ЧАСИКИ ИЗЪ БУЖИВАЛЯ.
правитьИзъ Буживаля въ Мюнхенъ.
правитьТакіе часы второй имперіи, обдѣланные въ алжирскій ониксъ, украшенные рисунками Кампана, можно купить на бульварѣ Итальянцевъ. Золоченый ключикъ перекинутъ черезъ нихъ на розовой ленточкѣ, какъ на перевязи. Часики, о которыхъ идетъ рѣчь, представляли собою прелестную, что ни-на-есть самую модную бездѣлушку, одинъ изъ лучшихъ образцовъ «articles de Paris». Издѣліе «опереточнаго» вѣка, эти часики били веселымъ, беззаботнымъ звономъ, били безалаберно и капризно, легкомысленно пропускали получасовой звонокъ, показывали что имъ вздумается; только одно они и умѣли дѣлать всегда во-время: возвѣстить хозяину, когда ему удрать изъ дому, а хозяйкѣ — когда отправляться на свиданіе съ любовникомъ. Война съ нѣмцами застала часики на дачѣ въ Буживалѣ, въ одномъ изъ лѣтнихъ пріютовъ роскоши и нѣги, напоминающемъ хорошенькую игрушечную клѣтку, причудливо вырѣзанную изъ бумаги, склеенную изъ гипюра и кисеи на полупрозрачной шелковой подкладкѣ. Пришли баварцы и, первымъ дѣломъ, забрали наши часики. Надо, впрочемъ, отдать полную справедливость этимъ за-рейнскимъ молодцамъ: большіе они мастера укладывать вещи; доказательствомъ служитъ то, что часики-игрушка, часики-крошка, — всѣ-то они не больше яйца горлинки, — благополучно совершили переѣздъ среди пушекъ Круппа и фургоновъ, нагруженныхъ картечью, прибыли безъ малѣйшей царапинки изъ Буживаля въ Мюнхенъ и тамъ на другой же день появились на площади Одеона въ окнѣ магазина Аугустуса Кана, торговца рѣдкостями. Какъ ни въ чемъ не бывало, они смотрѣли новенькими съ иголочки; ихъ тоненькія, въ волосокъ, и загнутыя, какъ рѣсницы, стрѣлки бѣжали по циферблату, а золоченый ключикъ висѣлъ на перевязи изъ розовой ленточки.
Знаменитый профессоръ, докторъ Отто фонъ-Шванталеръ.
правитьПоявленіе часиковъ было настоящимъ событіемъ для Мюнхена. Тамъ еще никогда никто не видывалъ часовъ изъ Буживаля, и всякій шелъ посмотрѣть на чудесную вещицу съ такимъ же любопытствомъ, съ какимъ мюнхенцы ходили глазѣть на японскія раковины въ музей Зибольда. Съ утра до ночи передъ магазиномъ Аугустуса Кана дымились въ три ряда здоровенныя нѣмецкія трубки и благополучные обыватели Мюнхена таращили удивленные глаза, восклицали: Mein Gott!-- и въ недоумѣніи спрашивали другъ друга, къ чему можетъ быть пригодна эта крохотная бездѣлушка. Изображеніе часиковъ появилось во всѣхъ иллюстрированныхъ журналахъ; ихъ фотографическіе снимки продавались во всѣхъ магазинахъ. Профессоръ, докторъ Отто фонъ-Шванталеръ написалъ о нашихъ часикахъ свой знаменитый трактатъ: Парадоксы о часахъ, философско-юмористическое произведеніе на шестистахъ страницахъ. Въ немъ ученый мужъ основательно разобралъ вопросъ о вліяніи часовъ на жизнь народовъ и логически доказалъ, что нація, легкомысліе которой доходитъ до распредѣленія своего времени по хронометрамъ, настолько безалабернымъ, какъ маленькіе часики изъ Буживаля, должна была ожидать всяческихъ катастрофъ, подобно кораблю, рискнувшему пуститься въ море съ невѣрнымъ компасомъ… Фраза вышла нѣсколько длинновата, но я перевелъ ее буквально.
Нѣмцы ничего не дѣлаютъ легкомысленно, а потому знаменитый профессоръ, прежде чѣмъ взяться за сочиненіе Парадоксовъ, пожелалъ имѣть подъ рукою самый предметъ своего изслѣдованія для того, чтобы основательно изучить его и разобрать во всѣхъ мельчайшихъ деталяхъ, какъ то дѣлаютъ энтомологи. Профессоръ купилъ часики, и, такимъ образомъ, они переселились изъ магазина Аугустуса Кана въ гостиную знаменитаго доктора Отто фонъ-Шванталера, хранителя Пинакотеки, члена академія наукъ и художествъ, живущаго на Людвигштрассе въ квартирѣ № 24.
Домъ профессора Шванталера.
правитьГостиная въ домѣ Шванталера имѣла академическій и торжественный видъ залы для конференцій, и первое, что въ ней бросалось въ глаза посѣтителю, были огромные часы на мраморномъ пьедесталѣ строгаго стиля, съ бронзовою Полимніей наверху и съ необыкновенно сложнымъ механизмомъ внутри. Главный циферблатъ былъ окруженъ маленькими циферблатами; тутъ можно было видѣть не только часы и минуты, но и мѣсяцы, и времена года, и равноденствія, — словомъ, все до перемѣнъ фазъ луны на голубомъ фонѣ въ серединѣ цоколя. Звуки, производимые этою здоровенною машиной, наполняли собою весь домъ. Снизу лѣстницы уже слышны были удары маятника, неторопливо и важно отбивающаго свой однообразный тактъ, точно отмѣривающій и разрѣзывающій жизнь на мелкіе, равные кусочки. Подъ этотъ громкій стукъ лихорадочно прыгала по циферблату секундная стрѣлка и напоминала своею хлопотливою суетой спѣшную работу паука, знающаго цѣну времени.
Бой у нихъ былъ медленный и унылый, настоящій колокольный звонъ. И всякій разъ, когда часы били, въ домѣ профессора что-нибудь совершалось: то самъ докторъ Шванталеръ отправлялся въ Пинакотеку, таща съ собою кипы бумагъ, то достопочтенная госпожа профессорша возвращалась съ проповѣди въ сопровожденіи своихъ трехъ долговязыхъ дочекъ, обвѣшанныхъ гирляндами и похожихъ на шесты, обвитые хмелемъ. По звону часовъ, минута въ минуту, начинались и кончались уроки на цитрѣ, уроки танцевъ, гимнастики, открывались фортепіано или пяльцы съ вышиваньемъ, выдвигались на середину комнаты нотные пюпитры для совмѣстнаго музицированія. Все въ домѣ было распредѣлено, установлено и продѣлывалось съ такою неизмѣнною точностью, что, глядя на всѣхъ Шванталеровъ, приходящихъ въ движеніе при первомъ ударѣ часоваго колокола, появляющихся и исчезающихъ въ широко раскрытыя двери, невольно вспоминалось шествіе апостоловъ въ часахъ страсбургской колокольни; такъ и казалось, что вотъ съ послѣднимъ ударомъ заунывнаго колокола все семейство Шванталеровъ войдетъ и спрячется въ своемъ часовомъ футлярѣ.
Поразительное вліяніе часиковъ изъ Буживаля на одно почтенное семейство города Мюнхена.
правитьЧасики изъ Буживаля были поставлены рядомъ съ монументальными часами солидной нѣмецкой работы, и вы можете себѣ представить потѣшную фигурку причудливой малявки въ такомъ сосѣдствѣ. Разъ вечеромъ супруга и дочки профессора Шванталера сидѣли въ залѣ за вышиваніями, а самъ знаменитый ученый читалъ нѣсколькимъ своимъ товарищамъ по академіи наукъ, первыя главы Парадоксовъ. Отъ времени до времени онъ прерывалъ чтеніе и бралъ въ руки часики, чтобы, такъ сказать, демонстраціей дополнить изображаемую имъ картину. Вдругъ Эва Шванталеръ, какъ бы движимая какимъ-то демономъ любопытства, краснѣя, сказала отцу:
— Папа, сдѣлай, чтобы они позвонили.
Докторъ отвязалъ ключикъ и нѣсколько разъ повернулъ имъ заводъ. По комнатѣ пронеслись легкіе звуки хрустальнаго колокольчика, такіе бойкіе и задорные, что всей компаніи стало вдругъ отъ чего-то весело. Сразу у всѣхъ заблестѣли глаза.
— Ахъ, какъ хорошо! Какая прелесть! — говорили дѣвицы Шванталеръ оживленными голосами, какъ-то особенно потряхивая косами, чего прежде никогда за ними не было замѣчено.
Тогда докторъ фонъ-Шванталеръ сказалъ съ торжествующимъ видомъ:
— Нѣтъ, вы посмотрите только, обратите вниманіе… Вѣдь, это чисто по-французски, точь-въ-точь настоящая парижанка: стрѣлки показываютъ три часа, а колокольчикъ отзваниваетъ восемь!
Всѣ много смѣялись этому и, несмотря на поздній часъ, господа ученые пустились развивать безконечныя философскія теоріи, неизмѣнно приводившія къ самымъ неопровержимымъ заключеніямъ о легкомысліи французскаго народа. Никто уже не думалъ уходить. Никто не слыхалъ даже, какъ зычный колоколъ Полимніи пробилъ страшныхъ десять ударовъ, обыкновенно разгонявшихъ по домамъ все общество. Монументальные нѣмецкіе часы были не мало озадачены происходившимъ въ почтенномъ домѣ доктора Шванталера; они въ жизнь свою не видали ни такого веселья, ни даже людей въ столь позднее время въ гостиной профессора. Выходило чортъ знаетъ что такое. Барышни жестоко проголодались отъ долгаго сидѣнья и хохота и весьма не прочь были бы поужинать. Сама сантиментальная Минна проговорила, нѣжно потягиваясь:
— Ахъ, съ какимъ бы удовольствіемъ я съѣла теперь кусучекъ гомара!…
Живо, дѣтки, веселѣе!
правитьРазъ заведенные, маленькіе часики изъ Буживаля зажили своею безпорядочною жизнью, начали опять продѣлывать свои непозволительныя выходки. Сначала всѣ потѣшались надъ такими выходками, но мало-по-малу, подъ веселые звуки крощечнаго колокольчика, вызванивавшаго, что ему вздумается и когда вздумается, чопорно-важный домъ Шванталера утратилъ всякое уваженіе къ точному распредѣленію времени и зажилъ беззаботно изо-дня въ день. Всѣ только о томъ и думали, какъ бы повеселиться. Жизнь казалась короткою теперь, когда всѣ часы перепутались. Все пошло — шиворотъ на выворотъ — по другому, по новому: о проповѣдяхъ и помина не было, уроки забыты. Всѣмъ хотѣлось шумѣть, двигаться, прыгать. Мендельсонъ и Шуманъ казались слишкомъ монотонными; ихъ замѣнили Герцогиня Герольдштейнская и Фаустъ наизнанку. Барышни отбарабанивали на фортепіано и скакали безъ удержа; знаменитый профессоръ ходилъ, какъ ошалѣлый, только и зналъ, что повторялъ:
— Живо, дѣтки, веселѣе!
Что же касается большихъ часовъ, то на нихъ уже никто не обращалъ вниманія. Барышни остановили ихъ маятникъ, увѣряя, будто его тяжеловѣсный стукъ мѣшаетъ имъ спать, и все въ домѣ пошло по капризу безалаберныхъ маленькихъ часиковъ изъ Буживаля.
Тогда-то появился въ свѣтъ знаменитый трудъ профессора: Парадоксы о часахъ. По этому случаю Шванталеры дали большой вечеръ, но совсѣмъ уже не такой, какими бывали ихъ прежніе академическіе вечера, безшумные, при тускломъ освѣщеніи. Нѣтъ, это былъ настоящій, великолѣпный балъ, и, притомъ, костюмированный. Госпожа Шванталеръ и три ея дочки были на немъ въ костюмахъ буживальскихъ лодочницъ, съ голыми по плечи руками, въ коротенькихъ юбочкахъ и плоскихъ шляпахъ съ яркими лентами. Весь городъ заговорилъ объ этомъ; но то было лишь началомъ. Домашніе спектакли, живыя картины, баккара, — вотъ что видѣлъ скандализованный Мюнхенъ въ теченіе цѣлой зимы въ домѣ академика.
— Живо, дѣтки, веселѣе! — повторялъ несчастный ученый, все болѣе и болѣе теряя голову.
И на самомъ дѣлѣ всѣмъ было очень весело. Профессорша Шванталеръ, разлакомившись успѣхомъ, какой имѣлъ ея костюмъ лодочницы, проводила цѣлые дни на Изарѣ въ самыхъ невѣроятныхъ нарядахъ. Ея дѣвицы, оставаясь однѣ дома, брали уроки французскаго языка у плѣнныхъ гусарскихъ офицеровъ, интернированныхъ въ городѣ. А маленькіе часики, имѣя полное основаніе думать, что они все еще въ Буживалѣ, отзванивали, что попало, били восемь, когда стрѣлки показывали три. И вотъ въ одинъ прекрасный день этотъ вихорь безумнаго веселья унесъ все семейство Шванталеровъ въ Америку. Двѣ лучшія картины Тиціана изъ Пинакотеки послѣдовали за своимъ знаменитымъ хранителемъ въ его бѣгствѣ за море.
Заключеніе.
правитьПослѣ отъѣзда Шванталеровъ, точно какая эпидемія скандаловъ разразилась надъ Мюнхеномъ. Разъ за разомъ — изъ города сбѣжала игуменья и похитила опернаго баритона, деканъ университета женился на танцовщицѣ, одинъ важный чиновникъ сталъ подтасовывать карты и дѣлать вольты, монастырь благородныхъ дамъ былъ закрытъ за ночныя безобразія…
Чудныя дѣла, право! Можно подумать, что маленькіе часики одарены какою-то волшебною силой и поставили себѣ задачей околдовать всю Баварію. Всюду, гдѣ они появлялись, гдѣ раздавался ихъ веселый и безпорядочный звонъ, люди теряли головы и дурѣли. Переходя изъ мѣста въ мѣсто, часики добрались, наконецъ, до королевской резиденціи, и съ тѣхъ поръ знаете ли какія ноты лежатъ раскрытыми на роялѣ короля Людовика, страстнаго вагнеріянца?
— Нюрнбергскіе пѣвцы?[1]
— Нѣтъ, не угадали… Le Phoque à ventre blanc!
Впередъ наука — не таскай чужихъ часовъ…
- ↑ Die Meistersinger von Nürenberg — опера P. Вагнера, поставленнал въ первый разъ въ Мюнхевѣ въ 1868 г.