Чем люди живы (Дорошевич)
| Чем люди живы : Два столичных типика |
| Источник: Дорошевич В. М. Папильотки. — М.: Редакция журнала «Будильник», 1893. — С. 8. |
- Википроекты
Ваничка и Костинька — друзья закадычные; оба без определённых занятий, оба живут на фу-фу, «день да ночь — сутки прочь». У обоих ни гроша денег, зато у Ванички — сметливость, изобретательность, догадка, у Костиньки — феноменальная сила. Ваничка — Эдисон, Костинька — Илья Муромец. Ваничка действует на счёт политики, а где политика бессильна — там выступает на сцену Костинька.
У Ванички ни родных, ни знакомых. Первые от него отреклись, вторые его не принимают. Костинька по отсутствию изобретательности таких результатов достичь не мог. Его хоть и считают «человеком потерянным», но кой-где ещё принимают и подчас снабжают двугривенным, тридцатью копейками, — не свыше.
На эти деньги они оба и живут.
Пока Костинька отправляется с визитом к знакомым, Ваничка сидит дома, плюёт в потолок и лазит под кровать, разыскивает окурки.
Но вот Костинька вернулся сияющий, довольный; у него целый четвертак и десяток папирос. Он готов бежать в закусочную, в овощную, делает расчёты:
— На десять хлеба, на десять печёнки, на пять чаю…
Костинька унывает: на сахар-то и не хватает.
Но Ваничка мрачно прерывает все его расчёты:
— Вздор! Что печёнка? Печёнка без водки ничего не стоит. Надо так, чтоб хоть четвертинку тарарахнуть…
— Да, ведь, где же?..
— А ты постой. Это вон с чем баба-то по двору идёт?.. Никак с маслом… Крикни-ка, у тебя глотка-то здоровая…
— Да, ведь…
— Крикни, говорят тебе, осёл…
Костинька кричит в окно:
— Эй, ты, тётка! как тебя?.. Иди сюда! сюда, в номера, вот в это крыльцо…
— А ты выйди навстречу, а то ещё коридорный предупредит, чтоб не ходила…
Костинька идёт встречать бабу и через несколько минут торжественно возвращается с нею:
— У тебя масло, что ли? — строго спрашивает Ваничка.
— Маслицо, родименький, маслицо! — плаксиво отвечает баба.
— Дрянь, небось? — ещё строже допрашивает Ваничка, — маргариновое какое-нибудь?
— И што ты, родненький!.. Своё доморощенное! Первый сорт — какой скус!.. Попробуй, касатик…
«Касатик» пробует, морщится и торгуется.
— Ну, ладно! — соглашается — давай фунт…
— Да уж ты, милый, кусочек бы взял… Оно, ведь, у меня своё, невешаное… Во что тебе класть-то?
Ваничка достаёт с окна пустую пивную бутылку.
— Клади сюда!.. Ну, чего, дура, смотришь?.. Говорят — сюда клади, — и клади!..
— Да нешто ж можно масло в бутылку? — недоверчиво улыбается баба.
— Стало быть, можно, накладывай.
Баба качает головой, говорит: «затейники» — и накладывает масло в бутылку.
— Ну, вот! — заявляет Ваничка, — а говорила!.. Ну, теперь иди с Богом…
Он по-прежнему разваливается на кровати.
— А деньги-то, касатик? — недоумевает баба.
— За деньгами приходи послезавтра…
Лицо у бабы вытягивается.
— Нет, я так несогласна… Мне сейчас подавай, а то масло назад…
— Ну, на… Бери назад своё масло… Выкладывай его из бутылки! — соглашается Ваничка.
— Да как же из бутылки-то выложить!.. Уж я и с бутылкой возьму… на вот тебе за бутылку трёшник…
— Ишь ты какая скользкая!.. — улыбается во весь рот Ваничка, — мне бутылка-то дороже твоего масла… Она у меня родовая, от дедушки осталась… Хочешь: плати полтинник и бери бутылку…
Баба долго мнётся и, наконец, оставляет: больше делать нечего.
Из номера она вылетает, словно ошпаренная.
— Вот как дела-то делают. — самодовольно улыбается Ваничка, — а ты, пентюх, печёнки!.. Ничего, видно, умнее печёнки в своей жизни не едал…
Бутылку они разбивают и осторожно выбирают из масла кусочки стекла.
Когда через день баба является за деньгами, — её встречает уж Костинька. Баба летит тогда кубарем.
Иногда удаётся раздобыть что-нибудь и повкусней. Костинька зазывает, например, разносчика с балыком.
— Почём балык? — строго спрашивает Ваничка.
— Рупь двадцать продаём! — бойко отвечает разносчик, — для вашей милости, извольте-с, рупь десять возьмём.
— Дорого.
— А вы отведать извольте, каков балык…
Ваничка пробует, говорит: «солоненек» — и приторговывает за рубль.
— Режь полфунта.
— Три четвёрточки ничего будет-с? — свешавши спрашивает разносчик.
— Ничего… Только ты, брат, вот что… Ты уж и порежь… Вы мастаки по этой части…
— Извольте-с, батюшка… С нашим удовольствием… Пожалте…
Балык изрезан на крошечные ломтики…
— Тебе семьдесят пять за него? — спрашивает Ваничка, — ну, вот тебе пятнадцать теперь, а за остальными зайдёшь послезавтра…
— Как же так? — протестует разносчик, — я так не согласен… Так нешто можно… Велели изрезать…
— Ну, не согласен, — бери назад, сам ешь… Куда ты его, изрезанный-то, денешь… Всё равно, — и продашь больше гривенника никто не даст… А я тебе теперь пятиалтынный, да послезавтра шесть гривен… Не сбегу, ведь!
Разносчик долго чешет в затылке, но, наконец, процедив сквозь зубы: «жульё», — говорит:
— Бери!..
— Давно бы так! — отдаёт ему Ваничка пятиалтынный. Костинька бежит за водкой, чаем, сахаром, а Ваничка направляется к хозяину «насчёт самовара».
За номер они должны и потому ни самовара, ни воды для умыванья не получают.
Ваничка, входя к хозяину, и серьёзен, и любезен.
— Моё почтение, Пётр Петрович, — говорит он, — я пришёл поблагодарить вас за все любезности и попросить написать мне счётец… Как ни жаль, но на днях мне придётся от вас съехать… Благодаря Бога, я получил место, и мне далеко будет ходить… Сколько с меня следует?
Хозяин глядит дружелюбно и говорит:
— Ну, слава Богу! слава Богу! рад за вас! А то что же, помилуйте, человек вы молодой, образованный и вдруг без занятиев…
Хозяин долго читает ему отеческую нотацию. Ваничка терпеливо и с соболезнующим видом её выслушивает, тяжело вздыхает и говорит:
— Так вот, уважаемый Пётр Петрович, послезавтра, значит, я получаю деньги на экипировку — и первым долгом вам.
— Ну, ну, хорошо, хорошо!..
— А покамест вы уж, конечно, позволите мне и самоваром, и водой пользоваться…
В душу хозяина на минуту заползает сомнение:
— Верно ли это?.. Смотрите!..
— Пётр Петрович! — с укоризной говорит Ваничка.
— Ну, ладно! — машет рукою хозяин, — скажите там коридорному, что я позволил взять самовар…
Костинька с Ваничкой пируют. Костинька от Ванички в восторге.
Из номеров в номера они «переходят», конечно, очень часто.
Когда же без задатка никуда не пускают, или когда вообще нужна бывает сумма в несколько рублей, то Ваничка начинает Костиньку пиять:
— Балбес… Шляешься целые дни, трёх рублей достать не можешь… Эх ты!.. Сам дрянь, и знакомые-то дрянь какая-то… Порядочный человек порядочному человеку двугривенного не предложит…
Костинька виновато мигает глазками.
— Ну, чего, дурак, буркалами-то хлопаешь! — злится Ваничка, — садись, пиши к кому-нибудь записку. Пиши, что купался на Москве-реке, а у тебя всю одежду украли. Теперь, мол, сижу в будке у Устинского моста. Проси, чтобы прислали что-нибудь. Да хорошенько пиши… Дай, я тебе продиктую… Эх ты, дурень, даже этого написать не можешь… У вас, видно, в уездном-то не проходили…
И Ваничка диктует письмо.
— А если они сами захотят поехать? — пугается Костинька, — захотят посмотреть…
— Чего это посмотреть?.. Тебя, что ли, каков ты голый? Стоит из-за этого в чёртову даль, к Устинскому мосту ехать…
С этим письмом Ваничка идёт к Костинькиным знакомым, очень живо описывает положение Костиньки, сидящего в будке, в чём мать родила. Знакомые ахают и собирают кой что из «обносочков».
Ваничка всё это немедленно продаёт на Толкучке, и требуемая сумма, — подчас даже с излишком, — готова.
И так живут эти милые люди: «не сеют, не жнут, а здорово жрут».