Человеческая память (Дорошевич)/ДО
| Человѣческая память : Сказка Шахеразады |
| Опубл.: «Русское слово», 1911, № 6, 6 января. Источникъ: Дорошевичъ В. М. На смѣхъ. — СПб.: М. Г. Корнфельда, 1912. — С. 64. |
… и когда наступила сто двадцать седьмая ночь, Шахеразада сказала:
— Вотъ что случилось, султанъ, — одинъ Аллахъ султанъ! — когда-то въ городѣ Дамаскѣ.
Въ Дамаскѣ жилъ купецъ, по имени Гассанъ. Онъ былъ и богатъ, и уменъ, и честенъ, — что случается не часто.
И Гассана зналъ весь городъ.
Онъ былъ молодъ, но уже вдовецъ. Его супруга умерла, не оставивъ ему воспоминаній — дѣтей. И онъ легко согласился на уговоръ своихъ родственниковъ — жениться во второй разъ.
Его сестры выбрали ему молодую дѣвушку, — прекрасную, какъ прекрасна бываетъ луна на свой четырнадцатый день.
Былъ устроенъ свадебный пиръ, роскошный, потому что Гассанъ былъ несмѣтно богатъ, — и когда насталъ часъ брачныхъ утѣхъ, родственницы жениха отвели невѣсту въ опочивальню, раздѣли и со смѣхомъ и шутками положили на постель, задернувъ ложе тончайшей шелковой занавѣской, какія умѣютъ дѣлать только въ Китаѣ.
Съ весельемъ вернулись женщины на пиръ и объявили, что, при добромъ желаніи, для удовольствія нѣтъ больше никакихъ препятствій.
И новобрачный пошелъ въ опочивальню.
Его сопровождали родные и друзья, какъ это бываетъ всегда на свадьбахъ и похоронахъ. Сопровождали женщины, которыя любятъ брачныя ночи, потому что это пробуждаетъ въ нихъ прекрасныя воспоминанія, и дѣвушки, въ которыхъ это рождаетъ восхитительныя надежды.
Впереди шли веселые музыканты.
Гассанъ шелъ медленно, соблюдая свое достоинство, — чтобы кто-нибудь не подумалъ, что онъ, забывъ уваженіе къ приличіямъ, бѣжитъ навстрѣчу удовольствіямъ.
Медленно вошелъ въ опочивальню Гассанъ и, какъ подобаетъ уважаемому человѣку, сѣлъ противъ постели на расшитыя золотомъ подушки, чтобы еще разъ показать, что онъ совсѣмъ не торопится.
Какъ не торопится человѣкъ, который пріобрѣлъ садъ, сорвать въ немъ всѣ цвѣты.
Мужчины и женщины, стоявшіе направо и налѣво отъ Гассана, осыпали его шутливыми пожеланіями, молодежь состязалась въ остроуміи, старики и старухи — въ вольности шутокъ.
Но вотъ смолкло тихое пѣніе флейтъ музыкантовъ, игравшихъ за дверями.
Насталъ мигъ всѣмъ удалиться.
Гассанъ поднялся съ шитыхъ золотомъ подушекъ, чтобы поблагодарить гостей.
И въ это время, султанъ…
Въ это время съ него упали шаровары.
И, въ распахнутомъ халатѣ, Гассанъ явился предъ гостями въ томъ видѣ, въ какомъ вы, мужчины, съ нѣкоторымъ конфузомъ предстаете даже передъ банщиками, ничего не видящими для себя оскорбительнаго въ голыхъ мужчинахъ, потому что они не видятъ иныхъ.
Женщины начали громко и оживленно говорить между собой, чтобы сдѣлать видъ, будто онѣ ничего не замѣтили.
Мужчины въ смущеніи стали задавать другъ-другу самые неподходящіе вопросы:
— Почемъ теперь шерсть?
— Какая цѣна на фисташки?
— Безопасна ли дорога въ Багдадъ?
Молодая, которой сквозь прозрачную занавѣску было видно все, что происходитъ въ освѣщенной комнатѣ, и которой не было видно никому, не могла удержаться отъ взрыва смѣха и начала звенѣть браслетами, чтобы заглушить свой хохотъ.
У Гассана покраснѣли даже ноги.
Онъ поднялъ шаровары и, поддерживая ихъ руками, выбѣжалъ изъ спальни и изъ дома.
Его охватилъ такой стыдъ, что онъ, не разсуждая, вскочилъ на перваго, стоявшаго во дворѣ, коня, принадлежавшаго кому-то изъ гостей, ударилъ его пятками подъ бока и, колотя кулаками по шеѣ, вылетѣлъ на улицу.
Не привыкшій къ ударамъ конь летѣлъ, какъ птица, какъ вихрь.
Такъ семь дней и столько же ночей скакалъ Гассанъ, едва останавливаясь на нѣсколько часовъ, чтобы дать передохнуть измученному коню.
Стыдъ хлесталъ Гассана, Гассанъ хлесталъ коня.
И черезъ семь дней Гассанъ пріѣхалъ въ чужую, незнакомую страну, въ большой городъ.
У Гассана не было денегъ, — потому что, — ты понимаешь, султанъ, — никто не беретъ съ собой денегъ, идя въ опочивальню своей жены.
Гассанъ продалъ роскошный халатъ, который былъ на немъ, и проклятыя шаровары, — причину его несчастья, — купилъ себѣ скромное платье, но съ болѣе крѣпкими завязками. Продалъ измученнаго коня, богатое сѣдло и уздечку.
И на вырученныя деньги купилъ фисташекъ въ сахарѣ, шербета, орѣховъ въ меду и пошелъ по улицамъ незнакомаго города, крича:
— Женскія утѣхи! Женскія утѣхи!
Гассанъ былъ молодъ и очень красивъ, — и во всѣ гаремы звали молодого и красиваго торговца, находя, что у Гассана особенно вкусны орѣхи и особенно ароматенъ шербетъ.
Быстро и по хорошимъ цѣнамъ распродавъ свой товаръ, Гассанъ открылъ на базарѣ маленькую лавочку серебряныхъ вещицъ, — и, съ прибылью распродавъ серебряныя вещи, открылъ большую лавку золотыхъ.
Черезъ годъ Гассанъ торговалъ уже драгоцѣнными камнями.
А черезъ два онъ былъ самымъ богатымъ купцомъ въ городѣ.
Люди уважали его за богатство и любили за честность и умъ.
Дѣвушки жалѣли, что онъ не хочетъ жениться, а женщины этому радовались.
Слухъ о достоинствахъ Гассана дошелъ до мѣстнаго эмира.
Эмиръ захотѣлъ увидѣть Гассана и, придя въ восторгъ отъ его ума, сдѣлалъ Гассана своимъ другомъ.
Когда, вскорѣ умеръ престарѣлый великій визирь, эмиръ возвелъ своего друга Гассана въ званіе великаго визиря.
И умный, честный Гассанъ издалъ много мудрыхъ законовъ, осчастлививъ страну, жители призывали на голову визиря благословенія Аллаха, — Аллаху слава и молитвы! — и слава Гассана распространилась по землѣ, какъ масло растекается по водѣ, и дошла до самыхъ отдаленныхъ странъ.
Эмиръ не однажды говорилъ Гассану:
— Среди моихъ невольницъ есть столь же прекрасныя, сколь искусныя въ музыкѣ, пѣніи и танцахъ, — способныя развеселить жизнь человѣка. И спальни которыхъ были для меня такъ же священны, какъ спальни моихъ дочерей. Выбери себѣ одну изъ нихъ, — и будь мнѣ сыномъ.
Но Гассанъ каждый разъ цѣловалъ землю у ногъ эмира и отвѣчалъ:
— Говори мнѣ объ этомъ, повелитель, только тогда, когда ты хочешь услышать изъ устъ моихъ: нѣтъ.
Эмиръ отвѣчалъ:
— Аллахъ одинъ повелитель!
И не разспрашивалъ дальше, умѣя уважать молчаніе такъ же, какъ мудрыя слова.
Такъ прошло десять лѣтъ.
И не было въ теченіе этихъ счастливыхъ десяти лѣтъ ни одного дня, чтобы Гассанъ не вспоминалъ о своемъ Дамаскѣ.
И когда исполнилось десять лѣтъ, тоска по городѣ, гдѣ онъ родился, такъ охватила душу Гассана, что однажды ночью, не говоря никому ни слова, Гассанъ покинулъ дворецъ своего покровителя. Не желая, чтобы его сочли корыстнымъ, или неблагодарнымъ, взялъ съ собой золота, только чтобъ хватило на дорогу, и пѣшкомъ ушелъ въ Дамаскъ.
Долго шелъ онъ, слабѣло тѣло, и выше уносилась душа.
Когда, утромъ, съ вершины холма Гассанъ увидѣлъ въ лучахъ солнца родной городъ, — Гассанъ не могъ удержаться и залился слезами.
Словно приближаясь къ Каабѣ, ступалъ онъ по священной землѣ родины.
Словно по Меккѣ, шелъ по улицамъ Дамаска.
И услышалъ разговоръ.
Сидя у дверей своего дома, женщина, — да не оскорбится твой слухъ, султанъ, — искала насѣкомыхъ въ головѣ своей дочери, которой на видъ было лѣтъ десять.
Дѣвочка сказала:
— Я давно хотѣла спросить у тебя: когда я родилась, и сколько мнѣ лѣтъ?
Мать отвѣчала:
— Тебѣ — десять лѣтъ. Ты родилась въ тотъ самый годъ, когда съ Гассана свалились шаровары.
Услышавъ это, Гассанъ въ ужасѣ схватился за голову.
— Какъ?! Они съ этого ведутъ свое лѣтосчисленіе?!
Гассану показалось, что минареты покачнулись и дома поплыли у него передъ глазами.
— Вы можете достигнуть вершинъ могущества и славы. Все потерявъ, снова стать первымъ богачомъ! Сдѣлаться великимъ визиремъ огромнѣйшаго государства! Осчастливить милліоны людей. Быть мудрымъ! И при вашемъ имени будутъ вспоминать только то, что у васъ когда-то свалились шаровары! И всякая дрянь будетъ разсказывать объ этомъ своей покрытой коростою дѣвченкѣ!
Гассанъ повернулся и ушелъ изъ Дамаска, чтобъ больше никогда не возвращаться.
Вотъ та частица истины о людяхъ, которая извѣстна мнѣ, султанъ. А все знаетъ одинъ Аллахъ!
И Шахеразада смолкла, потому что небо становилось розовымъ, и наступалъ день.