ЧЕЛОВѢКЪ ПРОШЛАГО ВѢКА.
правитьВъ Парижѣ, въ улицѣ Муфтаръ, неизобилующей новыми домами, стоялъ одинъ старый, очень старый домъ. Мрачный, длинный, грязный корридоръ велъ въ этомъ домѣ къ лѣстницѣ съ желѣзными перилами, которую надобно было отыскивать ощупью
Пойдемте за мною, читатель; идите смѣло, я поведу васъ въ потьмахъ, по скользкимъ ступенямъ; доберемся до четвертаго этажа, ощупью же найдемъ съ правой стороны дверь, возлѣ которой виситъ на бичевкѣ заячья лапка; дернемъ за лапку, то есть, позвонимъ, и насъ впустятъ къ г. Делапулю.
Мосьё Делапуль старикъ лѣтъ семидесяти, но здоровый и бодрый; онъ худощавъ, маленькаго росту, но очень живъ; блестящіе глаза, острый носъ и узкія сжатыя губы его полны ироніи и сарказма. М. Делапуль носитъ еще панталоны по колѣна, чулки и башмаки. Онъ сохранилъ старинную прическу, оканчивающуюся на затылкѣ косичкой.
Въ свое время старикъ былъ большой щеголь и неутомимый танцоръ; онъ славился своими антрша, пируетами и jetés-batus. Въ то время, когда еще дѣйствительно танцовали, а не шаркали, мосьё Делапуль былъ въ модѣ; всѣ его приглашали, всѣ ухаживали за нимъ; замужнія женщины оспаривали одна у другой честь танцевать съ нимъ; молодыя дѣвушки краснѣли отъ удовольствія, когда онъ ихъ приглашалъ. Словомъ, безъ Делапуля и балъ не въ балъ.
Само-собою разумѣется, что обладая такимъ высокимъ талантомъ, нашъ старикъ въ свое время пользовался особеннымъ расположеніемъ дамъ.
Наконецъ, наступили великіе политическіе перевороты. Развивавшаяся цивилизація убила танцы, пируеты и антрша. Человѣчество, подъ предлогомъ танцевъ, стало ходить взадъ и впередъ и даже не въ башмакахъ. Тогда мосьё Делапуль возненавидѣлъ свѣтъ и переселился въ улицу Муфтаръ, въ самый отдаленный уголъ Парижа.
Онъ удалился не одинъ. Надобно вамъ сказать, что онъ принялъ къ себѣ дочь роднаго племянника, бѣдную сироту, которой въ цѣломъ мірѣ одинъ старый дѣдъ служилъ защитникомъ и опорой.
Внуку мосьё Делапуля звали Бланкой; она была мила какъ радость, свѣжа какъ майская роза, наивна и чиста какъ небо Италіи, и кротка какъ…. какъ всѣ хорошенькія женщины.
И столько граціи, столько прелестей было скрыто въ четвертомъ этажѣ стараго дома улицы Муфтиръ! И знаете ли, какую жизнь вела бѣдная Бланка?
Цѣлый день проводила съ дѣдушкой, который выходилъ очень рѣдко, и то никогда не уходилъ далѣе своей улицы.
Она должна была слушать разсказы о молодости мосьё Делапуля; о томъ, на сколькихъ балахъ онъ бывалъ и со сколькими герцогинями и графинями онъ имѣлъ счастіе танцовать.
Она должна была выслушивать длинныя разсужденія о танцахъ, о происхожденіи и постепенномъ развитіи ихъ.
Въ награду за внимательность внучки, г. Делапуль давалъ ей уроки танцованія; но увы — онъ училъ ее танцамъ прошедшаго столѣтія.
Онъ заказалъ особенный ящикъ, въ который ставилъ ноги Бланки на два часа послѣ завтрака и на столько же послѣ обѣда.
Она должна была выдѣлывать разные па, при каждой новой встрѣчѣ съ дѣдомъ дѣлать реверансы, и передъ отходомъ ко сну, протанцовать менуетъ или гавотъ.
Подобная жизнь не можетъ нравиться молодой дѣвушкѣ; но Бланка была кротка, почтительна, покорна; она любила своего дѣдушку и чтобы угодить ему, танцовала безропотно, подъ звуки старенькой скрипчонки, на которой игралъ самъ мосьё Делапуль.
Вечеромъ, старикъ, сидя въ глубокомъ волтеровскомъ креслѣ, подзывалъ къ себѣ Бланку, и погладивъ ее по головкѣ, спрашивалъ:
— Хорошо ли ты становилась сегодня въ первую позицію?
— Хорошо, дѣдушка.
— Антрша идутъ легче?
— Легче, дѣдушка.
— Сдѣлай-ка реверансъ.
Бланка исполняла приказаніе старика.
— Хорошо, удовлетворительно, говорилъ онъ: ты умная дѣвушка…. Помни, дитя мое, надобно всегда держаться прямо… Когда возвратятся прекрасные дни граціозныхъ танцевъ, тогда ты покажешь всѣмъ, какъ должно танцовать…. Помяни мое слово, эти дни скоро опять настанутъ… Человѣчество совращается иногда съ пути истины и граціи, но не надолго… Ты увидишь, что всѣ будутъ говорить о тебѣ, восхищаться тобою…. Вандалы! варвары! они теперь не танцуютъ, а просто ходятъ, шаркаютъ… вмѣсто того, чтобы дѣлать граціозные антрша, они — Гунны этакіе! — стучатъ каблуками… Родъ человѣческій дошелъ до такого упадка, что люди являются на балъ въ сапогахъ!… Они не знаютъ, что пренебрегаютъ искусствомъ самымъ благороднымъ, самымъ изящнымъ и древнимъ… Ты не знаешь, дитя мое, что искусство танцованія очень древнее искусство….
— Знаю, знаю, дѣдушка! вскричала дѣвушка съ живостію, чтобы избавиться разсказа о томъ, что она уже столько разъ слышала; но старикъ не слышалъ даже восклицанія ея, и опустившись въ кресло, продолжалъ:
— Встарину семейныя трапезы и вообще всѣ празднества и торжества оканчивались плясками; Ксенофонтъ оставилъ намъ весьма подробное описаніе того, что въ древности называлось послѣобѣденнымъ препровожденіемъ времени. Приглашали музыкантовъ, Сиракузца, игравшаго на флейтѣ и служившаго дирижеромъ, молодаго человѣка, игравшаго на лирѣ, и танцовщицу, которая дѣлала разныя штуки съ обручами, мечами и шариками…. Потомъ выходилъ молодой человѣкъ и плясалъ очень граціозно…. Но этого мало! Даже въ самыя отдаленныя, патріархальныя времена все служило поводомъ къ пляскамъ: перемѣны временъ года, жатва, сборъ винограда, все, все!… Аміотъ пишетъ….
— Знаю, дѣдушка, знаю, что онъ пишетъ! Вѣдь я сама читала вамъ его вслухъ! восклицала молодая дѣвушка, и старикъ, барабаня пальцами тактъ менуета по поручню кресла, засыпалъ.
Однообразная, скучная жизнь, одиночество, незнаніе никакихъ развлеченіи имѣли вредное вліяніе на здоровье Бланки.
Делапуль замѣтилъ, что румянецъ сходилъ со щекъ ея, и, обезпокоенный, пригласилъ доктора, чтобы узнать причину разстройства здоровья внуки.
— Посѣщаетъ ли ваша внучка общества? спросилъ докторъ.
— Нѣтъ, никогда.
— Бываетъ ли она на гуляньяхъ?
— Никогда.
— Ходитъ ли въ театръ, концерты?
— Никогда, никогда!
— Оттого-то она и хвораетъ.
— Что вы говорите!
— Я говорю, что ваша внучка страдаетъ самою опасною изъ всѣхъ болѣзней — скукою.
— Съ чего вы взяли, что Бланка скучаетъ?… Я почти постоянно съ нею… Мы очень пріятно бесѣдуемъ…. Я разсказываю ей занимательныя и поучительныя исторіи…. Я не отказываю ей ни въ чемъ…. Она встаетъ и ложится, когда ей вздумается… Кушаетъ всегда до сыта…. Словомъ, жизнь ея нисколько не отличается отъ моей, а я могу увѣрить васъ, что вовсе не знаю скуки!
— Такъ; но вамъ семдесятъ лѣтъ, а ей шестнадцать.
— Такъ что же?
— То, что у нея совсѣмъ другія потребности.
— Неужто?
— Если вы хотите возвратить здоровье вашей внучкѣ, то ходите съ нею въ гости, на гулянья, заставляйте ее танцовать….
— Да она и такъ почти цѣлый день танцуетъ!
— Молодая дѣвушка то же, что цвѣтокъ; безъ воздуха цвѣтокъ завядаетъ… Вашей внучкѣ нуженъ воздухъ.
— Воздухъ!.. воздухъ…. твердилъ старикъ, когда докторъ ушелъ: странный народъ эти доктора! Развѣ здѣсь мало воздуху? Открыла окно — вотъ ей и воздухъ!… Но что дѣлать! Послушаюсь его: пойду сегодня же съ Бланкой гулять.
Мосьё Делапуль позвалъ хорошенькую внучку и объявилъ ей, что пойдетъ съ него гулять на бульваръ. Молодая дѣвушка вспрыгнула отъ радости и тотчасъ же побѣжала одѣваться. Она надѣла свое лучшее платье, лучшую шляпку; ей очень хотѣлось казаться хорошенькою, но въ этомъ отношеніи природа распорядилась уже за нее. Она дала ей прелестные глаза, хорошенькій носикъ, маленькій ротикъ, зубы точно перлы, очаровательныя ямочки на щечкахъ, словомъ, прсмиленькую физіономію.
Что касается до мосьё Делапуля, то и въ костюмѣ своемъ онъ остался также вѣренъ прежнему времени, какъ и въ танцахъ; онъ сохранилъ чулки въ натяжку и башмаки съ пряжками, шолковый французскій кафтанъ съ большими выпуклыми пуговицами съ изображеніями птицъ; прическу съ косичкой и маленькую трехъугольную шляпу, въ родѣ той, которая прославилась на головѣ Наполеона.
Дѣдушка взялъ Бланку подъ руку, и опираясь на трость, которая служитъ ему уже пятьдесятъ лѣтъ, пошелъ съ молодою дѣвушкою по направленію къ бульварамъ. Бланка съ изумленіемъ смотритъ на всѣ встрѣчающіеся ей предметы, а старикъ идетъ плавно и граціозно, какъ бы собираясь танцовать менуетъ.
Наконецъ, послѣ многихъ и долгихъ остановокъ, они добрались до бульвара Бомарше.
Представьте себѣ изумленіе молодой дѣвушки, когда она очутилась посреди множества народа, гуляющихъ, зѣвакъ, торговцевъ и торговокъ и фокусниковъ.
Тутъ, за тринадцать су[1] вы можете накупить себѣ, что угодно.
— Меблируйтесь, заводитесь хозяйствомъ! кричитъ продавецъ: закупайте подарки вашей супругѣ, дѣтямъ и слугамъ!
Далѣе играютъ дѣтц. Берегитесь, а не то какъ разъ въ васъ швырнутъ мячикомъ или чѣмъ-нибудь другимъ. Дѣти рѣзвятся, шумятъ, падаютъ, плачутъ, между-тѣмъ какъ нянюшки заняты бесѣдами, который интересуютъ ихъ гораздо болѣе, чѣмъ дѣти господъ ихъ.
Еще далѣе, какой-то господинъ, въ чорномъ фракѣ, довольно грязномъ и поношенномъ, окруженъ толпою зѣвакъ. Передъ этимъ человѣкомъ нѣтъ ни стола, ни лотка; стало-быть онъ не купецъ?… Что же онъ дѣлаетъ? О чемъ бесѣдуетъ онъ съ окружающей его публикой?
Мосьё Делапуль останавливается съ племянницей передъ этцмъ человѣкомъ. Ему хочется узнать, что онъ толкуетъ.
Незнакомецъ, безпрестанно нюхая табакъ, говоритъ съ разстановкой, какъ бы самъ не зная, что ему говорить:
— Конечно, есть люди…. люди, которые даже гуляютъ…. особенно въ хорошую погоду…. какъ, напримѣръ, сегодня…. Вотъ, гуляютъ себѣ…. гуляютъ и говорятъ: Очень хорошо…. Конечно, все это очень пріятно… Но что дѣлаетъ этотъ господинъ, который ничего не дѣлаетъ…. Вѣроятно, онъ что-нибудь да дѣлаетъ….
— Дѣдушка, что онъ говоритъ? шопотомъ спрашиваетъ Бланка.
— Не знаю; но послушаемъ; можетъ-быть онъ что-нибудь да скажетъ.
Господинъ въ чорномъ фракѣ вынимаетъ изъ кармана засаленный бумажникъ, изъ бумажника листокъ чорной глянцовой бумаги и ножницы; потомъ, окинувъ взоромъ окружающую его толпу, начинаетъ что-то вырѣзывать изъ бумаги, продолжая свою несвязную рѣчь:
— Да, милостивые государя и государыни… вотъ вы, напримѣръ, видите человѣка…. и вокругъ большая и почтенная публика…. вы, конечно, спросите: Что дѣлаетъ этотъ человѣкъ?… Безъ всякаго сомнѣнія, я что-нибудь да дѣлаю…. Вотъ тутъ-то и задача!… Конечно дѣлаю…. но что?… Что я дѣлаю?…. Это почтеннѣйшая публика сейчасъ узнаетъ…. Прошу нѣсколько минутъ терпѣнія…. Отчего жъ бы вамъ и не подождать?… Да, что я дѣлаю? Въ томъ-то и задача!
Говоря такимъ образомъ, господинъ въ чорномъ фракѣ обратилъ все свое вниманіе на мосье Делапуля, которому удалось пробраться впередъ. Дѣдушка не понималъ, зачѣмъ этотъ человѣкъ все смотрѣлъ на него и обращалъ преимущественно къ нему свои несвязныя рѣчи; но старичокъ принималъ это за особое вниманіе, и уже придумывалъ какую бы вѣжливость сказать въ отвѣтъ господину въ чорномъ фракѣ, какъ вдругъ послѣдній пересталъ вырѣзывать, живо наклеилъ вырѣзанное на бѣлый листокъ бумаги, и показалъ публикѣ весьма схожій смлуетъ г. Делапуля.
Всѣ захохотали. Делапуль и внучка его хотятъ знать о чемъ другіе смѣются; они подходятъ ближе, и мосьё Делапуль останавливается пораженный, узнавъ свой портретъ.
— Это вы, дѣдушка! съ косичкой и маленькой треуголкой; это вы!
Человѣкъ въ чорномъ фракѣ подаетъ сплуетъ старику и говоритъ:
— Надѣюсь, что вы довольны; всѣ узнали васъ…. соблаговолите получить…. вознагражденіе предоставляю вашей щедрости….
— Вознагражденіе! кричитъ мосьё Делапуль, покраснѣвъ отъ гнѣва: какъ вы осмѣлились вырѣзать мой силуетъ, не узнавъ сперва, пріятно ли мнѣ это будетъ?… Что я вамъ за натурщикъ?.. Вы самовольно завладѣли моею личностью!… Не имѣя на то никакого права…. Пойдемъ, Бланка, пойдемъ! Я буду жаловаться правительству.
Старикъ уводитъ молодую дѣвушку, посреди смѣха и гиканья толпы, которая всегда рада случаю посмѣяться надъ кѣмъ-нибудь.
— Въ мое время народъ былъ гораздо вѣжливѣе, сказалъ мосьё Делапуль: въ мое время на гульбищахъ не толкались и ни кто не имѣлъ права снимать вашъ силуетъ безъ вашего согласія…. Теперь гораздо лучше и пріятнѣе сидѣть дома!
Бланка не совсѣмъ раздѣляла мнѣніе дѣдушки; множество прохожихъ, великолѣпные магазины, забавныя лавчонки, шумъ, движеніе, все занимало ее. Кромѣ-того, она уже нѣсколько разъ слышала, какъ молодые люди, проходя мимо нея, говорили:
— Какая хорошенькая!
Самая невинная дѣвушка понимаетъ значеніе этихъ словъ.
Наступило наконецъ то время, въ которое старикъ обыкновенно обѣдалъ.
— Ты, душечка, вѣроятно, проголодалась? сказалъ онъ внучкѣ.
— Да, дѣдушка.
— И я тоже. Такъ какъ до дому далеко, то мы зайдемъ въ трактиръ.
— Пойдемте, пойдемте! Ахъ, какъ весело!
Бланка въ восторгѣ. Она еще никогда не обѣдала въ трактирѣ, и воображаетъ, что тамъ все должно быть отлично и что она будетъ ѣсть кушанья, о которыхъ до-сихъ-поръ даже не слыхала.
Мосьё Делапуль осматривается и замѣчаетъ нѣчто въ родѣ магазина, въ которомъ сидитъ какой-то господинъ и что-то кушаетъ.
— Вотъ, вѣрно, трактиръ, думаетъ старикъ: тамъ немного народу…. Чѣмъ лучше, это будетъ гораздо приличнѣе дли моей внучки. Пойдемъ, Бланка.
Они входятъ въ опрятную залу, уставленную столами, накрытыми скатертями; на столахъ лежатъ разныя булки и газеты.
Мосьё Делапуль и Бланка садятся къ одному столу, и первый говоритъ толстой дамѣ, стоящей за буфетомъ:
— Мы, сударыня, проголодались…. прикажите подать намъ, что у васъ есть готоваго…. Я вполнѣ полагаюсь на вашъ выборъ.
Буфетчица очень снисходительно киваетъ головой, уходитъ и вскорѣ возвращается съ двумя чашками бульона.
— Угодно вамъ хлѣба? спрашиваетъ она, поставивъ чашки передъ дѣдомъ и внучкой.
— Хлѣба?… Еще бы!… Нельзя же безъ хлѣба….
Буфетчица приноситъ корзинку съ булками и возвращается къ буфету.
— Это бульонъ, говоритъ старикъ: видно у нихъ сегодня нѣтъ супу.
Молодая дѣвушка ничего не отвѣчаетъ, но только немножко поморщилась: она не любила бульона.
Выпивъ свою чашку, мосье Делапуль говоритъ буфетчицѣ:
— Намъ, сударыня, этого недовольно.
— Прикажете еще?
— Какъ же, какъ же!
Буфетчица уходитъ и возвращается съ двумя другими чашками бульона и ставитъ ихъ передъ старикомъ и Бланкою. Послѣдніе смотрятъ другъ-на-друга и рѣшаются проглотить и вторыя чашки; они воображаютъ, что это бульонъ другаго рода, но ничего не бывало — онъ совершенно такой же, какъ и первый.
— Вѣдь этого все-таки мало, говоритъ старикъ, обратившись опять къ буфетчицѣ.
Она ничего не отвѣчаетъ, уходитъ и въ третій разъ является съ двумя чашками бульона. Мосье Делапуль сердится и восклицаетъ:
— Опять бульонъ!… Позвольте вамъ замѣтить, сударыня, что это черезъ-чуръ монотонно…. Разъ — хорошо, два — куда ни шло! Но ужъ третій — кушайте сами! Неужто нынче въ трактирахъ ничего нельзя достать, кромѣ бульона?
— Въ нашемъ заведеніи нѣтъ ничего другаго. Мы основали спеціальность для бульона…. Отпускаемъ и на домъ, какъ кому угодно.
— Глупыя нововведенія! говоритъ г. Делапуль сердито. Онъ расплачивается и уходитъ съ Бланкой. Выйдя на улицу, онъ спрашиваетъ ее: Хочешь еще ѣсть?
— О, нѣтъ, дѣдушка. У меня прошелъ апетитъ.
— Такъ прогуляемся еще…. Хорошъ обѣдъ! Первое блюдо — бульонъ, второе — бульонъ, третье — бульонъ…. Пойдемъ, я покажу тебѣ что-нибудь забавное.
Они прошли нѣсколько шаговъ и остановились у палатки, въ которой показывали маріонетокъ; но самое забавное зрѣлище было у входа въ палатку, гдѣ кошка выдѣлывала разныя штуки. Мосье Делапуль и Бланка остановились, чтобы посмотрѣть на нее. Толпа зрителей состояла преимущественно изъ уличныхъ мальчишекъ, которые не замедлили обратить насмѣшливое вниманіе на страннаго старичка; за мальчишками послѣдовали и мастеровые и другіе зѣваки; всѣ стали смѣяться, указывая пальцами на старика въ маленькой треуголкѣ и толковомъ кафтанѣ съ пуговицами, украшенными изображеніями разныхъ птицъ. Кошка забыта; всѣ занимаются дѣдушкой Бланки, который вовсе не подозрѣваетъ того.
Хохотъ усиливается, толпа сгущается, загораживаетъ весь бульваръ, такъ что нѣтъ проходу; толкотня, давка, всѣ хотятъ видѣть мосье Делапуля. Является полицейскій служитель, справляется о причинѣ сходбища; ему показываютъ старика. Полицейскій служитель добирается до него, и дернувъ его за руку, говоритъ отрывисто:
— Проходите, проходите. Не стойте здѣсь.
— Отчего не стоять? спросилъ старикъ съ изумленіемъ.
— Потому-что вы нарушаете порядокъ.
— Я нарушаю порядокъ? Я?….
— Перестаньте притворяться! Знаемъ мы эти штуки!
— Какія штуки?
— Пожалуйста, не прикидывайтесь такимъ простячкомъ…. Насъ не проведешь…. Вы нарочно надѣли треуголку, чтобы походить на Наполеона….
— На Наполеона!… Я не имѣю чести знать этого господина….
— Перестаньте шутить! Зачѣмъ у васъ орлы на пуговицахъ?
— Орлы!… Это колибри, а не орлы.
— Орлы, говорятъ вамъ.
— Колибри!.. Впрочемъ отстаньте, пожалуйста; мы мнѣ надоѣли….
— Проходите, говорятъ вамъ! Я не арестую васъ, только изъ уваженія къ вашимъ лѣтамъ.
— Да что вы, въ-самомъ-дѣлѣ, пристали ко мнѣ!
— Дѣдушка, уйдемте, умоляю васъ! говоритъ Бланка.
Уступая просьбамъ внучки, старикъ удаляется.
— Не понимаю! ворчалъ онъ: увѣряютъ, что я нарушаю порядокъ, потому-что у меня треугольная шляпа на головѣ и птицы на пуговицахъ…. Я не узнаю Парижа! все измѣнилось въ немъ: трактиры, костюмы, обычаи…. Досадно, право досадно! Я нарочно вышелъ, чтобы развлечь тебя, а тутъ непріятность за непріятностью….
Смерклось, когда старикъ и молодая дѣвушка дошли до Елисейскихъ-полей; тамъ увидѣли они ротонду, надъ входомъ которой былъ транспарантъ съ надписью:
Бланка вздрогнула отъ радости и сказала дѣду:
— Балъ! Мѣсто, гдѣ танцуютъ…. Ахъ, дѣдушка! тамъ-то бы я повеселилась… Я такъ прилежно училась танцовать, что надобно же мнѣ употребить въ дѣло мое знаніе….
— Ну, пожалуй! отвѣчаетъ Делапуль. Никто изъ нихъ, я увѣренъ, не умѣетъ танцовать. Пускай же они полюбуются твоею граціею, твоими на, твоими реверансами. Пойдемъ! вскричалъ онъ оживляясь: я чувствую, какъ у меня самаго заходили ноги…. Я буду твоимъ кавалеромъ, и мы покажемъ имъ, какъ должно танцовать.
Старикъ входитъ съ внукой въ бальную ротонду. Народу было много; оркестръ игралъ ритурнель. Кто-то искалъ визави. Мосьё Делапуль вызвался, и всѣ глаза обратились на странную парочку.
Музыка заиграла.
Дѣдушка и племянница ринулись впередъ, присѣдаютъ, ловко выдѣлываютъ антрша, прыгаютъ…. Все вокругъ нихъ разразилось громкимъ смѣхомъ; другіе кадрили оставлены, всѣ толпятся, чтобы видѣть какъ танцуютъ старикъ и молодая дѣвушка.
Въ то самое время, какъ мосьё Делапуль выдѣлывалъ самое вычурное па, его схватилъ за-руку полицейскій служитель.
— Извольте сейчасъ выдти вонъ, сказалъ онъ повелительно.
— Что вы говорите? спросилъ старикъ, удержавъ на воздухѣ одну ногу, съ опущеннымъ къ полу носкомъ.
— Я говорю, что вы не должны танцовать запрещенныхъ танцевъ.
— Запрещенныхъ?… Позвольте узнать, какіе танцы запрещены?
— Не прикидывайтесь, я своими глазами видѣлъ, какъ вы сейчасъ дѣлали весьма непристойныя движенія.
— Я!… да знаете ли вы, что въ тысячу семьсотъ….
— Не разсуждайте; стыдно вамъ дурачиться въ ваши лѣта; извольте выдти вонъ или я велю васъ арестовать.
Испуганная Бланка насильно уводитъ дѣда. Онъ тотчасъ же нанимаетъ извозчика въ улицу Муфтаръ. Воротившись домой, онъ кричитъ въ бѣшенствѣ:
— Ноги моей не будетъ на улицахъ!
Но утро вечера мудренѣе.
На другой день старикъ опомнился и сказалъ внучкѣ:
— Дитя мое, я найму тебѣ другаго учителя танцованія, я буду посылать тебя въ гости и ты будешь одѣваться такъ, какъ всѣ теперь одѣваются…. Я не хочу, чтобы на тебя указывали пальцами…. Я убѣдился, что надобно одѣваться, ходить и танцовать съ вѣкомъ….
- ↑ Около пятиалтыннаго.