Помню, ребенком, со старою няней своею
Зимней порой я к Невским ходил берегам...
Помню, январского солнца сияние в полдень —
Золото шапки Исаакия, сфинксов без'оких — и властный
Медного Всадника взлет на гранитной скале...
Помню, однако, что все эти крупные дива —
Детские очи мои красотою своей привлекали —
Наполовину. Приманкою главной и зрелищем милым
Был для меня, той порою, солдатик
У монумента... В шапке медвежьей с кистями —
С длинным ружьем и седой бородою —
Старый солдатик ходил неизменно
Около Медного Всадника... Мне же казалось
Что гренадер этот сделался старым —
Там, на часах; что ни сна ни покоя,
Он не знавал никогда — что удел его жизни
Быть часовым... На уроках французских
Я узнал, что солдата зовут "сантинелем"...
"La sentinelle"! Мне -- понравилось слово
Это звенящее — как и то, что тем словом
Обозначалось: Безстрашие. Верность.
Долгу служенье... И помня солдата
У монумента — ему подражая
Часто я дома играл в "санитинеля":
Бабкину муфту соболью на темя
Я водружал вместо шапки — и долго
С детскою саблей, с ружьем деревянным
Мерил паркет в петербургской гостиной
Зорко часы и камин охраняя...
. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
Помню я в детстве, но более позднем
Вновь часового... Но в жуткое время
Запечатлелся в глазах моих робких
Он вторократно: — мальчишкой-кадетом
Вслед за другими, во мраке собора
По ступеням, трепеща, восходил я
Вверх... Нас водили прощаться
С мертвым Царем... Средь свечей, на вершине,
Спал Император в гробу. Миротворца --
Чуется — видел я мельком... И спешно
Вниз уходил, уступая другому
Место... Вдруг — внизу, у подножья
Вновь нежданно он вырос — мой старый
Нежно любимый солдат! С меховою
Шапкой большою своей, с бородою
Вдвое отросшею — в дыме кадильном
Камнем стоял у монаршего праха
Мой "сантинель"!.. . . . . . . .
. . . . . . . . . Дальше — мчалися годы.
Детские годы сменила румяная юность
Юнкерства время пришло; в авангардный
Лагерь мы вышли, к Военному Полю
У Дудендорфа... Мохнатой горою
Он возвышался над озером... -- Там и я —
Стал "сантинелем" и сам настоящим
И на часах, в предразсветное время
Вспомнил с усмешкой о бабкиной муфте!...
. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
Многие, многие годы промчались... Над старою Сеной
В Западной части Парижа, январскою ночью
Стражем французским ходил я, урочный
Свой выполняя обход. Было глухо. Безлюден
В этих кварталах чудовищный город
После полуночи. Стража лишь ходит
Там одинокая. Все-ж, прозвучали
Чьи-то шаги. Я взглянул: торопливой походкой
Женщина с мальчиком нервно спешила
В теплый свой угол, домой; но завидев
Черный мой плащ, на мгновение, робко
Остановилась — и мальчик трусливо прижался
К матери... Но — рассмеялася, тотчас, бедняжка
Стража ночного узнав... Pas de mal! я услышал
C est la bonne sentinelle! и исчезла...
От Сены
Веяло холодом... Снова мне вспомнилось детство,
Бабкина муфта, часы на камине, и Невское солнце...
. . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . .
Мнится: в неведомых, сумрачных далях —
Где-то — на снежной Уральской вершине
Мнится — невидимый, снегом покрытый
Недостижимый, громадный, безгласный
В шапке медвежьей, с седой бородою
Твердо стоит Часовой! Он — спокойно
Ждет приказа для смены от Вечного Бога
Он безропотно все отстоит Лихолетье --
И — в сияющий час, к обновленным долинам
Он с Урала сойдет, отстояв свою службу!..
