Во время моей утренней прогулки я посѣтилъ Чарлстоунъ. Въ числѣ перемѣнъ, слишкомъ многообразныхъ, чтобы ихъ можно было перечислить подробно, въ этомъ кварталѣ я обратилъ вниманіе на исчезновеніе старой городской тюрьмы.
— Это случилось до меня, но я слышалъ о ней, — сказалъ докторъ Литъ, когда я заговорилъ объ этомъ за столомъ. У насъ теперь нѣтъ тюремъ. Всѣ случаи атавизма лечатся въ госпиталяхъ — Атавизма! — воскликнулъ я, вытаращивъ глаза.
— Ну, да, конечно, — возразилъ докторъ Литъ. — Мысль дѣйствовать карательно на этихъ несчастныхъ была отвергнута, по крайней мѣрѣ, пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ или, кажется, еще раньше.
— Я не совсѣмъ понимаю васъ, — сказалъ я. — Атавизмъ въ мое время было слово, прилагаемое къ людямъ, въ которыхъ какая нибудь черта далекаго предка проявлялась въ замѣтной степени. Вы хотите сказать, что въ настоящее время на преступленіе смотрятъ какъ на повтореніе проступка предка.
— Извините, — сказалъ докторъ Литъ съ полуиронической и полуоправдательной улыбкой, — но такъ какъ вы меня прямо спрашиваете, я долженъ вамъ сказать, что на самомъ дѣлѣ это такъ и есть.
Послѣ всего, что я уже зналъ о различіи нравственныхъ понятій девятнадцатаго и двадцатаго столѣтій, было бы, конечно, неловко съ моей стороны высказывать чувствительность по этому поводу; и по всей вѣроятности, если-бы докторъ Литъ не сказалъ этого съ видомъ извиненія, а миссисъ Литъ и Юдиѳь не выказали при этомъ смущенія, я бы и не покраснѣлъ, что теперь, однако, случилось со мною.
— Хотя я и прежде былъ не особенно лестнаго мнѣнія о моемъ поколѣніи, но все таки… — сказалъ я.
— Нынѣшнее поколѣніе и есть ваше, мистеръ Вестъ — сказала Юдиѳь. — Это то поколѣніе, въ которомъ вы живете въ настоящее время, и только потому, что мы живемъ теперь, мы называемъ его нашимъ.
— Благодарю васъ, я постараюсь считать его также моимъ, — отвѣтилъ я, и къ то время, какъ глаза ея встрѣтились съ моими, моя глупая чувствительность исчезла. — Во всякомъ случаѣ, сказалъ я смѣясь, я былъ воспитанъ кальвинистомъ и не долженъ-бы пугаться, когда услышалъ, что о преступленіи говорятъ, какъ о проступкѣ предковъ.
— На самомъ дѣлѣ, — сказалъ докторъ Литъ, — это слово въ нашемъ употребленіи еще не означаетъ порицанія вашему поколѣнію, если, съ позволенія Юдиѳи, назову его вашимъ: это еще не значитъ, что мы, независимо отъ улучшенія нашихъ условій жизни, считаемъ себя лучше насъ. Въ ваше время навѣрно девятнадцать двадцатыхъ преступленій, употребляя это слово въ обширномъ его значеніи, заключались во всевозможнаго рода проступкахъ, которые происходили отъ неравенства имущества у отдѣльныхъ личностей. Нужда бѣдныхъ, искушеніе, жадность къ большой наживѣ или желаніе сохранитъ то, что уже есть, соблазняли людей достаточныхъ. Прямо или косвенно, желаніе денегъ, подъ которыми разумѣлось въ то время все, что было хорошаго, являлось господствующимъ мотивомъ преступленія, оно было главнымъ корнемъ громаднаго ядовитаго древа, которому ни законы, ни суды, ни полиція, не могли помѣшать заглушать вашу цивилизацію. Когда мы сдѣлали націю единственною попечительницей надъ богатствомъ народа и гарантировали всѣмъ довольство, — съ одной стороны уничтоживъ бѣдность, съ другой остановивъ накопленіе богатствъ, — этимъ мы подрубили корень ядовитому дереву, осѣнявшему общество, и оно завяло, подобно смоковницѣ Іоны, въ одинъ день. Что же касается сравнительно небольшаго числа преступленій противъ личности человѣка, преступленій жестокихъ, не имѣющихъ ничего общаго съ корыстью, то они, главнымъ образомъ, даже въ ваше время совершались людьми невѣжественными и одичалыми. Въ наше время, когда образованіе и воспитаніе не составляютъ монопалію немногихъ, а является всеобщимъ достояніемъ, подобнаго рода безобразія едва-ли возможны. Вы понимаете теперь, почему слово атавизмъ употребляется вмѣсто преступленія. Это потому, что для всѣхъ формъ преступленій, извѣстныхъ вамъ, не имѣется теперь поводовъ, и если они все таки совершаются, то это можно объяснить только тѣмъ, что, въ подобныхъ случаяхъ, обнаруживаются какія нибудь характерныя особенности предковъ. Вы обыкновенно называли людей, которые крали, не имѣя къ тому, очевидно, никакого разумнаго повода, клептоманіяками и, когда это выяснялось, вы считали нелѣпымъ наказывать ихъ наравнѣ съ ворами. Вы относились къ завѣдомымъ клептоманіякамъ совершенію такъ же, какъ мы относимся къ жертвамъ атавизма, — съ состраданіемъ и твердымъ, но въ то же время милосерднымъ, обузданьемъ.
— Вашимъ судамъ, должно быть, живется легко, — замѣтилъ я. — Ни частной собственности, ни споровъ между гражданами но торговымъ дѣламъ, ни раздѣла недвижимой собственности, ни взысканія долговъ, положительно, для нихъ нѣтъ никахъ гражданскихъ дѣлъ; а такъ какъ нѣтъ преступленіи противъ собственности и чрезвычайно мало уголовныхъ дѣлъ, то, я думаю, вы бы могли обойтись соігсѣмъ безъ судей и адвокатовъ.
— Конечно, мы обходимся безъ адвокатовъ, — отвѣтилъ докторъ Литъ. — Намъ показалось бы неразумными чтобы въ дѣлѣ, гдѣ прямой интересъ націи обнаруживать правду, могли участвовать лица, которыхъ прямой интересъ — затемнять ее.
— Кто же защищаетъ обвиняемыхъ?
— Если онъ преступникъ, то онъ не нуждается въ защитѣ, потому что онъ признаетъ себя виновнымъ въ большинствѣ случаевъ, — возразилъ докторъ Литъ. — Показаніе подсудимаго — не простая формальность, какъ это было у васъ. На немъ основывается приговоръ суда.
— Ужъ не хотите ли вы этимъ сказать, что человѣкъ, который не признаетъ себя виновнымъ, сейчасъ же оправдывается?
— Нѣтъ, я не это разумѣлъ. Никто не обвиняется на основаніи однихъ подозрѣній, а если онъ отрицаетъ свою виновность, то дѣло должно быть глубже разслѣдовано. Но это случается рѣдко; въ большинствѣ случаевъ, виновный приноситъ полное признаніе. Если же онъ дастъ ложное показаніе, а потомъ окажется, что онъ виновенъ, то онъ получаетъ двойное наказаніе. Ложь, однако, такъ презирается у насъ, что рѣдко даже преступникъ рискуетъ лгать для того, чтобы спасти себя.
— Это — самое удивительное изъ всего, что вы мнѣ разсказали! — воскликнулъ я.
— На самомъ дѣлѣ такъ и думаютъ нѣкоторые, — отвѣчалъ докторъ. — Они вѣруютъ въ то, что мы уже на тысячелѣтіе ушли впередъ, и предположеніе это съ ихъ точки зрѣнія не лишено вѣроятія. Что же касается вашего удивленія, что свѣтъ пережилъ ложь, то, право, оно не имѣетъ основанія. Ложь даже и въ ваше время не часто встрѣчалась у джентельмэновъ и лэди, пользовавшихся равными правами въ обществѣ. Ложь изъ боязни была убѣжищемъ для трусости, ложь изъ обмана была средствомъ для мошенничества. Неравенство между людьми и страсть къ наживѣ въ то время придавали дѣну лжи. И даже въ то время человѣкъ, который не боялся другого и не желалъ обмануть его, презиралъ ложь. У насъ господствуетъ всеобщее презрѣніе ко лжи, до такой степени сильное, что, какъ я вамъ уже говорилъ, даже преступникъ рѣдко рѣшается лгать. Въ случаѣ предположенія, что подсудимый можетъ быть невиновенъ, судья назначаетъ двухъ коллегъ изложить противуположные пункты дѣла. Какъ не похожи эта люди на вашихъ нанятыхъ адвокатовъ, и обвинителей, назначавшихся или оправдывать, или осуждать, можно видѣть изъ того факта, что если обѣ стороны не согласятся, что постановленный вердиктъ вѣренъ, дѣло разсматривается опять и во все это время малѣйшее измѣненіе въ голосѣ одного изъ судей, излагающихъ дѣло, съ цѣлью склонить на свою сторону, было бы ужасныхъ скандаломъ.
— Если я не ошибаюсь, — сказалъ я, — у васъ судьи излагаютъ ту и другую сторону дѣла и судьи же выслушиваютъ.
— Конечно. Судьи бываютъ по-очереди и рѣшающими дѣла, и излагающими, но отъ нихъ всегда требуется самое нелицепріятное безпристрастіе и при изложеніи, и при рѣшеніи дѣла. Система эта, въ дѣйствительности, состоитъ въ судебномъ разбирательствѣ тремя судьями, имѣющими ж» отношенію къ дѣлу различныя точки зрѣнія. Когда они всѣ согласны въ приговорѣ, мы считаемъ, что вердиктъ настолько близокъ къ абсолютной правдѣ, насколько это достижимо для людей.
— Стало быть, вы отказались отъ системы суда присяжныхъ?
— Судъ присяжныхъ былъ хорошъ, какъ противоядіе наемнымъ адвокатамъ и судьямъ, иногда продажнымъ и часто находившимся въ зависимомъ положеніи, но теперь онъ не нуженъ. Для насъ немыслимо, чтобы судьи могли руководствоваться какими-либо иными соображеніями помимо интересовъ правосудія.
— Какимъ же образомъ выбираются эти судьи?
— Они составляютъ почетное исключеніе изъ правила, по которому всѣ люди сорокапятилѣтняго возраста освобождаются отъ службы. Президентъ націи ежегодно назначаетъ требуемыхъ судей изъ числа тѣхъ, кто достигъ этого возраста. Число назначаемыхъ весьма незначительно и честъ такъ велика, что она богато вознаграждаетъ за продленіе срока службы; хотя отъ назначенія на должность судьи можно отказаться, но это рѣдко случается. Срокъ службы пятилѣтніи и, по истеченіи его, вторичнаго назначенія на должность судьи не бываетъ. Члены «Верховнаго Суда», который обязанъ охранять конституцію, назначаются изъ обыкновенныхъ судей. Когда въ этомъ судѣ бываетъ вакансія, то для тѣхъ изъ судей, которымъ истекаетъ срокъ службы, остается послѣднимъ актомъ ихъ дѣятельности — избраніе одного изъ своихъ коллегъ, состоящаго еще на службѣ, причемъ они подаютъ голоса за того, кого они считаютъ способнымъ для такого поста.
— Такъ какъ у васъ не существуетъ никакихъ юридическихъ учрежденіи, гдѣ каждый мохъ бы пройти извѣстную юридическую школу, — замѣтилъ я, — то судьямъ приходится вступать въ свою должность прямо послѣ изученія юридическихъ наукъ въ училищѣ законовѣдѣнія
— У насъ нѣтъ ничего подобнаго училищамъ законовѣдѣнія, — отвѣчалъ докторъ, улыбаясь. — Законъ, какъ спеціальная наука, устарѣлъ. Это была система казуистики, которая требовалась для объясненія выработанной искусственности стараго порядка общества; къ существующему же міровому порядку вещей примѣнимы лишь самыя обыкновенныя и простыя юридическія положенія. Все, что касается отношеній одного человѣка, къ другому, теперь, безъ всякаго сравненія, проще, чѣмъ въ ваше время. У насъ нѣтъ дѣла для вашихъ говоруновъ юристовъ, которые предсѣдательтвовали и умствовали въ вашихъ судахъ. Не думайте, что мы не питаемъ уваженія къ этимъ бывшимъ знаменитостямъ только потому, что у насъ нѣтъ для нихъ дѣла. Напротивъ, мы питаемъ непритворное уваженіе, граничащее почти съ почтительнымъ страхомъ къ людямъ, которые только одни могли понять и истолковывать безконечно запутанныя матеріи о правѣ собственности и долговыя обязательства по торговымъ и личнымъ дѣламъ, составлявшія неотъемлемую принадлежность кашей экономической системы. Наиболѣе яркимъ и сильнымъ доказательствомъ запутанности и искусственности этой системы, можетъ служить тотъ фактъ, что въ ваше время считалось необходимымъ отвлекать самыхъ интеллигентныхъ лицъ каждаго поколѣнія отъ всякихъ занятій, чтобы создать изъ нихъ касту ученыхъ, которой съ трудомъ удавалось разъяснять дѣйствующее законодательство тѣмъ, чья судьба зависѣла отъ него. Трактаты вашихъ великихъ юристовъ стоятъ въ нашихъ библіотекахъ рядомъ съ томами схоластиковъ, какъ удивительные памятники человѣческаго остроумія, растраченнаго на предметы, совершенно чуждые интересамъ современныхъ людей. Наши судьи просто люди зрѣлыхъ лѣтъ съ обширными свѣдѣніями, справедливые и разсудительные.
— Я не могу забыть объ одной важной функціи обыкновенныхъ судовъ, — прибавилъ докторъ Литъ. — Она заключается въ постановленіи приговора во всѣхъ дѣлахъ., гдѣ простой рабочій жалуется на дурное обращеніе со стороны его контролера. Всѣ подобныя жалобы рѣшаются безъ аппеляцій однимъ судьей. Трое судей участвуютъ только въ болѣе важныхъ случаяхъ.
— При вашей системѣ, можетъ быть, нуженъ такой судъ потому, что рабочій, съ которымъ поступаютъ нечестно, не можетъ бросить свое мѣсто, какъ у насъ.
— Конечно, можетъ, — возразилъ докторъ Литъ. — Не только каждый человѣкъ всегда можетъ бытъ увѣренъ въ томъ, что его выслушаютъ и удовлетворятъ, въ случаѣ дѣйствительнаго притѣсненія, но, если онъ въ худыхъ отношеніяхъ со своимъ начальникомъ, онъ можетъ получить переводъ въ другое мѣсто. При вашей системѣ, конечно, человѣкъ могъ оставить работу, если ему не нравился хозяинъ, но онъ въ то же самое время лишался и средствъ къ существованію. Нашему же рабочему, который очутился въ непріятномъ положеніи, не приходится рисковать средствами существованія. Наша промышленная система, въ видахъ достиженія хорошихъ результатовъ, требуетъ самой строгой дисциплины въ арміи труда, но право работника на справедливое и внимательное обращеніе съ нимъ поддерживается общественнымъ мнѣніемъ всей націи. Офицеръ командуетъ, рядовой повинуется, но ни одинъ офицеръ не поставленъ такъ высоко, чтобы осмѣлиться быть дерзкимъ съ работникомъ самаго низшаго класса. Изъ всѣхъ проступковъ быстрѣе наказуется грубость или невѣжество въ отношеніяхъ какого либо служащаго къ публикѣ. Наши судьи требуютъ во всякаго рода отношеніяхъ не только справедливости, но и вѣжливости. Даже самыя крупныя способности къ службѣ не принимаются въ разсчеть, если данный субъектъ оказывается виновнымъ въ грубомъ или оскорбительномъ обращеніи съ другими.
Пока докторъ Литъ говорилъ, мнѣ пришло на мысль, что во всемъ его разсказѣ я слышалъ много о націи и ничего объ управленіи штатовъ.
— Развѣ организація націи, какъ промышленной единицы, уничтожили отдѣльные штаты? — спроситъ я.
— Само собою разумѣется, — отвѣтилъ онъ. — Отдѣльныя управленія мѣшали бы контролю и дисциплинѣ промышленной арміи, которая нуждается въ единой и единообразной организаціи. Если бы даже отдѣльныя управленія штатовъ не оказались неудобными по другимъ причинамъ, то, во всякомъ случаѣ, они въ настоящее время были бы излишними, вслѣдствіе изумительнаго упрощенія въ задачахъ государственнаго управленія. Направленіе производствъ страны является почти единственною функціею администраціи въ настоящее время. Многое изъ тою, что прежде существовало въ администраціи, совершенно уничтожено. У насъ нѣтъ ни арміи, ни флота, ни военной организаціи. У насъ нѣтъ ни министерства иностранныхъ дѣлъ, ни казначейства, ни акциза, ни податей, ни сборщиковъ податей. Единственная функція управленія, извѣстная вамъ и сохранившаяся до сихъ поръ, это — организація суда и полиціи. Я уже объяснилъ вамъ, какъ проста, сравнительно съ вашей громадной и сложной машиной, наша судебная система. Конечно, тоже отсутствіе преступленій и соблазна къ нимъ, которое упрощаетъ обязанности судей, сводитъ къ минимуму и дѣятельность полиціи.
— Но если нѣтъ законодательствъ въ отдѣльныхъ штатахъ, а конгрессъ собирается только разъ въ пять дѣлъ, то какимъ же образомъ вы издаете законы?
— У насъ нѣтъ законодательства, — возразилъ докторъ Литъ, — т. е. почти что нѣтъ. Очень рѣдко даже на конгрессѣ разсматриваются какіе нибудь новые законы, имѣющіе значеніе, да и для утвержденія закона нужно ждать слѣдующаго конгресса, чтобъ не испортить дѣла поспѣшностью. Подумавъ немного, мистеръ Вестъ, вы сами увидите, что у насъ нѣтъ ничего такого, о чемъ бы мы могли издавать законы. Основные принципы, за которыхъ зиждется наше общество, устранили навсегда пререканія и недоразумѣнія, въ ваше время дѣлавшія необходимымъ законодательство. Девяносто девять сотыхъ законовъ того времени цѣликомъ касались разграниченія и защиты частной собственности и отношеній между покупателями и продавцами. Теперь нѣтъ ни частной собственности, за исключеніемъ вещей для личнаго употребленія, ни купли, ни продажи, и поэтому исчезли и поводы, какіе были прежде для законодательства почта во всѣхъ случаяхъ. Прежде общество походило на пирамиду, установленную на своей вершинѣ. Каждое колебаніе человѣческой природы безпрестанно угрожало опрокинуть ее, и она могла держаться пряло, или точнѣе — простите легкую игру словъ — криво, лишь при помощи строго обдуманной и нуждавшейся въ постоянныхъ пополненіяхъ системы подпоръ и устоевъ, къ видѣ законовъ. Центральный конгрессъ и сорокъ законодательствъ штатовъ, которые могли въ годъ сфабриковать двадцать тысячъ законовъ, не успѣвали дѣлать новыя подпоры такъ скоро, чтобы замѣнять тѣ, какія постоянно ломались или дѣлались ненужными вслѣдствіе какой нибудь перемѣны давленія. Теперь общество держится твердо на своемъ фундаментѣ и также мало нуждается въ искусственныхъ подпорахъ, какъ вѣковыя горы.
— Но имѣются же у васъ, по крайней мѣрѣ, городскія управленія, кролѣ центральной власти?
— Конечно, у нихъ есть свои важныя и обширныя задачи. Они заботятся объ удобствахъ и потребностяхъ въ развлеченіи публики, о благолѣпіи и украшеніи городовъ и деревень.
— Да что же они могутъ устроить, когда у нихъ нѣтъ ни правъ на трудъ гражданъ, ни средствъ на наемъ рабочихъ силъ?
— Каждый городъ имѣетъ право сохранять для своихъ общественныхъ работъ извѣстную долю труда, который его граждане удѣляютъ націи. Трудъ этотъ, на пользованіе которымъ открывается кредитъ, можетъ быть употребленъ какъ угодно.