ЧЕРНОГОРСКІЯ ЖЕНЩИНЫ
правитьI.
правитьРодилась черногорка… Мать убаюкиваетъ ее словами юнацкихъ пѣсенъ, обѣщая въ нихъ ей мужа — не богача, не красавца, но богатыря:
«Расти, кчери, докле не порастеш,
Кад порастеш, кад лепа нарастеш,
Удатьу те за добра jунака».
(Рости, дочка, пока не выростешь красивою дѣвушкою, тогда я выдамъ тебя замужъ за храбреца).
Вотъ первое воспитаніе черногорки, — первое пророчество и желаніе ея матери, которая только объ одномъ и думаетъ, чтобы ея дочь вышла замужъ за богатыря. Но что отецъ, — какъ онъ относится къ новорожденной? «Извините», говоритъ отецъ, разсказывая о рожденіи дочери, «у меня родилась дочь» — и это «извините» («опростите»), характеризующее отношеніе отца къ новорожденной, сопровождаетъ ее до могилы: черногорецъ о своей дочери, женѣ, сестрѣ, матери, не можетъ иначе говорить, какъ прибавляя слово «опростите». Почему же это такъ?
Многіе путешественники, не проникнувъ въ центръ страны, по незнанію языка и нравовъ, по недоступности горъ и самаго народа, не любящаго сближаться съ иностранцами, поняли этотъ обычай, какъ фактъ, говорящій въ пользу ихъ предположенія, что черногорка — рабыня. Но они очень ошибаются: я, зная свою родину и ея обычая, готовъ опровергнуть эти нелѣпыя свѣдѣнія, распространяемыя по Европѣ, и постараюсь дальше объяснить, что черногорка пользуется полнымъ равенствомъ съ черногорцемъ.
Дѣйствительно, черногорецъ не радуется новорожденной: онъ предпочитаетъ, чтобы у него родился, сынъ; но этого самаго мнѣнія придерживаются поселяне всего міра, потому что, получая сына, они со временемъ пріобрѣтаютъ рабочую силу. А въ Черногоріи и еще болѣе нуждались въ сыновьяхъ: историческая жизнь этого народа сложилась такъ, что ему приходилось 500 лѣтъ бороться за свободу своей родины съ врагомъ, гораздо сильнѣйшимъ его — турками, и очень естественно, что онъ, какъ народъ воинственный, желалъ имѣть побольше людей, способныхъ воевалъ; во-вторыхъ, общественная жизнь черногорца заставляла его постоянно съ нетерпѣніемъ ожидать сына: до владыки Петра II между самими черногорцами шли племенныя распри, происходившія изъ «кровной мести», и надѣяться на побѣду должна была та сторона, въ которой преобладало мужское населеніе. Въ-третьихъ, домъ и, наконецъ, племя, въ которомъ находилось больше мужчинъ, брало верхъ надъ другими племенами и называлось «кугичи», а другіе — «никоговичи» (это замѣняло въ Черногоріи несуществующія тамъ сословія). Нельзя было не желать сыновей, — и такъ это бывало и бываетъ у всѣхъ воинственныхъ народовъ.
Но почему же «опростите», почему съ такимъ пренебреженіемъ встрѣчаетъ черногорецъ черногорку, появляющуюся на свѣтъ? Бякъ вы увидите изъ моего разсказа, черногорецъ уважаетъ женщину и готовъ погибнуть за нее; но патріархальные нравы смотрятъ вообще на отношенія въ женщинѣ, какъ на грѣхъ, и черногорецъ также говоритъ «опростите» и о родившемся сынѣ. Если ему необходимо сказать, что его супруга находится въ интересномъ положеніи, онъ не находитъ словъ для выраженія итого обстоятельства, и смѣшно смотрѣть, какъ усиливается онъ подыскать болѣе приличное и удобное слово.
Но, несмотря на предпочтеніе сыновей, черногорская дѣвочка растетъ, встрѣчая такую же любовь; съ того времени, какъ дѣвочка начинаетъ говоритъ, отецъ не пренебрегаетъ ею, играетъ съ ней, цѣлуетъ ее. Хотя она при появленіи на свѣтъ и не возбуждаетъ такого одушевленія и радости, какъ сынъ, котораго встрѣчаютъ выстрѣлами, поздравленіями и пиршествами, но все-таки она считается равнымъ членомъ семейства, какъ и ея братъ. Ея воспитаніемъ — опять, какъ вездѣ — занимается мать, сестра, тетка, вообще женщины; отцу принадлежитъ исключительно воспитаніе сына. Но и дочь внимательно слушаетъ, какъ отецъ, сидя вечеромъ у костра, поетъ эпическія пѣсни своего народа, «уа гуслярски звои», и также съ ребячества напитывается духомъ храбрости и самопожертвованіи, который отличаетъ черногорскихъ женщинъ"
II.
правитьВоспитаніе черногорской женщины — спартанское. Она растетъ въ родительскомъ домѣ до седьмого года; подросши, она исключительно занимается уходомъ за птицами; на нее до этого времени и не обращаютъ много вниманія. Но когда исполнилось дѣвочкѣ семь лѣтъ, въ ней уже появляется инстинктивное стремленіе въ труду, ее начинаютъ считать членомъ семейства, которое своимъ трудомъ заработиваетъ хлѣбъ. Не разъ путешественникъ встрѣчалъ на отвѣсныхъ скалахъ Черногоріи молодую дѣвчонку, которая тащитъ на плечахъ тягу дровъ, ею самою нарубленныхъ, — не разъ онъ могъ видѣть румяную восьмилѣтнюю дѣвочку, которая, какъ серна, прыгаетъ по неприступнымъ скаламъ романтичнаго Ловчена за бѣлоруннымъ стадомъ.
Въ Черногоріи развито скотоводство, особенно въ краяхъ сосѣднихъ съ Герцеговиной, Старой-Сербіей и Албаніей. Заниматься скотоводствомъ, быть пастухомъ — считается почетнымъ; несмотря на родъ, племя и развитіе, всѣ черногорцѣ и черногорки переживаютъ эту фазу жизни. Странно это кажется многимъ путешественникамъ; одинъ изъ русскихъ ученыхъ путешественниковъ удивлялся, что черногорскій князь былъ прежде пастухомъ… Но пастушество для черногорца — и военная школа. За недостаткомъ въ своемъ краю пастбищъ, черногорцы принуждены были водить свои стада на турецкую территорію и тамъ пасти ихъ силой. Окруженные со всѣхъ сторонъ ренегатами, которые въ храбрости нисколько не уступаютъ имъ самимъ, черногорцы неоднократно вынуждены бывали съ оружіемъ въ рукахъ отстаивать своего барана, — иной баранъ стоитъ головы черногорскаго юноши, нерѣдко и дѣвушки. Благодаря этой обстановкѣ и у черногорской дѣвушки и женщины формируется такой характеръ, — пріобрѣтается энергія, храбрость, которыя стали славой черногорскаго народа. Здѣсь черногоркѣ-дѣвицѣ случается увидать раненаго брата, убитаго дядю, обезглавленнаго отца! Нервы ея крѣпнутъ, она исполняется местью туркамъ; ей не разъ приходится и самой участвовать въ схваткѣ…
Вотъ одинъ случай. На восточномъ краю Черногоріи живетъ племя Дрекаловичей, которые пасутъ свои стада въ густыхъ лѣсахъ высокаго, вѣчно покрытаго снѣгомъ Дурхитора, большая масть котораго принадлежитъ туркамъ-колашинцамъ. Паслось стадо черногорца Митры, смотрѣла за нимъ двѣнадцати-лѣтняя дѣвочка Яница, рядомъ паслись стада и другихъ черногорцевъ: всего въ этомъ краю находилось до двадцати пастуховъ и пастушекъ. На противоположной сторонѣ пасли турки-колашинцы. Въ одно майское утро, раньше зари, послышался голосъ Яницы: «братцы, на ноги! идутъ турки!» Моментально этотъ голосъ разнесся между молодыми пастухами и пастушками. Всѣ встали, вооружились и, собравъ раньше свое стадо и заперши его въ торъ, заняли позицію. «Гдѣ турки, Яница?» — «Вотъ, смотри, уже подымаются на гору. Идите, ребята, веселѣй, рубите турка, — вѣдь онъ несетъ намъ свое оружіе въ подарокъ».
«За крестъ частни и слободу златну — кто черногорецъ — впередъ!» закричала Яница и бросилась впередъ, вооруженная однимъ кремневымъ пистолетомъ. Для черногорца и не нужно больше этого слова: тогда онъ бросаетъ ружье — цефердарь, хватаетъ «святой ятаганъ» и бросается на врага. Пастушки тоже послѣдовали за ними: у одной — дубина, у другой — топоръ, у третьей — ружье, но у большинства — камни, которые онѣ и бросаютъ съ высокихъ скалъ на наступающаго врага…
Схватка началась… Турки отступаютъ, черногорцы торжествуютъ, возвращаясь съ окровавленными ятаганами и турецкими трофеями; они безъ особенныхъ потерь уничтожили двадцать турокъ. Но кого несутъ на носилкахъ по извилистой тропинкѣ? Это — Яница: она довольно тяжело ранена ятаганомъ по плечу; спасая другого, она получила сама ударъ, но она не плачетъ, — она смѣется, она радуется, что спасла своего жениха Марка.
При такихъ примѣрахъ, которыхъ множество, черногорки не только участвуютъ въ битвѣ, но послѣ ухаживаютъ за ранеными, становясь сестрами милосердія. Не мудрено, что изъ нихъ воспитываются впослѣдствіи матери — славянскія спартанки…
Въ послѣдніе годы и русскимъ докторамъ не разъ случалось видѣть между своими паціентами дѣвочекъ 8—12-ти лѣтъ. Лично я зналъ двухъ такихъ, — онѣ лежали въ цетиньскомъ госпиталѣ «Билярда». Обѣ были ранены въ правое плечо.
О чемъ же думаетъ такая пастушка въ продолженіи своего пастушества?
На неприступныхъ романтичныхъ черногорскихъ горахъ, пропитанныхъ кровью турецкой, нерѣдко увидишь молодую стройную, красивую дочь природы, которая, какъ олень, прыгаетъ за молодыми ягнятками.
«Расти драги, докле не порастеш,
Кад порастеш, проси ме у отца,
Па допес ми на дар ти ябуку,
Турску главу на верх опітра колца».
(Расти мой женихъ, пока не выростешь; когда выростешь, проси меня у отца, но принеси мнѣ въ подарокъ яблоко — турецкую голову на остромъ колу).
Такъ черногорка еще ребенкомъ пропитана традиціоннымъ озлобленіемъ противъ турокъ и подстрекаетъ своего будущаго жениха, чтобы онъ непремѣнно постарался добиться ея любви «кровью турка», — она отъ него ничего не желаетъ, только чтобы онъ былъ юнакъ.
Цивилизованныя дамы могутъ придти въ ужасъ: «что тутъ хорошаго? Варварство, отсутствіе женской нѣжности, жажда къ пролитію крови» и т. п. Но я скажу въ защиту моихъ соотечественницъ, что женщина, которая съ самаго рожденія слушала «уз гуслярни звон» о подвигахъ своихъ прадѣдовъ, которая видѣла, можетъ быть, не разъ, какъ турки ранили ея отца, оскорбили сестру, мучили старую мать, отрубили голову любимому брату и пр., и не можетъ иначе чувствовать; ея условія жизни, окружающая среда, доблестная исторія ея народа — даже обязываютъ ее быть подстрекательницею народа, которому она считается дочерью.
III.
правитьНо пускать взрослыхъ дѣвушекъ въ пастушки или «пастирицы», какъ ихъ у насъ называютъ, въ обществѣ молодыхъ «пастырей», безъ всякаго родительскаго присмотра, — не покажется ли съ перваго взгляда страннымъ и щекотливымъ? Правда, странно для человѣка незнакомаго съ высокою нравственностью черногорцевъ, но вполнѣ естественно для того, кому она Извѣстна. Народъ черногорскій придаетъ великое значеніе чистотѣ нравовъ, — рѣдко случается, чтобы дѣвушка нарушила строгій обычай. Если такая и найдется, — она не только бываетъ прогнана изъ родительскаго дома, но народный обычай прогоняетъ ее и изъ границъ ея маленькаго отечества; обыкновенно она обречена искать убѣжища въ Турціи и Австріи. Но и молодца, который осмѣлился пренебречь обычаемъ, ждетъ ужасная казнь: въ большинствѣ случаевъ его убиваютъ братья оскорбленной дѣвушки, хотя случается, что дѣло приходитъ въ обоюдному соглашенію, т.-е. онъ женится на дѣвушкѣ. Но и впослѣдствіи, уже въ законномъ бракѣ, она не пользуется уваженіемъ. Не разъ изъ-за этого повода выходили ужасныя кровопролитія между племенами, изъ которыхъ однѣ принимали сторожу дѣвушки, другія — юноши.
Тридцать лѣтъ тому назадъ, — разсказывала мнѣ бабушка, — жила въ моей деревнѣ дѣвица Мака, которую родители послали пасти стадо на островъ Вранину, на Скутарскомъ озерѣ. Тамъ пасло и племя цеклинъ. Между цеклинскими пастухами былъ сипъ капитана Лага Джуканова, Иванъ, который соблазнилъ Маху. Несчастная дѣвица поздно опомнилась — и рѣшила удаваться. Но въ ту минуту приходитъ ея братъ и спрашиваетъ: что сестрица? Отчего ты такъ скучна? Что съ тобой?
— Братъ, я недостойна зваться твоею сестрою, я несчастная, я нанесла пятно на нашъ храбрый домъ…
— Что ты сестра, съ-ума сошла или шутишь! Не можетъ быть! Кто оскорбилъ тебя? Покажи его или я убью тебя, — слышишь — покажи!…
Но несчастная не хотѣла выдать любимаго юнака, она предпочла смерть и бросилась въ глубокое озеро. Братъ посмотрѣлъ на эту сцену спокойно, онъ только сказалъ: «и лучше честно умереть, чѣмъ нечестной жить!» и бросился искать молодыхъ пастуховъ. Не долго искалъ; нашелъ ихъ онъ въ веселой бесѣдѣ, которую онъ прервалъ такими словами:
— Гдѣ скрылся извергъ, трусъ, подлецъ, который осмѣлился осрамить мою сестру? Если онъ юнакъ, то пусть выходитъ на поединокъ? Гдѣ онъ, баба?..
Закипѣла кровь, поднялась рука — и въ ней ятаганъ: вышелъ молодой, красивый парень, Иванъ: «Вотъ я! вотъ тебѣ и поединокъ!» Скрестили они ятаганы: разъ, два — и все кончено! Нѣтъ головы у Ивана — онъ убить…
Послѣ этого событія загорѣлась война между двумя племенами, стоившая сорока человѣкъ убитыми и ранеными. Такъ дорого цѣнятъ честь черногорки!..
Молодая черногорка сана сознаетъ, какъ она можетъ своей несдержанностью уронить свой домъ, даже племя, и предпочитаетъ смерть безчестію. Вотъ примѣръ изъ прошлогодней турецко-черногорской войны, извѣстный всей Черногоріи. На границѣ Васоевичей находится турецкая крѣпость Колашинъ, которая, кстати замѣтить, въ силу берлинскаго трактата, уже находится въ рукахъ черногорцевъ. Въ 1677 году Мехмедъ-али-паша напалъ на племя Васоевичей; Али-Саибъ-паша двигался на соединеніе съ извѣстнымъ Сулейманомъ-пашой, который прошелъ Дугу, достигъ Никшича, перевалилъ на правую сторону и находился въ Бѣлопавличѣ.
Именно въ это время войско Мехмеда-али-паши, состоявшее изъ албанцевъ, которые его впослѣдствіи убили, заняло деревню, кажется, Смоково. Часть неуспѣвшихъ спастись жителей была вырѣзана, другая — посажена на колъ, третья — брошена на съѣденіе свиньямъ. Осталась въ живыхъ одна только жертва, шестнадцатилѣтняя дѣвушка Іоке. Во время всеобщаго избіенія она усоѣла спрятаться въ какую-то пещеру, но зоркіе глаза юсбаши Мехмеда не упустили изъ виду красавицы; онъ бросился на Іову, защищавшуюся, насколько было возможно, камнями. Бой былъ неравенъ; Мехмедъ естественно оказался сильнѣе, можетъ быть, не вполнѣ еще сформировавшейся дѣвицы… Онъ ее взялъ живую въ плѣнъ. Началъ онъ цѣловать свою плѣнницу. Защищаться было напрасно, оставалось употребить прирожденную горцамъ хитрость. Іоке обратилась въ Мехмеду съ такими словами: «делибаша (красавецъ)-турокъ, вѣдь я не убѣгу отъ тебя, я твоя… но только не здѣсь, — здѣсь насъ увидятъ, пойдемъ подальше, пойдемъ, делибаша!»
Мехмедъ послѣдовалъ за Іоке на край отвѣсной скалы. Здѣсь, стоя на границѣ жизни и смерти, Іоке прошептала Мехмеду: «поцѣлуй меня, делибаша!» Разгорѣлись глаза у свирѣпаго турка, охватилъ онъ ее своими окровавленными руками, охватила и она его за шею, крѣпко прижала въ своей дѣвической груди и — бросилась вмѣстѣ съ нимъ въ пропасть… Они погибли… Спустя нѣсколько дней родственники спустились въ пещеру и тамъ нашли два трупа: изверга Мехмеда и героини Іоке. Народъ впослѣдствіи говорилъ: молодецъ-дѣвушка!
На правой сторонѣ рѣки Тари, текущей въ черногорскихъ Дробнякахъ, находится монастырь Доволя, построенный монахомъ Германомъ въ 1707 г. Прелестная мѣстность, покрытая лѣсомъ, окруженная горами, приманила сюда и турокъ. Въ 1857 году въ игомъ монастырѣ находилась турецкая посада (гарнизонъ); начальнику ея пришлась по душѣ четырнадцатилѣтняя черногорская дѣвушка — и онъ рѣшилъ, во что бы ни стало, овладѣть ею. Но какъ это сдѣлать? Онъ хорошо зналъ, что черногорка не станетъ съ нимъ, мусульманиномъ, и разговаривать; оставалось увезти ее, что онъ и сдѣлалъ. Несчастная дѣвушка пала жертвой страстей турецкаго бимбаши…
Вѣсть донеслась по Черногоріи и особенно на Цетиньѣ. Тогдашній князь Даніилъ, человѣкъ мужественный и энергичный, никоимъ обратомъ не хотѣлъ перенести оскорбленія, сдѣланнаго простой дѣвушкѣ, и немедленно прививалъ черногорцамъ уничтожить турецкій гарнизонъ. Сказано — сдѣлано. Гарнизонъ былъ истреблевъ до единаго человѣка.
Считаю нелишнимъ упомянуть здѣсь о бесѣдѣ русскаго путешественника, А. Н. Попова, съ владыкой черногорскимъ, Петромъ II.
Поповъ. «Отчего нѣтъ въ Черногоріи ни одного постановленія объ оскорбленіи дѣвицы или замужней женщины?»
Владыка. «Не нужно».
Поповъ. «Но, а если кто оскорбитъ женщину?»
Владыка. "Это было бы то же самое, если бы вы сказали: «ну, а если кто вспрыгнетъ на луну?»
Далѣе въ своей книгѣ Поповъ говоритъ: «права мужчинъ и женщинъ въ Черногоріи однѣ и тѣ же, и нѣтъ никакой зависимости, кромѣ нравственной; личность женщины обезпечена еще болѣе, нежели личность мужчины».
Не разъ дѣвушки совершали подвиги, которымъ удивлялся весь народъ, и которые сохраняются въ народныхъ пѣсняхъ.
Вотъ, между прочимъ, историческій фактъ, вложенный народомъ въ уста гуслярамъ:
На деревню Камтелъ напалъ, сильный отрядъ турецкихъ войскъ; онъ грозилъ превратить все въ пепелъ. Не трудно было взять приступомъ слабо защищенную деревню, и турки, дѣйствительно, взяли и разорили ее, но не могли овладѣть они «кулою» (башнею), въ которой искали убѣжища женщины и дѣти, геройски защищавшія ее. Много турокъ легло подъ стѣнами башни, но подъ конецъ не доставало силы храбрымъ женщинамъ.
— Что же вамъ дѣлать? — спросила одна.
— Я знаю что! — отвѣтила дѣвица Іела Марунова и, стащивъ въ уголъ башня весь остававшійся порохъ, поспѣшно отворила ворота.
Турки, озлобленные потерями, воспламеняемые — отчасти желаніемъ отмстить за павшихъ товарищей, отчасти овладѣть женщинами, жадно бросились въ башню. Но когда вошло въ нее человѣкъ до 500, страшный гулъ взрыва пронесся по окрестностямъ: отъ башни остались только развалины — и въ нихъ похоронены всѣ — кто въ ней были — и славянки, и турки…
IV.
правитьЧерногорская дѣвушка бываетъ «планинкой» (пастушкой, отъ «планина» — гора) только весною и лѣтомъ — и тогда учатся хозяйству: дѣлать масло, сыръ и проч., не забывая въ свободное время заняться работой. Она вяжетъ свои живописныя рубашки, схожія съ малороссійскими, шьетъ одежду брату, отцу, родственникамъ, дѣлаетъ обувь, т.-е. «опанки» или русскіе лапти: только у насъ они далеко прочнѣе, лучше и красивѣе.
Дѣвушку считаютъ за хорошую рабочую силу; она трудолюбива, она работаетъ постоянно — лѣтомъ и весной въ густыхъ лѣсахъ и пастбищахъ, осенью и зимой у родительскаго очага. Иначе не можетъ и быть. Условія черногорскаго быта заставляютъ женщину вести именно такую труженическую жизнь. Въ то время, какъ мужчины дерутся съ врагомъ, въ двадцать разъ сильнѣйшимъ, чтобы спасти свою родину, женъ и дѣтей, женщины занимаются домашними работами, чтобы имѣть возможность прокормить юнаковъ. Если къ этому еще прибавить, что, до послѣдняго времени, черногорцы, какъ народъ воинственный, всевозможныя ремесла считали ниже достоинства воина, и что не находилось человѣка, который согласился бы взять въ руки ремесленный инструментъ, то не мудрено, что приходилось женщинѣ дѣлать то, чего черногорецъ такъ боялся.
Кстати упомяну здѣсь, какимъ способомъ появился первый ремесленникъ въ Черногоріи, сапожникъ Чокета.
Молодой бѣлопавличъ Чокета приготовлялся въ, какой-то школѣ къ священническому званію, но такъ какъ онъ хромалъ на одну ногу, то владыка и не согласился посвятить его. Въ это время князь Николай пригласилъ нѣсколько ремесленниковъ изъ Австріи въ учителя молодымъ черногорцамъ, которыхъ князь намѣревался собрать и отдать въ руки австрійскимъ учителямъ. Но, увы! князю не удалось собрать молодежи: кому онъ ни предложитъ, — всѣ отказываются. Всѣ говорятъ: «господару! наши предки рѣзали турокъ, а не сапоги шили, — мы убѣжимъ въ Турцію, если насъ заставятъ работать». Родители тоже взбунтовались. Нечего было дѣлать; князь долженъ былъ отказаться отъ своего плана. Только несчастный Чокета, не принадлежавшій къ хорошему племени, былъ жертвой черногорскаго прогресса. Князь, разъ гуляя съ своей свитой въ Цетиньѣ, замѣтилъ Чокету и, подозвавъ его къ себѣ, началъ говорить: «Ну, Чокета, знай, — я тебя повѣшу, если ты не начнешь работать!» «Вѣшай, государь, я предпочитаю смерть этому постыдному ремеслу». — Какъ постыдное? Ты, мой милый, не знаешь, что многіе европейскіе государи учатся ремеслу, — не то, что ты, бѣдняжка. Пойдемъ, Чокета, къ сапожнику, поработаемъ вмѣстѣ, чтобы черногорцы не смѣялись надъ тобой, — и если кто тебѣ что-нибудь скажетъ, ты ему отвѣчай: я съ господаремъ работалъ". Сказано" — сдѣлано. Князь взялъ въ руки работу и, такимъ образомъ, застать работать Чокеіу. Такъ явился въ 1869 году первый черногорскій сапожникъ!
Но народъ не пересталъ смотрѣть на него съ презрѣніемъ, говоря: «ты занимаешься бабьимъ дѣломъ», а женщины говорятъ: «нашъ другъ Чокета».
V.
правитьИтакъ, дѣвушкѣ приходится много и усердно работать. На этотъ трудъ черногорцы привыкли смотрѣть съ благодарностью, которую они высказываютъ не словами, а дѣломъ: отмстить за дѣвицу считается одинаковымъ, какъ и отмстить за мужчину. Поповъ разсказываетъ въ своемъ путешествіи по Черногоріи фактъ, случившійся въ его время.
Черногорцы хотѣли разрушить одну австрійскую казарму, находящуюся на границѣ маленькаго княжества, но ихъ было мало, штурмомъ взять ее было невозможно. Тогда одна черногорская дѣвушка безъ вѣдома мужчинъ вздумала поджечь казарму, ее замѣтили австрійцы и убили…
Увидавъ это, черногорцы взбѣсились: «какъ же можно убивать женщину? это бабье дѣло!» (Самъ черногорецъ считаетъ самымъ постыднымъ дѣломъ тронуть непріятельскую женщину). И, вынувъ ятаганы, бросились на казарму и отмстили за молодую героиню.
Черногорецъ считаетъ своею обязанностью защищать вездѣ и противъ всякаго хотя бы и незнакомую женщину или дѣвушку. Приведу въ примѣръ дѣйствительное событіе изъ жизни племени кучи.
Былъ праздникъ въ извѣстномъ монастырѣ Бѣлопавличскомъ подъ Острогомъ, гдѣ почиваетъ тѣло св. Василія, поклониться которому стекается почти вся Черногорія, часть Албаніи и Герцеговины, не исключая и турокъ. Отравилась и одна дѣвушка въ племени кучи, по имени Ружа. Подкараулилъ ее молодой Станко и преслѣдовалъ ее по дорогѣ, пока не догналъ. Заговорилъ онъ съ нею, началъ любезничать, какъ выучился въ Подгорицѣ, турецкой крѣпости, гдѣ жилъ два года, предложилъ ей присѣсть: она его послушала. Взялъ онъ изъ своей торбы разныхъ съѣстныхъ припасовъ и предложилъ ей съ нихъ позавтракать: она не отказалась. Онъ было позволилъ себѣ и болѣе фамильярное обращеніе съ ней; отвѣтовъ былъ ударъ, который нанесла ему по лицу Ружа, говоря: «извергъ! ты за хлѣбъ и соль хочешь оскорбить меня и мой домъ». Подвыпившій Станко, думая, что никто его не видитъ и не слышитъ, кромѣ Ружи, схватилъ ее и силой повалилъ на землю. Но все это видѣлъ и слышалъ его родной брать, который, какъ, звѣрь, прыгнулъ чрезъ какую-то стѣну и ятаганомъ отрубилъ голову родному брату… За то онъ спасъ честь молодой черногорки. Этотъ фактъ случился въ 1858 году.
Какая громадная разница въ отношеніяхъ черногорца въ женщинѣ сравнительно съ нѣкоторыми изъ кавказскихъ племенъ: черкесовъ, имеретинцевъ и др., гдѣ продаютъ своихъ дочерей, чтобы наполнить гаремы турецкихъ вельможъ, гдѣ по случаю прохода турецкихъ войскъ добровольно приводятъ своихъ женъ въ палатки турецкихъ офицеровъ. И вотъ такихъ-то женщинъ нѣкоторые путешественники сравниваютъ съ свободными дочерями свободнаго народа!
Въ дополненіе этихъ эпизодовъ, не могу умолчать объ одномъ фактѣ нашей исторіи, гдѣ весь народъ принимаетъ участіе въ судьбѣ и чести нѣсколькихъ дѣвицъ.
Великій визирь боснійскій (1756 г.), съ 45,000 войскомъ вздумалъ заставить храбрыхъ черногорцевъ прислать ему «горный букетъ изъ лучшихъ цвѣтовъ неприступныхъ горъ». По преданію, визирь писалъ владыкѣ и государю черногорскому, Василію Петровичу: «слушай меня, горный монахъ: пришли мнѣ немедленно двѣнадцать красивыхъ дѣвицъ 12—15-ти-лѣтняго возраста, и кромѣ того еще вдову, красавицу Бѣлу Станишину: ихъ возьму я вмѣсто подати. Если не исполнишь моего желанія — клянусь тебѣ, черный монахъ, святымъ Мухамедомъ и богомъ Аллахомъ, что предамъ пламени всю Черногорію, и весь народъ вашъ или подъ саблю положу, или въ плѣнъ возьму!.. Помни о томъ, что теперь написано тебѣ и скорѣй отвѣчай». Черногорія находилась тогда въ критическомъ положеніи: изнуренная продолжительными войнами, она была доведена до крайности, былъ недостатокъ въ военныхъ припасахъ, свирѣпствовалъ голодъ, не было, наконецъ, ни денегъ, ни лошадей.. Что оставалось дѣлать владыкѣ? Онъ собралъ всѣхъ племенныхъ старшинъ Черногоріи, прочиталъ письмо, на которое рѣшено было, по эпическому преданію, отвѣтить такимъ образомъ: «пошлю я тебѣ вмѣсто дѣвицъ молодыхъ — двѣнадцать свиныхъ хвостовъ, а за одну Бѣлу Станишину — двѣнадцать бараньихъ роговъ, чтобы все это носилъ ты на своемъ турбанѣ; кромѣ того, пошлю тебѣ двѣнадцать камней, чтобы ты ихъ отослалъ царю, вмѣсто подати, и чтобы зналъ — что такое Черногорія». Послѣ такого отвѣта послѣдовалъ полный разрывъ между владыкою и визиремъ; черногорцы ждали турокъ у Оногошти. Сраженіе продолжалось четырнадцать дней — съ перемѣннымъ счастьемъ, подъ конецъ турки начали одерживать верхъ. У черногорцевъ уже истощился запасъ пороху, но имъ удалось добыть аммуницію отъ бокезовъ; они напали на турокъ, разбили ихъ, визирь самъ едва ускакалъ.
VI.
правитьОбратимся къ домашней и общественной жизни черногорской дѣвушки.
Дѣвушка въ Черногоріи пользуется такою широкою свободою, съ которою можетъ сравниться только отчасти свобода американскихъ дѣвицъ. Родители пускаютъ ее вездѣ одну; даже и за границей Черногоріи, напр. на австрійскихъ и турецкихъ рынкахъ, присмотръ предоставляется ей. Иностранныхъ наблюдателей, которые считаютъ черногорку рабыней, поражаетъ и убѣждаетъ въ этомъ одинъ, съ перваго взгляда, странный обычай — цѣлованія дѣвушками и женщинами рукъ у мужчинъ, а въ нѣкоторыхъ краяхъ Черногоріи еще удержался обычай умовенія ногъ гостямъ. Этотъ послѣдній обычай очень древній, старославянскій и даже античный; существуетъ онъ въ пограничныхъ округахъ съ Герцегоиной и Старой-Сербіей: въ Бананахъ, Зубцахъ, Васоевичахъ и др. Что касается цѣлованія рукъ старшему, — то отъ него не освобождены и мужчины до шестнадцатилѣтняго возраста, т.-е. до той поры, пока они не начнутъ носить оружіе и воевать съ врагомъ отечества. Кромѣ того, женщина цѣлуетъ руку старшей женщины и сама получаетъ отвѣтный поцѣлуй въ щеку, напр., при встрѣчахъ на дорогѣ, хотя бы и незнакомыхъ черногорокъ. Неженатому мужчинѣ дѣвушка избѣгаетъ цѣловать руку; она считаетъ его недостойнымъ этой чести, потому что онъ еще не выросъ, чтобы носить оружіе, не выросъ, чтобы жениться, не выросъ, чтобы рѣзаться съ турками. Единственный случай, при которомъ цѣлуютъ руку и у юноши, — это когда онъ отсутствовалъ изъ дома болѣе, чѣмъ на годъ.
Конечно, этотъ обычай кажется нѣсколько страннымъ иностранцу, привыкшему, напротивъ, изъ уваженія въ прекрасной половинѣ человѣческаго рода, цѣловать прелестныя ручки, пропитанныя ароматами и духами. Признаюсь, и для меня, черногорца по рожденія)) итогъ обычай показался страннымъ. Въ 1870 г., когда но окончаніи гимназическаго курса, я возвратился въ свою ровную деревню, гдѣ уважали меня, какъ сына пламеннаго предводителя, — я помню, какъ собралась вокругъ толпа юнаковъ. Всѣ они цѣловали меня въ лицо, но, вдругъ, приходятъ дѣвушки, женщины и старушки, годящіяся мнѣ въ прабабушки, схватываютъ мои руки и покрываютъ ихъ поцѣлуями. Я покраснѣлъ при такой неожиданности и поднялъ руки вверхъ, чтобы не дать имъ возможности продолжать эту для меня непріятную сцену. Я крайне удивился, когда одна красотка заплакала при этомъ; послѣ я узналъ, что она обидѣлась — зачѣмъ я не далъ поцѣловать ей мою руку, — хотя я охотно перецѣловалъ бы ея руки.
Не дать поцѣловать руку женщинѣ очень опасно, потому что не даютъ цѣловать только тѣмъ, которыя слывутъ за безчестныхъ.
Этотъ обычай черногорцы получили въ наслѣдство отъ древнихъ сербовъ, и онъ до того укоренился, что если вы скажете черногоркѣ: отчего вы цѣлуете у мужчинъ руки? то, навѣрное, получите всегда такой отвѣтъ: «какъ же не цѣловать руки у такихъ юнаковъ, какъ наши братья, отцы, родственники, которые такъ храбро защищаютъ насъ и нашихъ дѣтей; они богатыри, а богатырей нужно уважать!»
Дѣвушки въ Черногоріи иди совсѣмъ не пьютъ никакихъ спиртныхъ напитковъ или въ самыхъ незначительныхъ дозахъ. Пьяную женщину (какъ, впрочемъ, и пьянаго черногорца, который постоянно жилъ бы въ своемъ отечествѣ) — видѣть невозможно; недаромъ сложилась у насъ поговорка: «пьяница — готовая блудница». Дѣвушка тоже не уважаетъ мужчины, который много пьетъ; она радуется, если женихъ у ней трезвый, и говоригъ въ пѣснѣ:
«Мать моя! Оставила я шутить,
Я себѣ выбрала жениха…
Не вьетъ онъ, не куритъ,
Развѣ немного вина, — но ни капельки водки».
Дѣвушка, ничуть не теряя въ своей строгой скромности, бываютъ на общественныхъ сходкахъ, на народныхъ праздникахъ, собираются на «керстно имя» (день сербскаго святого, который считается патрономъ чьего-либо дома), гдѣ бываютъ національные танцы, такъ-называемые «хори». Здѣсь юнакъ не стыдится протанцовать съ дѣвицею оригинальный и довольно интересный народный танецъ, послѣ котораго цѣлуетъ ее предъ лицомъ всего народа. Этотъ традиціонный обычай очень уважаетъ нашъ народъ.
Правда, находятся знатоки нашего народа, въ родѣ француза Фриллея и сербскаго капитана Влаховича, которые въ своей книгѣ Черногоріи утверждаютъ, что черногорецъ никогда не цѣлуетъ женщину въ лицо, а только въ воздухъ, наглядно показывая ей свое презрѣніе. Эти два автора сравниваютъ «рабство» черногорской женщины съ рабствомъ женщины у дикихъ первобытныхъ индійцевъ на берегахъ Ореноко и т. д. Но эти сужденія людей, совсѣмъ не понявшихъ черногорской жизни, не заслуживаютъ никакого вниманія. Какъ большинство иностранныхъ писателей, они не только не знаютъ народа черногорскаго, но и не могутъ знать, потому-что никогда не входили внутрь народной жизни. Писатели этого рода всего чаще просто переписываютъ другъ у друга. Перечитать едва ли не всѣ книги о Черногоріи, я пришелъ къ заключенію, что очень большая доля того, что находится въ книгахъ полковника Біалла 1720 г., Ами Буэ 1840 г., С. Робера 1844 г., Шопена и Убичини 1856 г., Денормана 1866 г., Деларю 1862 г., а также и другихъ писателей, не что иное, какъ буквальное переписываніе одного у другого. Единственные путешественники, заслуживающіе нашего вниманія — это русскіе: А. Н. Поповъ и Е. П. Ковалевскій, о которыхъ впослѣдствіи упомяну.
Біалла, Буэ, Роберъ имѣютъ значеніе только потому, что передаютъ нѣсколько характеристичныхъ фактовъ, забытыхъ народомъ.
Почти всѣ путешественники говорили о черногорской жизни модъ вліяніемъ своихъ домашнихъ взглядовъ и привычекъ. И нашли страннымъ, что дѣвушки или женщины сами пашутъ землю, носятъ на плечахъ по два и по три пуда изъ Цетинья въ Каттаро на разстояніи болѣе пяти часовъ ходьбы и т. п. Но они не подумали, что въ его самое время ихъ мужья, братья, отцы или работаютъ еще усерднѣе, или стоять на турецкой границѣ часовыми, слѣдя за движеніемъ турокъ; что черногорцы заставляютъ женщинъ работать не изъ принципа, какъ восточные народы, а изъ нужды, изъ бѣдности. Нужда и бѣдность заставляетъ работать вездѣ. Мнѣ случаюсь видѣть самому жъ Берлинѣ, Парижѣ, Лондонѣ и проч. женщинъ — отъ восьмилѣтнихъ дѣвочекъ до шестидесятилѣтнихъ старухъ, работающихъ въ удушливой атмосферѣ фабрикъ, съ сами часовъ утра до семи вечера. Стало быть, нѣмки, француженки, англичанки тоже рабыни? Эм. Зола говоритъ о французскихъ женщинахъ, который рабынями не считаются, слѣдующее: «французская крестьянка, разъ выйдя замужъ, по большей части хорошо ведетъ себя. Она очень много работаетъ. Среди каждаго поля мы видимъ согбенныхъ женщинъ, работающихъ безъ отдыха, безъ перерыва, — это рабочіе волы. На сѣверѣ Франціи крестьянка большею частію умственно ниже крестьянина. Она покорна ему. На югѣ она трепещетъ мужа, на сѣверѣ иногда попадаются бой-бабы. Смерть приходить, какъ избавленіе. Во французскихъ селахъ роль женщины ограничивается рожденіемъ дѣтей и трудомъ; у шея нѣтъ другого дѣла. Суевѣрно-набожная, она слѣдуетъ узкимъ обрядамъ религіи и не можетъ способствовать смягченію нравовъ своихъ близкихъ. Если крестьяне развиваются такъ медленно, то это потому, что ихъ женщины не въ состояніи играть своей цивилизующей роли».
Вотъ характеристика самой свободной женщины; развѣ она лучше черногорки по Фриллею?
«Черногорки, — говорятъ Фриллей и Влаховичъ, — находятъ удовольствіе въ ихъ подчиненности и униженіи и даже видятъ въ этомъ удовлетвореніе своего самолюбія, совершенно не понимая того, что оно — просто самолюбіе вьючнаго животнаго, работающаго изъ всѣхъ своихъ силъ. Черногорецъ бьетъ свою жену, дочь или сестру самымъ жестокимъ образомъ, но это наказаніе не озлобляетъ ее; напротивъ, она переноситъ его съ гордостью!»
Возможно-ли вѣрить, чтобы такой нравственный народъ, какъ черногорцы, которые не заставили работать даже плѣнныхъ турчанокъ, чтобы они заставляли работать своихъ родныхъ матерей или чтобы ихъ матери сносили побои съ охотою и даже съ удовольствіемъ? Черногорецъ счелъ бы оскорбленіемъ назваться сыномъ «рабыни» и Боже сохрани, чтобы онъ названъ жену «рабой». Какая разница въ этомъ отношеніи у турка-помака и черногорца. Турокъ всегда скажетъ: «я взялъ жену хорошенькую — рабыню», черногорецъ не иначе какъ: «моя вѣрная люба». Пѣсня говоритъ именно о свободной черногорской женщинѣ: «Не родила меня рабыня-дѣвица, ни була, ни бѣлая латинка, родила меня храбрая черногорка, которая не знаетъ такого рабства». Чтобы меня не заподозрили въ пристрастіи къ своему народу, приведу снова А. Н. Попова: "Постоянная война черногорцевъ была одною изъ главныхъ побудительныхъ причинъ къ развитію особаго характера семейныхъ отношеній. Всякій черногорецъ — воинъ, онъ вооруженъ съ того времени, какъ только можетъ носить оружіе и драться съ врагами. Этотъ военный характеръ черногорца придаетъ ему особенное значеніе въ общественномъ быту, ярко отличное отъ значенія женщины, потому-что женщина, какъ не воинъ, не входитъ въ государственныя дѣла, намъ ея мужъ; ея дѣятельность ограничивается кругомъ семьи.
"При родовомъ устройствѣ, женщина не должна была мстить (хотя и есть очень многіе примѣры женской мести, которые и самъ Поповъ приводитъ), равно и мщеніе никогда не падало на женщинъ.
"Во время самой жестокой мести и междоусобной войны, женщина всегда безопасна, свободно ходитъ во враждебныя села, встрѣчается съ врагами, и никогда рука черногорца не поднималась на женщину. Очень интересенъ обычай: когда враждуютъ два племени, то враги, изъ опасенія быть убитыми по дорогѣ, обязаны не покидать своихъ деревень. Но такъ какъ нужно же бывать на общественныхъ рынкахъ: въ Каттаро, Рѣкѣ, Вирѣ, Даниловѣ градѣ, то собираются женщины, дѣвицы, и сопровождаютъ мужикъ до рынка. Этотъ конвой, сильнѣе всякой вооруженной силы, потому-что черногорецъ никогда не убьетъ человѣка въ присутствія женщины.
"Уваженіе къ женщинамъ у черногорцевъ такъ сильно, что онъ раньше простить обиду свою, чѣмъ обиду женѣ, матеря, сестрѣ, или даже незнакомой женщинѣ. На каждое дерзкое слово, направленное на женщину, одинъ отвѣть: или ударъ ятаганомъ, ш пуля пистолета. Строгое разграниченіе семейныхъ обязанностей и военный характеръ черногорца кладетъ особый отмечаютъ на отношенія мужчинъ къ женщинамъ и условливаетъ нѣкоторые обычаи, кажущіеся странными съ перваго взгляда, въ которыхъ думаютъ видѣть какое-то рабство и угнетеніе женщины, между тѣмъ, какъ всматриваясь внимательно въ особенныя начала ихъ быта, это поверхностное предубѣжденіе исчезаетъ само собою.
"Правда, что черногорецъ мало заботится о семейственныхъ занятіяхъ; почтя всѣ домашнія работы принадлежатъ женѣ; она цѣлуетъ мужчинамъ руку и называетъ мужа не иначе, какъ господаремъ, — но съ другой стороны, черногорка можетъ имѣть свое имущество, ея личность обезпечена болѣе еще, нежели личность мужчины. Права мужчинъ и женщинъ однѣ и тѣ же, и нѣтъ никакой зависимости, кромѣ нравственной.
«Женщина черногорская дика и робка внѣ своего дома, но за то нѣтъ гостепріимнѣе и услужливѣе хозяйки, какъ черногорка — дома».
С. Роберъ также понялъ эту сторону черногорской жизни:
— Черногорка, — говоритъ онъ, — для черногорца святыня, онъ бережетъ ее отъ всякаго оскорбленія. Черногорка очень учтива и гостепріимна, если вы путешественникъ и особенно иностранецъ. Стоитъ спросить у женщины воды, чтобы она принесла вамъ молока или вина и, притонъ, безъ всякаго денежнаго вознагражденія ". Таковъ же отзывъ и Ани Буэ.
VII.
правитьЧерногорская дѣвушка всѣми любима въ домѣ. Особенно нѣжная любовь существуетъ между братомъ и сестрой, к подобной любви, по моему мнѣнію, нигдѣ въ цѣломъ мірѣ отыскать невозможно. Дѣвушка, какъ членъ семейства, но смерти отца, можетъ получить въ наслѣдство все имущество, кромѣ родительскаго оружіи, принадлежащаго въ силу обычнаго права — ближнему родственнику, способному употребить это оружіе противъ врага. Есть обычай, что если остаются послѣ смерти отца малолѣтнія дѣти и между ними сыновья, то дочь въ наслѣдство нечего не получаетъ, кромѣ собственнаго имущества матери; но за то братья, а въ случаѣ ихъ малолѣтности опекуны изъ ближайшихъ родственниковъ, должны выдать ее за-мужъ и купить всѣ необходимыя для приданаго вещи. Если она почему-нибудь не выйдетъ замужъ, то имѣетъ право оставаться подъ родительскимъ кровомъ до самой смерти.
Дѣвушка пользуется совершенною полноправностью съ мужчиною. Ее допускаютъ одну предъ сельское начальство, предъ высшій судъ — сената, предъ лицо государя и вездѣ она можетъ наложить ея претензія; ея присяга имѣетъ одинаковое значеніе съ присягой мужчины. Во многихъ случаяхъ она пользуется снисхожденіемъ, недоступнымъ мужчинѣ. Ее всякій защищаетъ, если только она пользуется хорошей репутаціей; въ противномъ случаѣ даже ея близкіе родственники отказываются принимать къ ней участіе.
Въ Черногоріи, какъ т вездѣ на югѣ, женятся и выходятъ замужъ очень рано: тринадцати-четырнадцати-лѣтній возрастъ считается зрѣлымъ.
Обрученія дѣлались, бывало, еще въ колыбели между пятимѣсячными дѣвочками и двухлѣтними мальчиками. Между прочимъ и и былъ обрученъ такимъ же образомъ.
Въ 1856 году, во время непрерывной войны съ турками, мой отецъ предводительствовалъ нашимъ племенемъ и, однажды, аттаковалъ непріятельскую позицію около Скутарскаго озера. Турки-албанцы, которые въ храбрости нисколько не уступаютъ черногорцамъ, защищались очень удачно; нѣсколько безуспѣшныхъ аттакъ еще болѣе воодушевило дикое арнаутское племя и оно, не выждавъ послѣдняго нападенія, бросилось на черногорцевъ съ ятаганами въ рукахъ. "Страшная была эта минута! — разсказывалъ мнѣ послѣ отецъ. — Ружейные выстрѣлы стихли, только нерѣдка щелкали «леденицы» — маленькіе пистолеты, которыхъ пули или достигали убѣгающаго, или заканчивали жизнь раненаго… Успѣхъ сначала клонился на нашу сторону, албанцы отступали, но, вдругъ, я увидѣлъ на правомъ флангѣ два турецкіе полка, которые открыли по насъ огонь. Не мудрено было ужаснуться въ десять разъ сильнѣйшаго и не менѣе храбраго непріятеля! Что оставалось дѣлать? Нужно было отступать. Такъ мы и сдѣлали. Я шелъ, — если не послѣднимъ, то изъ послѣднихъ. Вдругъ, непріятельская пуля, сыскавшая меня, ранила въ ногу… Я упалъ и не могъ тронуться ни на шагъ. Голосъ мой, звавшій помощь, — былъ голосомъ вопіющаго въ пустынѣ: отъ сильной ружейной пальбы ничего не было слышно. Значитъ, и пропалъ… Вслѣдствіе сильнаго кровотеченія я ослабѣлъ ужасно, но не потерялъ сознанія; ожидая вѣрной смерти, я все-таки рѣшился продать жизнь подороже: въ рукахъ я держалъ два пистолета, заряженные — каждый тремя пулями — и ждалъ своего палача… Недолго мнѣ пришлось ждать, и и теперь припоминаю, васъ албанцы съ азартомъ приближались, перегоняя другъ-друга: каждый хотѣлъ первымъ отрубить мою голову. Наконецъ, одинъ красивый горецъ, съ ятаганомъ въ правой рукѣ, и съ головой черногорца въ лѣвой, кинулся на меня, крича какія-то непонятныя для меня слова, но удачный мой выстрѣлъ послалъ этого храбраго молодца въ рай Мухамеда. Другой, старый, свалился къ моимъ ногамъ съ разбитымъ черепомъ. Но за то третій бросился на меня съ ужаснымъ ревомъ. Страшно мнѣ было видѣть смерть предъ своими глазами!.. Еще два шага, еще одинъ ударъ — и я былъ бы убитъ… но судьба, которой я вѣрю, спасла меня. Не знаю, откуда-то выскочилъ молодой черногорецъ Михайло, уроженецъ Девлина, который однимъ ударомъ ятагана отрубилъ голову смѣлому арнауту, и, затѣмъ, не долго думая, взвалилъ меня на плечи и вынесъ въ безопасное мѣсто. Чрезъ нѣсколько дней я его увидѣлъ и предложилъ слѣдующую благодарность: «первый сынъ у меня и первая дочь у тебя — будутъ мужемъ и женой». Такъ и случилось: родился ты, и у него родилась дочь — Милица. Какъ только вы родились, — я сейчасъ послалъ ему обручальное кольцо и, обмѣнявшись посѣщеніями, повеселились, радуясь тому, что между двумя племенами «пріятельство».
Но если случайно родится у обоихъ отцовъ по сыну, тогда они должны быть «побратимами», — а если по дочери, тогда онѣ должны быть «сестрами». Объ этомъ я поговорю впослѣдствіи.
Я свою невѣсту видѣлъ только разъ въ жизни — и то, когда мнѣ было отъ роду лѣтъ семь. Она мнѣ нравилась, я называлъ ее «вѣреницею» (невѣстою), отдалъ ей въ подарокъ какую-то турецкую брошь, но обстоятельства заставили насъ разойтись; я уѣхалъ заграницу учиться, а она осталась дома, заболѣла и умерла…
Такихъ случаевъ бываетъ много — и обычай считается святымъ, сильнѣйшимъ иного религіознаго. Рѣдко найдется черногорецъ или черногорка, которые отказались бы отъ брака, заключеннаго ихъ родителями; черногорское народное право позволяетъ отказаться только въ случаѣ наличности какого-либо умственнаго или физическаго недостатка, напр. въ случаѣ сумасшествія, слѣпоты и пр. Правда, не разъ случалось, что два племени, поссорившись, измѣняютъ этому условію, или, по-просту, дѣвушка заинтересовавшись другимъ, отказывается отъ жениха. Тогда начиналась «кервава отвѣта» (кровавая месть). Приведу въ примѣръ эпизодъ, случившійся лѣтъ сорокъ назадъ, о которомъ говорила вся Черногорія.
На четверть часа разстоянія отъ Цетинья находится подъ высокими скалами маленькое село, въ которомъ видно до двадцати бѣлокаменныхъ домовъ, которые всѣ снабжены бойницами на случай нападенія непріятеля. Эта деревня называется «Даньи Край»; живетъ въ ней маленькое племя Ивановичей.
Одинъ изъ нихъ, по имени Илья Ивановъ, отправившись однажды въ гости въ сосѣднюю деревню Баице, къ племени Мартиновичамъ, увидѣлъ красивую дѣвочку еще въ колыбели. Она такъ ему поправилась, что Илья въ азартѣ отъ нея и отъ угощевія сказалъ предводителю Мартиновичей: «слышишь, братъ, мы. сосѣди, живемъ дружно, а чтобы скрѣпить эту дружбу родствомъ — отдай твою дѣвочку за моего пятилѣтняго сына Маркишу! Пусть дѣти растутъ, пока не выростутъ, а потомъ сыграемъ свадьбу». Илья согласился. Сказано — сдѣлано. Сейчасъ послѣ этихъ словъ вышелъ изъ дому одинъ изъ Мартиновичей и выстрѣлилъ изъ пистолета. Этимъ выстрѣломъ онъ далъ знать, что будетъ празднество. Немедленно собралось все племя, появились водка и вино, началось веселье, стрѣльба, занялъ и гусляръ свое мѣсто, началъ онъ «уз гуслярни звон» пѣть «Женитьбу Максима Червоевича». Пиршество продолжалось всю ночь; церемонія свадебная тоже была соблюдена: подъ конецъ привели пятилѣтняго жениха, одѣтаго въ золото съ двумя маленькими пистолетами за поясомъ, и онъ, подойдя къ своей невѣстѣ и поцѣловавъ ее, подарилъ ей перстень.
Утромъ всѣ разошлись. Годъ шелъ за годомъ, пока росла Кристина. Четырнадцати лѣтъ отроду — она была высокой стройной красавицей и обращала на себя всеобщее вниманіе. Молодцомъ оказался и Маркиша, но не съумѣлъ затронуть сердца невѣсты; не его полюбила она, а другого юнака, который, опасаясь Маркишиной мести, рѣшился уйти въ Турцію. Долго отговаривали его родственники отъ этого поступка, — но все по-напрасну; онъ убѣжалъ въ Антивари съ Кристиной и тамъ поселился. Эммъ не кончилось дѣло. Ивановичи нашли себя оскорбленными, зачѣмъ Мартиновичи такъ вѣроломно уничтожили этотъ бракъ — и рѣшили мстить. За смерть одного Мартиновича, его родственники убили одного Ивановича: выступила на сцену «кровавая жестъ». Рѣзня продолжалась шестнадцать лѣтъ — и въ теченіи этого времени съ обѣихъ сторонъ погибло шестьдесятъ два человѣка, все отборныхъ, храбрѣйшихъ и честнѣйшихъ черногорцевъ. Только усиліями владыки Петра они помирились, съ тѣмъ условіемъ, чтобы Мартиновичи выдали за одного изъ Ивановичей дочь воеводы Богдана: послѣ свадьбы заключенъ былъ вѣчный миръ.
Бываютъ и такіе примѣры, что вслѣдствіе постоянныхъ войнъ родъ имѣетъ только единственнаго представителя, какого-нибудь мальчугана. Что же дѣлать? Парень хотя и малолѣтній, но все-таки черногорецъ и, притонъ, хозяинъ дома. Положимъ, хозяинъ плохой, у него нѣтъ жены, да и самый домъ безъ женщины считается пустымъ, согласно съ пословицами: «тешко кучи, гдѣ нема жене» (тяжело дому, въ которомъ нѣтъ женщины), «пуста куча, гдѣ нема котуле» (пустой тотъ домъ, въ которомъ нѣтъ юбки). Слѣдовательно, нужно женитъ мальчугана. Находятъ ему невѣсту изъ храбраго племени, которая обыкновенно моложе его самого и вѣнчаютъ ихъ какъ взрослыхъ, съ соблюденіемъ всѣхъ обычныхъ церемоній. Дѣвчонку приносятъ въ домъ ея мужа, гдѣ она и воспитывается, пока не будетъ въ состояніи раздѣлить супружеское ложе. Такимъ образомъ женился и теперешній князь Николай. Княгиня Милена жила и воспитывалась у отца князя воеводы Мирна, пока князь оканчивалъ свое воспитаніе въ Парижѣ.
Но въ продолженіи этого времени — Боже сохрани! — если мужъ поцѣлуетъ свою малолѣтнюю жену. Это считается грѣхомъ въ силу стараго преданія, гласящаго: «великій грѣхъ развращать дѣвицу раньше, чѣмъ придетъ ея способность рождать». Такого человѣка преслѣдуютъ русалки и плодъ въ утробѣ его жены превращаютъ въ камень. Но и не будь этого повѣрья, уже самая честь черногорца не позволила бы ему совершить проступка. Примѣръ покажетъ, насколько сильна въ подобномъ случаѣ нравственность юноши-черногорца.
У брата черногорскаго владыки и князя Петра II былъ братъ Перо, при жизни владыки — предсѣдатель сената и полководецъ, а послѣ его смерти, владѣтель Черногоріи, до совершеннолѣтія Даніила I. У Пера была хорошенькая дочь Іоанна, которую онъ обѣщалъ еще въ колыбели нѣкоему Дулагичу, уроженцу Цеклина. Но Іоанна, выросши, влюбилась въ моего дядю Петра Мартиновича, и на-отрѣзъ отказала Дулагичу. Отнявъ былъ выслушавъ далеко не хладнокровно; не только женихъ, но и все племя возстало противъ этого поступка и in corpore, конечно всѣ вооруженные, пришли въ Цетинье искать правды. Они не посмотрѣли на то, что Іоанна дочь государя черногорскаго и что она невѣста сына представителя сильнаго и храбраго племени Мартиновичей: они категорически предложили «или выдать имъ дѣвицу Іоанну — или бой на жизнь и смерть». Угроза произвела такое впечатлѣніе, что Перо рѣшилъ лучше мирнымъ путемъ окончить это дѣло. Хотя Іоанна и не любила Дулагича, но въ виду того, что она была ему обѣщана, владыка разрѣшаетъ звать ее съ собой Дулагичу и держать въ продолженіи двухъ лѣтъ: если Іоанна полюбитъ его въ это время — пусть женится, если нѣтъ — то будетъ женою Петра Мартиновича. Дулагичъ согласился и съ пальбою, съ пѣснями повезъ красавицу въ себѣ. Въ теченіи двухъ лѣтъ онъ старался ласковымъ обхожденіемъ и подарками подѣйствовать на сердце дѣвушки, но всѣ усилія его были напрасны, она осталась вѣрна своему Петру. «Прежній женихъ, — разсказывала мнѣ послѣ тетка, — старался всѣми способами, чтобы я его полюбила въ продолженіи этихъ двухъ лѣтъ, но никогда не позволялъ себѣ фамильярности, онъ только честно и добросовѣстно угождалъ во всемъ, что я желала». Она осталась непреклонна и, возвратившись домой подъ пальбу изъ ружей, вышла за моего дядю.
Помню еще случай съ дочерью знаменитаго воеводы Вукаловича и уроженцемъ Грахова Буланчемъ. Она была обѣщана Буланчу еще въ колыбели и свадьба была сыграна съ соблюденіемъ всѣхъ церемоній. Но невѣста, выросши, не взлюбила жениха и рѣшилась лучше совсѣмъ не выходить замужъ. Просьбы, даже заклинанія ея отца, извѣстнаго своимъ честнымъ характеромъ — пощадить его, старика, не срамить въ глазахъ народа, — не привели ни жъ чему: она осталась вѣрною своему намѣренію. Тогда молодой Буланчъ, увидѣвъ въ чемъ дѣло, рѣшился съ горя навсегда оставить свое отечество и переселился въ Сербію, гдѣ и теперь служитъ капитаномъ.
Упомяну еще, что сестра князя Николая, нынѣ г-жа Пламенацъ, также не согласилась выдти за мужъ за того, кого ей выбрали родители.
Изъ подобныхъ фактовъ видно, что дѣвушка выходить замужъ весьма часто до любви. Но въ большинствѣ случаевъ преобладаетъ право отца: онъ выбираетъ своему малолѣтнему или совершеннолѣтнему сыну невѣсту.
Матери также, хотя рѣже, заключаютъ подобные браки дѣтей. Напр., двѣ подруги дѣтства изъ взаимной любви рѣшаютъ, что ихъ первыя дѣти будутъ мужъ и жена и, утвердивъ свое рѣшеніе клятвою, обмѣниваются подарками. Какая-нибудь черногорка спасла другую отъ смерти или спасла ея отца, брата, сына, родственника, во время междоусобной войны: опять случай для заключенія ранняго брака.
Многіе путешественники утверждаютъ, что въ Черногоріи не существуетъ не только любви, но не бываетъ даже знакомства между женихомъ и невѣстою, что они не видятъ другъ друга до самой свадьбы — и самый день этотъ ожидается очень спокойно я равнодушно дѣвушкою, которая и но старается понравиться своему жениху. Въ этихъ словахъ есть доля правды, но, какъ выше упомянуто, есть большой процентъ выходящихъ замужъ по любви, разумѣется не любви салонной, а по дѣйствительному увлеченію. По обычному праву черногорцевъ, также какъ и по законникамъ Петра I, Петра II, Даніила I, въ бракѣ нужно согласіе родителей, но народъ смотритъ на принужденіе къ браку, какъ на смертный грѣхъ. Уже старая сербская поэзія говорить въ пользу свободнаго выбора женихомъ невѣсты, и наоборотъ.
VIII.
правитьСпособовъ женскаго гаданья множество. Къ сожалѣнію, мнѣ не удалось собрать все, что можно было бы собрать; ограничится нѣсколькими примѣрами.
Мара Милошева Ковачъ разсказывала мнѣ, что въ Цеклинѣ существуетъ такой обычай: въ день св. Георгія, дѣвушки, придя на зарѣ къ колодцамъ за водой, смотрятъ въ глубину до тѣхъ поръ, пока въ глазахъ не потускнѣетъ отъ слезъ, а въ водѣ не покажется изображеніе будущаго жениха. Многія утверждаютъ, что имъ дѣйствительно удавалось его видѣть.
Наканунѣ дня св. Ѳеодора, дѣвушки, выходя изъ церкви, усиленно смотрятъ на небо, стараясь среди причудливыхъ облачныхъ очертаній отыскать силуэтъ жениха, что и удается при пылкомъ воображеніи.
Въ Бѣлопавличѣ дѣвушки въ первый день масляницы берутъ у недавно вышедшихъ замужъ женщинъ ночную рубашку и, надѣвая ее, приговариваютъ: «Боже, дай, чтобы я дѣвица… (слѣдуетъ имя гадальщицы) видѣла въ этой рубашкѣ во снѣ — моего жениха, какъ видѣла въ ней моя подруга своего мужа (такого-то)».
Въ Граховѣ зимой собираются дѣвушки вмѣстѣ и проводятъ день въ бесѣдахъ и въ взаимномъ угощеніи, а когда наступаетъ часъ гаданья, онѣ дѣлятся по двѣ и шопотомъ говорятъ:
Мака. «Я чу мужа черноока!» (Я хочу мужа черноокаго).
Стана. «Я — висока!» (Я — высокаго).
Мака. «Я — юнака!» (Я — молодца).
Стана. «Я — на ноге лака, да уграби главу у турака!» (Я — легконогаго, чтобы опередилъ всѣхъ, когда будетъ снимать турецкую голову).
Мака. «Я — племича-господичича!» (Я — родовитаго юнака).
Стана. «Я — отъ юначне куче Кривокапича!» (Я отъ храбраго семейства Кривокапичей).
Мака. «Я — потена!» (Я — честнаго).
Стана. «Да будеш ты и я у скоро испрошена!» (И чтобы та и я были въ скоромъ времени сосватаны).
Подобный разговоръ идетъ у нихъ очень быстро и та считается лучшей гадалкой, которая можетъ живо и складно отвѣтить на слова первой.
Есть повѣрье, что дѣвица можетъ заколдовать, влюбитъ въ себя молодца помимо его воли, или, выражаясь народнымъ терминомъ: «замаджати»…
Говоря о брачныхъ обычаяхъ, надо упомянуть о такъ-называемой «отмицѣ»: это — похищеніе, увозъ дѣвицы, который часто случался прежде и случается даже теперь, несмотря на строгія запрещенія еще со времени Законника черногорскаго 1798-го г. Между прочимъ, онъ говоритъ: «который человѣкъ уграбитъ чужую жену, если у нея есть мужъ или увезетъ дѣвушку безъ согласія родителей и родственниковъ, — такого человѣка нужно прогнать изъ Черногоріи, какъ беззаконника, мошенника и вора чужихъ дѣтей, а его движимое и недвижимое имущество продать и раздѣлитъ, все равно, какъ если бы онъ убилъ человѣка». Въ другомъ параграфѣ говорится, что священникъ, повѣнчавшій похитителя на похищенной, лишается сана и прогоняется изъ Черногоріи. То же самое говоритъ и Законникъ князя Даніила I-го 1855 г.
Но сіи узаконенія не достигали цѣли. Черногорцы считали подвигомъ увезти дѣвицу. Болѣе всего этотъ обычай практиковался въ Бердѣ и въ Герцеговинѣ. Для уясненія его процедуры я приведу фактъ 1853 г. Жилъ въ деревнѣ Загарачъ черногорецъ съ красавицей дочерью, на которую давно засматривался молодой парень Берсто. Іоке — такъ звали дѣвушку — вполнѣ сочувствовала Берету, но ея отецъ, заклятой врагъ отца Берета, не могъ хладнокровно видѣть предполагаемаго будущаго зятя и на предложеніе молодого человѣка не обратилъ ни малѣйшаго вниманія.
Онъ предпочиталъ выдать дочь за своего избранника, съ которымъ и уговорился скрутить свадьбу въ нѣсколько дней. Берсто рѣшилъ увезти дѣвушку. Въ одну темную ночь онъ пришелъ въ деревню, вызвалъ знаками свою суженую и предложилъ ей бѣжать съ нимъ. Но Іоке боялась: у нея было три брата, и множество родственниковъ, они не могли бы простить Берсто, они убьютъ его.
— Не бойся, — разувѣрялъ ее Берсто, — вѣдь я приду не одинъ, а съ десятками двумя товарищей; завтра ночью мы — не какъ воры, а съ выстрѣлами сыграемъ нашу свадьбу… пусть она будетъ кровавая, но за то юнацкая.
Но Іоке не успокоивалась. — Жаль мнѣ тебя, Берсто, — говорила она, да жаль отца и трехъ братьевъ. Долго-ли погибнуть кому-нибудь изъ васъ? И какъ тяжело будетъ думать мнѣ, что я одна всему причиною. Но что же дѣлать мнѣ? Обмануть тебя нечестно и страшно, убѣжать съ тобой — значитъ навлечь на себя родительское. проклятіе, а что можетъ быть этого страшнѣе?
— Но еще страшнѣе — это стыдъ видѣть свою невѣсту въ рукахъ другого… Что скажутъ юнаки?..
— А! Если такъ, я согласна!.. Оставайся юнакомъ. За тѣхъ васъ Богъ и создалъ, чтобы носить оружіе… Приходи завтра… я буду ждать, но, Бога ради, щади моихъ братьевъ и отца…
Назавтра, вечеромъ, горсть молодежи тихомолкомъ подошла къ дому Іоке. Керсто, не теряя времени, увезъ свою невѣсту. Племя Загарачъ черезъ четверть часа узнало въ чемъ дѣло и бросилось догонять Берета съ его компаніей. Догнали около Спужскаго луга; произошла кровавая схватка, стоившая нѣсколькихъ убитыхъ и раненыхъ. Загарчане однако возвратились домой, когда подоспѣло подкрѣпленіе къ Берету.
Этимъ не кончилась печальная исторія. Племя Бѣлопавличей, услышавъ, что Пиперы отбили у нихъ невѣсту, рѣшили непремѣнно отмстить, и разъ ночью, собравшись въ числѣ ста человѣкъ, отправились въ дому Берета. Ночь была темная, глухая, облака закутали высокія верхушки крѣпости Спужа. Молодые спали непробуднымъ сномъ: несмотря на яростный лай собакъ, они проснулись не ранѣе, чѣмъ Бѣлопавличи окружили цѣпью домъ.
— Эй, Керсто Ивановъ, выходи не надолго; мнѣ нужно кое-что тебѣ сказать! Выходи скорѣе! — закричалъ одинъ изъ Бѣлопавличей.
— Сейчасъ! послышался отвѣтъ изъ избы.
Черезъ минуту, фигура Берета появилась въ дверяхъ. Тотчасъ раздались три выстрѣла — и, вслѣдъ за ними, замирающій голосъ: «изверги! обманомъ убили!..»
На шумъ и грохотъ выстрѣловъ выскочила въ одной рубашкѣ, прямо со сна, красавица Іоке. Трупъ мужа, окруженный убійцами, попалъ ей на глаза. «Мстить!» мелькнуло въ головѣ Іоке, она повернулась, чтобы взять пистолетъ, но сильныя руки убійцы уже вцѣпились въ нее. Отчаянный крикъ замеръ въ пространствѣ… Черезъ какихъ-нибудь два часа Іоке была уже въ домѣ ея перваго жениха — и Бѣлопавличи стрѣляли на воздухъ отъ радости. Эта кража Іоке и убійство Берета не обошлось Бѣлопавличахъ даромъ. Пиперы нѣсколькихъ изъ нихъ выждали въ ущельяхъ и убили, а Іоке черезъ два мѣсяца покончила съ своимъ мужемъ и убѣжала въ Загарачъ. Только тогда окончилось дѣло. Въ Іове, какъ къ женщинѣ, кровавая месть была непримѣнима. Черногорецъ никогда не согласится обратить оружіе на женщину, хотя бы она въ его глазахъ убила его отца, сына, брата. Недаромъ они говорятъ: «менѣе согрѣшишь, если убьешь безъ причины сотню вооруженныхъ людей, чѣмъ если рукой тронешь беззащитную женщину». Въ 1875 г. во время герцеговинскаго возстанія, турчанка Фатима на глазахъ черногорцевъ убила двухъ изъ нихъ, — и однако черногорцы, имѣвшіе полную возможность отплатить ей смертью за смерть, отпустили ее здравою и невредимою въ Мостаръ. По старому обычаю, женщины всегда имѣли полное право и возможность во время самой ожесточенной рѣзни между двумя племенами свободно ходить въ деревни воюющихъ племенъ.
«Отмица» практиковалась не только въ Черногоріи, но и въ Албанія, и у зурокъ-помаковъ.
IX.
правитьДля уясненія свадебныхъ обычаевъ Черногоріи, въ которыхъ, по моему мнѣнію, проглядываетъ, чисто славянская далекая старина, передамъ слѣдующій разсказъ.
Молодой юнакъ Михаилъ не разъ встрѣчался на хороводахъ съ красавицей Зоркой, танцовалъ съ нею нѣсколько разъ, сопровождая танецъ публичнымъ поцѣлуемъ.
Придя однажды домой, онъ ждалъ съ нетерпѣніемъ минуты, когда домашніе усядутся вкругъ костра — толковать о старинѣ. Наконецъ, заколыхалось красноватое пламя, раздался звонъ гуслей — "національнаго инструмента, безъ котораго черногорецъ считаетъ домъ пустымъ: «тешко кучи, гдѣ гусала нема», говоритъ черногорская пословица ("тяжело дому, въ которомъ нѣтъ гуслей*). Только Михаилъ что-то грустенъ… «Милошу, што ты е?» спросили его окружающіе. «Ништа!» отвѣчаетъ Михаилъ, покуривая короткую трубочку. Однако подъ конецъ его языкъ развязался.
— Отецъ! — началъ онъ, — приглядѣлась мнѣ одна дѣвица — и я хотѣлъ бы жениться на ней… Разрѣшишь ли ты мнѣ это?
— Разрѣшаю, Милошъ, разрѣшаю… Но какого она дому и племени? Если она дочь не храбрыхъ родителей, — тогда только не соглашусь благословить тебя.
— Она изъ кроваваго и храбраго рода Янковичей.
— Янковичей? А, въ такомъ случаѣ и согласенъ, даже если она слѣпая или хромая.
И старикъ началъ разсказывать подвиги итого храбраго племени, которое два раза брало у турокъ крѣпость Жаблякъ одними ятаганами.
Кто-то изъ женщинъ спросилъ еще: «красивая ли она?»
— Ну, что такое… красивая?.. Не посылать ее въ Венецію на показъ!.. А вотъ, здорова ли она? Будетъ ли рожать молодцовъ, — похожихъ на ея родственниковъ?
— Да, она красива, — отвѣтилъ, краснѣя, Милошъ.
Въ домѣ рѣшили просить руку Зорки, но предварительно сговорились никому о томъ не сказывать, потому что, въ случаѣ отказа, будетъ стыдъ и срамъ. На слѣдующій день одинъ изъ пожилыхъ и достойнѣйшихъ членовъ племени Милоша, Богданъ, отправился просить руку Зорки.
Депутатъ пришелъ въ домъ Янковича и повелъ дѣло слѣдующимъ образомъ. Остановившись на порогѣ дома, онъ прежде всего закричалъ: «добар вече!» — «Добра ти среча!» отвѣчали гостю. Онъ вошелъ въ домъ. «А дома ли старина Марко!» — «Дома». — «Ну, что, друзья, какъ поживаете, нѣтъ ли голосовъ изъ Албаніи, не бывали ли въ гайдуцкихъ четахъ, убили-ли сколько-нибудь турокъ?» посыпались обычные вопросы. Между тѣмъ женщины, случайно оказавшіяся въ нарядной одеждѣ, подошли поцѣловать руку Богдану. Въ числѣ ихъ была и Зорка. Депутатъ обратилъ на нее особенное вниманіе. Осмотрѣвъ дѣвушку, что называется, съ головы до ногъ, онъ проговорилъ наконецъ: «згодна си, дѣвойка, жива била! — (красивая ты, дѣвица, будь здорова!)
Жена хозяина сняла съ гостя „струку“ (родъ плода) и подала ему треногій стульчикъ. Вскорѣ появилась у востра водка, а затѣмъ и ужинъ. Подкрѣпившись, старикъ Богданъ началъ такую рѣчь:
— Самъ я знаю, да и отъ честныхъ людей слышалъ, что есть у тебя дочь Зорка. Я и все наше племя желало бы породниться съ вами, — согласенъ ли ты выдать ее за моего племянника замужъ?
— Не знаю… — отвѣчалъ хозяинъ, — я бы и самъ хотѣлъ того же, но нужно сначала спросить дочь. И, позвавъ жену и дочь, спросилъ — какъ онѣ находятъ партію?
Стыдливое молчаніе невѣсты — у черногорцевъ знакъ ея согласія. Отцу оставалось только пожать Богдану руку и сказать при этомъ: даю вамъ ее… Дай Богъ, чтобы она принесла вамъ счастіе.
— Хвала тебѣ, братъ! — отвѣтилъ Богданъ. Они поцѣловались. Богданъ вынулъ изъ кармана червонецъ и подарилъ его Зоркѣ. — Если дѣвица не беретъ денегъ — значить, она не согласна на бракъ.
Утромъ депутатъ началъ сбираться домой, предварительно уговорившись никому не разсказывать объ обрученіи и, затѣмъ, еще назначивъ время окончательной, такъ-называемой „великой просьбы“ — въ отличіе отъ „малой“, о которой сейчасъ разсказано.
Возвратился Богданъ домой и разсказалъ, что все хорошо, что чрезъ недѣлю будетъ „великая просьба“. Послѣ такого радостнаго извѣстія пригласили всѣхъ почти родственниковъ: по обычаю они тоже, положимъ только по формѣ, должны дать согласіе на этотъ бракъ. Отецъ началъ рѣчь общеупотребительною фразой:
— Что скажете вы, мои сродники, — я хочу женить моего сына Милоша на дѣвицѣ Зоркѣ (дочери) Янковича. Согласны ли вы на этотъ бракъ?
— Мы согласны! — отвѣтили сродники, и начался веселый пиръ, продолжавшійся до утра.
Точно также сдѣлали и родственники Зорки.
Черезъ недѣлю племя выбрало четырехъ старыхъ и храбрыхъ черногорцевъ, между которыми былъ и отецъ Милоша, — и отправились съ подарками формально искать руки Зорки. Получивъ формальное согласіе, отецъ Милоша далъ кольцо красавицѣ Зоркѣ: она взяла его и надѣла на палецъ. Послѣ этой церемоніи, всѣ усѣлись вокругъ стола и началось угощеніе, сопровождаемое пѣснями, гуслярнымъ звономъ и грохотомъ выстрѣловъ. Въ пирушкѣ приняла участіе и Зорка.
Въ нѣкоторыхъ краяхъ Черногоріи существуетъ обычай — послѣ поднесенія гостямъ по третьему стакану вина подносить его и дѣвицѣ. Если она его выпьетъ, то это съ ея стороны равносильно публичному согласію на бракъ.
За обѣдомъ гости обѣихъ сторонъ перемѣняются подарками: рубашками, опанками, платками, — женщинъ дарятъ мыломъ и т. п. Между прочимъ, отецъ Милоша подарилъ Зоркѣ румяное яблоко, — а въ немъ золотую или серебряную монету. Этотъ символическій подарокъ, по мнѣнію многихъ, — пожеланіе невѣстѣ здоровыхъ и румяныхъ дѣтей, а монета — пожеланіе имъ золота и серебра въ изобиліи. Невѣста немедленно по полученіи этихъ подарковъ — отдала ихъ въ руки брата (иногда подарки передаются при посредствѣ матери жениха).
Невѣста отвѣчаетъ тоже подарками. Она дарить рубашки, полотенца, платки, даритъ и будущаго свекра: только въ знакъ особеннаго уваженія рубашка для него была завернута и подана въ платкѣ.
По окончаніи всѣхъ этихъ церемоній, отецъ невѣсты, внизъ гусли, затянулъ обычную въ данномъ случаѣ народную пѣсню:
Перстен дава Jанко харамбаша,
За перстеном ябуке се маша,
У ню мече до десет дуката,
Све дуката от чистота злата, и проч.
(Янко атаманъ даетъ кольцо, а за кольцомъ и яблоко румяное, вложивъ въ него десять червонцевъ изъ червоннаго золота).
Послѣ этой пѣсни, имѣющей значеніе обряда, дѣло считается оконченнымъ: „перстеи давай — свадбу уговарай“; перстен je найвеча вѣра»; «без прстена нема разговора» (кольцо давай — про свадьбу говори; кольцо — самое сильное ручательство; безъ кольца нѣтъ и бесѣды о свадьбѣ). Златан перстен род вѣре дѣвойци: чи je перстеи — тога и дѣвойка (Золотое кольцо замѣняетъ слово дѣвушки: чье кольцо — того и дѣвушка).
Конечно, бываетъ, что сватанье разстраивается, особенно, если находятся какія-нибудь уважительныя причины. Народъ презираетъ вѣроломство, и извиняетъ только слѣдующіе случаи: 1) если дѣвица измѣнитъ своему жениху и войдетъ въ интимныя сношенія съ другимъ; 2) если, послѣ сосватанія, невѣста по несчастію потеряла разсудокъ, зрѣніе, способность говорить и т. п.; 3) если какими-нибудь судьбами открылось, что женихъ съ невѣстой близкіе родственники и, стало быть, по православнымъ канонамъ, бракъ состояться не могъ бы. Сватанье разстраивается также, если женихъ не понравится невѣстѣ или наоборотъ; но на это народъ смотритъ уже какъ на преступленіе и съ презрѣніемъ относится въ племени, измѣнившему своему слову, а оскорбленная сторона съ оружіемъ въ рукахъ ищетъ удовлетворенія. Народъ говоритъ въ пѣснѣ:
Грехота je любити дѣвойку,
Облюбити, па ю оставити.
Въ нѣкоторыхъ краяхъ Черногоріи не такъ строго смотрятъ на измѣну жениха «великой просьбѣ» (свилѣ), какъ на измѣну слову, данному лично невѣстѣ. Обманутая дѣвушка преслѣдуетъ его проклятіями, имѣющими, по мнѣнію народа, большую силу.
«Проклятъ будь, незнаемый молодецъ, — поется въ пѣснѣ, — что испортилъ все мое лицо. Боже, дай болѣзнь тебѣ на девять лѣтъ! чтобъ болѣлъ ты — не поправился, и чтобъ смерти тебѣ не было, пока не выпросишь прощенія, не выстроишь церковь средь дороги: пусть тогда лишь похоронитъ передъ ней тебя твоя матушка! Такъ кляла Дунайка-дѣвица, такъ кляла, да такъ и сбылося».
Женихъ, если онъ измѣнить невѣстѣ, обязанъ навсегда оставятъ свою родину, кромѣ тѣхъ рѣдкихъ случаевъ, когда, въ силу особаго соглашенія, онъ обязывается только возвратить полученье имъ подарки. Невѣста при подобныхъ же условіяхъ возвращаетъ вдвое болѣе подарковъ. Часто случается, что измѣнникъ, боясь мести невѣстиныхъ родственниковъ, бѣжитъ въ Турцію, Австрію или поступаетъ въ гайдуки, между тѣмъ какъ отецъ его, чтобы предотвратить весьма возможное несчастіе, стирается женатъ на оставленной невѣстѣ своего другого сына или какого-нибудь родственника.
Случается также, что женихъ до самой свадьбы не знакомъ съ своею невѣстою и даже не видитъ ея. Впрочемъ, нынѣ это бываетъ очень рѣдко. Въ силу стариннаго обычая, женихъ имѣетъ возможность видѣть свою суженую, если хорошенько попросить ея родственницъ; какъ скоро онѣ согласны, женихъ подходитъ къ невѣстѣ, цѣлуетъ ее. А она принимаетъ этотъ поцѣлуй со стыдомъ, съ смущеніемъ и — даже какъ-бы съ негодованіемъ, и обыкновенно бѣжитъ отъ жениха. Тотъ, въ свою очередь, догоняетъ и даетъ бѣглянкѣ золотую иди серебряную монету, которая обыкновенно бываетъ съ презрѣніемъ отброшена невѣстой. Какое символическое значеніе имѣетъ этотъ обычай, не знаю, но думаю, что цѣль его — поднять по возможности въ глазахъ мужчинъ униженную природой женщину. Здѣсь мужчина какъ-бы теряетъ свою естественную власть надъ женщиной, онъ вынужденъ просить; невѣста показывается ему въ видѣ только особеннаго снисхожденія, котораго онъ, собственно говоря, не заслуживаетъ. Съ тою же мыслью о нравственномъ возвышеніи женщины нерѣдко составляется уговоръ между дѣвушками-невѣстами — не принимать монеты: «мы, молъ, не хотимъ продавать себя за золото и серебро». Быть можетъ, въ этомъ уговорѣ отразился протестъ женщины, игравшей такую жалкую пассивную роль въ прежнее время, когда невѣстъ дѣйствительно покупали за деньги, не спрашивая ихъ согласія.
X.
правитьМежду «великой просьбой», когда невѣста принимаетъ кольцо, и свадьбой проходить равное время, что вполнѣ зависитъ отъ заключеннаго обѣими сторонами условія. Обыкновенный еровъ — годъ, но бываетъ и больше. Наши народныя пѣсни говорятъ о долгихъ промежуткахъ: одна дѣвушка назначаетъ семь лѣтъ до свадьбы, другая ждетъ девять лѣтъ, и т. п.
Между «просьбой» и свадьбой женихъ очень часто посѣщаетъ свою невѣсту. Извѣстный знатокъ нашего народа, Вужь Караджичъ утверждаетъ, что женихъ бываетъ въ домѣ невѣсты только на Рождествѣ, на Пасхѣ, или на «крестное имя» и что онъ никогда не говоритъ съ своей невѣстой, что она отъ него скрывается и смотритъ изъ-за угла на своего будущаго мужа. Но этого нельзя считать за правило. Это можетъ быть справедливымъ только въ тѣхъ случаяхъ, когда разстояніе между ними на пять, на шесть дней ходу, но если разстояніе не велико, женихъ безъ церемоніи заходитъ въ пріятельскій домъ. Также не точенъ Караджичъ, когда говорить, что женихъ обязанъ снабжать невѣсту «опанками» до самой свадьбы. Я такого обычая въ Черногоріи не видѣлъ. Женихъ можетъ дѣлать подарки невѣстѣ, но не обязательно обувью. Невѣста пользуется подмой свободой: ей, какъ и прежде, дозволяется ходить одной по рынкамъ, бывать на хороводахъ, на общественныхъ праздникахъ и г. п. Всѣ домашніе помогаютъ ей въ заготовкѣ приданаго («перчіи»), которое состоитъ только изъ одежды. Черногорецъ очень рѣдко беретъ за женой деньги или какое-нибудь недвижимое имущество, исключая тотъ случай, когда% она останется единственной наслѣдницей всего родительскаго имущества.
Наконецъ, приходитъ пора и увозить невѣсту. Чтобы это было сдѣлано болѣе дружески, сходятся съ обѣихъ сторонъ депутаты и уговариваются, во-первыхъ, относительно времени прихода или пріѣзда свадебнаго кортежа за невѣстой (обыкновенно выбирается время, когда полевыя и домашнія работы прекращаются) и, во-вторыхъ, сколько будетъ со стороны жениха сватовъ и кто именно.
Приглашенные въ сваты обыкновенно избираются изъ всей Черногоріи. Наканунѣ дня отъѣзда они сходятся въ домъ жениха, который получаетъ въ это время въ подарокъ большіе хлѣбы (такъ-называемые «погачи»), цѣлыхъ жареныхъ барановъ, свиней (такъ-называемыя «пецива»), вино, водку и т. п. Всѣ сваты ужинаютъ, пьютъ и веселятся, здѣсь же условливаются — кто какое выбьютъ себѣ названіе. Одинъ назовется первенецъ, второй — старый сватъ, другіе два — шаферы, далѣе — воевода, хукъ, остальные — просто сваты. «Первенацъ» — это передовой вѣстникъ, на немъ лежитъ обязанность идти передъ кортежемъ и извѣстить родственниковъ невѣсты, что кортежъ приближается. Обыкновенно онъ избирается изъ храброй лихой молодежи. «Старый сватъ» (большей частью, лицо отличное отъ «первенца»), долженъ владѣть даромъ слова. Ему приходится болѣе всѣхъ говорить рѣчи: это искусство даетъ славу умнаго человѣка; онъ выбирается изъ честныхъ, храбрыхъ и пожилыхъ черногорцевъ. Шафера бываютъ всегда родные или двоюродные братья жениха; если же таковыхъ не имѣется, то они берутся изъ самыхъ близкихъ родственниковъ. «Воевода» въ свадебномъ поѣздѣ занимаетъ роль незначительную. «Бумъ» избирается по разсчету, — выборъ падаетъ на то лицо, которое семьѣ жениха желательно бы было ввести въ число своихъ родственниковъ. «Сваты» бываютъ друзья и пріятели, жениха, набираемые изъ всей Черногоріи.
Весь этотъ кортежъ, въ которомъ женщины не участвуютъ, рано утромъ съ пѣснями, шумомъ, выстрѣлами отправляется въ далекій путь, который весьма часто тянется по пяти, шести дней; само собой разумѣется, вино и провизію приходится вези съ собой. Первымъ идетъ «первенецъ», потомъ «старый сватъ», за нимъ «кумъ», шафера и «сваты», послѣднимъ идетъ «воевода». Этотъ порядокъ, впрочемъ, не вездѣ одинаковъ; въ нѣкоторыхъ краяхъ есть и знаменоносецъ. Роль его, по народному обычаю, состоитъ въ томъ, что, недоходя на 100 шаговъ до дому невѣсты, онъ выходитъ изъ кортежа сватовъ, держа въ одной рукѣ знамя, а въ другой заряженный пистолетъ, и начинаетъ танецъ, подскакивая вверхъ. Ему навстрѣчу выходитъ знаменоносецъ со стороны невѣсты и они танцуютъ визави, сильно прикрикивая и стрѣляя изъ своихъ пистолетовъ. Потанцовавъ вдоволь, они цѣлуются и этимъ даютъ знакъ сватамъ входить въ домъ невѣста, что они и дѣлаютъ, стрѣляя въ воздухъ.
Возвращаемся къ свадебному кортежу. Итакъ, онъ отправился въ путь.
Шумъ голосовъ, ржанье лошадей, выстрѣлы изъ ружей и пистолетовъ — все это смѣшивается въ одинъ общій гудъ, постепенно уменьшающійся по мѣрѣ удаленія отъ деревни. Традиціонный обычай предписываетъ, чтобы сваты несли съ собой водку и вино, которыми и потчуютъ всѣхъ встрѣчныхъ по дорогѣ, не исключая даже турокъ и племенныхъ враговъ. Отказъ отъ этой чести считается грѣхомъ и потому предложеніе принимаютъ всѣ съ благодарностью, а сватовъ провожаютъ благословеніями. Если случайно не хватитъ водки, то ее требуютъ на дорогѣ, въ первой же деревнѣ; и она предлагается безъ всякаго вознагражденія. Если во встрѣчныхъ деревняхъ есть знакомые жениха или невѣсты, они всегда выносятъ большую бутылку ракіи или водки (такъ-называемую «боцу»), а на горлышко бутылки кладутъ яблоко и апельсинъ и предлагаютъ взамѣнъ угощенія сватовъ: «пусть пьютъ на здоровье, въ добрый часъ». Выстрѣламъ и пѣснямъ въ родѣ: «ой, ябуко зеленико» или «шета Новакъ Дебелевичъ» и т. п. нѣтъ конца. Въ старину, если два свадебные поѣзда встрѣчались на дорогѣ, то они никакъ не соглашались дать одинъ другому дорогу; это значило бы унизить одну невѣсту передъ другою. Изъ-за этого происходили иногда рукопашныя схватки, кончавшіяся потерею нѣсколькихъ человѣкъ убитыми и ранеными.
Какъ скоро свадебный кортежъ приблизится въ дому невѣсты, «первенецъ» спѣшитъ увѣдомить ея родителей. При входѣ въ деревню невѣсты, сваты обыкновенно потчуются жителями деревни водкой, виномъ и благожеланіями, въ родѣ слѣдующихъ: «сретна ви была»; «родила ви девет Юговича»; «сречу ви у дом доніела»; «юнаке родила ко што су нjой стари» (счастливъ путь вашъ да будетъ; чтобъ родила вамъ девять Юговичей; чтобы счастье въ вашъ домъ принесла; пусть богатырей родитъ вамъ, какъ ея предки). На всякое доброе слово со стороны сватовъ слѣдуетъ выстрѣлъ. Подъѣхавъ къ дому невѣсты, сваты останавливаются, а изъ дому выходятъ невѣстины братья и родственники и потчуютъ сватовъ винами. Но въ самый домъ прежде всего входятъ два шафера, изъ нихъ одинъ несетъ «опанки», которыя и кладетъ подъ столъ; свадебный калачъ и бутылка краснаго вина кладутся на столъ. По окончаніи этой церемоніи, шаферъ выходитъ на порогъ дома и даетъ выстрѣлъ, на который сваты дружно отвѣчаютъ тоже выстрѣлами и всѣ входятъ въ домъ невѣсты. Эти свадебные выстрѣлы вѣроятно остатокъ патріархальнаго обычая увозить силой невѣстъ, что сопровождалось рѣзней. Женихъ былъ врагомъ и невѣсты, и ея рода; онъ добывалъ себѣ жену только послѣ упорнаго боя.
По входѣ въ домъ начинаются обрядности, унаслѣдованныя отъ далекой старины. Шаферъ беретъ свой свадебный хлѣбъ («погачу») и передаетъ его «старому свату» со стороны невѣсты, который, взявъ его и держа въ рукахъ, говорить: «позолотите его». На это старой сватъ жениха отвѣчаетъ: «у добри час», но не хочетъ «позолотить» сразу, а спрашиваетъ сколько нужно, чтобы «позолотить». Тутъ начинается настоящая торговля. Наконецъ, сговорившись, «старый сватъ» жениха кладетъ на хлѣбъ нѣсколько червонцевъ. «Старый сватъ» невѣсты кладетъ хлѣбъ себѣ на голову и, ломая его, произносить: «такъ какъ изъ этого дома уходитъ дѣвица, то дай Богъ и св. Іоаннъ, чтобы въ новомъ ея домѣ родилась пшеница и кукуруза; дай Богъ, чтобы расплодились овцы, какъ на небѣ звѣзды; чтобъ сколько въ морѣ песку, столько было бы въ ея домѣ жита; сколько у Югъ Богдана[1] сыновей, чтобы столько Богъ далъ и ей; чтобы крыша ея дома не проваливалась» etc.
Хлѣбъ кладется на «терпезу», которая бываетъ убрана слѣдующимъ образомъ: кромѣ хлѣба и вина, нафтолѣ находится, за большихъ мѣдныхъ турецкихъ тарелкахъ, цѣлый жареный баранъ или свинья (кстати замѣтить: мало найдется такихъ вкусныхъ кушаньевъ, если ихъ приготовить по горскому способу). Кто-нибудь изъ сватовъ вынимаетъ ятаганъ, который не разъ срѣзалъ турецкую голову, и рубитъ «пециво». Начинается пиръ. Вино пьютъ сначала безъ всякихъ спичей, но потомъ, когда вино ударитъ въ удалыя головы, начинаются рѣчи. По большей части онѣ переполнены благожеланіями, говорятся стихами. Многіе знатоки черногорскихъ нравовъ говорятъ, что въ Катунской нахіи существуетъ родительскій благословъ, т.-е. что родители даютъ кубокъ вина невѣстѣ и при этомъ благословляютъ ее, а она, выпивъ вино, удерживаетъ у себя кубокъ на всегдашнюю память. Но я нигдѣ не видѣлъ такого обычая.
Когда гости наѣлись и напились, шаферъ приноситъ невѣстѣ опанки и кольцо (если оно не было дано на «просьбѣ»), напоминая ей, что пришло время сбрасывать родительскую обувь и надѣвать женихову. Этотъ обычай объясняютъ различно. Одни говорятъ, что это дѣлается для того, чтобы она знала, что ходитъ не по родной землѣ (которая могла попасть въ старую обувь); другіе указываютъ на народное повѣрье, по которому невѣста, сбрасывая старую обувь, сбрасываетъ вмѣстѣ съ нею злыя качества и старые грѣхи. Въ Бѣлопавличахъ говорили мнѣ, что существуетъ проклятіе: «дай Богъ, чтобы не доносила родительской обуви и чтобы раньше этого возвратилась отъ мужа безъ чести». Вотъ, чтобы избѣгнуть этого проклятія, невѣста и уходитъ изъ родительскаго дома, покидая родительскую обувь. Послѣднее мнѣ кажется наиболѣе вѣроятнымъ потому, что черногорцы довольно суевѣрны.,
Между тѣмъ, въ отдѣльной комнатѣ подруги и родственницы невѣсты раздѣваютъ ее до-гола и, затѣмъ, одѣваютъ въ новое, начиная рубашкой и кончая верхнимъ платьемъ. Но шапкой — этой эмблемой дѣвственности — никто не можетъ распоряжаться, кромѣ родного брата или, за его отсутствіемъ, близкаго родственника: именно онъ приходить въ уборную своей сестры (или близкой родственницы) и съ словами: «у добри час, сестро» (въ добрый часъ, сестра) снимаетъ шапку и, бросивъ ее въ уголъ, надѣваетъ невѣстѣ «маражу» — черный шелковый платокъ съ красными краями. Тогда она одѣтая и совершенно готовая приходитъ въ сопровожденіи брата въ столовую, гдѣ сваты усаживаютъ ее въ головѣ трапезы, т.-е. на самомъ почетномъ мѣстѣ. Этимъ она, по мнѣнію нѣкоторыхъ, получаетъ, какъ будущая мать, право сидѣть въ обществѣ отборныхъ мужчинъ-юнаковъ, и теперь должна стараться быть вездѣ и всегда честною, чтобы не потерять этого права. Ей предлагаютъ вина, но она, по обычаю, сначала отказывается, пока не упросятъ ее сваты. Но какъ она допила стаканъ, — спичи оканчиваются; всѣ встаютъ и собираются ѣхать. Въ болѣе зажиточныхъ домахъ сваты получаютъ подарки въ родѣ шелковыхъ платковъ {«Но je мене данае найжаліе,
Што я не жам свиленога дара,
Да даруемъ кичене сватове».
(Теперь я всего болѣе сожалѣю, что у меня нѣтъ шелковыхъ подарковъ — въ подарокъ убраннымъ сватамъ).
Вообще, подарки вещами и деньгами — остатокъ отъ древняго общая покупки невѣстъ, замѣнившаго собою другой, еще болѣе древній — «умыканіе».}. Братья невѣсты передаютъ сестру въ руки двухъ шаферовъ, которые съ словами: «хвала вам, пріятели», выводятъ ее изъ родительскаго дома.
Кортежъ поднимается, распѣвая удалыя юнацкія пѣсни. Невѣста идетъ между двумя шаферами. Когда она удалится на нѣкоторое разстояніе, родители кричать ей вслѣдъ: «Прощай, родимая дочь!» Она, по обычаю, должна обернуться и посмотрѣть на родительскій домъ и на своихъ братьевъ: тогда у нея дѣти будутъ похожи на своихъ дядей. На обратномъ пути кортежъ по прежнему встрѣчается съ «боцами ракіи». Всѣ, сопровождая невѣсту благожеланіями, пьютъ, а она съ унылымъ видомъ упорно смотритъ въ землю. Боже сохрани, чтобы шафера оставили невѣсту хотя на минуту одну во все продолженіе дороги къ жениху: такая оплошность была бы постыдна. Этотъ довольно стѣснительный обычай получилъ начало давно, вѣроятно въ тѣ времена, когда сербы отбивали по дорогамъ чужихъ невѣстъ, а турецкіе гайдуки были настолько смѣлы и дерзки, что пускались въ самую глубь Черногоріи и тамъ, встрѣчая сватовъ, отбивали у нихъ невѣсту. Случалось и такъ, что во время схватки шафера, не сдержавъ сердечнаго порыва и бросивъ невѣсту, кидались съ ятаганами въ рукахъ и отбивали аттаку; въ схваткѣ невѣста пропадала, нападающіе успѣвали увезти ее — и тогда весь стыдъ на шаферовъ. Отсюда поговорка: «као дѣвери безъ дѣвойке» (какъ шафера безъ дѣвицы).
По мѣрѣ приближенія въ деревнѣ жениха, пѣсни и выстрѣлы учащаются, компанія, не стѣсняясь, стрѣляетъ даже у церковныхъ воротъ. Снимая шапки, но не снимая свои кубури-пистолеты и ружья, она преклоняется предъ иконами. Женихъ приходитъ въ церковь незамѣтно и вѣнчается съ своею невѣстою въ православной церкви. Черногорцы всѣ безъ исключенія православные и ни за какія блага въ мірѣ не согласятся вступить въ бракъ съ субъектомъ неправославнаго вѣроисповѣданія. По словамъ извѣстнаго ученаго Богишича, свадьба считается оконченной, какъ скоро священникъ совершитъ половину св. обряда и что въ народѣ существуетъ повѣрье — будто до половины обряда еще можно отказаться отъ брака, но послѣ половины — уже нѣтъ. Когда обрядъ совершенно оконченъ, женихъ выходитъ изъ церкви и даетъ выстрѣлъ изъ пистолета. Имъ онъ даетъ знать, что онъ уже не холостой. И, затѣмъ, незамѣтно уходить домой. Свадебный кортежъ отправляется вслѣдъ за женихомъ, напѣвая національную пѣсенку:
"Ой ябуко зеленико,
«Зелеи ли си род родила» и т. д.
Или другую:
«Све за славу Бога великого,
А за здравлjе князя свѣтлою
И великог цара Александра» и т. д.
- ↑ Извѣстный сербскій герой Югъ Богданъ имѣлъ девять храбрыхъ сыновей, которые всѣ вмѣстѣ съ отцомъ погибли на Косовомъ полѣ.