— Онъ сейчасъ откроетъ глаза. Лучше, если сначала онъ увидитъ изъ насъ кого нибудь одного.
— Обѣщай мнѣ, что ты не скажешь ему…
Первый голосъ былъ мужской, второй — женскій, и оба говорили шепотомъ.
— Смотря по тому, какъ онъ себя будетъ чувствовать — отвѣчалъ мужчина.
— Нѣтъ, нѣтъ, обѣщай мнѣ во всякомъ случаѣ, — настаивала дама.
— Уступи ужъ ей, — прошепталъ третій голосъ — тоже женскій.
— Ну, хорошо, хорошо, обѣщаю, — отвѣчалъ мужчина, — только удалитесь скорѣе, онъ приходитъ въ себя.
Послышалось шуршанье платьевъ, и я открылъ глаза. Красивый мужчина лѣтъ шестидесяти склонился надо мною; лицо его выражало сочувствіе, смѣшанное съ любопытствомъ. Это былъ совершенно незнакомый мнѣ человѣкъ. Приподнявшись на локтѣ, я осмотрѣлся кругомъ и увидѣлъ себя въ пустой комнатѣ. Я навѣрное раньше никогда не бывалъ ни въ ней, ни въ комнатѣ, меблированной на подобіе этой. Я оглянулся на моего незнакомца. Онъ улыбнулся.
— Какъ вы себя чувствуете? — освѣдомился онъ.
— Гдѣ я? — былъ мой вопросъ.
— Въ моемъ домѣ, — отвѣтилъ онъ.
— Какимъ образомъ я сюда попалъ?
— Мы поговоримъ объ этомъ, когда у васъ будетъ побольше силъ. До тѣхъ же поръ прошу васъ не безпокоиться. Вы среди друзей и въ хорошихъ рукахъ. Какъ вы себя чувствуете?
— Нѣсколько странно, — отвѣчаль я, — но, кажется, я здоровъ. Не скажете ли вы мнѣ, чему я обязанъ, что пользуюсь вашимъ гостепріимствомъ? Что со мной случилось? Какъ я здѣсь очутился? Вѣдь я заснулъ у себя, въ своемъ собственномъ домѣ.
— Для объясненій у насъ будетъ потомъ достаточно времени, — замѣтилъ мой незнакомый хозяинъ съ успокоительной улыбкой. Лучше отложить этотъ волнующій васъ разговоръ до тѣхъ поръ, пока вы не оправитесь. Сдѣлайте мнѣ одолженіе, примите нѣсколько глотковъ этой микстуры. Она принесетъ вамъ пользу. Я докторъ.
Я отстранилъ стаканъ рукою и усѣлся на постели, для чего однако пришлось употребить нѣкоторое усиліе, такъ какъ я ощущалъ удивительно странное головокруженіе.
— Я настаиваю, чтобы вы сію же минуту сказали мнѣ, гдѣ я и что вы со мною дѣлали, — заявилъ я.
— Милостивый государь, отвѣчалъ мой собесѣдникъ, прошу васъ, не волнуйтесь. Мнѣ было бы пріятнѣе, чтобы вы не настаивали на немедленномъ объясненіи; если же вы непремѣнно этого требуете, я постараюсь удовлетворить ваше любопытство. Но подъ однимъ условіемъ — вы должны прежде всего принять это питье, которое нѣсколько подкрѣпитъ васъ.
Я выпилъ то, что онъ подалъ мнѣ.
— Сказать вамъ, какъ вы сюда попали, — проговорилъ докторъ, — совсѣмъ не такъ легко, какъ вы, очевидно, предполагаете. Вы сами можете мнѣ сообщить по этому поводу ровно столько же, сколько и я вамъ. Васъ только что пробудили отъ глубокаго сна или точнѣе летаргіи. Вотъ что я могу вамъ сказать. Вы говорите, что были въ вашемъ собственномъ домѣ, когда впали въ этотъ сонъ. Позвольте спросить, когда это случилось?
— Когда? — возразилъ я, когда? Ну, само собою разумѣется, вчера вечеромъ, часовъ около десяти. Я приказалъ моему человѣку Сойеру разбудить меня въ девять часовъ утра. Что сталось съ Сойеромъ?
— Въ точности не сумѣю вамъ сказать, — возразилъ мой собесѣдникъ, взглянувъ на меня удивленно, но я убѣжденъ, что его отсутствіе вполнѣ извинительно. Однако, не можете ли вы мнѣ указать болѣе точно, когда вы впали въ этотъ сонъ, т. е. я говорю о числѣ?
— Ну, конечно, вчера вечеромъ; я вѣдь, кажется, уже сказалъ вамъ, неправда-ли? то есть, если только я не проспалъ цѣлаго дня. Боже правый! это невозможно, а между тѣмъ у меня странное ощущеніе, какъ будто послѣ продолжительнаго сна. Я легъ въ «День Отличій».
— Въ «День Отличій»?
— Да, въ понедѣльникъ, 30-го.
— Виноватъ, тридцатаго чего?
— Разумѣется, 30-го этого мѣсяца, если только я не проспалъ до самаго іюня; но этого не можетъ же быть?
— Теперь у насъ сентябрь.
— Сентябрь! Не хотите ли вы уже сказать, что я не просыпался съ мая. Богъ мой! да вѣдь это невѣроятно!
— Увидимъ, — возразилъ мой собесѣдникъ, — вы говорите, что заснули 30 мая.
— Да.
— Позвольте спросить, въ которомъ году?
Я испуганно вытаращилъ на него глаза, нѣсколько минутъ не будучи въ состояніи произнести ни слова.
— Въ которомъ году? — едва слышно откликнулся я наконецъ.
— Да, въ которомъ году, если позволите. Вашъ отвѣтъ поможетъ мнѣ сказать вамъ, какъ долго вы спали.
— Это было въ 1887 году, — произнесъ я наконецъ
Собесѣдникъ мой заставилъ меня выпить еще глотокъ жидкости изъ стакана и пощупалъ мой пульсъ.
— Милостивый государь, — началъ онъ, — манеры ваши указываютъ на то, что васъ не миновала культура, что, насколько мнѣ извѣстно, въ ваше время далеко не было обязательнымъ для каждаго, какъ у насъ теперь водится. Но, какъ человѣкъ образованный, вы сами, несомнѣнно давно вывели изъ наблюденій, что на этомъ свѣтѣ собственно нѣтъ такой удивительной вещи, которая могла бы считаться самой диковинной. Всѣ явленія одинаково имѣютъ достаточныя причины; равнымъ образомъ и слѣдствія ихъ должны быть естественны. Разумѣется, васъ поразитъ то, что я имѣю вамъ сказать; надѣюсь однако, что вы не дадите воли своему душевному волненію. Судя по наружности, вамъ едва ли есть тридцать лѣтъ; физическое же ваше состояніе, повидимому, мало чѣмъ отличается отъ состоянія человѣка, только что пробужденнаго отъ черезчуръ долгаго и глубокаго сна, а между тѣмъ сегодня 10 сентября 2000 года, и вы спали ровно сто тринадцать лѣтъ, три мѣсяца и одиннадцать дней.
Я былъ просто ошеломленъ.
Мой собесѣдникъ уговорилъ меня выпить чашку какого-то бульона, послѣ чего мною немедленно овладѣла непреодолимая сонливость, и я впалъ въ глубокій сонъ.
Когда я проснулся, бѣлый день свѣтилъ въ комнату, которая, при моемъ первомъ пробужденіи, была освѣщена искусственно.
Мой таинственный хозяинъ сидѣлъ около меня. Онъ не глядѣлъ въ мою сторону, когда я открылъ глаза, и я имѣлъ полную возможность разсмотрѣть его и поразмыслить о моемъ необыкновенномъ положеніи, прежде чѣмъ онъ замѣтилъ мое пробужденіе.
Головокруженіе мое совершенно прошло; разсудокъ прояснился.
Исторія о моемъ сто-тринадцатилѣтнемъ снѣ, которую при моей прежней слабости и растерянности я принялъ безапеляціонно, снова припомнилась мнѣ, но я отогналъ эту мысль, какъ нелѣпую попытку обморочить меня, хотя для цѣлей подобной продѣлки умъ мой отказывался подыскать даже самое отдаленное объясненіе. Не было, конечно, сомнѣнія, что со мною случилось нѣчто необычайное, — не даромъ же я проснулся въ чужомъ домѣ, въ присутствіи этого незнакомаго мнѣ господина, но фантазія моя была совершенно безсильна придумать что-нибудь, кромѣ самыхъ дикихъ предположеній, въ чемъ собственно состояло это «нѣчто». Не былъ ли я жертвою какого нибудь заговора? Это очень на то было похоже. Во всякомъ случаѣ, если вообще можно иногда довѣрять наружности, этотъ человѣкъ съ тонкими и благородными чертами лица, навѣрное, не могъ быть участникомъ въ какомъ либо преступномъ замыслѣ. Затѣмъ мнѣ представилось, что я могъ сдѣлаться предметомъ какой нибудь шутки со стороны моихъ пріятелей, которые какъ нибудь узнали о моей потаенной спальнѣ и такимъ образомъ хотѣли доказать мнѣ опасность магнетическихъ опытовъ. Но въ этомъ предположеніи было много невѣроятнаго. Сойеръ никогда бы не выдалъ меня, да и друзей, способныхъ на такое дѣло, у меня не имѣлось. Тѣмъ не менѣе предположеніе, что я былъ жертвою грубой продѣлки, показалось мнѣ самымъ подходящимъ. Полуожидая увидѣть какое нибудь знакомое мнѣ лицо, усмѣхающееся изъ-за кресла или занавѣски, я сталъ внимательно кругомъ осматривать комнату. Когда глаза мои снова остановились на моемъ собесѣдникѣ, онъ уже глядѣлъ на меня.
— Вы задали хорошую высыпку на цѣлыхъ двѣнадцать часовъ, — весело замѣтиль онъ, — и могу сказать, что сонъ принесъ вамъ пользу. Вы смотритесь гораздо свѣжѣе. У васъ хорошій цвѣтъ лица и ясные глаза. Какъ вы себя чувствуете?
— Никогда не чувствовалъ себя лучше, отвѣчалъ я, усаживаясь на постели.
— Вы, безъ сомнѣнія, помните ваше первое пробужденіе, — продолжалъ онъ, — и ваше удивленіе, когда я объявилъ вамъ, какъ долго вы спали.
— Кажется, вы сказали, что я проспалъ сто тринадцать лѣтъ.
— Совершенно вѣрно.
— Согласитесь, возразилъ я съ иронической улыбкою, что эта исторія нѣсколько неправдоподобна.
— Она необычайна, вполнѣ раздѣляю ваше мнѣніе, — отвѣтилъ онъ, но, при извѣстныхъ условіяхъ, она не представляетъ ничего невѣроятнаго, никакого противорѣчія съ тѣмъ, что намъ извѣстно о летаргическомъ состояніи. При полной летаргіи, какъ было съ вами, жизненныя функціи совершенно бездѣйствуютъ и ткани не расходуются. Нельзя положить предѣлъ возможной продолжительности такого сна, если внѣшнія условія предохраняютъ тѣло человѣка отъ физическаго разрушенія. Ваша летаргія, конечно, самая долгая изъ всѣхъ положительно извѣстныхъ; но нѣтъ никакого основанія оспаривать, что, не найди мы васъ теперь, и оставайся ваша комната не тронутой, вы могли-бы въ состояніи прекращенной жизненной дѣятельности пробыть еще безконечный рядъ вѣковъ, пока, наконецъ, постепенное охлажденіе земли не разрушило бы жизненныя ткани и не освободило бы вашъ духъ.
Мнѣ оставалось признать, что, если я дѣйствительно былъ жертвою шуточной продѣлки, зачинщики ея выбрали отличнаго агента для выполненія своей задачи. Убѣдительность и даже увлекательность рѣчи этого господина придали бы вѣроятіе утвержденію, что луна сдѣлана изъ сыра. Улыбка, съ которою я на него смотрѣлъ, пока онъ развивалъ свою гипотезу о летаргіи, повидимому, не смущала его ни въ малѣйшей степени.
— Быть можетъ, — произнесъ я, — вы не откажетесь продолжать и сообщите мнѣ нѣкоторыя подробности относительно тѣхъ обстоятельствъ, при которыхъ была открыта упоминаемая вами комната и каково было ея содержимое. Я охотникъ до хорошихъ сказокъ.
— Въ данномъ случаѣ, — серьезно отвѣчалъ онъ, никакая сказка не можетъ быть такой причудливой, какъ сама истина. Надо вамъ сказать, что всѣ эти годы я лелѣялъ мысль выстроить лабораторію въ большомъ саду около этого дома для производства химическихъ опытовъ, къ которымъ чувствую особое влеченіе. Въ прошлый четвергъ начали, наконецъ, рыть яму для погреба. Она была готова къ вечеру того же дня, и въ пятницу мы ожидали каменьщиковъ. Въ четвергъ ночью шелъ такой проливной дождь, что въ пятницу утромъ я нашелъ мой погребъ превращеннымъ въ лягушечій прудъ, а стѣны его совсѣмъ размытыми. Дочь моя, вышедшая со мною посмотрѣть на это опустошеніе, обратила мое вниманіе на уголъ каменной постройки, открывшейся вслѣдствіе одной изъ осыпавшихся стѣнъ. Я попробовалъ очистить его отъ земли и, замѣтивъ, что это была какъ будто часть большой массы, рѣшился изслѣдовать его. Призванные мною работники открыли продолговатый склепъ, устроенный на глубинѣ почти 8 футовъ подъ землею, въ углу бывшаго, очевидно, фундамента для стѣнъ какого-то стариннаго дома. Слой пепла и угля поверхъ склепа свидѣтельствовалъ, что домъ, находившійся надъ нимъ, погибъ отъ огня. Самый склепъ остался совершенно неприкосновеннымъ, — цементъ его былъ совсѣмъ какъ новый. Въ одной изъ стѣнъ оказалась дверь, отворить которую намъ, однако, не удалось, и мы устроили проходъ, вынувъ одну изъ плитъ крыши. Насъ охватила струя спертаго, но чистаго, сухого и далеко не холоднаго воздуха. Спустившись съ фонаремъ внизъ, я очутился въ спальнѣ, убранной въ стилѣ девятнадцатаго столѣтія. На постелѣ лежалъ молодой человѣкъ. Что онъ былъ мертвъ и умеръ не сейчасъ, а лѣтъ сто тому назадъ, въ этомъ, конечно, не было ни малѣйшаго сомнѣнія. Но необыкновенно хорошо сохранившееся тѣло его поразило меня и моихъ ученыхъ собратовъ, которыхъ я пригласилъ сюда. Мы не повѣрили бы, что было время, когда люди владѣли искусствомъ такого совершеннаго бальзамированія, а между тѣмъ, здѣсь на лицо былъ фактъ, ясно свидѣтельствовавшій, что наши ближайшіе предки вполнѣ располагали этимъ секретомъ. Мои медицинскіе коллеги, любознательность которыхъ была сильно возбуждена, хотѣли немедленно приняться за эксперименты для изслѣдованія свойствъ примѣненнаго бальзамированія, но я воспротивился. Мотивомъ для этого, или по крайней мѣрѣ единственнымъ мотивомъ, который я могу указать въ настоящее время, послужило воспоминаніе изъ моего прежняго чтенія, откуда мнѣ было извѣстно, что ваши современники сильно интересовались вопросомъ животнаго магнетизма. Мнѣ представилось возможнымъ, что вы находились въ летаргіи, и что секретъ сохраненія вашего тѣла послѣ такого долгаго времени заключается не въ искусствѣ бальзамировщика, а въ самой жизни. Мысль эта даже мнѣ самому показалась такой химерой, что, не желая быть смѣшнымъ въ глазахъ моихъ товарищей-докторовъ, я и не высказалъ, ее громко, а привелъ какой-то другой предлогъ для отсрочки опытовъ. Но едва только удалились коллеги мои, я немедленно приступилъ къ опыту оживленія, результатъ котораго вамъ не безъизвѣстенъ.
Если бы тема разсказа была еще болѣе невѣроятною, обстоятельность его, а также выразительныя манеры и личность разскащика могли поколебать слушателя, и мнѣ стало жутко, когда, послѣ окончанія его объясненія, я нечаянно мелькомъ увидалъ свое изображеніе въ зеркалѣ, висѣвшемъ на стѣнѣ комнаты. Я всталъ и подошелъ къ зеркалу. Представшее передо мною лицо было какъ двѣ капли воды то же самое, ни на волосъ не старѣе той физіономіи, которую я видѣлъ, завязывая галстухъ во время сборовъ моихъ къ Юдиѳи, въ «День Отличій», отпразднованный, какъ хотѣлъ убѣдить меня этотъ человѣкъ, уже сто тринадцать лѣтъ тому назадъ. Тутъ снова представилась мнѣ вся колосальность обмана, жертвой котораго я былъ. Негодованіе овладѣло мной, когда я сообразилъ, какъ далеко зашло допущенное со мною нахальство.
— Вы, вѣроятно, удивлены, — замѣтилъ мой собесѣдникъ, — не находя въ себѣ никакой перемѣны, хотя съ тѣхъ поръ, какъ вы легли спать въ подземной комнатѣ, вы постарѣли на сто лѣтъ. Это не должно изумлять васъ. Только при условіи общаго прекращенія жизненныхъ функцій вы и могли пережить такой большой періодъ времени. Если бы ваше тѣло подверглось малѣйшей перемѣнѣ во время вашей летаргіи, оно давно бы уже разложилось.
— Милостивый государь, — возразилъ я, обернувшись къ нему, — что за причина, что вы съ серьезнымъ видомъ разсказываете мнѣ такую замѣчательную безсмыслицу, я совершенно отказываюсь понять. Но вы, конечно, слишкомъ умны, чтобы допустить возможность провести ею кого бы то ни было, кромѣ отчаяннаго дурака. Пощадите меня отъ продолженія этой выдуманной чепухи, и разъ навсегда отвѣтьте мнѣ, скажете ли вы мнѣ толкомъ, гдѣ я и какъ я сюда попалъ? въ случаѣ вашего отказа, я самъ постараюсь удостовѣриться въ этомъ, не взирая ни на какія препятствія.
— Такъ вы не вѣрите, что у насъ теперь 2000-й годъ?
— Неужели вы, не шутя, находите необходимымъ спрашивать меня объ этомъ?
— Ну, хорошо же, — воскликнулъ мой необыкновенный хозяинъ, — такъ какъ я оказываюсь безсильнымъ убѣдить васъ, вы убѣдитесь въ томъ сами. Чувствуете-ли вы въ себѣ достаточно силы, чтобы подняться со мною на верхъ?
— У меня столько же силы, сколько ея было всегда, — возразилъ я сердито, — что, кажется, и придется мнѣ доказать на дѣлѣ, если эта шутка затянется еще на долго.
— Прошу васъ сударь — отвѣчалъ мой собесѣдникъ, не очень-то увлекаться мыслью, что вы жертва обмана, во избѣжаніе слишкомъ сильной реакціи, когда вы убѣдитесь въ правдивости моихъ показаній.
Участіе, смѣшанное съ состраданіемъ, съ какимъ были произнесены эти слова, и полнѣйшее отсутствіе малѣйшаго признака раздраженія на мою вспыльчивость, какъ-то совсѣмъ обезкуражили меня, и я послѣдовалъ за нимъ изъ комнаты съ необыкновенно смѣшанными ощущеніями. Мы прошли сперва двѣ лѣстницы, затѣмъ одну еще, болѣе короткую, которая привела насъ на бельведеръ, на верху дома.
— Прошу васъ посмотрѣть вокругъ себя, — обратился онъ ко мнѣ, когда мы добрались до верхней площадки — и сказать мнѣ, это ли Бостонъ девятнадцатаго столѣтія?
У ногъ моихъ разстилался большой городъ. Цѣлыя мили широкихъ улицъ, обсаженныхъ деревьями и окаймленіяхъ красивыми зданіями, тянулись по всѣмъ направленіямъ. Дома большею частью не были построены въ одну шеренгу а, напротивъ того, стояли отдѣльно, окруженные большими или меньшими палисадниками. Въ каждомъ кварталѣ зеленѣли большіе открытые скверы, усаженные деревьями, среди которыхъ на позднемъ вечернемъ солнцѣ блестѣли статуи и сверкали фонтаны. Общественныя зданія колосальныхъ размѣровъ и грандіозной архитектуры, несравнимыя съ существовавшими въ мое время, величественно возвышались со своими горделивыми пилястрами по обѣимъ сторонамъ улицъ.
Дѣйствительно, до сихъ поръ я никогда не видалъ ни этого города, ни чего либо похожаго на него. Поднявъ, наконецъ, глаза мои къ горизонту, я посмотрѣлъ на западъ. Эта голубая лента, извивавшаяся по направленію къ закату солнца, не была ли это рѣка Чарльсъ съ своими изгибами? Я взглянулъ на востокъ: Бостонская гавань тянулась передо мною, окруженная своими мысами, со всѣми своими зелеными островками.
Тутъ я увидѣлъ, что мнѣ сказали правду относительно чуда, совершившагося со мной.