Чего не может сделать богдыхан (Дорошевич)/ДО
| Чего не можетъ сдѣлать богдыханъ |
| Изъ цикла «Сказки и легенды». Источникъ: Дорошевичъ В. М. Легенды и сказки Востока. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1902. — С. 122.[1] |
Всесильный богдыханъ много видѣлъ при своемъ дворѣ людей ловкихъ, людей хитрыхъ, и ему захотѣлось увидѣть счастливыхъ людей.
— Я — солнце, которое золотитъ только вершины горъ и лучи котораго никогда не падаютъ въ долины! — сказалъ онъ себѣ и приказалъ своему главному оберъ-церемоніймейстеру принести списокъ низшихъ чиновниковъ.
Церемоніймейстеры принесли 666 свитковъ, каждый въ 66 локтей длины, на которыхъ еле-еле умѣстились всѣ имена.
— Сколько ихъ, однако! — сказалъ богдыханъ, и, указавъ на имя мандарина 48 класса Тунъ-Ли, приказалъ главному оберъ-церемоніймейстеру:
— Узнай, что это за человѣкъ!
Приказанія богдыхана исполняются немедленно, и не успѣлъ бы богдыханъ сосчитать до 10.000, — какъ главный оберъ-церемоніймейстеръ вернулся и съ глубокимъ поклономъ сказалъ:
— Это твой старый служака, всесильный сынъ неба. Честный, скромный чиновникъ и примѣрный семьянинъ. Онъ отлично живетъ со своей женой, и они воспитываютъ дочь въ благочестіи и трудѣ.
— Да будетъ ему радость! — сказалъ богдыханъ, — я хочу осчастливить его взглядомъ моихъ очей. Пойди и объяви ему, что въ первый день новой луны онъ можетъ представиться мнѣ со своимъ семействомъ.
— Онъ умретъ отъ счастья! — воскликнулъ главный оберъ-церемонійместеръ.
— Будемъ надѣяться, что этого не случится! — улыбнулся добрый богдыханъ, — иди и исполни мою волю.
— Ну, что? — спросилъ онъ, когда оберъ-церемоніймейстеръ возвратился во дворецъ.
— Твоя воля исполнена, какъ святая, всесильный сынъ неба! — простираясь ницъ предъ богдыханомъ, отвѣчалъ главный церемоніймейстеръ, — твое милостивое повелѣніе было объявлено Тунъ-Ли при громѣ барабановъ, звукахъ трубъ и ликующихъ возгласахъ народа, славившаго твою мудрость!
— И что же Тунъ-Ли?
— Онъ казался помѣшаннымъ отъ радости. Никогда еще міръ не видѣлъ такого радостнаго безумія!
День представленья Тунъ-Ли ко двору приближался, казалось, медленно, — какъ все, чего мы ждемъ. Богдыхану хотѣлось поскорѣе взглянуть на счастливаго человѣка, — и однажды вечеромъ онъ, переодѣвшись простымъ кули, съ проводникомъ отправился въ тотъ далекій кварталъ Пекина, гдѣ жилъ Тунъ-Ли.
Еще издали слышны были крики въ домѣ Тунъ-Ли.
— Неужели они такъ громко ликуютъ? — удивился богдыханъ, и радость расцвѣла въ его душѣ.
— Несчаснѣйшая изъ женщинъ! Презрѣннѣшее изъ существъ, на которое когда-либо свѣтило солнце! — кричалъ Тунъ-Ли, — да будетъ проклятъ тотъ день и часъ, въ который мнѣ пришло въ голову на тебѣ жениться! Поистинѣ, злые драконы. нашептали мнѣ эту мысль!
— Мы живемъ 300 лунъ мужемъ и женой! — со слезами отвѣчала жена Тунъ-Ли, — и я никогда еще не слыхала отъ тебя такихъ проклятій. Ты всегда находилъ меня милой, доброй и вѣрной женой. Хвалилъ меня.
— Да, но мы не должны были представляться богдыхану! — съ бѣшенствомъ отвѣчалъ Тунъ-Ли, — ты покроешь меня позоромъ! Ты сдѣлаешь меня посмѣшищемъ всѣхъ! Развѣ ты сумѣешь отдать 33 граціозныхъ поклона, какъ требуется по этикету?.. Мнѣ придется сквозь землю провалиться со стыда за тебя и за дочь. Вотъ еще отвратительнѣйшее существо въ цѣломъ мірѣ! Уродъ, какого не видывало солнце!
— Отецъ! — рыдая, отвѣчала дочь Тунъ-Ли, — отецъ, развѣ не ты называлъ меня красавицей? Своей милой Му-Сянь? Своей кроткой Му-Сянь? Развѣ ты не говорилъ, что милѣе, лучше, послушнѣе меня нѣтъ никого въ цѣломъ мірѣ?
— Да! Но нога въ два пальца длиною! — съ отчаяньемъ восклицалъ Тунъ-Ли, — я увѣренъ, что богдыханъ умретъ отъ ужаса, увидѣвъ такую ногу-чудовище.
— Меня растили не для того, чтобы носить въ паланкинѣ! — плакала бѣдняжка Му-Сянь, — мои ноги для ходьбы. Я должна вѣдь выйти замужъ за такого же скромнаго и бѣднаго чиновника, какъ ты, отецъ. Меня воспитывали для труда.
— Будь проклято твое уродство, когда надо представляться богдыхану! — закричалъ внѣ себя Тунъ-Ли.
Въ эту минуту у дверей раздался ударъ гонга, и въ горницу вошелъ ростовщикъ.
— Ну, что же, Тунъ-Ли? — спросилъ онъ, — обдумалъ ты мои условія?
— Но мы умремъ съ голода, если примемъ твои условія! — прошепталъ Тунъ-Ли, отъ ужаса закрывая ладонями лицо.
— Какъ хочешь! — пожалъ плечами ростовщикъ, — но помни, что время идетъ. Если ты будешь медлить, — мы не успѣемъ сдѣлать ни синяго шелковаго платья съ золотистыми рукавами для тебя, ни зашитаго шелками платья для твоей жены, ни расшитаго цвѣтами платья для твоей дочери. Ни всего того, что необходимо, чтобы представиться ко двору. Что ты будешь тогда дѣлать?
— Хорошо, я согласенъ… согласенъ… — пробормоталъ Тунъ-Ли.
— Такъ помни же, чтобы не было потомъ споровъ. Я дѣлаю тебѣ все это, а ты въ каждую новую луну отдаешь мнѣ три четверти своего жалованья.
— Но мы умремъ съ голоду! — воскликнулъ Тунъ-Ли, всплескивая руками, — возьми половину. Не убивай насъ!
Тунъ-Ли, его жена и бѣдная маленькая Му-Сянь ползали передъ ростовщикомъ на колѣняхъ, умоляя его брать половину жалованья Тунъ-Ли.
— Вѣдь мы должны будемъ голодать всю остальную жизнь.
— Нѣтъ, три четверти жалованья каждую новую луну, — стоялъ на своемъ ростовщикъ, — послѣднее слово: согласенъ ты или нѣтъ?
И Тунъ-Ли, рыдая, отвѣчалъ:
— Хорошо, дѣлай.
— О, небо! — прошепталъ богдыханъ, и слезы полились изъ его глазъ.
— Не смѣй мнѣ говорить этого! — закричалъ онъ въ величайшемъ гнѣвѣ, когда вернулся во дворецъ и главный церемоніймейстеръ, по обычаю, распростерся предъ нимъ ницъ и назвалъ его «всесильнымъ».
— Не смѣй мнѣ лгать! — со слезами закричалъ богдыханъ, — какой я всесильный! Я не могу сдѣлать человѣка счастливымъ!
И грустный, бродя по своимъ великолѣпнымъ, благоухающимъ садамъ, онъ думалъ:
«Я — солнце, которое свѣтитъ и грѣетъ только издали, и сжигаетъ, когда приближается къ бѣдной землѣ!»
Примѣчанія
править- ↑ Вошла въ Амфитеатровъ А. В., Дорошевичъ В. М. Китайскій вопросъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1901. — С. 88.