Человек и его подобие (Дорошевич)/ДО
| Человѣкъ и его подобіе : Индусская легенда[1] |
| Изъ цикла «Сказки и легенды». Опубл.: «Русское слово», 1903, № 37, 6 февраля. Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ IV. Литераторы и общественные дѣятели. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 44. |
Когда Магадэва создалъ человѣка, — человѣка привѣтствовала вся природа.
По пути его на землѣ вырастала трава, чтобъ человѣку не жестко было ступать.
Когда человѣкъ проходилъ мимо, зеленыя лужайки улыбались ему цвѣтами.
Солнце грѣло человѣка, а пальмы расправляли свои листья, когда человѣкъ садился отдохнуть въ ихъ тѣни.
Птицы хоромъ гремѣли самыя лучшія пѣсни при его приближеніи.
А маленькіе воробьи и трясогузки скакали впереди и кричали:
— Человѣкъ идетъ! Человѣкъ идетъ!
Бананы протягивали ему свои плоды:
— Не хочешь ли ты ѣсть?
И, завидѣвъ человѣка, на кокосовой пальмѣ спѣшилъ созрѣть плодъ и упасть къ ногамъ человѣка.
Робкія серны выглядывали изъ-за ліанъ, чтобы посмотрѣть на человѣка.
Человѣкъ былъ скроменъ и застѣнчивъ.
Онъ думалъ, — такъ какъ Магадэва далъ ему безпокойную, пытливую мысль, онъ думалъ:
— За что мнѣ все это?
Онъ старался не ступать по травѣ, которая вырастала на пути, — потому что, касаясь этой травы, краснѣли его ноги.
Его уши краснѣли, когда раздавались гимны птицъ.
Краснѣли руки, когда онъ дотрогивался до банановъ и кокосовыхъ орѣховъ, падавшихъ на его пути.
Онъ потуплялъ глаза, чтобъ не видѣть воробьевъ и трясогузокъ, скакавшихъ впереди него и кричавшихъ:
— Человѣкъ идетъ! Человѣкъ идетъ!
Потупивъ голову, боясь дышать, — онъ проходилъ мимо лужаекъ, на которыхъ въ честь него расцвѣтали. душистые цвѣты.
И боялся глядѣть по сторонамъ, чтобъ не увидать любопытныхъ и восхищенныхъ взглядовъ спрятавшихся въ ліанахъ пугливыхъ сернъ.
Онъ стыдливо и съ замѣшательствомъ думалъ:
— Чѣмъ я заслужилъ все это?
А цвѣты продолжали расцвѣтать при его появленіи, пальмы расправлять свои листья, когда онъ садился подъ ними, маленькіе воробьи и трясогузки озабоченно скакать впереди и всѣхъ предупреждать:
— Человѣкъ идетъ! Человѣкъ идетъ!
Пугливыя серны не переставали любоваться имъ своими прекрасными глазами.
Тогда человѣкъ подумалъ:
— Они видятъ меня и воздаютъ почести. А я не понимаю, за что. Быть-можетъ, это потому, что я не вижу себя?
И человѣкъ сталъ думать:
— Какъ бы мнѣ увидѣть себя? Что во мнѣ достойнаго такихъ восторговъ.
Заснувшій прудъ отражалъ въ своей блестящей глади деревья и цвѣты, росшіе на берегу, синее небо и бѣлыя, плывшія по небу, облака.
Человѣкъ сказалъ себѣ:
— Вотъ!
И съ вопросомъ наклонился надъ спящею блестящею гладью воды.
И вода отвѣтила ему:
— Ты прекрасенъ!
Въ водѣ отразилось лицо, полное пытливой мысли, и глубокіе глаза, горѣвшіе огнемъ.
Человѣкъ отшатнулся и сказалъ:
— Теперь я начинаю понимать! Это не глупый воробей, не трясогузка. Водѣ можно повѣрить. Вода не станетъ лгать. Вѣдь не лжетъ же она, отражая небо, облака, деревья и цвѣты.
Онъ снова наклонился надъ водой и долго смотрѣлъ на лицо, ему новое, до сихъ поръ незнакомое.
— А дѣйствительно, — сказалъ человѣкъ, — я удался Магадэвѣ. И Магадэва имѣетъ право гордиться, что меня сотворилъ! Онъ выбралъ для этого удачный мигъ. Мигъ, когда былъ полонъ, видно, вдохновенья! Должно-быть, каждое движеніе мое такъ же полно красоты, если все восхищается, глядя на меня?
И, повернувшись спиною къ солнцу, человѣкъ сталъ спрашивать землю:
— Красивъ ли я?
Онъ дѣлалъ тѣлодвиженіе, шелъ, поднималъ руки къ небу, протягивалъ ихъ, словно срываетъ цвѣты и плоды.
И глядѣлъ на свою тѣнь на землѣ.
И земля отвѣчала человѣку:
— Ты красивъ! Красиво каждое твое движенье!
Тогда, налюбовавшись своею тѣнью, человѣкъ радостно сказалъ:
— Теперь я понялъ все!
И крикнулъ воробьямъ и трясогузкамъ:
— Впередъ! Кричите громче. Я иду!
Человѣкъ сталъ гордъ.
Ложась отдохнуть подъ пальмами, онъ съ неудовольствіемъ глядѣлъ вверхъ:
— Какія глупыя пальмы! Почему онѣ не достаточно широко раскрыли свои листья? Знаютъ ли онѣ еще, кто подъ ними лежитъ?
Проходя мимо лужаекъ, расцвѣтавшихъ цвѣтами, онъ останавливался и считалъ цвѣты.
— Сегодня не особенно много. Можно было бы расцвѣсти и посильнѣе! Почему на этомъ стебелькѣ нѣтъ цвѣтка?
И когда воробьи и трясогузки робко чирикали ему въ отвѣтъ:
— На этой травкѣ никогда не бываетъ цвѣтовъ!
Человѣкъ сердился:
— Могла бы расцвѣсти, когда я приближаюсь! Зачѣмъ иначе и расти такой глупой травѣ? Просто, вы виноваты… Не достаточно громко кричали о моемъ приближеніи! Вы созданы Магадэвой для того, чтобы скакать впередъ и возвѣщать, что я иду! А вы! Какъ исполняете вы заповѣдь Магадэвы?
Онъ отбрасывалъ ногой падавшіе на его пути кокосовые орѣхи:
— Эти недостаточно крупны для меня!
И отъ гордости частенько голодалъ, потому что не хотѣлъ протянуть руки къ бананамъ, которые огромными кистями тянулись къ нему:
— Могли бы быть для меня и пожелтѣе!
На лицѣ его теперь часто было написано недовольство.
Онъ оглядывался кругомъ:
— Почему мало сернъ выглядываетъ изъ ліанъ на меня?
Воробьи и трясогузки съ трепетомъ отвѣчали ему:
— Онѣ пугливы, человѣкъ!
— Въ такомъ случаѣ, прикажите замолчать птицамъ. Это онѣ своимъ шумомъ и гамомъ пугаютъ робкихъ сернъ и мѣшаютъ имъ любоваться мною. Да и надоѣли мнѣ пѣсни этихъ глупыхъ птицъ! Онѣ поютъ недостаточно стройно и красиво въ честь меня. Пусть лучше молчатъ, чѣмъ пѣть гимны, не достойные меня по красотѣ!
Если человѣкъ просыпался до восхода солнца, онъ сердился:
— Чего медлитъ это солнце? Чего оно теряетъ даромъ время, вмѣсто того, чтобы прійти любоваться мною? Вотъ я уже не сплю, — а оно еще не взошло.
Когда спускался вечеръ, и въ небѣ загорались звѣзды, человѣкъ смѣялся и привѣтливо махалъ имъ рукой.
— Ничего, ничего! Высыпайте толпой на небо! Вамъ захотѣлось полюбоваться мною? Выходите толпами и смотрите!
Такъ гордился человѣкъ своей красотой.
Магадэва на небѣ много смѣялся надъ гордостью человѣка, — но, наконецъ, Магадэвѣ это надоѣло.
— Этому надо положить предѣлъ! — сказалъ Магадэва. — Это становится глупымъ!
И Магадэва создалъ обезьяну.
Проворно она спустилась съ дерева и пошла рядомъ съ человѣкомъ.
— Это что за чучело? — удивился человѣкъ, и что-то знакомое показалось ему въ фигурѣ, шагавшей рядомъ съ нимъ.
Все кругомъ съ удивленіемъ смотрѣло на человѣка и обезьяну, шедшихъ рядомъ.
Человѣкъ нюхалъ цвѣты, расцвѣтавшіе по пути, и обезьяна нюхала ихъ.
У человѣка на лицѣ было написано удовольствіе, и у обезьяны на лицѣ было написано удовольствіе.
Пугливыя серны, выглядывавшія изъ-за ліанъ, спрашивали съ недоумѣніемъ другъ у друга:
— Кто же изъ нихъ человѣкъ?
И даже воробьи и трясогузки скакали теперь задомъ напередъ и съ удивленіемъ смотрѣли то на того, то на другого, крича:
— Вотъ идутъ люди! Люди идутъ! Люди!
Человѣкъ вспомнилъ свое изображеніе въ водѣ, поглядѣлъ на обезьяну и съ досадой сказалъ самому себѣ:
— А вѣдь похожи!
Но онъ не понималъ:
— Какъ же такъ? Я красивъ, — это безобразно. А все-таки мы похожи другъ на друга?
Онъ сѣлъ и погрузился въ глубокую думу.
Обезьяна сѣла рядомъ и тоже сдѣлала видъ, что погрузилась въ глубокую думу.
Человѣкъ пошевелился.
Обезьяна пошевелилась.
Человѣкъ всталъ и съ досадой быстро пошелъ прочь.
Но и обезьяна вскочила и также быстро пошла съ нимъ рядомъ.
Человѣкъ расхохотался, глядя на ея раздосадованный и озабоченный видъ.
Лицо у обезьяны все сморщилось, и она схватилась за бока.
Человѣкъ пересталъ смѣяться.
— Неужели это, дѣйствительно, такъ безобразно?
И обезьяна нахмурилась.
Человѣкъ отбрасывалъ попадавшіе на его пути кокосовые орѣхи.
Обезьяна дѣлала то же.
Человѣкъ снова не могъ удержаться отъ хохота:
— Неужели же такъ смѣшно то, что я дѣлаю?
И пересталъ дѣлать это.
Обезьяна шла рядомъ и повторяла каждое его движеніе.
И человѣкъ съ ужасомъ видѣлъ:
— Точь въ точь, какъ я!
Насталъ вечеръ.
И когда человѣкъ, увидѣвъ звѣзды, по обыкновенію привѣтливо и снисходительно замахалъ имъ руками, обезьяна тоже подняла переднія руки кверху и тоже замахала, — такъ что человѣкъ расхохотался и сталъ кататься по травѣ:
— Великій Магадэва? Какъ это смѣшно, и глупо, и некрасиво!
Такъ обезьяна повторяла каждое движеніе человѣка, — и человѣкъ боялся уже сдѣлать лишнее движеніе, чтобъ его не повторила обезьяна, и чтобъ оно не вышло глупымъ и смѣшнымъ.
Человѣкъ сталъ скромно ходить по землѣ, — боясь, чтобъ обезьяна, ходившая рядомъ, не сдѣлала сейчасъ же смѣшного движенія.
Онъ боялся взглянуть по сторонамъ, потому что ему стыдно было пугливыхъ сернъ, видѣвшихъ его и обезьяну идущими рядомъ.
Когда загремѣлъ хоръ птицъ, человѣкъ покраснѣлъ:
— Что жъ во мнѣ красиваго, разъ обезьяна похожа на меня?
И онъ стыдливо старался не топтать травы, росшей на его пути. Скромными улыбками отвѣчалъ на цвѣты, которыми улыбалась ему земля.
И, вспоминая каждое свое движеніе, какъ его передразнивала обезьяна, думалъ про себя:
— За что, за что мнѣ всѣ эти почести?
Человѣкъ сталъ вновь скроменъ и стыдливъ.
Такъ, индусы, все создано Магадэвой со смысломъ и на пользу. Все.
Примѣчанія
править- ↑ Посвящается Максиму Горькому и г. Скиталыгу.