Сибирскіе колонизаторы.
правитьIII.
Червонный король.
править
Познакомился и съ нимъ давно, въ 1867 году, въ Петербургѣ, въ пересыльной тюрьмѣ, куда я ходилъ навѣщать одного пріятеля, высылавшагося, за разныя продерзости въ университетѣ, къ родителямъ, на Кавказъ, — такъ началъ свой разсказъ мой другъ и сослуживецъ Аѳанасій Григорьевичъ, бывшій въ то время стряпчимъ въ И--кѣ. — Въ одно изъ посѣщеній, пріятель мой, указавъ на одного высокаго, съ громадной рыжей бородой, въ массивныхъ золотыхъ очкахъ, господина, безукоризненно одѣтаго, сказалъ мнѣ, что это знаменитый Орловъ, дѣло котораго только что окончилось въ окружномъ судѣ, гдѣ онъ обвинялся въ пятидесяти слишкомъ уголовныхъ преступленіяхъ, и, благодаря своему выдающемуся уму и блистательной защитительной рѣчи (онъ предпочелъ защищаться самъ, и не ошибся: такую рѣчь не скоро услышитъ петербургскій окружной судъ), былъ приговоренъ лишь къ лишенію всѣхъ правъ состоянія и къ ссылкѣ на поселеніе въ И--кую губернію. Къ этому пріятель мой прибавилъ, что, несмотря на его, такъ сказать, оригинальныя понятія о собственности, это былъ человѣкъ необычайно умный, простой и добрый, такъ что на досугѣ, — а въ тюрьмѣ его всегда много, — онъ проводилъ время исключительно съ нимъ. До отправки моего пріятеля на родину, мнѣ удалось побывать у него еще нѣсколько разъ, и мы познакомились съ Орловымъ.
Прошло нѣсколько лѣтъ, и судьба бросила меня въ далекій И--къ, на службу; не прошло и мѣсяца со времени моего послѣдняго пріѣзда туда (я служивалъ въ И--кѣ и ранѣе), какъ случилось происшествіе, заставившее долго говорить о себѣ все мѣстное общество. Тотъ самый мой пріятель, черезъ котораго я нѣкогда познакомился съ Орловымъ, былъ, впослѣдствіи, задержанъ въ И--кѣ и арестованъ, а затѣмъ выпущенъ на поруки. Этимъ онъ воспользовался и бѣжалъ неизвѣстно куда и какимъ способомъ. Власти приняли всѣ мѣры къ его поимкѣ: полетѣли курьеры, телеграммы во всѣ стороны. Во всѣ города были разосланы его фотографіи, по большому, такъ называемому московскому, тракту были командированы полицейскіе агенты, а въ числѣ ихъ и знаменитый въ И--кѣ частный приставъ Блиновъ, но прошло три недѣли, и все это ни къ чему ни привело. Между тѣмъ какъ получались отовсюду неутѣшительныя извѣстія, свидѣтельствующія о полномъ отсутствіи какихъ бы то ни было слѣдовъ бѣглеца, въ самомъ городѣ нѣтъ-нѣтъ да и пройдетъ слухъ, будто его видѣли надняхъ, въ сумерки, ѣхавшимъ на извощикѣ, то прачка, стиравшая его бѣлье, чуть не клятвенно заявляла полицеймейстеру, что «намеднись, еще сама, своими глазами видѣла на Московской улицѣ, гдѣ онъ какъ увидалъ меня — шасть въ проулокъ, только его и видѣла!» Слухи эти, отвлекая полицію отъ иногороднихъ розысковъ, заставляли, разумѣется, лучшихъ ея агентовъ напрягать всѣ усилія для обнаруженія его въ самомъ городѣ, гдѣ, на основаніи этихъ слуховъ, полиція предполагала, что онъ скрывается съ тѣмъ разсчетомъ, чтобы, по минованіи «розыскной горячки», преспокойно уѣхать или попутчикомъ съ кѣмъ-нибудь, или же по чужому виду. Надобно замѣтить, что, по обнаруженіи побѣга, у нѣсколькихъ изъ интеллигентной молодежи, какъ служащей, такъ и не служащей, съ большинствомъ которой бѣглецъ былъ знакомъ, были произведены обыски и отобраны показанія, которыя, однако, не дали ничего объясняющаго загадочный побѣгъ. Я, — пояснилъ разсказчикъ, — занималъ тогда постъ окружнаго стряпчаго, и какъ представитель прокурорскаго надзора, избѣгнулъ этой участи, но звалъ, что полицеймейстеръ, которому были извѣстны наши давнія хорошія отношенія съ бѣглецомъ, продолжалъ сильно точить на меня зубы и учредилъ даже «легенькій надзоръ» за мной, за тѣми, кто приходилъ ко мнѣ, и проч.
Обстоятельство это меня очень мало тревожило, потому что въ этотъ пріѣздъ я видѣлъ бѣжавшаго всего разъ и не могъ имѣть съ нимъ никакого соглашенія, если бы и желалъ этого.
Въ это-то время, какъ-то утромъ, часовъ въ 10, когда я пилъ чай, просматривая поступившія наканунѣ бумаги, и былъ еще въ халатѣ, приходитъ мой мальчикъ съ докладомъ, что какой-то господинъ, незнакомый, хочетъ немедленно меня видѣть.
— Да ты сказалъ, что по дѣламъ я не могу принять ранѣе одиннадцати?
— Сказывалъ, да они говорятъ, что прибыли по особенному дѣлу, что они давно изъ Петербурга и знаютъ васъ.
Я обрадовался, предполагая увидѣть кого-нибудь изъ старыхъ знакомыхъ, и, конечно, сейчасъ же приказалъ провести его къ себѣ.
Смотрю, входитъ высокій, съ просѣдью въ громадной бородѣ, прилично, но скромно одѣтый баринъ. Я съ недоумѣніемъ взглянулъ на него, извинился за свой костюмъ и, внутренно раздосадованный такимъ обманомъ со стороны совершенно незнакомаго мнѣ человѣка, назвавшагося старымъ знакомымъ, произнесъ обычное «чѣмъ могу служить?»
— Вотъ и видно, добрѣйшій Аѳанасій Григорьевичъ, что и память-то у васъ плоховата, да и я, должно быть, постарѣлъ, — проговорилъ вошедшій, протягивая безцеремонно руку, — Орловъ, — продолжалъ онъ, — помните «пересыльную» въ Питерѣ?
— Конечно, помню, — моментально узнавъ его, сказалъ я, приглашая садиться, — очень радъ васъ видѣть; давно мы не видались съ вами.
— Да, лѣтъ шесть или семь. Ну, а вы какъ стряпаете? — шутливо спросилъ онъ, намекая на мою должность.
— Ничего, работы много, да лучше чѣмъ въ канцеляріяхъ торчать; дѣло живое, работаю съ удовольствіемъ. Гдѣ же вы пропадали, что до сихъ поръ ко мнѣ не забрели? Вѣдь, я тоже теперь старинный сибирякъ, слишкомъ три года таскаюсь здѣсь!
— Я никакъ не предполагалъ, хотя и слыхалъ не разъ вашу фамилію, что это именно вы; кто могъ предполагать, что вы когда-нибудь будете прокурорствовать? Мнѣ только вчера полицеймейстеръ сказалъ, что это именно вы.
— А почемъ же онъ знаетъ, что я именно тотъ, котораго вы нѣкогда знали въ Питерѣ?
— Онъ мнѣ сказалъ, что вы близки были съ N…. (фамилія бѣглеца); я, конечно, потомъ сообразилъ, что это вы и есть.
— Да вы-то сами въ какихъ отношеніяхъ съ полицеймейстеромъ?
— Въ самыхъ хорошихъ; я ему устраиваю здѣсь адресный столъ, — не сдержавъ улыбки, отвѣтилъ Орловъ, — знаете, по образцу петербургскаго.
Я расхохотался: въ городѣ двадцать пять тысячъ жителей, знаютъ другъ друга не только по фамиліи и въ лицо, но знаютъ даже кто сегодня что ѣлъ, гдѣ былъ, проигралъ или выигралъ въ карты, и вдругъ адресный столъ!
Орловъ тоже довольно коварно посмѣивался, увѣряя, что это уже потому полезно, что онъ, Орловъ, получаетъ за это сто руб. въ мѣсяцъ.
— Нарочно помощника не беру, — добавилъ онъ, — знаете, оно пріятнѣе имѣть такую работу подольше.
— А прежними, или во вкусѣ прежнихъ дѣлъ, не занимаетесь?
— Нѣтъ, будетъ съ меня; но, Бога ради, не подумайте, что, «почувствовавъ раскаяніе во многомъ, содѣянномъ мною, я обратился на стезю добродѣтели». Вы, надѣюсь, помните, какъ я вамъ еще въ пересыльной объяснялъ свой взглядъ на такъ называемыя мошенничества? До сихъ поръ я придерживаюсь его, и долженъ сознаться, что всякій разъ, какъ встрѣчаю богатаго и глупаго человѣка, во мнѣ точно закипаетъ что! Такъ мнѣ и представляется, какъ я его раздѣлалъ бы. Итакъ, не это удерживаетъ меня отъ «излишней частной предпріимчивости», какъ, во время оно, называлъ мою дѣятельность одинъ изъ близкихъ людей, а то, что я поселенецъ, т.-е. лишенный всѣхъ правъ состоянія человѣкъ. Предположите, что мнѣ удалось бы обдѣлать какое-нибудь хорошее дѣло и на законномъ основаніи вы думаете, здѣсь судомъ будутъ разбирать меня съ маслопузомъ какимъ-нибудь? Ничуть не бывало: любой частный приставъ, по просьбѣ этого же маслопуза, за какую-нибудь мзду, вродѣ 25 р., во-первыхъ, отпоретъ меня, что называется по ихнему, «на всѣ порки», а, во-вторыхъ, доложитъ чрезъ полицеймейстера губернатору о моей неблагонадежности, и меня черезъ 24 часа, этапнымъ порядкомъ, упрутъ куда-нибудь на Илгу или въ Коропчанку[1], не взявъ отъ меня никакихъ объясненій, и шабашъ! Станешь оттуда жаловаться — еще тамъ отпорютъ, опять-таки безъ суда, какъ кляузника, мутящаго народъ; а жить въ этакихъ палестинахъ — вѣдь, это заживо похоронить себя! Если бы меня выслали отсюда, — даю вамъ слово, что сперва я употреблю всѣ усилія, чтобы отдѣлаться отъ этого, а если не поможетъ, то пущу себѣ пулю въ лобъ. Для этого и таскаю его съ собой, — окончилъ онъ свою рѣчь, вытаскивая изъ кармана маленькій, изящный револьверъ, такъ называемый «бульдогъ», очень сильно, однако, бьющій.
— Неужели же вы довольствуетесь сторублевымъ заработкомъ? — спросилъ я Орлова, зная, что прежде онъ проживалъ въ годъ десятки тысячъ, когда-то, на его «четверги» въ Большой Морской собиралось избранное общество, въ которомъ высокопоставленныя и титулованныя особы вовсе не составляли исключенія.
— Почти-что такъ; есть еще маленькое подспорьице. По прибытіи моемъ сюда, я началъ заниматься адвокатурой, и небезвыгодно, совершая, разумѣется, довѣренности на имя жены, такъ какъ поселенецъ не имѣетъ никакихъ правъ. Мнѣ удалось выиграть нѣсколько дѣлъ, признанныхъ мѣстными адвокатами безнадежными. А, вѣдь, вы знаете, что за народъ здѣсь? Безграмотный казакъ, выгнанный, спившійся писецъ, какой-то перекрестъ изъ жидовъ, по паспорту отставной военный музыкантъ, и т. п. Успѣхъ мой вооружилъ ихъ всѣхъ противъ меня, и рядомъ всякихъ подкуповъ, подлоговъ, доносовъ и разныхъ пакостей, они добились опредѣленія губернскаго суда о воспрещеніи женѣ моей ходатайствъ по дѣламъ, «ибо», молъ, «не подлежитъ сомнѣнію, что, въ сущности, дѣла ведетъ самъ Орловъ, сосланный сюда чуть не за тысячу подлоговъ, почему, въ огражденіе интересовъ кліентовъ, могущихъ быть имъ обманутыми, судъ постановилъ» и проч. Меня это озлило страшно. Полное отсутствіе и законности, и смысла! Но я сейчасъ же нашелъ средство обойдти это опредѣленіе: я скоро подъискадъ одного молодого человѣка, очень способнаго и ничего тогда не дѣлавшаго, и предложилъ ему работать со мной: довѣренности я буду брать на его имя, а ему только подавать всякія прошенія и отзывы, расплачиваться и подписываться, гдѣ слѣдуетъ получать деньги и проч. Работа же вся, конечно, моя; короче, за его «фирму», такъ сказать, я назначалъ сто рублей въ мѣсяцъ и пять % съ моего гонорара. Кажется, чего лучше? Работали мы съ нимъ хорошо, этакъ съ годъ. Къ концу года, я выигралъ крупное дѣло, за которое приходилось получить мнѣ тысячъ пять. Отправилъ я своего юнца за деньгами, а самъ сижу дома, поджидаю его. Наконецъ, почти вечеръ наступаетъ, а его нѣтъ, я не выдержалъ, ѣду къ нему на квартиру и застаю его пьющимъ чай.
— Что же, вы не получили развѣ денегъ? — спрашиваю.
— Нѣтъ, получилъ всѣ сполна и даже отвезъ довѣрителю, — преспокойно отвѣчаетъ младъ-вьюношъ.
— А мой гонораръ? Пять-то тысячъ?
— Вы, кажется, ошибаетесь: согласно формальному условію, заключенному мною (онъ сдѣлалъ на словѣ «мною» удареніе) съ довѣрителемъ N К, пять тысячъ, въ случаѣ выигрыша дѣла, долженъ получить я! Они мною и получены. О вознагражденіи же васъ въ условіи и рѣчи нѣтъ! — невозмутимо объявилъ онъ.
— Первою мыслью моей было — вы, конечно, догадываетесь, зная нѣсколько меня — тутъ же положить его на мѣстѣ вотъ этимъ кулакомъ, — продолжалъ Орловъ, показывая мнѣ свою жилистую, рѣдкой силы, руку, — но это было только мгновенье. Я тутъ же овладѣлъ собой, надѣлъ шляпу и, не проронивъ ни одного слова, вышелъ. Нечего мнѣ васъ увѣрять, что я виды выдывалъ на своемъ вѣку, но долженъ сознаться, это и для меня было новостью. Онъ зарабатывалъ у меня, съ %, до 250 руб. въ мѣсяцъ, и, кромѣ самаго дружескаго обращенія какъ со стороны моей, такъ и со стороны жены, не встрѣчалъ ничего иного. Имѣя въ запасѣ немного денегъ, я рѣшилъ бросить адвокатуру и заняться сельскимъ хозяйствомъ, и неподалеку отъ города снялъ у крестьянъ нѣсколько десятинъ земли, построилъ хорошій деревянный домъ, завелъ лошадей, скотъ, началъ хлѣбопашество, а тутъ какъ-то случайно мнѣ пришла мысль о возможности, устройствомъ адреснаго стола, зарабатывать еще малую толику — и мысль эта осуществилась, ну, такъ и перебиваемся съ жинкой.
— Скажите, пожалуйста, какъ же у васъ возникъ съ полицеймейстеромъ разговоръ обо мнѣ? — спросилъ я.
— Прежде, чѣмъ отвѣтить на это, я попрошу васъ сказать мнѣ, есть ли у васъ свободное время, сегодня вечеромъ, чтобы поѣхать съ нами въ поле[2]? — не отвѣчая, спросилъ Орловъ.
— Что-жь, я не прочь. Кого мы еще прихватимъ?
— Зовите кого хотите изъ вашихъ пріятелей, я привезу только жену, знаете, для хозяйства. Только, долженъ васъ предупредить, ни вамъ, ни вашимъ пріятелямъ, которыхъ вы пригласите, прогулка не должна стоить ни одной копѣйки. Это мое непремѣнное условіе.
— Очень жаль, потому что, не говоря про пріятелей, которые васъ совсѣмъ не знаютъ, и мнѣ будетъ непріятно подчиниться этому условію. Мы часто ѣздимъ, и врегда въ складчину: и дешево, и необидно!…
— Вы не дали мнѣ договорить, — перебилъ Орловъ, — я хотѣлъ прибавить, что и я тоже не истрачу ни копѣйки своихъ денегъ! Мы всѣ поѣдемъ на счетъ полицеймейстера или, вѣрнѣе, на счетъ суммъ, ассигнованныхъ ему спеціально для розысковъ бѣжавшаго нашего пріятеля. Вы не вѣрите? — продолжалъ онъ, замѣтивъ изумленіе на моемъ лицѣ, — а, между тѣмъ, это такъ же вѣрно, какъ вѣрно и то, что теперь двѣнадцать часовъ, и что намъ пора съ вами выпить по рюмкѣ водки, если только таковая у васъ имѣется, — спокойно закончилъ онъ.
Подали закуску; онъ съ видимымъ удовольствіемъ выпилъ одну рюмку водки и затѣмъ сейчасъ же началъ откланиваться, взявъ съ меня слово, что мы съ пріятелями явимся въ шестому часу, въ извѣстное мѣсто, на берегъ небольшой, но красивой рѣченки, гдѣ онъ и обязался раскрыть намъ всю, какъ онъ выразился, «фантасмагорію», подтвердивъ, чтобы мы ничего съ собой не брали, такъ какъ у него все уже куплено, грозя, въ противномъ случаѣ, ничего мнѣ не разсказать.
— По крайней мѣрѣ, отвѣтьте на мой прежній вопросъ: какъ у васъ зашелъ разговоръ съ полицеймейстеромъ обо мнѣ?
— Все это вы сегодня узнаете подробно «въ полѣ». Надѣюсь, вы прихватите такихъ друзей, что намъ можно будетъ говорить не стѣсняясь?
— Конечно, — отвѣтилъ я, и мы разстались.
По уходѣ Орлова, мнѣ стало вдругъ какъ-то не по себѣ. Въ сущности, думалось мнѣ, чортъ его знаетъ, что онъ такое за личность? Мы такъ мало знакомы, что становиться сразу въ близкія отношенія, устраивать увеселительныя поѣздки сообща, мнѣ казалось нѣсколько, съ моей стороны, необдуманнымъ и даже, при моемъ служебномъ положеніи, рискованнымъ. Но слово далъ — нужно его исполнить; притомъ же и содержаніе разговора его съ полицеймейстеромъ обо мнѣ, а также и деньги такого страннаго происхожденія, — все это подстрекало мое любопытство въ высшей степени. Закончивъ часа въ четыре обычныя занятія (нѣсколько ранѣе, чѣмъ всегда бывало), я поѣхалъ въ гостиницу, гдѣ обыкновенно собиралась обѣдать вся холостая молодежь. Найдя человѣкъ трехъ, которыхъ я намѣревался утащить съ собой, я въ нѣсколькихъ словахъ передалъ имъ казусъ, случившійся со мною, и настоятельно просилъ поѣхать; съ перваго же слова, они согласились.
Подъѣзжая къ назначенному мѣсту на «долгушѣ» (такъ называютъ въ Сибири экипажъ, вродѣ линейки, гдѣ могутъ помѣститься шесть пассажировъ), мы издали уже усмотрѣли привѣтливый дымокъ костра на самомъ берегу необычайно извилистой рѣченки К., густо заросшимъ кудрявыми кустами и ивнякомъ. Мѣсто было выбрано очень удачно; тутъ и хорошенькій лужокъ, весь покрытый красивыми саранками и желтыми пахучими лиліями, и удобный спускъ къ водѣ, и топливо для костра близко. Насъ уже ждалъ Орловъ съ женой. Представиться самому и представить своихъ пріятелей было дѣломъ одной минуты. Она оказалась очень неглупой и образованной женщиной, среднихъ лѣтъ, и вела себя такъ просто, непринужденно, что черезъ какихъ-нибудь полчаса, сидя за пуншемъ, который она мастерски приготовила, мы не чувствовали себя здѣсь чужими и болтали какъ дома.
Первый тостъ Орловъ, съ серьезнѣйшимъ лицомъ, предложилъ выпить за «градоначальника», ибо, пояснилъ онъ, сохраняя невозмутимою физіономію, «все, что мы имѣемъ здѣсь съѣстнаго и питейнаго, куплено на его деньги».
— Выпить-то за его здоровье — мы выпьемъ, а когда же мы узнаемъ вашу «фантасмагорію»? — спросилъ я, чокаясь съ нимъ.
— Сначала воздадимъ ему должное и выпьемъ, — отвѣчалъ Орловъ, прихлебывая изъ стакана ароматный пуншъ, — а затѣмъ я вамъ разскажу причину этого пикника… Изволите видѣть, милостивые государи, какъ дѣло было. Вамъ, полагаю, прошлое мое, хотя отчасти, извѣстно; извѣстно также, что, вмѣстѣ съ тѣмъ, я слыву человѣкомъ ловкимъ, даже болѣе — неглупымъ. Кромѣ того, я, по обязанности вольнонаемнаго созидателя вашего будущаго адреснаго стола, каждый день вижусь съ полицеймейстеромъ. Какъ-то надняхъ, онъ призываетъ меня изъ отдѣльной каморки, гдѣ я занимаюсь, въ свой кабинетъ, запираетъ двери и, пригласивъ садиться, чего ранѣе никогда не бывало, вдругъ прямо выпаливаетъ, не спуская съ меня глазъ:
— Вы, какъ до меня дошло, знакомы были съ N[3].
— Какъ же, вмѣстѣ сидѣли въ Петербургѣ, въ пересыльной.
— А здѣсь его видѣли?
— Я зналъ, что онъ здѣсь въ тюремномъ заикѣ содержался, и хотѣлъ его извѣстить, но мнѣ не разрѣшили, а затѣмъ, проживая въ деревнѣ, я услыхалъ, что онъ бѣжалъ, такъ я съ нимъ и не видался.
— А стряпчаго такого-то, — про васъ, — обратился ко мнѣ полицеймейстеръ, — знаете?…
— Одного барина съ такой фамиліей знавалъ, но въ Петербургѣ, и познакомился именно черезъ N…
— Именно этотъ теперь здѣсь стряпчимъ. Если бы понадобилось, могли ли бы вы возобновить старое знакомство съ нимъ?
— Отчего же? Хотя мы и не коротко были знакомы, но разстались не враждебно.
— Такъ вотъ что, голубчикъ, — ласково заговорилъ полицеймейстеръ, придвигаясь ко мнѣ и понижая голосъ, — мнѣ почему-то думается, что стряпчій, какъ очень близкій человѣкъ къ N, долженъ навѣрное знать, какъ тотъ бѣжалъ и куда. Такъ его привлечь къ слѣдствію и неудобно, да и безполезно, — все равно не скажетъ ничего, а вы бы, познакомившись вновь съ нимъ, при вашей ловкости, могли бы, подъ предлогомъ участія къ бѣжавшему, кое-что разузнать. Для меня это очень важно, и я, между нами говоря, за малѣйшее вѣрное свѣдѣніе о слѣдахъ N… съ удовольствіемъ далъ бы вамъ денежную награду, и не маленькую. По важности сообщениныхъ вами свѣдѣній, вы можете разсчитывать получить отъ ста до пятисотъ рублей! Что вы на это скажете?
— Я, конечно, и виду не показалъ, что это гнусное предложеніе возмутило меня, потому что быть ловкимъ и умнымъ малымъ и пользоваться этимъ, чтобы взять у богатаго дурака часть неизвѣстно за что доставшагося ему богатства, или, по вашему, быть мошенникомъ, вовсе не значитъ быть Іудой и продать своего товарища, а N я смѣло могу такъ назвать, проведя вмѣстѣ съ нимъ въ тюрьмѣ не одинъ мѣсяцъ. У меня сейчасъ же явилась мысль наказать этого нахала, хоть бы и пустяками. Подумавъ нѣсколько, я отвѣтилъ, что не прочь попробовать взяться за это, но что окончательно ничего не могу сказать, не повидавши стряпчаго, причемъ предупредилъ, что я въ такомъ теперь положеніи, что и ничтожнаго расхода не могу принять на себя и что, слѣдовательно, въ случаѣ нужды, прибѣгну къ нему…
— Объ этомъ и говорить нечего, мой милѣйшій, лишь бы Богъ помогъ вамъ что-нибудь узнать! — чуть не съ мольбой перебилъ меня искуситель. — Когда же вы зайдете во мнѣ извѣстить о ходѣ дѣла?
— Какъ повидаюсь, такъ и сообщу.
Съ тѣмъ мы и разстались.
— Надо вамъ здѣсь сознаться, — продолжалъ Орловъ, — что прежде, чѣмъ заявиться къ вамъ, Аѳанасій Григорьевичъ, я навелъ кой у кого справки о васъ, т.-е. узналъ, что вы теперь за человѣкъ стали. Шесть-семь лѣтъ разлуки давали мнѣ, кажется, на это право. Не такъ ли? Я на своемъ вѣку видалъ разительные примѣры измѣнчивости человѣка, всѣхъ его убѣжденій, вкусовъ и проч., и не черезъ шесть лѣтъ, а мгновенно, такъ сказать, изъ-за карьеры, богатой невѣсты и т. п. Относительно васъ я узналъ то, что и самъ прежде зналъ, т.-е. что вы все тотъ же идеалистъ, безсребренникъ и — извините! — попрежнему любите кутнуть въ хорошей компаніи. Я сейчасъ же составилъ планъ, какъ наказать того дурака, а, главное, чтобы смѣшно было. До визита моего къ вамъ, я зашелъ въ полицеймейстеру и доложилъ, что, по отзыву всѣхъ лицъ, близко знающихъ васъ (сказалъ нѣсколько фамилій молодыхъ людей), надѣяться на то, чтобы вы проболтались о N, если сами что-нибудь знаете, невозможно, а что, напротивъ, когда вы немного подопьете, то дѣлаетесь разговорчивымъ. Единственное средство, слѣдовательно, говорю ему, это подпоить васъ хорошенько и тогда еще, можетъ быть, что-нибудь выйдетъ.
— Да вы уже видѣли его? — спрашиваетъ.
— Какже, — совралъ ему, — я вчера уже пригласилъ его и еще нѣсколькихъ молодыхъ людей, подъ предлогомъ дня моего рожденія, гулять въ полѣ.
— Значитъ, вамъ, голубчикъ, деньги нужны?
— Да пока немного, говорю, рублей пятьдесятъ будетъ достаточно. Говорятъ, что онъ можетъ массу всякихъ напитковъ выпить и что напоить его можно только портеромъ, съ коньякомъ въ перемѣшку. Поморщился немного, но далъ. Это было вчера, а сегодня я имѣлъ честь пригласить васъ, господа, сюда подышать чистымъ воздухомъ и основательно закусить и выпить на счетъ мудраго градоправителя. Сейчасъ я приготовлю вамъ настоящій кавказскій шашлыкъ, — я мастеръ вообще готовить, и мы портеромъ выпьемъ другой за него тостъ. Что вы имѣете мнѣ оказать по поводу мною вамъ, милостивые государи, только-что изложеннаго? Не найдете ли вы, что я относительно такъ щедро насъ угощающаго джентльмена поступилъ; неблагородно, мошеннически?
Несмотря на шутливую форму его разсказа и на его спокойную физіономію, я успѣлъ подмѣтить, что его послѣдній вопросъ былъ заданъ не даромъ и что онъ ждалъ отвѣта съ нѣкоторой тревогой. Все это мигомъ прошло, когда: нашъ искренній дружный смѣлъ и громкое «ура, Орловъ!» далеко разнеслось въ воздухѣ. Чтобы достойно выпить его здоровье, одинъ изъ присутствующихъ, бывшій лицеистъ, изъ разныхъ напитковъ сдѣлалъ какую-то «божественную», какъ онъ выражался, смѣсь, и мы весело, до свѣта, пировали, принимаясь, по крайней мѣрѣ, разъ десять пить чай.
На прощанье Орловъ опять пресерьезно сказалъ, что завтра онъ доложитъ, что стряпчій такъ крѣпокъ, что на пятьдесятъ рублей его не споишь, а нужно еще столько же и непремѣнно завтра, покуда хмѣль не прошелъ.
— А тогда, — закончилъ онъ свою рѣчь, — для разнообразія поѣдемъ верстъ за сорокъ отсюда рыбу неводить. Я тамъ знаю прелестныя мѣста! А какъ хорошо на свѣжемъ воздухѣ ухи похлебать изъ живой рыбы! Языкъ проглотишь!
Полицеймейстеръ, какъ ни былъ недалекъ, однако, смекнулъ, что Орловъ его обманулъ, денегъ ему еще не далъ и обѣщалъ выслать изъ города, если когда-нибудь проболтается о настоящемъ значеніи нашей пирушки. Этимъ и кончилъ свой разсказъ Аѳанасій Григорьевичъ. Черезъ него, впослѣдствіи, и пишущему эти строки пришлось познакомиться съ Орловымъ, причемъ послѣдній произвелъ на него пріятное впечатлѣніе, вызванное его умомъ, сердечностью и искренностью. Благодаря письму Аѳанасія Григорьевича, Орловъ встрѣтилъ меня чрезвычайно радушно въ своемъ деревенскомъ домѣ, гдѣ онъ постоянно жилъ, не занимаясь ничѣмъ, кромѣ сельскаго хозяйства, суть котораго онъ чрезвычайно быстро постигъ и которое давало ему возможность, хотя и скромно, но безбѣдно жить, настолько безбѣдно, что для пріятеля у него всегда въ запасѣ была и бутылка-другая хорошаго вина, и безподобныя наливки, а про ѣду и говорить нечего: онъ самъ превосходно готовилъ. Лѣтомъ всякаго горожанина тянетъ на зелень, въ деревню, и мы съ нѣсколькими пріятелями частенько захаживали къ Орлову, жившему въ шести верстахъ отъ города. Одинъ изъ насъ былъ превосходный стрѣлокъ, и дорогой, — которая шла обокъ съ болотистой низиной, — настрѣляетъ, бывало, штукъ пятнадцать-двадцать бекасовъ, дупелей, и мы приносимъ ихъ къ Орлову, который и зажаривалъ ихъ къ ужину, какъ-то особенно, на гренкахъ изъ булки. Не разъ наша бесѣда затягивалась за полночь, особенно когда упросимъ его разсказать что-нибудь изъ «невозвратнаго прошлаго». Одинъ изъ этихъ разсказовъ я и хочу предложить читателямъ. Онъ относится къ тому времени, когда Орловъ, живя въ Петербургѣ, открылъ на Большой Морской негласный игорный домъ, который, въ числѣ постоянныхъ гостей, насчитывалъ много «знатныхъ особъ обоего пола», какъ онъ выражался. Самъ Орловъ никогда не игралъ, довольствуясь извѣстнымъ процентомъ съ выигрыша, что, однако, давало ему громадный доходъ. Такъ какъ онъ «не любилъ оставаться безъ дѣла», то и присматривался къ своимъ посѣтителямъ, не нападётъ ли на кого, «надъ кѣмъ можно бы было произвести легкую операцію». Въ числѣ своихъ посѣтителей онъ скоро намѣтилъ одного, который хотя и игралъ азартно, но выдавался своею чрезмѣрною жадностью къ деньгамъ, и, въ то же время, какъ это всегда бываетъ, скупостью.
— Онъ былъ, — началъ Орловъ, — остзейскій баронъ, занималъ какую-то придворную должность и по чину былъ статскій совѣтникъ. Состояніе его было огромное; по справкамъ, мною наведеннымъ, онъ получалъ свыше шестидесяти тысячъ чистаго дохода въ годъ, а мои справки были вѣрны: у меня такіе агенты были, что и сыскная полиція диву давалась! Жаденъ онъ былъ до гадости. Приведу примѣръ. При такомъ доходѣ, онъ, увидавъ, что въ сосѣднемъ имѣніи арендаторъ построилъ небольшой мыловаренный заводъ, приносившій какіе-то гроши своему владѣльцу, тотчасъ же построилъ такой же у себя, на что, при своемъ лѣсѣ, истратилъ бездѣлицу, принудивъ несчастнаго арендатора платить ему ежегодно «отступнаго», чтобы только не имѣть конкуррента, что-то около двухсотъ рублей. У меня ужъ давно было задумано блестящее дѣло, на которомъ я могъ заработать (?) тысячъ двѣсти, безъ малѣйшаго риска. Баронъ Ф…ъ оказывался подходящимъ для этой операціи субъектомъ и по средствамъ, и по жадности въ наживѣ, а когда я узналъ, что его младшій брать служитъ въ министерствѣ иностранныхъ дѣлъ и состоитъ въ какомъ-то посольствѣ, то порѣшилъ «обработать» именно барона, а никого другаго. Сдѣлаю небольшое отступленіе: лица, служащія при русскихъ посольствахъ, вообще, освобождены отъ всякаго осмотра на границѣ и потому могутъ и вывозить, и привозить все, что угодно, не подвергаясь никакой опасности. То условіе, что братъ моего барона служилъ заграницей, было почти необходимымъ для моего успѣха, какъ вы впослѣдствіи увидите изъ моего разсказа. Затѣмъ далѣе. Узнавъ, что баронъ Ф….ъ на лѣто переѣзжаетъ на свою дачу въ Павловскъ, я немедленно (а это было въ концѣ зимы) нанялъ сосѣднюю съ нимъ дачу и очень удачно: наши садики были смежными. До самаго переѣзда на дачу, баронъ былъ аккуратнымъ моимъ посѣтителемъ, и я за это время употребилъ всѣ усилія, чтобы сойтись съ нимъ покороче. Мнѣ удалось даже оказать ему нѣсколько услугъ, и баронъ, какъ я замѣтилъ, сталъ ко мнѣ относиться очень дружелюбно и уважалъ во мнѣ умнаго, серьезнаго, а, главное, дѣловаго человѣка, съ хорошими средствами. Настало дачное время, я разузналъ, что баронъ, послѣ службы, ѣздитъ въ Павловскъ въ І-мъ классѣ, на пятичасовомъ поѣздѣ. Сталъ и я, какъ бы случайно, ѣздить на этомъ же поѣздѣ, конечно, въ І-мъ классѣ, и, почти постоянно встрѣчая барона, бесѣдовалъ съ нимъ до самаго Павловска. Разговоръ нашъ вертѣлся все около биржи, да разныхъ новыхъ предпріятій, которыя то возникали, то лопались въ то время чуть не каждый день. Черезъ недѣлю послѣ переѣзда на дачу, мы, наконецъ, встрѣтились утромъ каждый въ своемъ садикѣ. Конечно, оба были удивлены, какъ это случилось, что, живя рядомъ, мы до сихъ поръ этого и не подозрѣвали, что какъ это пріятно и проч. Баронъ окончательно сдѣлался моимъ пріятелемъ, особенно съ этихъ поръ, такъ какъ, узнавши, что онъ живетъ рядомъ, я сталъ его довозить домой въ моемъ шарабанѣ. Самъ онъ не держалъ, изъ скупости, лошадей. Въ одинъ прекрасный, особенно для меня, день я устроилъ такъ, что съ нашимъ поѣздомъ барону ѣхать нельзя было, ибо, по моему распоряженію, всѣ билеты І-го масса были разобраны моими знакомыми. Для себя одного я взялъ цѣлое отдѣленіе въ четыре мѣста І-го же класса и выглядывалъ изъ окошка на барона, который ужасно кипятился, разговаривая на платформѣ съ начальникомъ станціи, который клялся всѣми богами, что нѣтъ ни одного билета І-го класса, что этого почти никогда не бывало, и предлагалъ ему мѣсто II-го класса, но тотъ, показавъ на свой, золотомъ расшитый мундиръ, увѣрилъ, что одно это уже ему не позволяетъ ѣхать во II-мъ классѣ, гдѣ ѣздитъ Богъ знаетъ кто. Тутъ я подоспѣлъ на выручку. Высунувшись изъ окна, и его окликнулъ, и когда онъ подошелъ, то предложилъ ему сѣсть со мною въ отдѣленіи, говоря, что, вѣроятно, трое моихъ знакомыхъ, для которыхъ я взялъ эти мѣста, поѣдутъ съ слѣдующимъ поѣздомъ. Баронъ, конечно, очень радъ, И мы ѣдемъ вдвоемъ. Дорогой, затѣявъ обычный разговоръ о доходности и вѣрности какого-то новаго дѣла, я небрежно указалъ на изящный томикъ, который вертѣлъ въ рукахъ, и сказалъ:
— Какое это дѣло! Вотъ, баронъ, если бы въ оной книжечкѣ не было помѣщено нѣсколькихъ строкъ, то я бы вамъ разсказалъ про одно дѣйствительно дѣло, которое могло бы дать въ недѣлю, по меньшей мѣрѣ, сто тысячъ барыша!
Баронъ такъ и опѣшилъ, широко раскрывъ свои узкіе глазки, но, увидавъ но моей физіономіи, что я совершенно спокоенъ, быстро спросилъ:
— Что же это за дѣло и какая у васъ книга?
— Это останется между нами?
— О, понятно, — поспѣшно отвѣтилъ баронъ.
— Дѣло-то отличное, а книгу извольте: «Уложеніе о наказаніяхъ», иначе XV-й томъ, — передавая ему книгу, отвѣтилъ я, — разверните его, гдѣ закладка лежитъ, и прочтите тѣ статьи, которыя обведены синимъ карандашомъ. Изъ нихъ вы и дѣло узнаете!
Баронъ торопливо развернулъ томъ, пробѣжалъ три-четыре статьи, относящіяся къ торговлѣ «хищническимъ» золотомъ, какъ законъ называетъ всякое золото не въ дѣлѣ и не попавшее для чеканки на монетный дворъ.
— Это, однако, мнѣ мало объясняетъ дѣло, — съ недоумѣніемъ посмотрѣвъ на меня, проговорилъ баронъ, — тутъ говорится о покупкѣ и продажѣ съ пріисковъ золота? Да?
— Оттого-то это дѣло я и называю золотымъ въ буквальномъ смыслѣ этого слова, — съострилъ я, наклонясь почти къ уху барона, — только особенность та, что нѣтъ надобности ѣхать въ Сибирь, чтобы его купить, а оно уже привезено въ Петербургъ, и можно бы всю партію, пудовъ, — слышите ли? — двѣнадцать купить по девяти тысячъ руб. съ небольшимъ; тогда какъ на биржѣ теперь его цѣна двадцать тысячъ! Соблазнительно, чортъ возьми! Да вотъ статьи-то эти… Вѣдь, каторжная работа и продавцу, и покупателю! Однако, мы уже пріѣхали. Васъ подвезти?
Но баронъ, говоря, что ему хочется передъ обѣдомъ сдѣлать маленькій моціонъ, отправился по парку пѣшкомъ. По его лицу, какъ онъ ни старался скрыть отъ меня, видно было, что моя «откровенность» сильно его взволновала. На другой день я уѣхалъ въ Петербургъ, приказавъ дома, что если кто-нибудь будетъ меня спрашивать (я надѣялся, что баронъ зайдетъ), то сказали бы, что я поѣхалъ къ родственникамъ, въ Финляндію, погостить. Мой разсчотъ оказался вѣренъ: на другой же день, баронъ, не встрѣтивъ меня на обычномъ поѣздѣ, зашелъ ко мнѣ, сдѣлавъ честь, которую онъ мнѣ въ первый разъ оказалъ на дачѣ, и когда ему сказали, что я уѣхалъ въ Финляндію, то онъ даже въ лицѣ перемѣнился и, уходя, просилъ, если будутъ мнѣ писать, чтобы передали, что у него есть важное до меня дѣло.
Понятно, я сейчасъ же узналъ это и, нарочно промедливъ дня четыре въ Питерѣ, являюсь на поѣздъ, встрѣчаю барона, какъ ни въ чемъ не бывало, разсказываю про свое путешествіе, про красоту тамошнихъ озеръ и проч., и вижу, что баронъ рѣшительно меня не слушаетъ и отвѣчаетъ постоянно невпопадъ. Очевидно, ему хотѣлось заговорить о «дѣлѣ», да нельзя было: мы были не одни въ вагонѣ. По обыкновенію, я его подвожу, и онъ, дорогой, взялъ съ меня слово, чтобы я вечеромъ зашелъ къ нему чай пить, непремѣнно — съ особымъ удареніемъ окончилъ онъ. Я зашелъ и, само собою разумѣется, онъ началъ разговоръ о золотѣ. Я съ неохотой поддерживалъ его, но какъ бы тронутый дружбой и довѣріемъ собесѣдника, сознался, что ѣздилъ въ Финляндію нарочно для; этого дѣла, такъ какъ продать золото въ Россіи рискованно, за границей же на золото смотрятъ какъ на обыкновенный товаръ, и я думалъ устроить это чрезъ одного финляндскаго купца, но не удалось. Потомъ добавилъ, что собираюсь надняхъ въ Берлинъ, — хочу тамошнимъ евреямъ предложить. Всѣхъ этихъ хлопотъ, можно бы избѣгнуть, если бы я имѣлъ знакомаго, служащаго въ какемъ-нибудь нашемъ посольствѣ, конечно, вполнѣ надежнаго, человѣка. Тогда половина дѣла была бы сдѣлана.,
— Вѣдь, вамъ, баронъ, конечно, извѣстно, что наши дипломатическіе агенты не подвергаются осмотру на границахъ, и, одѣдовательно, можно и безопасно провезти, а за границей хоть на площадяхъ продавай — ничего!
— Ну-ка если я такого человѣка вамъ предоставлю, то могъ ли бы я, и въ какомъ размѣрѣ, надѣяться на участіе въ этомъ дѣлѣ? — какъ-то неестественно-развязно спросилъ баронъ.
— Надо вамъ сказать, милый баронъ, что я смотрю на это дѣло очень серьезно: между нами говоря, я нынѣшній годъ понесъ большія потери, и разсчитываю этимъ дѣломъ возмѣстить большую ихъ часть; поэтому, довѣрить кому бы то ни было, не мнѣ лично извѣстному лицу, такую сумму безъ солиднаго обезпеченія — кажется непозволительно рискованнымъ.
— Я скажу, чьими услугами мы, если съ вами сойдемся, возпользуемся: это мой младшій братъ, служащій въ N--скомъ посольствѣ. Онъ, я увѣренъ, согласится провезти за границу нашъ грузъ, если мы ему удѣлимъ хоть бездѣлицу, не болѣе пяти тысячъ!
— Условія какъ нельзя болѣе удобныя, но, повторяю, извините меня, и вашему брату я безъ обезпеченія не могу довѣрить; вѣдь, эта операція для меня теперь все.
— Какого же рода желали бы вы обезпеченіе? — нѣсколько нетерпѣливо перебилъ баронъ.
— Я сію минуту составлю вамъ разсчетъ. Не угодно ли вамъ взять клочекъ бумаги и карандашъ. Предлагаютъ мнѣ, какъ я вамъ сообщалъ, 12 пудовъ. Если всѣ купить, конечно, за наличныя, то продавецъ уступитъ по 2 р. 58 коп. золотникъ, что составитъ 10 т. р. за пудъ, а за всѣ 12 п. нужно отдать 120,000 р. Такъ какъ я полагаю, что вы согласитесь со мной, что въ такихъ дѣлахъ чѣмъ менѣе участниковъ, тѣмъ лучше, то я предлагаю вамъ взять половину, а другая моя.
— Превосходно, я совершенно согласенъ, — поспѣшилъ подтвердить баронъ.
— Далѣе: изъ этого выходитъ, что мы съ вами уплачиваемъ по шестидесяти тыс. и получаемъ въ обмѣнъ по шести пудовъ песку. Вотъ тутъ-то и затрудненіе. Можетъ выйдти какая-нибудь, совершенно не предвидѣнная, случайность съ вашимъ братомъ, и мои, не только барыши, но и послѣднія, — произнесъ я съ удареніемъ, — шестьдесятъ тысячъ ухнутъ, и я останусь нищимъ! Золото теперь въ цѣнѣ, менѣе двадцати тысячъ за пудъ и думать нечего продать, вы курсъ сами знаете отлично; слѣдовательно, продавъ его въ Берлнаѣ, у насъ окажется 240 т. p., т.-е. на каждаго по 120 т. р. Уплативъ продавцу 60 т. р., я остаюсь безъ денегъ и безъ обезпеченія, такъ какъ всѣ золото будетъ къ рукахъ вашихъ и вашего брата, до самой его продажи. Такого-то рискованнаго, не коммерческаго шага дѣлать я не желаю, да и же сдѣлаю; мои условія съ вами будутъ слѣдующія: какъ только мы внесемъ за золото деньги, оно все поступаетъ къ вамъ (чѣмъ скорѣе братъ поѣдетъ за границу тѣмъ лучше), а вы мнѣ, за мою половину, уплачиваете деньгами ихъ цѣнность, т.-е. 60 тысячъ р. Барышъ же мой, который выразится этой-же цифрой, вы обезпечите своими векселями на мое имя, срокомъ не болѣе мѣсяца, такъ какъ для скорой продажи золота никакихъ затрудненій быть не можетъ.
— Я понимаю ваше положеніе, — сказалъ, помолчавъ, баронъ, — но и для меня условія тяжелы: я долженъ сразу выдать 120 т. наличными и 60 т. векселями, что почти тоже. Это, знаете ли, затруднитъ хоть кого! Деньги большія!
— Ну и заработать 60 т. р. въ недѣлю, притомъ безъ малѣйшаго риска, благодаря согласію вашего брата, не часто случается, — возразилъ я. — Впрочемъ, я не уговариваю. Дѣло настолько говоритъ само за себя, что я такъ или иначе его устрою, но мнѣ жаль, что въ васъ я теряю дѣльнаго и умнаго компаніона, съ которымъ всегда пріятно бы имѣть дѣло, — проговорилъ я, равнодушно принимаясь искать свою шляпу.
— Позвольте! Куда вы? Да, вѣдь, я ничего рѣшительнаго вамъ не сказалъ. Я хочу только заявить, что я о вашемъ условіи подумаю, и, если позволите, завтра въ вечеру сообщу вамъ отвѣть, — засуетился баронъ, придерживая меня за пуговицы сюртука, какъ бы боясь, чтобы я вдругъ не исчезъ куда-нибудь. — Завтра вечеромъ, — повторилъ онъ, провожая.
— Если у насъ дѣло не сладится, то я могу поѣхать за границу, не ранѣе четверга, утромъ, такъ что вамъ остается даже два дня; обдумайте…
Уходя домой, я былъ уже увѣренъ въ успѣхѣ дѣла, а потому слѣдующій день весь провелъ въ Петербургѣ, чтобы устроить всю «обстановку».
Вечеромъ зашелъ баронъ, и мы отправились въ паркъ, гдѣ, выбравъ поглушѣ аллею, условились во всемъ.
Завтра, въ 12 часовъ, я жду барона въ Исаакіевскомъ скверѣ; оттуда идемъ въ гостиницу «Англія», гдѣ, по моимъ словакъ, остановился владѣлецъ золота, старый мой знакомый, товарищъ во корпусу, который 15 лѣтъ прослужилъ управляющимъ на пріисказъ въ В. Сибири. Золото это онъ накапливалъ, покупая у рабочихъ за безцѣнокъ, въ продолженіе этихх лѣтъ.
Онъ трусъ, знакомства теперь въ Петербургѣ и Москвѣ не имѣетъ, и потому очень обрадовался, розыскавъ меня и разсчитывая на мое содѣйствіе. Ему необходимо ѣхать лѣчиться за границу какъ можно скорѣе, чѣмъ. и объясняется баснословная дешевизна золота.
Всему этому разсказу баронъ вполнѣ повѣрилъ. Это было очень замѣтно. Условія же были таковы: придя въ «Англію», мы посмотримъ золото, свѣсимъ его, возьмемъ по образцу изъ каждаго мѣшечка, которое баронъ и покажетъ своему ювелиру или кому только онъ захочетъ. Образцы беретъ онъ самъ изъ каждаго мѣшечка; мѣшечки эти, на время нашего хожденія по ювелирамъ, запечатываются, двумя печатями, барона и моей, укладываются въ два, заготовленные мною нарочно для этого, прочные баула, которые запираются на два замка и опять также запечатываются нами обоими. Образцы же, не болѣе ¼ золотн. каждый, завертываются отдѣльно въ бумажку, и баронъ самолично кладетъ, ихъ въ свой портфель, нарочно имъ съ собой взятый. Портфель тоже запечатывается нами обоими и запирается на ключъ. Когда баронъ и я удостовѣримся, что золото настоящее и высокой пробы, мы возвращаемся въ «Англію», гдѣ должна ожидать барона моя собственная карета, съ десятивершковымъ выѣзднымъ лакеемъ, который снесетъ поочереди оба баула въ карету и поможетъ барону помѣстить ихъ къ брату барона, выѣзжающему въ тотъ же вечеръ. Прежде отправки бауловъ въ карету, нами тщательно провѣряется цѣлость печатей на мѣшечкахъ, а затѣмъ баронъ передаетъ 120 т. р. наличными за себя и за меня хозяину золота, а мнѣ передаетъ векселя на 60 т. р., срокомъ одинъ на мѣсяцъ, а другой — на два.
Всю программу мы исполнили съ пунктуальной точностью; когда баронъ заперъ свой портфель, онъ такъ былъ тронутъ согласіемъ моего товарища на всѣ эти оскорбительныя условія, что пригласилъ его завтра на обѣдъ къ Борелю, выражая надежду, что знакомство этимъ не ограничится. Ювелиръ, знакомый барона, который разсказалъ ему цѣлую басню, что онъ хочетъ купить пріиски въ Сибири, и потому просилъ опредѣлить достоинство золота, съ готовностью согласился, и, сплавя при помощи, паяльной трубки песокъ въ маленькіе слиточки, объявилъ, что г. баронъ будетъ обладать однимъ изъ лучшихъ пріисковъ въ мірѣ по качеству золота; точно опредѣлить, какой именно пробы, онъ сейчасъ не можетъ, но ручается головой, что не ниже 88-й пробы, что составляетъ рѣдкость въ натуральномъ золотѣ.
— Если бы вамъ, м. г., предложить купить подобное золото, сколько вы могли бы дать за золотникъ? — спросилъ я небрежно.
— По теперешнему курсу я съ удовольствіемъ бы далъ по шести рублей, — не задумываясь, отвѣтилъ французъ.
— А сколько это придется за пудъ? — съ любопытствомъ спросилъ баронъ.
— Двадцать три тысячи сорокъ рублей, — вѣжливо сообщилъ ювелиръ, написавъ нѣсколько цифръ на бумажкѣ.
Ногъ подъ собой не чуя, летѣлъ баронъ въ магазинъ Сазикова, гдѣ его тоже хорошо знали. Результатъ тотъ же: золото превосходное и стоитъ не дешевле шести рублей за золотникъ. Баронъ, сіяющій радостью, не зналъ какъ и скрыть свое волненіе и потащилъ меня на перваго попавшагося извощика; понукаемый безпрерывно барономъ, онъ скоро довезъ насъ до «Англіи».
Карета моя уже дожидалась насъ; баронъ не вошелъ, а влетѣлъ на лѣстницу. Каюсь, мнѣ страхъ какъ хотѣлось расхохотаться, глядя на его радость, радость скупаго, жаднаго человѣка, которому удалось даромъ схватить такой кушъ! Войдя въ номеръ и торопливо, но бережно положивъ свой портфель съ драгоцѣнными образцами на столъ, онъ кинулся къ пріятелю, бормоча какую-то благодарность, причемъ поймавъ его руки, прекрѣпко пожималъ ихъ, — словомъ, велъ себя какъ школьникъ, которому объявили, что онъ свободенъ и можетъ, наконецъ, уѣхать въ деревню, на лѣто. Эта веселость не помѣшала ему, однако, весьма тщательно осмотрѣть замки и печати на баулахъ, что, конечно, продѣлалъ и я съ самымъ серьезнымъ вниманіемъ. Убѣдившись въ цѣлости и неприкосновенности сокровищъ, баронъ снова тщательно заперъ ихъ и, вытащивъ изъ боковаго кармана пачку бумагъ, перевязанную крѣпко бичевкой, развязалъ ее и сталъ медленно отсчитывать, листъ за листомъ, банковые 5 % билеты. Отсчитавъ 60 т., онъ вручилъ ихъ хозяину; остальную половину онъ считалъ еще медленнѣе, какъ бы смутно угадывая, что не слѣдовало бы ему платить за другихъ, т.-е. за меня. Но… колебаніе прошло, и я получилъ тоже 60 т., которыя, тутъ же пересчитавъ, тоже передалъ «старому товарищу по корпусу». Затѣмъ баронъ, вынувъ маленькій англійскій бумажникъ, досталъ оттуда два векселя, тоже на 60 т., и, подавая ихъ мнѣ, уже шутливо проговорилъ:
— Надѣюсь, вы теперь спокойны, Ѳома невѣрный?
— Если бы я не сдѣлалъ этого, вы первый, баронъ, не сочли бы меня никогда дѣловымъ человѣкомъ. Не такъ ли? Да вотъ еще что, — продолжалъ я, пряча векселя въ карманъ, — я оцѣнилъ, что золото уйдетъ у насъ за двадцать тысячъ пудъ, въ которыхъ я себя и обезпечилъ, а вы слышали, что меньше 23-хъ и продать нельзя? Такимъ образомъ, тысячъ восемнадцать я, все-таки, вынужденъ повѣрить вамъ на слово!
— Неужели вы допускаете…
— Pardon, cher baron, я и хочу вамъ сказать, что шестьдесятъ мнѣ было не-о6-хо-ди-мо обезпечить, — я такъ и сдѣлалъ, потому что на нихъ я разсчитывалъ, а эти восемнадцать составляютъ для меня только очень пріятный сюрпризъ, если получу не больше; слѣдовательно, тутъ и рѣчи не можетъ быть о моемъ къ вамъ довѣріи, — перебилъ я барона, протягивая ему руку, которую онъ съ чувствомъ пожалъ.
Затѣмъ я позвалъ своего лакея и приказалъ вынести баулы; баронъ взялъ портфель, горячо попрощался съ нами и ушелъ, а мы съ пріятелемъ… расхохотались, увидя себя обладателями цѣлаго состоянія, почти 200 тысячъ, потому что векселя барона я учелъ въ банкѣ на другой же день.
Недѣли черезъ двѣ, я прочелъ небольшое извѣстіе въ нашихъ газетахъ, перепечатанное изъ заграничныхъ, что тамъ произошелъ невѣроятный скандалъ, крайне взволновавшій «сливки общества»: одинъ изъ состоящихъ въ русскомъ посольствѣ, баронъ Ф--ъ, молодой человѣкъ, всюду принятый, попался въ мошенничествѣ; по словамъ газетъ, онъ былъ арестованъ въ тотъ моментъ, когда пытался сбыть, подъ видомъ золотаго песку, одному берлинскому банкиру простыя мѣдныя опилки, на очень крупную сумму. «Приводя это извѣстіе, — пишутъ русскія газеты, — мы позволяемъ себѣ, однако, усумниться въ справедливости его…» и т. д. Я-то очень хорошо зналъ истину этого событія. Съ барономъ мы скоро встрѣтились въ одномъ обществѣ, но онъ уже не удостоилъ меня своимъ вниманіемъ, и стали мы какъ чужіе, — закончилъ грустно Орловъ.
— Скажите, а образцы золотые были? — спросилъ я.
— Превосходнаго золота, — отвѣтилъ спокойно Орловъ.
— И бралъ баронъ самъ изъ мѣшечка?
— Самъ.
— Значитъ, и въ мѣшечкахъ тогда было золото?
— Нѣтъ! Чистѣйшая мѣдь.
— Какъ же въ образцахъ оказалось золото?
— Очень, голубчикъ, просто: у меня былъ заготовленъ заранѣе совершенно такой же портфель, какъ у него; мнѣ стоило пятьдесятъ рублей сдѣлать его похожимъ, и печать его была подѣлана безукоризненно; ну-съ, добылъ я, право, съ большимъ трудомъ настоящаго, высокопробнаго песку, завернулъ его въ бумажки, положилъ въ портфель и запечаталъ его своей печатью. Когда баронъ бралъ мѣдныя опилки изъ мѣшечковъ, то я приготовлялъ пакетики изъ бумаги, знаете, въ какахъ сѣмена держатъ, и въ какихъ у меня въ другомъ портфелѣ было золото, подавалъ ихъ барону, а онъ самолично всыпалъ въ нихъ мѣдь. Чтобы онъ положилъ приблизительно столько же песку, сколько я положилъ въ свои, я заказалъ особую, очень маленькую ложечку, на длинномъ черенкѣ, въ которой не могло помѣститься болѣе ¼ или ½ золотника, и онъ доставалъ опилки нарочно со дна его. Когда я завернулъ всыпанную имъ мѣдь, конечно, такимъ же манеромъ, какъ и золото, онъ самъ положилъ ихъ въ портфель, который и заперъ. Когда стали накладывать на портфель печати, то я нагрѣвалъ сургучъ и капалъ, слѣдовательно, гдѣ хотѣлъ, то-есть на то мѣсто, гдѣ онѣ находились и на другомъ портфелѣ. Сходство вышло поразительное. Оставалось только перемѣнить ихъ, что было уже легко. Въ тотъ моментъ, какъ баронъ надѣвалъ пальто, для чего далъ мнѣ подержать свой портфель, обратно отъ меня взялъ, увы, уже не тотъ. Теперь понятно, господа?
— Понятно, говорю, а какая участь постигла барона и его брата?
— Кромѣ потери денегъ — ничего: замяли дѣло; ужь очень непріятно было для высшихъ сферъ допустить его до суда; ну, и устроили такъ: перевели куда-то младшаго Ф….а, тѣмъ и кончилось.
Этотъ человѣкъ, въ своемъ желаніи «урвать у маслопуза хоть клокъ мяса», какъ онъ говорилъ, иногда становился почти маніакомъ; такъ, уже покончивъ съ «излишней частной предпріимчивостью», т.-е. съ разнаго рода сомнительными «дѣлами», иногда, безъ малѣйшаго для себя интереса, научалъ другихъ, какъ сорвать «кушъ». Напримѣръ, существовалъ въ И--кѣ одинъ богатѣйшій золотопромышленникъ, считавшій свой ежегодный доходъ сотнями тысячъ. Личность крайне антипатичная: скупой въ личной своей жизни, немилосердный къ своимъ рабочимъ, доставлявшимъ ему его милліоны, онъ крупными пожертвованіями достигъ званія статскаго совѣтника, со многими орденами и медалями, оставаясь въ душѣ чистокровнымъ хамомъ. Высокое положеніе, которое онъ занималъ въ обществѣ, благодаря своимъ милліонамъ и связямъ, и шестидесятилѣтній возрастъ не мѣшали ему, ежедневно, какъ только смеркнется, выходить на улицы и приставать съ грязными предложеніями къ первой попавшейся швеѣ, горничной, простой деревенской бабѣ и т. п. Его не смущало, если случалось встрѣтить одну изъ прежнихъ его жертвъ, соблазнившуюся его богатствомъ (его въ городѣ всѣ знали) и согласившуюся на его предложеніе, вмѣсто сулимыхъ сотенъ рублей, получившую трехрублевку, а не то и меньше, которая начинала его, тутъ же на улицѣ, всячески ругать. — Хладнокровно проходилъ онъ мимо, отыскивая новый «предметъ»…
Орловъ узналъ про эту черту милліонера и тотчасъ же создалъ планъ «урванья» съ него. Въ одномъ домѣ съ Орловымъ проживалъ какой-то писецъ, получавшій рублей 20 въ мѣсяцъ, но у котораго было другаго рода богатство: жена — молодая, смазливая, что называется «огневая» бабенка. Они были съ нимъ знакомы, постоянно жаловались на свою бѣдность, на невозможность существовать при такомъ жалованьи. Орловъ воспользовался этимъ и убѣдилъ ихъ съиграть комедію съ дряхлымъ ловеласомъ. Сказано — сдѣлано.
Въ одинъ изъ скверныхъ для нашего любителя «женской націи» вечеровъ, онъ такъ плѣнился одной пышечкой, встрѣтивъ ее на улицѣ, въ платочкѣ, съ картонкой въ рукахъ, что, для достиженія цѣли, измѣнилъ своему правилу приглашать ихъ въ себѣ въ отдѣльный домикъ и отправился къ ней, такъ какъ она «ни за какіе милліоны не соглашалась иначе». Придя къ ней, онъ только что снялъ съ себя верхнее платье, какъ вдругъ раздается неистовый стукъ въ двери, съ крикомъ «отвори!»
— Что-то мнѣ будетъ, батюшки мои! — кинулась бабенка къ старику, — это мужъ мой возвратился пьяный; полѣзайте, Христа ради, въ подполье[4], да заберите съ собой платье-то, авось не замѣтитъ, а я его сейчасъ выпровожу! — шептала она перепуганному ухаживателю. — Дай огонь зажечь, чего ломишься? — уже громко закричала она стучавшему мужу, — сейчасъ отопру, — а сама приподняла крышку подполья, куда почти впихнула почтеннаго коммерсанта.
Мужъ пришелъ не одинъ, а съ тремя пріятелями; казались они выпившими, спросилъ водки и вдругъ, замѣтивъ оставленную узникомъ шляпу-цилиндръ, заревѣлъ:
— Ты опять съ кѣмъ-нибудь путалась? Это чья шляпа? ну, да ладно! Выскочить-то ему не куда было! Онъ здѣсь! Вотъ я его такимъ отсюда выпущу, что родная мать не узнаетъ! Сказывай, гдѣ спрятала? Ну! — притопнулъ онъ, — живо поворачивайся, а то забью до смерти!
Перепуганному плѣннику показалось, что онъ ее ужь убиваетъ, но отъ страха онъ даже крикнуть не могъ. Дверь въ подполье отворилась и онъ услыхалъ страшный голосъ, вызывающій его наверхъ, не медля. Дѣлать нечего, пришлось выйти, и публика была изумлена: самъ Гаврило Гавриловичъ оказался!
Хозяинъ накинулся было на него съ топоромъ, но гости удержали, уговаривая его кончить какъ-нибудь безъ шума. Долго продолжалась эта комедія, пока они пришли къ соглашенію, по коему обиженный мужъ взялъ съ него сію же минуту вексель въ 25 тысячъ, причемъ коммерсантъ долженъ былъ написать на особой бумагѣ причину, почему онъ оказался должнымъ несчастному писцу такой кушъ денегъ.
Вексельная бумага надлежащаго достоинства оказалась у кого-то изъ «гостей». Гаврило Гавриловичъ подписалъ вексель, обязуясь завтра же лично принести деньги, и ушелъ домой, счастливый мыслью, что остался живъ. Деньги онъ завтра же заплатилъ, опасаясь той бумажки, гдѣ онъ собственноручно написалъ, за что онъ даетъ деньги, и бабенки этой уже болѣе не видѣлъ: мужъ вышелъ въ отставку, уѣхалъ въ К--въ и открылъ тамъ торговлю, сожалѣя, что не исполнилъ совѣта Орлова, который съ тѣмъ только и преподалъ ему «благой совѣтъ», чтобы онъ не мирился менѣе ста тысячъ, а то и двухсотъ.
Въ заключеніе скажемъ нѣсколько словъ о дальнѣйшей судьбѣ Орлова. Отрѣшившись отъ суетъ мірскихъ, онъ жилъ мирнымъ гражданиномъ у себя въ деревнѣ.
Пріѣхалъ новый генералъ-губернаторъ, которому извѣстно было прошлое Орлова; встрѣтивъ его въ театрѣ, онъ справился, кто это такой? Услыхавъ, что это «извѣстный Орловъ», онъ проговорилъ:
— А, знаю! Объявить ему, чтобы черезъ три дня онъ выѣхалъ въ волость; здѣсь терпѣть его нельзя!
Тщетно знающіе Орлова хлопотали за него, но генералъ-губернаторъ былъ неумолимъ, и на третій день полиція уже пріѣхала къ нему въ деревню, чтобы отправить его по этапу, на мѣсто новаго жительства, но ей не удалось: вѣрный своему намѣренію, — скорѣй пущу пулю въ лобъ, чѣмъ уѣду отсюда, — онъ выстрѣлилъ себѣ въ грудь, немного ниже сердца, и пуля прошла на вылетъ. Смущенные полицейскіе не посмѣли взять его полумертваго съ собой и доложили генералъ-губернатору. Онъ тоже нѣсколько смутился, отмѣнилъ приказаніе о немедленной высылкѣ, даже спросилъ, есть ли у жены средства на доктора и лѣкарства. Богатырская натура выдержала страшную рану, и черезъ два мѣсяца Орловъ лично явился къ генералъ-губернатору съ просьбой остаться здѣсь. Кажется, на этотъ разъ просьба его была уважена.