Четыре манифеста патриарха Тихона (Красиков)

Четыре манифеста патриарха Тихона
автор Пётр Ананьевич Красиков
Источник: Пётр Ананьевич Красиков. Избранные атеистические произведения. — Москва: Мысль, 1970. — С. 46—54. • Впервые сочинение издано в виде статьи: Четыре манифеста патриарха Тихона // Революция и церковь : журнал. — 1919. — № 3.; • В 1923 году сочинение было издано как статья в книге: Пётр Ананьевич Красиков. На церковном фронте. (1918—1923). — Москва: Юрид. изд-во Наркомюста, 1923. — С. 174—182.

Едва ли можно найти более яркий пример для подтверждения правильности положения марксизма о тесной зависимости между классовой идеологией и классовыми условиями бытия, чем четыре послания патриарха Тихона, написанные в различные моменты острой классовой борьбы.

Всякий борющийся за власть класс всегда навязы­вает другим свои политические, экономические и всякие иные воззрения не только силой убеждения, пропаган­ды и т. д. Классовая диктатура обязана, если она хочет жизни и развития своему классу, хочет творить жизнь по своему образу и подобию, в конечном счете в своей политике всегда опираться на реальную силу. Это оди­наково относится ко всем диктатурам, как к буржуаз­ным, так и к пролетарским.

Нет ничего наивнее и фальшивее, нежели утвержде­ние, что в обществе, разделенном на классы, т. е. в обществе, где есть эксплуататоры и эксплуатируемые, где происходит классовая борьба между трудом и его эксплуататорами, какие-либо группы, организации или классы могут быть вне политики, т. е. быть вне пассив­ного или активного воздействия на государственную по­литическую машину, служащую при господстве эксплу­ататоров орудием классового закрепощения или, как у нас, классового освобождения трудящихся. Фальшь эта лучше всегда видна именно на примере таких классо­вых организаций, как религиозные, т. е. организаций в современном обществе, специально предназначенных, даже прямо имеющих целью внушать людям и целым классам, неопытным и невежественным в общественных вопросах, во времена своего господства вообще отрица­тельное отношение к политической классовой борьбе.

Возьмете ли вы католицизм, православие, тол­стовство, что хотите, — на фасаде их зданий вы непременно прочтете крупными буквами: долой политику! мы вне политической борьбы! царство наше не от мира сего и т. п. Но загляните внутрь этих зданий — будь эго синод или Ватикан, или какое-либо иное объединение религиозных групп — и вы увидите политические канце­лярии и штабы, ставящие своей главной задачей проведение в массах своей политики, с одной стороны, преследующей цель отвлечения масс от политической клас­совой борьбы, а с другой — прямое политическое руко­водство этими одураченными массами.

Поэтому нет ничего курьезнее, когда эти организа­ции, в течение веков приспособившие свою идеологию и свой аппарат к проповеди рабства, к подавлению в мас­сах стремления к политической борьбе, в критическую для них самих эпоху вынуждены писать прокламации, призывающие к контрреволюционному восстанию и к контрреволюционной политической деятельности, т. е. апеллировать к силе, а после подавления контрреволю­ции опять отрекаться от своих погромных лозунгов. Это руководство, эти воззрения, конечно, елико возможно, для людей темных замаскированы правилами и догма­тами религий, писаний, библий, апостолов и т. п. Из писаний и древних книг, которые в свою очередь пол­ны отголосков современной им классовой борьбы, бе­рутся те догматы и тексты на славянском, греческом, еврейском или латинском языках, какие лучше всего подходят к современным практическим, политическим задачам контрреволюции. Так, вместо того чтобы ска­зать: «Лупи большевиков, бей коммунистов, восставших против своих угнетателей», лучше сказать на каком-либо древнем языке: «Взявший меч, от меча погибнет» (послание Тихона). Призыв к восстанию против Совет­ской власти лучше всего облечь в текст из посланий Павла (Рим., 8: 32). Для бойкота и саботажа есть ве­ликолепный текст из того же Павла (I Кор., 5: 13). А какой благодарный текст против декрета об отделе­нии церкви от государства: «Созижду церковь мою и врата адовы не одолеют ю». И крепко по адресу Со­ветской власти, и воодушевляет на борьбу!

Если по обстоятельствам политической конъюнктуры правящим нужно устроить погромы, к услугам их уйма текстов на самом божественном диалекте. Чего стоит, например, такой перл: «Блажен иже имет и разбиет младенцы твоя о камень». Нужно создать дело Бейли­са — и к услугам Пуришкевича все попы Государ­ственной думы, и каннибальские тексты, и зверские акафисты, погромные тропари и кондаки и, в конце концов, уголовная гробница младенца Гавриила с погромной надписью, с благословения патриарха еще недавно красовавшаяся в храме Василия Блаженного.

Только очень несведущему и темному человеку не ясно, что в такой толстой книге, как Библия, отразив­шей в себе всевозможные эпохи, классовые группиров­ки, политические и экономические революции — словом, все проявления человеческой жизни своего времени, нельзя не найти чего угодно. При желании можно по­дыскать, например, из пророков Исаия или Амоса даже большевистские тексты. Ведь кто такие были эти про­роки? Агитаторы, пропагандисты, политические деятели своего времени. Их произведения — это историческая хрестоматия, сборник из всевозможных эпох.

Например, в августе 1918 г., изобличая Советскую власть, возбуждая против нее народ, какие прегрешения приписывал русским людям патриарх Тихон, пользуясь языком Библии?! Кто мог ожидать, что уже Исаия предвидел бедствия, которые обрушатся на греховную Россию в 1917—1918 гг. А вот, оказывается, что пророк Исаия предвидел и гибель Распутина, и гибель Романо­ва. Оказывается, за грехи наши бог «отнял у нас и по­сох, и трость (очевидно, палку самодержавия), и вся­кое подкрепление хлебом храброго вождя и воина (хо­тя и с трудом можно догадаться, но приходится пред­полагать, что Исаия воображал Романова храбрым), судью, и пророка, и прозорливца, и старца» (Исаия, 3: 1—3) — так пишет патриарх Тихон, скорбя, очевидно, о Распутине, ибо кто же иной этот и прозорливец, и старец?!

Но политика? Она ни при чем. Св. писание чуждо политике, скажет патриарх, цитируя самого политиче­ского писателя из всех писателей древности.

Положение древнего пророка было трудное. Он дол­жен был сам давать оценку событиям, он сам делал по­литику, не отрицал в простоте душевной своего в ней участия, призывал других к тому же и частенько попа­дал за это в самые неприятные для себя положения. Положение теперешнего церковника, пользующегося накопленным этими пророками процентами, много лег­че. Ему стоит подыскивать лишь соответствующие его интересам сообразно моменту тексты из того или иного святого или пророка и выдавать их за божественные, абсолютные истины.

Поэтому в героический период церковной борьбы с большевиками, когда то и дело открывались богатые перспективы то относительно одного, то другого «храб­рого вождя и воина» вроде Колчака, Деникина, Юдени­ча и т. д., которые снова якобы должны получить в свои лапы «посох и трость», дать «подкрепление» белой аме­риканской булкой, восстановить привилегии и доходы высшей иерархии, у Тихона преобладает в цитатах сви­репый Ветхий завет, где в таком изобилии можно оты­скать самые погромные, самые воинственные лозунги. «Режь и уничтожай всех врагов, лупи их до седьмого колена». «Вырезай целые области». «Не оставляй ни одного живого существа на завоеванной территории». Так гласил бог через Моисея.

Но по мере того, как шансы водворения «посоха и трости» на спинах рабочих и крестьян уменьшались, по­сле того, как рядовое духовенство, лишенное Советской властью своих доходов и привилегий, сильно почувство­вало свою материальную и всякую иную зависимость от тех же рабочих и крестьян, стоящих всюду за Совет­скую власть, с которыми оно, худо ли, хорошо, должно же как-нибудь жить и ладить и от подаяний коих дол­жно питаться и питать своими отчислениями казну того же патриарха, князей и иерархов церкви (церковные курорты — монастыри тоже улыбнулись), занимающих­ся высшей политикой, после того, как шансы на милли­онные субсидии из-за границы рухнули, а русский бур­жуа и помещик, сильно ощипанные социальной револю­цией, не особенно щедро раскошеливались на содержа­ние своих духовных пастырей, пророков-агитаторов, в посланиях Тихона стало заметно преобладание Нового завета и стало сильно заметно приближение его к ап. Павлу, как известно, изобретшему великолепнейшие и наиудобнейшие для рабовладельцев правила о соотношении господ и рабов, о покорности предержащей власти и т. д. Правда, цитаты четвертого послания еще не самые, так сказать, перворазрядные и категориче­ские, кроме же того, они несколько и фальсифицирова­ны, ссылка идет пока на ап. Петра и деяния, а главные цитаты Павла «Несть бо власть, аще не от бога», «властям предержащим, рабы, повинуйтеся» патриарх еще держит в резерве или стыдится их, или, быть мо­жет, думает, что они слишком роскошны для власти большевиков (Антанта еще тоже не признала их вла­стью). Конечно, эти плантаторские тексты так же под­ходят к рабоче-крестьянской власти, как горностаевая мантия и бармы Мономаха к т. Ленину, но, главное, еще теплится надежда, что режим большевиков недол­говечен, что Деникин и костлявая рука голода свалят этот режим: да и как на советской территории при­знать всецело власть большевиков, когда часть терри­тории, где находятся «вожди и воины» Деникина и Колчака, еще дает кадры, а следовательно, и шансы черносотенной клике, когда для одурачения темных людей работает вся бежавшая туда во множестве ие­рархия.

Поэтому-то из деяний апостолов взяты более сдер­жанные тексты. Причем тексты эти пересказаны, не­смотря на точные ссылки, неточно и совершенно свет­ским нынешним русским языком. Так, например, Тихон пишет со ссылкой на деяния 4:19 и 1—10 «подчиняй­тесь и (какое славное «и»!) велениям Советской власти, поскольку они не противоречат вере и благочестию». По справке такого текста нет. Что противоречит вере и благочестию? — полная тьма. Противоречит ли вере и благочестию отделение церкви от государства? В пре­дыдущих посланиях прямо говорится, что это сатанин­ское изобретение. Теперь это неизвестно или, вернее, за­висит от обстоятельств времени и места. В колчаков­щине, конечно, и теперь противоречит; в Советской Рес­публике с сентября месяца 1919 г., быть может, и нет. (Все зависит от соотношения сил.) Митрополит Вениа­мин и петроградское духовенство, встревоженные вскры­тием пустого ящика, выдаваемого за мощи Александра Невского, заявили же 19/IХ—1919 г. в Петрограде, что церковную политику Советской власти они всег­да (!) встречали с сочувствием и удовлетворением, зна­чит, они уже разошлись с 3-мя посланиями патриарха. Значит, не одобряют колчаковское и деникинское духо­венство. Да и грозят даже лишать сана белогвардейских священников (пока не слышно, чтобы хоть один был лишен сана). А как же быть с предыдущими воззвани­ями, где прямой приказ бороться с насильниками над церковью, какими объявлялись большевики?!

Ах, две души борются в груди иерархов! Подписать на манифесте: «Патриарх Московский и всея Руси», ко­нечно, просто. А вот, чтоб написать, какие директивы дать сразу двум этим мирам, где в одном — царствует помещик и капиталист, а в другом — этого помещика и капиталиста уже сжал в тиски с каждым днем все бо­лее становящийся хозяином жизни рабочий и крестьянин, — это не так-то легко. Не объявить же в самом деле в угоду большевикам и рабоче-крестьянской прав­де своих кровных и исконных союзников бандитами и разбойниками! Это значит уменьшить шансы их и своей победы, сжечь корабли и рисковать тем, что деникин­ское и колчаковское духовенство на своем соборе низ­ложит патриарха «всея Руси» и назначит нового где-нибудь в Иркутске или в Новороссийске. А главное, для церкви это означает вместе с тем и полную капитуля­цию перед социальной революцией, это значит откры­тое признание всей своей истории, всей своей помещи­чьей и буржуазной позиции, учения, поведения по отно­шению к трудящимся сплошным преступлением и экс­плуатацией на протяжении веков.

Этот вывод, который в сущности уже делают ши­рокие массы, который бьет в глаза, заключая в себе историческую правду, конечно, не способно сделать заинтересованное в своем паразитарном существовании духовенство, но оно его чувствует и боится, что его сделают еще низы, вся рабоче-крестьянская масса. Оно борется и будет бороться за свое существование, но бу­дет стремиться найти себе оправдание и новую форму­лировку своих старых задач до тех пор, пока объектив­ные условия существования русского крестьянина до­статочно не изменятся и пока они не сделают окончате­льно ненужной профессию жрецов.

А пока что перед духовенством стоит необходимость менять позицию, менять ее как можно скорее, ибо ус­пехи роста сознательности и организованности масс, их победы на фронтах, ведущие к быстрому краху поме­щичьих и капиталистических вожделений, ставят духо­венство, особенно низшее, в невозможное положение, идя crescendo[1]. Ведь в каждой советской деревне перед попом ставится вопрос, на чьей же он-то стороне? На одного кулака или спекулянта тоже не обопрешься, ведь решают вопрос и о земле, и о поповском доме и т. д. все чаще и чаще не одни кулаки и мироеды, а среднее и еще достаточно темное беднейшее крестьянство, и слышать не желающее проповедей и воззваний о под­чинении помещику и капиталисту.

Волей-неволей приходится выбирать: вслед за наро­дом за Советскую власть, или с Колчаком, Деникиным, Антантой — за помещика и фабриканта. Низы священ­ства давят на верхи, тут и там откалываются от дени­кинской политики, отразившейся в 3-х первых воззва­ниях Тихона, давят на патриарха и отдельные, более дальновидные или более культурные иерархи, напр. еп. Иринарх в Сибири и др. Советские центральные и мест­ные органы медленно, но последовательно и твердо, в меру широкого осведомления и понимания массами со­ветской политики в церковном вопросе ставят предел деятельности наиболее рьяным и скомпрометированным агитаторам и организаторам церковного штаба. Сам Тихон, подобно конституционному монарху, все более становится в позу якобы царствующего, но не управля­ющего (из которого Советская власть считала излиш­ним и нецелесообразным делать хотя бы какое-нибудь подобие мученика «за веру» — это только бы подняло его престиж в глазах темных, плохо разбирающихся масс), прекрасно учитывая, что крах его политики не­избежно связан о фактическим и неизбежным крахом деникинского и колчаковского фронта. Ему предостав­лена свобода печатать его воззвания, ибо заставить за­молчать патриарха было бы просто невыгодно с точки зрения развития политического сознания в массах.

Воззвания его, как и воззвания Деникина, Колчака, Пуришкевича, — это лучший агитационный материал, раскрывающий самую суть старой феодальной и поме­щичьей идеологии и всей настоящей церковной органи­зации и политики. Поэтому Советская власть любезно предоставила поклонникам Тихона одну из типографий для напечатания его 4-го воззвания, в котором в сущ­ности он рекомендует церковникам выжидательный ней­тралитет между двумя борющимися классами, делая вид, что церковь совершенно несправедливо заподозрена в скрытой контрреволюции. Патриарх вынужден забыть бесчисленные выступления не только скрытой, но и от­крытой контрреволюции и свои собственные три воззва­ния и постановления собора с явными призывами к нис­провержению Советской власти и к открытому, вплоть до набата и восстания, сопротивлению советским меро­приятиям. Все факты и всю историю контрреволюции и деятельного в ней участия церковников он старается аннулировать... фразой — теоретическим запоздалым размышлением о том, что установление той или иной формы правления не дело церкви, а самого народа... и что церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления.

Фраза эта в устах русского иерарха звучит архи-фальшиво и взята напрокат у католического патера. Ес­ли фраза эта является результатом «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет», то, конечно, надо радоваться, что и иерархи русские способны к усвоению политической грамоты, хотя наука их обходится народу довольно дорого. Но если фразой этой он хочет характеризовать поведение и воззрения православной церкви в течение тысячелетней ее истории, то приходится с гру­стью констатировать, что, усваивая азбучные политиче­ские истины, патриарх совершенно забросил церковную историю. Очевидно, что эта фраза в устах церковника заведомо неискренняя, служит только для перехода к другой, имеющей практическое значение мысли. И действительно, сейчас же находим такую весьма тактиче­скую мысль: «Церковь (значит и русская) не связывает себя ни с каким определенным образом правления». Ка­кой вывод практический? Церковь может отказаться поддерживать самодержавную форму правления, кото­рому служила в течение 1000 лет. Но может при изве­стных условиях и снова поддерживать ее, ибо, что та­кое форма правления?! Пустяки, только историческое значение имеет тот или иной способ выколачивания из мужиков их соков[2]!

Зачем понадобилось это рассуждение о формах правления? Некоторые могут думать, что тут признание народовластия, т. е. проблеск политической грамотности. Наивное было бы заключение! Для Советской Респуб­лики это поучение о формах, конечно, было не нужно. Это сказано для потусторонних союзников церкви. Это необходимо сказать, чтобы оправдать понижение цер­ковного тона 4-го послания по отношению к Советской власти. Тихон как бы говорит, обращаясь к колчаков­цам и деникинцам, через лес штыков Красной Армии: «Вы уж извините, приходится признать Советскую власть, пока вы там барахтаетесь; иначе — невмого­ту; попы голодные наседают и твердят: «мирись», и по­ловина их устремилась на советскую службу, кто в бух­галтеры, в канцеляристы, кто в охрану памятников ста­рины; многие снимают рясы и чувствуют себя превосходно. Епископы бунтуют, массы прозревают, доходи­шек нет, удивляюсь, что еще сам на свободе. Советники мои переарестовались, некому порядочную прокламацию написать. Вы уж не обижайтесь; форма правления де­ло историческое (наживное), сказал ксендз, с которым я думаю заключить союз. Победите только прокляту­щих, а остальное пустяки; оформим!»

Но конечно, это идеология проходящего переходного момента. Дальнейшие успехи Советской Республики будут диктовать все более и более определенные тек­сты и ссылки на писание в будущих посланиях Тихона. Придется цитировать самые первосортные поучения Павла, а быть может, достать с полки или из архива старые, забытые до сих пор русскими иерархами и еще нецитированные творения радикальных пророков и ран­них христианских епископов из левых для доказательств, что церковь-де всегда была за бедных, за социализм и даже за коммунизм.

С субъективной точки зрения это будет приспособля­емость, какой всегда отличалась русская церковь. Объ­ективно это будет попытка подменить революционный коммунизм пролетарских масс и диктатуру трудящихся классов христианско-анархическим социализмом, т. е. в сущности уродливой помесью буржуазных представ­лений о свободе мелкого производителя распоряжаться своим продуктом — товаром, с фальшивыми фразами о процветании человечества под сенью христианских за­поведей любви, мира, непротивления злу насилием и т. д., под руководством благочестивого пастора или священника, причем непротивление злу священники будут проповедовать, как это было всегда до сих пор, лишь до той поры, пока не хватает у них реакционных сил, чтобы зажечь костры по всему миру, на которых «во славу божию и капитала» можно будет зажарить революционных пролетариев и крестьян.

Примеры такие бывали.

От крестьян и рабочих зависит, чтобы они не повто­рились.

Примечания

править
  1. Усиливаясь (итал.) Составитель.
  2. А что же имеет не историческое значение? Очевидно, сама церковь и ее истины. А форма правления в церкви имеется? Форма патриаршества, например, имеет историческое значение или вечное, абсолютное? Папизм, соборная форма?