Четыре манифеста патриарха Тихона (Красиков)
| Четыре манифеста патриарха Тихона |
| Источник: Пётр Ананьевич Красиков. Избранные атеистические произведения. — Москва: Мысль, 1970. — С. 46—54. • Впервые сочинение издано в виде статьи: Четыре манифеста патриарха Тихона // Революция и церковь : журнал. — 1919. — № 3.; • В 1923 году сочинение было издано как статья в книге: Пётр Ананьевич Красиков. На церковном фронте. (1918—1923). — Москва: Юрид. изд-во Наркомюста, 1923. — С. 174—182. |
Едва ли можно найти более яркий пример для подтверждения правильности положения марксизма о тесной зависимости между классовой идеологией и классовыми условиями бытия, чем четыре послания патриарха Тихона, написанные в различные моменты острой классовой борьбы.
Всякий борющийся за власть класс всегда навязывает другим свои политические, экономические и всякие иные воззрения не только силой убеждения, пропаганды и т. д. Классовая диктатура обязана, если она хочет жизни и развития своему классу, хочет творить жизнь по своему образу и подобию, в конечном счете в своей политике всегда опираться на реальную силу. Это одинаково относится ко всем диктатурам, как к буржуазным, так и к пролетарским.
Нет ничего наивнее и фальшивее, нежели утверждение, что в обществе, разделенном на классы, т. е. в обществе, где есть эксплуататоры и эксплуатируемые, где происходит классовая борьба между трудом и его эксплуататорами, какие-либо группы, организации или классы могут быть вне политики, т. е. быть вне пассивного или активного воздействия на государственную политическую машину, служащую при господстве эксплуататоров орудием классового закрепощения или, как у нас, классового освобождения трудящихся. Фальшь эта лучше всегда видна именно на примере таких классовых организаций, как религиозные, т. е. организаций в современном обществе, специально предназначенных, даже прямо имеющих целью внушать людям и целым классам, неопытным и невежественным в общественных вопросах, во времена своего господства вообще отрицательное отношение к политической классовой борьбе.
Возьмете ли вы католицизм, православие, толстовство, что хотите, — на фасаде их зданий вы непременно прочтете крупными буквами: долой политику! мы вне политической борьбы! царство наше не от мира сего и т. п. Но загляните внутрь этих зданий — будь эго синод или Ватикан, или какое-либо иное объединение религиозных групп — и вы увидите политические канцелярии и штабы, ставящие своей главной задачей проведение в массах своей политики, с одной стороны, преследующей цель отвлечения масс от политической классовой борьбы, а с другой — прямое политическое руководство этими одураченными массами.
Поэтому нет ничего курьезнее, когда эти организации, в течение веков приспособившие свою идеологию и свой аппарат к проповеди рабства, к подавлению в массах стремления к политической борьбе, в критическую для них самих эпоху вынуждены писать прокламации, призывающие к контрреволюционному восстанию и к контрреволюционной политической деятельности, т. е. апеллировать к силе, а после подавления контрреволюции опять отрекаться от своих погромных лозунгов. Это руководство, эти воззрения, конечно, елико возможно, для людей темных замаскированы правилами и догматами религий, писаний, библий, апостолов и т. п. Из писаний и древних книг, которые в свою очередь полны отголосков современной им классовой борьбы, берутся те догматы и тексты на славянском, греческом, еврейском или латинском языках, какие лучше всего подходят к современным практическим, политическим задачам контрреволюции. Так, вместо того чтобы сказать: «Лупи большевиков, бей коммунистов, восставших против своих угнетателей», лучше сказать на каком-либо древнем языке: «Взявший меч, от меча погибнет» (послание Тихона). Призыв к восстанию против Советской власти лучше всего облечь в текст из посланий Павла (Рим., 8: 32). Для бойкота и саботажа есть великолепный текст из того же Павла (I Кор., 5: 13). А какой благодарный текст против декрета об отделении церкви от государства: «Созижду церковь мою и врата адовы не одолеют ю». И крепко по адресу Советской власти, и воодушевляет на борьбу!
Если по обстоятельствам политической конъюнктуры правящим нужно устроить погромы, к услугам их уйма текстов на самом божественном диалекте. Чего стоит, например, такой перл: «Блажен иже имет и разбиет младенцы твоя о камень». Нужно создать дело Бейлиса — и к услугам Пуришкевича все попы Государственной думы, и каннибальские тексты, и зверские акафисты, погромные тропари и кондаки и, в конце концов, уголовная гробница младенца Гавриила с погромной надписью, с благословения патриарха еще недавно красовавшаяся в храме Василия Блаженного.
Только очень несведущему и темному человеку не ясно, что в такой толстой книге, как Библия, отразившей в себе всевозможные эпохи, классовые группировки, политические и экономические революции — словом, все проявления человеческой жизни своего времени, нельзя не найти чего угодно. При желании можно подыскать, например, из пророков Исаия или Амоса даже большевистские тексты. Ведь кто такие были эти пророки? Агитаторы, пропагандисты, политические деятели своего времени. Их произведения — это историческая хрестоматия, сборник из всевозможных эпох.
Например, в августе 1918 г., изобличая Советскую власть, возбуждая против нее народ, какие прегрешения приписывал русским людям патриарх Тихон, пользуясь языком Библии?! Кто мог ожидать, что уже Исаия предвидел бедствия, которые обрушатся на греховную Россию в 1917—1918 гг. А вот, оказывается, что пророк Исаия предвидел и гибель Распутина, и гибель Романова. Оказывается, за грехи наши бог «отнял у нас и посох, и трость (очевидно, палку самодержавия), и всякое подкрепление хлебом храброго вождя и воина (хотя и с трудом можно догадаться, но приходится предполагать, что Исаия воображал Романова храбрым), судью, и пророка, и прозорливца, и старца» (Исаия, 3: 1—3) — так пишет патриарх Тихон, скорбя, очевидно, о Распутине, ибо кто же иной этот и прозорливец, и старец?!
Но политика? Она ни при чем. Св. писание чуждо политике, скажет патриарх, цитируя самого политического писателя из всех писателей древности.
Положение древнего пророка было трудное. Он должен был сам давать оценку событиям, он сам делал политику, не отрицал в простоте душевной своего в ней участия, призывал других к тому же и частенько попадал за это в самые неприятные для себя положения. Положение теперешнего церковника, пользующегося накопленным этими пророками процентами, много легче. Ему стоит подыскивать лишь соответствующие его интересам сообразно моменту тексты из того или иного святого или пророка и выдавать их за божественные, абсолютные истины.
Поэтому в героический период церковной борьбы с большевиками, когда то и дело открывались богатые перспективы то относительно одного, то другого «храброго вождя и воина» вроде Колчака, Деникина, Юденича и т. д., которые снова якобы должны получить в свои лапы «посох и трость», дать «подкрепление» белой американской булкой, восстановить привилегии и доходы высшей иерархии, у Тихона преобладает в цитатах свирепый Ветхий завет, где в таком изобилии можно отыскать самые погромные, самые воинственные лозунги. «Режь и уничтожай всех врагов, лупи их до седьмого колена». «Вырезай целые области». «Не оставляй ни одного живого существа на завоеванной территории». Так гласил бог через Моисея.
Но по мере того, как шансы водворения «посоха и трости» на спинах рабочих и крестьян уменьшались, после того, как рядовое духовенство, лишенное Советской властью своих доходов и привилегий, сильно почувствовало свою материальную и всякую иную зависимость от тех же рабочих и крестьян, стоящих всюду за Советскую власть, с которыми оно, худо ли, хорошо, должно же как-нибудь жить и ладить и от подаяний коих должно питаться и питать своими отчислениями казну того же патриарха, князей и иерархов церкви (церковные курорты — монастыри тоже улыбнулись), занимающихся высшей политикой, после того, как шансы на миллионные субсидии из-за границы рухнули, а русский буржуа и помещик, сильно ощипанные социальной революцией, не особенно щедро раскошеливались на содержание своих духовных пастырей, пророков-агитаторов, в посланиях Тихона стало заметно преобладание Нового завета и стало сильно заметно приближение его к ап. Павлу, как известно, изобретшему великолепнейшие и наиудобнейшие для рабовладельцев правила о соотношении господ и рабов, о покорности предержащей власти и т. д. Правда, цитаты четвертого послания еще не самые, так сказать, перворазрядные и категорические, кроме же того, они несколько и фальсифицированы, ссылка идет пока на ап. Петра и деяния, а главные цитаты Павла «Несть бо власть, аще не от бога», «властям предержащим, рабы, повинуйтеся» патриарх еще держит в резерве или стыдится их, или, быть может, думает, что они слишком роскошны для власти большевиков (Антанта еще тоже не признала их властью). Конечно, эти плантаторские тексты так же подходят к рабоче-крестьянской власти, как горностаевая мантия и бармы Мономаха к т. Ленину, но, главное, еще теплится надежда, что режим большевиков недолговечен, что Деникин и костлявая рука голода свалят этот режим: да и как на советской территории признать всецело власть большевиков, когда часть территории, где находятся «вожди и воины» Деникина и Колчака, еще дает кадры, а следовательно, и шансы черносотенной клике, когда для одурачения темных людей работает вся бежавшая туда во множестве иерархия.
Поэтому-то из деяний апостолов взяты более сдержанные тексты. Причем тексты эти пересказаны, несмотря на точные ссылки, неточно и совершенно светским нынешним русским языком. Так, например, Тихон пишет со ссылкой на деяния 4:19 и 1—10 «подчиняйтесь и (какое славное «и»!) велениям Советской власти, поскольку они не противоречат вере и благочестию». По справке такого текста нет. Что противоречит вере и благочестию? — полная тьма. Противоречит ли вере и благочестию отделение церкви от государства? В предыдущих посланиях прямо говорится, что это сатанинское изобретение. Теперь это неизвестно или, вернее, зависит от обстоятельств времени и места. В колчаковщине, конечно, и теперь противоречит; в Советской Республике с сентября месяца 1919 г., быть может, и нет. (Все зависит от соотношения сил.) Митрополит Вениамин и петроградское духовенство, встревоженные вскрытием пустого ящика, выдаваемого за мощи Александра Невского, заявили же 19/IХ—1919 г. в Петрограде, что церковную политику Советской власти они всегда (!) встречали с сочувствием и удовлетворением, значит, они уже разошлись с 3-мя посланиями патриарха. Значит, не одобряют колчаковское и деникинское духовенство. Да и грозят даже лишать сана белогвардейских священников (пока не слышно, чтобы хоть один был лишен сана). А как же быть с предыдущими воззваниями, где прямой приказ бороться с насильниками над церковью, какими объявлялись большевики?!
Ах, две души борются в груди иерархов! Подписать на манифесте: «Патриарх Московский и всея Руси», конечно, просто. А вот, чтоб написать, какие директивы дать сразу двум этим мирам, где в одном — царствует помещик и капиталист, а в другом — этого помещика и капиталиста уже сжал в тиски с каждым днем все более становящийся хозяином жизни рабочий и крестьянин, — это не так-то легко. Не объявить же в самом деле в угоду большевикам и рабоче-крестьянской правде своих кровных и исконных союзников бандитами и разбойниками! Это значит уменьшить шансы их и своей победы, сжечь корабли и рисковать тем, что деникинское и колчаковское духовенство на своем соборе низложит патриарха «всея Руси» и назначит нового где-нибудь в Иркутске или в Новороссийске. А главное, для церкви это означает вместе с тем и полную капитуляцию перед социальной революцией, это значит открытое признание всей своей истории, всей своей помещичьей и буржуазной позиции, учения, поведения по отношению к трудящимся сплошным преступлением и эксплуатацией на протяжении веков.
Этот вывод, который в сущности уже делают широкие массы, который бьет в глаза, заключая в себе историческую правду, конечно, не способно сделать заинтересованное в своем паразитарном существовании духовенство, но оно его чувствует и боится, что его сделают еще низы, вся рабоче-крестьянская масса. Оно борется и будет бороться за свое существование, но будет стремиться найти себе оправдание и новую формулировку своих старых задач до тех пор, пока объективные условия существования русского крестьянина достаточно не изменятся и пока они не сделают окончательно ненужной профессию жрецов.
А пока что перед духовенством стоит необходимость менять позицию, менять ее как можно скорее, ибо успехи роста сознательности и организованности масс, их победы на фронтах, ведущие к быстрому краху помещичьих и капиталистических вожделений, ставят духовенство, особенно низшее, в невозможное положение, идя crescendo[1]. Ведь в каждой советской деревне перед попом ставится вопрос, на чьей же он-то стороне? На одного кулака или спекулянта тоже не обопрешься, ведь решают вопрос и о земле, и о поповском доме и т. д. все чаще и чаще не одни кулаки и мироеды, а среднее и еще достаточно темное беднейшее крестьянство, и слышать не желающее проповедей и воззваний о подчинении помещику и капиталисту.
Волей-неволей приходится выбирать: вслед за народом за Советскую власть, или с Колчаком, Деникиным, Антантой — за помещика и фабриканта. Низы священства давят на верхи, тут и там откалываются от деникинской политики, отразившейся в 3-х первых воззваниях Тихона, давят на патриарха и отдельные, более дальновидные или более культурные иерархи, напр. еп. Иринарх в Сибири и др. Советские центральные и местные органы медленно, но последовательно и твердо, в меру широкого осведомления и понимания массами советской политики в церковном вопросе ставят предел деятельности наиболее рьяным и скомпрометированным агитаторам и организаторам церковного штаба. Сам Тихон, подобно конституционному монарху, все более становится в позу якобы царствующего, но не управляющего (из которого Советская власть считала излишним и нецелесообразным делать хотя бы какое-нибудь подобие мученика «за веру» — это только бы подняло его престиж в глазах темных, плохо разбирающихся масс), прекрасно учитывая, что крах его политики неизбежно связан о фактическим и неизбежным крахом деникинского и колчаковского фронта. Ему предоставлена свобода печатать его воззвания, ибо заставить замолчать патриарха было бы просто невыгодно с точки зрения развития политического сознания в массах.
Воззвания его, как и воззвания Деникина, Колчака, Пуришкевича, — это лучший агитационный материал, раскрывающий самую суть старой феодальной и помещичьей идеологии и всей настоящей церковной организации и политики. Поэтому Советская власть любезно предоставила поклонникам Тихона одну из типографий для напечатания его 4-го воззвания, в котором в сущности он рекомендует церковникам выжидательный нейтралитет между двумя борющимися классами, делая вид, что церковь совершенно несправедливо заподозрена в скрытой контрреволюции. Патриарх вынужден забыть бесчисленные выступления не только скрытой, но и открытой контрреволюции и свои собственные три воззвания и постановления собора с явными призывами к ниспровержению Советской власти и к открытому, вплоть до набата и восстания, сопротивлению советским мероприятиям. Все факты и всю историю контрреволюции и деятельного в ней участия церковников он старается аннулировать... фразой — теоретическим запоздалым размышлением о том, что установление той или иной формы правления не дело церкви, а самого народа... и что церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления.
Фраза эта в устах русского иерарха звучит архи-фальшиво и взята напрокат у католического патера. Если фраза эта является результатом «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет», то, конечно, надо радоваться, что и иерархи русские способны к усвоению политической грамоты, хотя наука их обходится народу довольно дорого. Но если фразой этой он хочет характеризовать поведение и воззрения православной церкви в течение тысячелетней ее истории, то приходится с грустью констатировать, что, усваивая азбучные политические истины, патриарх совершенно забросил церковную историю. Очевидно, что эта фраза в устах церковника заведомо неискренняя, служит только для перехода к другой, имеющей практическое значение мысли. И действительно, сейчас же находим такую весьма тактическую мысль: «Церковь (значит и русская) не связывает себя ни с каким определенным образом правления». Какой вывод практический? Церковь может отказаться поддерживать самодержавную форму правления, которому служила в течение 1000 лет. Но может при известных условиях и снова поддерживать ее, ибо, что такое форма правления?! Пустяки, только историческое значение имеет тот или иной способ выколачивания из мужиков их соков[2]!
Зачем понадобилось это рассуждение о формах правления? Некоторые могут думать, что тут признание народовластия, т. е. проблеск политической грамотности. Наивное было бы заключение! Для Советской Республики это поучение о формах, конечно, было не нужно. Это сказано для потусторонних союзников церкви. Это необходимо сказать, чтобы оправдать понижение церковного тона 4-го послания по отношению к Советской власти. Тихон как бы говорит, обращаясь к колчаковцам и деникинцам, через лес штыков Красной Армии: «Вы уж извините, приходится признать Советскую власть, пока вы там барахтаетесь; иначе — невмоготу; попы голодные наседают и твердят: «мирись», и половина их устремилась на советскую службу, кто в бухгалтеры, в канцеляристы, кто в охрану памятников старины; многие снимают рясы и чувствуют себя превосходно. Епископы бунтуют, массы прозревают, доходишек нет, удивляюсь, что еще сам на свободе. Советники мои переарестовались, некому порядочную прокламацию написать. Вы уж не обижайтесь; форма правления дело историческое (наживное), сказал ксендз, с которым я думаю заключить союз. Победите только проклятущих, а остальное пустяки; оформим!»
Но конечно, это идеология проходящего переходного момента. Дальнейшие успехи Советской Республики будут диктовать все более и более определенные тексты и ссылки на писание в будущих посланиях Тихона. Придется цитировать самые первосортные поучения Павла, а быть может, достать с полки или из архива старые, забытые до сих пор русскими иерархами и еще нецитированные творения радикальных пророков и ранних христианских епископов из левых для доказательств, что церковь-де всегда была за бедных, за социализм и даже за коммунизм.
С субъективной точки зрения это будет приспособляемость, какой всегда отличалась русская церковь. Объективно это будет попытка подменить революционный коммунизм пролетарских масс и диктатуру трудящихся классов христианско-анархическим социализмом, т. е. в сущности уродливой помесью буржуазных представлений о свободе мелкого производителя распоряжаться своим продуктом — товаром, с фальшивыми фразами о процветании человечества под сенью христианских заповедей любви, мира, непротивления злу насилием и т. д., под руководством благочестивого пастора или священника, причем непротивление злу священники будут проповедовать, как это было всегда до сих пор, лишь до той поры, пока не хватает у них реакционных сил, чтобы зажечь костры по всему миру, на которых «во славу божию и капитала» можно будет зажарить революционных пролетариев и крестьян.
Примеры такие бывали.
От крестьян и рабочих зависит, чтобы они не повторились.