правильность нашего отвѣта. Пусть же и Петербургская администрація немного подождетъ разъясненія истиннаго положенія дѣла.
Не дурно также указать ей, что я и лично сдѣлаю, что въ гораздо большій соблазнъ вводятъ общество своими лживыми доносами «Московскія Вѣдомости», чѣмъ Психологическое Общество съ его рефератами въ полузакрытыхъ засѣданіяхъ.
«Московскія Вѣдомости» задались очевидно совершенно революціонною задачею — мутить общество и въ мутной водѣ рыбу ловить. Весьма желательно, чтобы люди честные, какъ ты, помогли разъясненію правды и отклоненію доносовъ. Я тебя прошу переговорить съ Побѣдоносцевымъ потому, что имѣю частное свѣдѣніе, что 21 октября во время его пребыванія въ Москвѣ, разные господа являлись къ нему лично съ доносами на Общество. Твое энергичное слово могло бы ослабить впечатлѣніе клеветы, если ты, конечно, вѣришь мнѣ, что «Московскія Вѣдомости» извратили всѣ мысли Соловьева и въ рефератѣ и во время преній, а также и мои дѣйствія во время засѣданія.
Я послалъ письма въ редакцію и въ "Московскія Вѣдомости, и въ «Новое Время». «Московскія Вѣдомости» пока не напечатали моего фактическаго опроверженія, а напечатали Соловьевское съ новыми клеветами и доносами, чего и слѣдовало ожидать.
Я рѣшилъ отказаться отъ библіотекарства въ Румянцевскомъ Музеѣ. Совѣсть — главное дѣло въ жизни, а я по совѣсти не могу бросить ни журнала своего, ни Общества (Психологическаго) и вообще своей философской пропаганды и общественной дѣятельности.
Я сознаю и самъ, что служба въ Музеѣ не совмѣстима съ моими теперешними занятіями, такъ какъ я и теперь слиткомъ много работаю и часто дохожу до состоянія, въ которомъ чувствую возможность катастрофы. Сегодня, напримѣръ, у меня такое холодѣніе ногъ, отъ чрезмѣрнаго прилива крови въ мозгу (я читалъ 2 лекціи очень трудныя предъ аудиторіей въ 250—300 чел.), что я прямо чувствую, что надо осторожнѣе быть въ работѣ, и завтра не пойду въ университетъ. Если я возьму на себя еще и Музей, то врядъ ли выдержу (т. е. проживу) долѣе года. Ріо что же можетъ меня заставить промѣнять журналъ на музей? Жалованье въ музеѣ 2.000 р. (1.900 съ чѣмъ-то), а журналъ мнѣ даетъ до 1.000 р., не считая заработка въ другихъ повременныхъ изданіяхъ (музей и это отниметъ):
Работы въ музеѣ вдвое больше, чѣмъ при журналѣ. Затѣмъ библіотечная работа мало соотвѣтствуетъ моимъ вкусамъ, а журналъ и общество — мое любимое дѣло.
Очевидно, промѣнъ былъ бы нелѣпый и неосторожный. Поэтому, какъ ни важны были бы лишніе 1.500—2.000 р. въ годъ (въ этомъ все дѣло), щадя свою жизнь, нужную для дѣтей, я рѣшилъ (послѣ всѣхъ колебаній) отказаться отъ библіотекарства и завтра напишу объ этомъ Дашкову.
Цѣлую Васъ крѣпко.