<Э. Арнольд>
правитьЦейлонъ и буддисты.
правитьЯсная погода не переставала благопріятствовать намъ, пока мы плыли по Бенгальскому заливу и когда, наконецъ, передъ нашими взорами заблестѣли вдали огни города Тринкомали. Была тихая вечерняя пора; облака образовывали надъ отдаленными Цейлонскими горами легкую фіолетовую и янтарную дугу, выдѣлявшуюся на золотомъ фонѣ солнечнаго заката. Всю.ночь мы огибали островъ, который при раннемъ разсвѣтѣ представился намъ въ видѣ густой бахромы изъ кокосовыхъ пальмъ, непрерывно тянущейся вдоль морскаго берега; изъ-за нея виднѣлись высокіе зеленые холмы, а впереди, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, красныя или желтыя песчаныя полосы отдѣляли бахрому отъ морскаго прибоя. У самаго входа въ портъ Коломбо мы видѣли цѣлую массу пирогъ, вышедшихъ на рыбную ловлю; лодки эти узки, какъ лезвіе ножа, такъ что помѣститься въ нихъ могутъ только ноги рыбака; деревянный же шестъ, прикрѣпленный сбоку къ лодкѣ съ помощью двухъ изогнутыхъ брусьевъ мѣшаетъ ей опрокинуться. Эти странные на видъ мелкія суда, съ помощью квадратнаго паруса, сшитаго изъ коленкоровой тряпки и одного широкаго весла, вмѣсто руля, летятъ передъ напоромъ вѣтра съ замѣчательною быстротой и устойчивостью. Во время бури приходится одному или двумъ изъ рыбаковъ выползать изъ лодки и, скорчившись, сидѣть на шестѣ, такъ что, вмѣсто обычнаго выраженія: «взять столько-то рифовъ», тамъ обозначаютъ силу бури количествомъ людей, высланныхъ на шестъ, предназначенный для балансированія лодки. Трудами этихъ безстрашныхъ темнокожихъ моряковъ Коломбо и Канди снабжаются вкусною морского рыбой, извѣстною подъ названіемъ «сиръ» (sêr), которую часто подаютъ за обѣдомъ у сингалезцевъ (цейлонцевъ).
Солнце стояло уже высоко на небѣ, когда нашъ пароходъ Rewa сталъ огибать новый брекватеръ, подъ защитой котораго образовался въ Коломбо прекрасный портъ, совершенно уничтожившій торговое значеніе Point-de-Galle. Большіе пароходы и военные корабли, стоявшіе на якорѣ въ портѣ, виднѣлись кругомъ на тихой поверхности воды, и мы, простившись съ тѣми изъ нашихъ спутниковъ, которые оставались на пароходѣ, отплыли къ берегу на капитанской гичкѣ. Улицы Коломбо пестрѣютъ мурменами, малайцами, тамильцами и сингалезцами, и рѣзко отличаются внѣшнимъ видомъ своего населенія отъ базаровъ города Индіи. Сингалезцы-мужчины подбираютъ свои длинные черные волосы на затылокъ и прикрѣпляютъ ихъ черепаховымъ гребнемъ; они носятъ темную куртку и какую-то юбку изъ бѣлаго коленкора. У женщинъ же волосы собраны пучкомъ на головѣ и онѣ носятъ цвѣтныя клѣтчатыя юбки съ бѣлыми широкими блузами. Мурмены всѣ въ бѣломъ или въ красномъ и бѣломъ, а буддійскіе священники всюду замѣтны и выдѣляются своимъ длиннымъ желтымъ облаченіемъ, изъ-за котораго выступаетъ голое правое плечо. Большею частью эти священники отличаются кроткимъ и вдумчивымъ выраженіемъ лица; что же касается свѣтскихъ буддистовъ, весьма многочисленныхъ на Цейлонѣ, ихъ ничѣмъ нельзя отличить отъ христіанъ или отъ послѣдователей другихъ религій. Хотя мѣстные купцы чистокровные сингалезцы, но на вывѣскахъ ихъ лавокъ вы встрѣчаете постоянно португальскія и голландскія фамиліи: это еще послѣдствіе нетерпимости прежнихъ обладателей острова — голландцевъ, которые принуждали индусовъ и буддистовъ принимать крещеніе, причемъ и давались имъ фамиліи ихъ притѣснителей, какъ-то: «де-Суза», «Перейра» «Абрамъ», «Ванъ-Гётенъ», «Ванъ-Дункенъ» и другія, еще понынѣ сохранившіяся среди массы туземцевъ, хотя подъ управленіемъ англичанъ, отличающимся справедливостью и терпимостью, населеніе давно уже вернулось къ собственнымъ вѣрованіямъ и обычаямъ. Вотъ уже семьдесятъ лѣтъ, какъ мы обладаемъ прелестнымъ островомъ «Ланкой» (Lanka) и, по своему плодородію, по довольству и процвѣтанію жителей, онъ сдѣлался настоящею жемчужиной въ императорской коронѣ. Право, трудно понять, что побудило добраго епископа Гебера написать такія жестокія слова на счетъ жителей Цейлона:
«Тамъ, гдѣ все ласкаетъ глазъ,
Гадокъ только человѣкъ!»
«Человѣкъ» и на этомъ прелестномъ островѣ тотъ же, какъ и всюду: хорошее обращеніе вызываетъ въ немъ добродушіе и доброжелательство къ другимъ, а недовѣріе и обманъ дѣлаютъ его подозрительнымъ и нечестнымъ; что же касается дѣтей туземцевъ, они красивы и развитіе ихъ можно считать совершенно удовлетворительнымъ, хотя часто, подъ вліяніемъ жаркаго солнца и подъ давленіемъ нищеты, они, выростая, теряютъ свою красоту. Надо предполагать, что почтенный и образованный прелатъ въ то время, когда писалъ, страдалъ разстройствомъ печени, которое такъ часто является послѣдствіемъ вреднаго вліянія цейлонскаго береговаго вѣтра. Относительно же себя скажу, что сингалезцы и, въ особенности, буддійская часть ихъ населенія встрѣтили меня съ самымъ привѣтливымъ и чистосердечнымъ гостепріимствомъ, отчасти, можетъ быть, вызваннымъ и тѣмъ, что я явился къ нимъ уже въ качествѣ не безъизвѣстнаго имъ и заявленнаго ихъ друга. Мнѣ удалось установить прочныя дружескія отношенія со многими изъ нихъ какъ въ высшихъ, такъ и въ низшихъ слояхъ мѣстнаго населенія, и воспоминаніе о кроткихъ жителяхъ прелестнаго острова и очаровательныхъ еги видахъ останется для меня навсегда дорогимъ.
Дѣйствительно, трудно было бы впасть въ преувеличеніе, описывая природную красоту Цейлона. Весь островъ какъ бы перехваченъ въ окружности двойнымъ поясомъ, состоящимъ изъ золотой песчаной полосы и изъ непрерывнаго ряда развѣвающихся пальмовыхъ рощъ; внутри этога пояса разстилается громадный зеленѣющій садъ, прелестно разбитый на плоскія и гористыя мѣстности съ долинами и горными вершинами, покрытыми всею тропическою растительностью, какую только мы знаемъ; и весь онъ утопаетъ въ палящихъ лучахъ экваторіальнаго солнца, жгучесть котораго, въ то же время, умѣряется морскою прохладой и свѣжестью. Даже Коломбо, за городского чертой, представляетъ собою совершенный лабиринтъ тѣнистыхъ аллей, озеръ и ручьевъ въ цвѣтущихъ берегахъ. На пространствѣ несчетнаго числа миль вы ѣдете подъ сводами перистыхъ вѣтвей бамбуковъ, широколистныхъ хлѣбныхъ деревьевъ, таллипотовыхъ и капустныхъ пальмъ, кокосовыхъ рощъ и вдоль плантацій риса, корицы, сахарнаго тростника, гдѣ по вечерамъ летаютъ и искрятся со всѣхъ сторонъ свѣтящіяся мухи. Самая бѣдная хижина обрамлена пальмовою листвой и украшена ярко-красными цвѣтами алтея. Въ то же время, безконечно-разнообразный и интересный матеріалъ представляется и для естествоиспытателя всюду, гдѣ только человѣкъ съумѣлъ разумнымъ воздѣлываніемъ направить избытокъ растительной силы природы; въ этомъ можетъ каждый убѣдиться, посѣтивъ, напримѣръ, садъ г. Бэле, агента восточной компаніи Индійскаго полуострова, и наблюдая въ немъ изобиліе мускатныхъ орѣховъ, всякихъ спецій, каучуковыхъ и хинныхъ деревьевъ, цвѣтущихъ тростниковъ, драценъ, кротоновъ и другихъ чудесъ цейлонской флоры. Кромѣ того, пребываніе въ Коломбо, въ Galle Face Hotell'ѣ, чрезвычайно благопріятно отзывается на слабогрудыхъ или страдающихъ хроническимъ бронхитомъ. Температура днемъ никогда не поднимается выше 37,3° R. и не опускается пиже 32,8* R.; ночи бываютъ часто свѣжія, а полдневный жаръ постояло умѣряется морскимъ вѣтромъ, который ежедневно дуетъ, начиная съ 11 час. утра, самымъ регулярнымъ образомъ. Средняя годовая температура выражается цифрой 32,8°, и легко понять, какое благотворное вліяніе должна имѣть на растительность эта ровная и умѣренная теплота. Дѣйствительно, въ садахъ Пераденья (Peradenya), которые представляютъ собой ботаническій рай, вы видите собранными всѣ прелести знаменитыхъ оранжерей Кью (Ке\у), въ несмѣтномъ изобиліи ростущія подъ открытымъ небомъ.
Всѣ тропинки и дороги въ окрестностяхъ Коломбо и Канди представляютъ собраніе всего, что есть лучшаго въ тропической флорѣ, какъ бы выставленной здѣсь для изученія. Испытываешь невыразимое восхищеніе, когда проѣзжаешь верхомъ или въ экипажѣ по этимъ безконечнодлиннымъ аллеямъ изъ гигантскихъ бамбуковъ и пальмъ, нагруженныхъ зелеными и желтыми кокосовыми орѣхами, и видишь всюду вокругъ себя самые удивительные экзотическіе цвѣты всевозможныхъ красокъ и ароматовъ, во всей ихъ дикой и несмѣтной роскоши. Видъ этихъ темнозеленыхъ аллей Коломбо и Канди даетъ вамъ совершенно новое понятіе о творческой силѣ природы. Эту силу вы можете ощущать на каждомъ шагу: попробуйте срѣзать вѣтку глянцовитой корицы и взять въ ротъ кусокъ ея пахучей коры; разломайте свѣжій мускатный орѣхъ и освободите его ядро отъ окружающей его пунцовой оболочки; попробуйте послать услужливаго сипгалезца-мальчишку на самую макушку кокосовой пальмы, чтобы получить сверху несчетное количество кокосовыхъ орѣховъ съ сладкою и свѣжею молочною жидкостью; купите ананасъ, длиной въ цѣлый футъ, за одинъ «анна», или достаньте себѣ къ утреннему завтраку растительныхъ булокъ съ хлѣбнаго дерева; при этомъ взгляните на эти кучи спѣлыхъ банановъ, которые продаются возами, на всѣ эти цвѣты самыхъ роскошныхъ формъ и красокъ, которые у насъ были бы дорогими экзотическими растеніями, а тутъ вы видите, что они служатъ украшеніемъ самыхъ бѣдныхъ жилищъ и въ дикомъ растительномъ безпорядкѣ покрываютъ всѣ изгороди при дорогахъ. Посмотрите себѣ подъ ноги: всюду по травѣ разстилается ковромъ чувствительная недотрога, которая сжимается, какъ живое существо, и отъ малѣйшаго прикосновенія ноги или палки распластываетъ свои листья и розовыя сережки. Для отдыха остановитесь подъ хлѣбнымъ деревомъ, покрытымъ громадными чешуйчатыми плодами, чудовищнымъ образомъ выростающими прямо изъ самаго ствола дерева, или посидите на скамьѣ съ вѣтвями хиннаго дерева по одну сторону и съ изящными вѣтками тюльпана по другую и взгляните кругомъ себя: позади васъ аллея изъ красныхъ деревьевъ, а впереди цѣлый лѣсъ пальмъ и, по меньшей мѣрѣ, двадцать ихъ разновидностей. Все здѣсь описанное вы можете встрѣтить на каждомъ шагу въ любомъ мѣстѣ изъ окрестностей Коломбо или Канди. Но птицами и животными островъ не такъ богатъ, какъ индійскій материкъ. Вороны даже, которыя на Цейлонѣ черны, не такъ многочисленны здѣсь, какъ ихъ индійскіе сѣрые сородичи. Ласточки и воробьи съ зеленою и красною бородкой почти единственныя птицы, которыхъ повсемѣстно можно встрѣтить на островѣ. Внутри острова встрѣчаются бурая сова, внушающая туземцамъ немалый страхъ и отвращеніе, и красно-зеленая сорока, извѣстная подъ именемъ Ми-кіанъ, издающая постоянный жалобный звукъ, какъ разсказываютъ, потому, что павлинъ укралъ перья ея хвоста. Но тутъ нѣтъ и подобія разнообразію многочисленнаго крылатаго и пушнаго населенія, которымъ такъ богатъ материкъ, и это можетъ казаться тѣмъ страннѣе, что господство буддизма на островѣ должно было, до извѣстной степени, окружить жизнь животнаго священнымъ почитаніемъ.
Не считаю удобнымъ входить въ подробности по поводу многочисленныхъ и до крайности любезныхъ пріемовъ, которые я встрѣтилъ всюду со стороны не только буддійскихъ священниковъ, но и послѣдователей буддизма вообще. Въ Панадуре, гдѣ живетъ ученый Велигама Сумангала, предсѣдатель коллегіи и Вихары (Vihara[1]), большое собраніе «кроткихъ братьевъ ордена желтаго Облаченія» привѣтствовало мое появленіе на Цейлонѣ адресами и рѣчами, одну изъ которыхъ, хотя и не по заслугамъ моимъ вызванную, я рѣшаюсь здѣсь передать единственно съ цѣлью показать, съ какою благодарностью умѣютъ буддисты отвѣчать на малѣйшій знакъ сочувствія къ нимъ со стороны Запада, и, кромѣ того, рѣчь эта можетъ послужить обращикомъ слышаннаго мною санскритскаго краснорѣчія. Вотъ ея содержаніе:
"Да пребудетъ счастье съ вами!
"Да будетъ пріятно сіе привѣтствіе отъ нашихъ старѣйшихъ и отъ насъ всѣхъ, воздержныхъ и аскетическихъ послѣдователей господа Будды, всюду прославленному и знаменитому Эдвину Арнольду, эсквайру, который выѣхалъ изъ Англіи, — земли, наполненной учеными Пундитами и многими другими признаками внѣшней красоты, свойственной великой странѣ, пріѣхалъ сюда для свиданія съ высокоученымъ и преосвященнымъ Сумангадой, духовнымъ учителемъ здѣшняго народа, которому онъ оказалъ почтеніе всякими приношеніями, и посѣтилъ Ранкотъ Бихару въ Панадурб въ сопровожденіи возлюбленной своей жены и дочери.
"Высокочтимый и достохвальный сэръ! вы затмили своею славой славу другихъ ученыхъ людей, какъ гора изъ брилліанта превосходитъ своимъ блескомъ горы изъ другихъ драгоцѣнныхъ камней. Вы, рожденный въ далекой странѣ, хотя и не пользовались ни благодатью религіи прекраснѣйшаго Сакъя-Муни, рожденнаго отъ солнца, пресвятаго покорителя всѣхъ вожделѣній и всѣмъ свѣтомъ почитаемаго побѣдителя дурныхъ страстей, ни общеніемъ съ его послѣдователями, вы написали на вашемъ родномъ языкѣ изящную поэму о пресвятой и несравненной его жизни, — поэму, захватывающую конецъ его метемисихозическаго пребыванія въ качествѣ благороднаго Бодхисата на небѣ Тузитха и достиженіе имъ четырехъ великихъ и святыхъ истинъ, — поэму, не только ни въ чемъ не разногласящую, но въ буквальномъ смыслѣ согласную съ народными буддійскими священными книгами, съ каноническимъ писаніемъ и его комментаріями; вы тѣмъ самымъ совершили дѣло, еще ни однимъ изъ англійскихъ Пундитовъ донынѣ не совершонное.
"Такимъ образомъ, вы одинъ изъ всѣхъ англійскихъ ученыхъ имѣете право на нашу любовь и похвалу.
"Во всѣхъ подобныхъ случаяхъ всѣ истинно-великіе и мудрые люди и даже Будды имѣли обыкновеніе выражать свою благодарность въ признаніе заслугъ тѣхъ, кого они почитали достойными. Посему мы преподносимъ нашу сердечную благодарность и вамъ, высокочтимый сэръ, находящемуся здѣсь, среди насъ, въ желанномъ обществѣ вашихъ возлюбленныхъ жены и дочери.
"Пребывайте вмѣстѣ съ ними, столь дорогими для васъ людьми, въ многолѣтнемъ и благоденственномъ здравіи, получая всюду выраженія признательности подобно нашей.
"Въ заключеніе сего, достопочтенный сэръ, имѣемъ честь ниже подписаться за себя и за всѣхъ нашихъ высшихъ и подвластныхъ священнослужителей, здѣсь собранныхъ.
"Гунератанъ Тиссе Терунансе изъ Ранкотъ Вяхаре, Панадуре.
"Дхармалакаре Наяка Терунансе изъ Каппина Мудалиндарама Велитара.
"Праваранеруктикачарья Жаха Вибхави Субхути Терунансе изъ Татхрадхату Чайтья Рама Васкадува.
«Вагисвара Гунананде изъ Двипадутхама Вихаре, Коломбо».
Къ пріѣзду нашему въ Панадурб привѣтливые и добрые буддисты разукрасили пріемную залу и храмъ пальмовыми вѣтвями, привѣтственными надписями, сплетенными изъ цвѣтовъ и разноцвѣтныхъ листьевъ, и приготовили намъ пріютъ и угощеніе въ этой прелестной приморской деревушкѣ, окруженной самыми очаровательными цейлонскими видами.
Когда кончились только что описанныя и далеко незаслуженныя мною утреннія привѣтствія, первосвященникъ пригласилъ меня къ себѣ, въ библіотеку своей Вихары, гдѣ мнѣ удалось провести съ нимъ болѣе двухъ часовъ въ частной и весьма интересной бесѣдѣ. Внутреннія двери комнаты были охраняемы двумя «чила» въ желтомъ одѣяніи; въ то время, пока Велигама, въ своемъ желтомъ атласномъ облаченіи, положивъ ноги на табуретъ, сидѣлъ со мной, обсуждая самыя сокровенныя тайны буддизма, цѣлая толпа заинтересованныхъ «братьевъ» собралась у оконъ, оставленныхъ открытыми ради свѣжести, и прислушивалась къ нашему разговору. Тихій и размѣренный голосъ первосвященника, его доброе и умное лицо, его разговоръ, — все носило въ немъ настоящій философскій отпечатокъ. Онъ разспросилъ меня обстоятельно о посѣщенныхъ мною недавно мѣстностяхъ, связанныхъ съ жизнью Будды, и выразилъ пламенную надежду, что когда-нибудь буддистамъ удастся захватить опять въ свои руки охрану священнаго мѣста въ Будда-Гайя, гдѣ «господь» предавался своему долгому созерцанію подъ древомъ Бодхи и, наконецъ, достигъ состояніи Будды. По его мнѣнію, это мѣсто, также какъ и Казія, на сѣверо-западѣ, гдѣ великій учитель вступилъ въ Нирвану, должны перейти изъ чужихъ рукъ къ буддистамъ; къ этому онъ прибавилъ также, что отведетъ самое почетное мѣсто для листьевъ священной смоковницы и небольшой каменной ступы[2], которые я привезъ ему изъ тѣхъ священныхъ мѣстъ. Онъ съ особеннымъ удовольствіемъ сообщилъ мнѣ, что Свѣтъ Азіи (моя книга) постоянно читается въ Сангха и что готовится ея переводъ на двухъ языкахъ, на палійскомъ и сингалезскомъ. Затѣмъ мы перешли къ обсужденію метафизической части его вѣроученія, при чемъ Велигама охотно погружался въ самую глубь трансцендентныхъ положеній и, въ то же время, своимъ тихимъ, почти шепчущимъ голосомъ утверждалъ, что истинное ихъ объясненіе, находящееся въ ученіи господа Будды, конечно, недоступно для пониманія предубѣжденныхъ теологовъ.
Бесѣдуя такимъ образомъ, первосвященникъ спросилъ меня:
— Какъ относятся къ буддизму въ Англіи и въ Европѣ?
— Тамъ очень одобряютъ нравственную сторону его ученія, преосвященнѣйшій отецъ, также и состраданіе къ низшимъ животнымъ; но тѣ, которые мало знаютъ ваше ученіе или предубѣждены противъ него, возводятъ на буддизмъ два тяжелыя обвиненія.
— Въ чемъ же состоятъ эти обвиненія, добрый другъ мой?
— Эти люди говорятъ, что ваше ученіе отрицаетъ будто бы существованіе высшаго существа, любящаго, охраняющаго и управляющаго творца и судьи, и, кромѣ того, что оно обѣщаетъ въ награду за всѣ добродѣтели и стремленія къ добру полное конечное уничтоженіе.
— Что же вы имъ отвѣчали, дорогой другъ мой?
— Я не отвѣчалъ тѣмъ, которые спрашивали, имѣя въ виду полемику, — я слишкомъ занятъ и не имѣю достаточно времени для этого. Я отвѣтилъ тѣмъ, которые спрашивали меня, то самое, что я написалъ и въ моей книгѣ, что великій учитель никогда не отрицалъ существованія высшаго существа, по только считалъ его непознаваемымъ путемъ чувства и науки, не поддающимся изысканію и не подлежащимъ умаленію путемъ опредѣленій. Я, кромѣ того, утверждалъ, что Нирвана ни въ какомъ случаѣ не можетъ считаться уничтоженіемъ, а скорѣе жизнью за предѣлами чувственной жизни, и тѣмъ самымъ еще болѣе истинною жизнью, чѣмъ та, которую мы, живущіе, знаемъ: она и есть то истинное успокоеніе, которое превосходитъ всякое пониманіе.
Первосвященникъ всталъ и поклонился мнѣ кротко и, радостно улыбаясь, произнесъ: «Садху!» т.-е. «хорошо сказалъ!»
Затѣмъ, наконецъ, и онъ приступилъ къ краткому, но интересному изложенію своего собственнаго взгляда:
— Жизнь, чрезъ посредство смерти, сведется къ своей сущности. Вашимъ мудрымъ людямъ не слѣдовало бы и въ этомъ случаѣ говорить о пяти чувствахъ. Есть шестое чувство, «читта», сознаніе. Не органы, а оно именно, это шестое чувство, видитъ, слышитъ, обоняетъ, вкушаетъ и осязаетъ въ дѣйствительности. Когда человѣкъ отрѣшается отъ глаза, уха, ноздрей, языка, рукъ и ногъ, тогда-то первое и главное изъ всѣхъ чувствъ проявляется и дѣлается вполнѣ свободнымъ. Совершенно то же происходитъ съ химическими элементами: ими наполняется нынѣ весь міръ всею ихъ кажущеюся многочисленностью, но тогда всѣмъ сдѣлается ясно, что всѣ они могутъ быть сведены къ единому, во многихъ формахъ проявляющемуся. Какъ же бы могло не быть верховнаго существа, если все есть единое и вѣчносущее? Какъ могла бы Нирвана быть уничтоженіемъ, когда господь достигъ ея еще при жизни и былъ видимъ всѣмъ людямъ, будучи уже Буддой?
Мнѣ захотѣлось испытать слегка моего собесѣдника и я попросилъ разрѣшить для меня немного казуистическій вопросъ, въ которомъ мнѣ представлялось нѣкоторое противорѣчіе между дхармой, предписывающей исполненіе долга относительно ближнихъ, и аббидхармой, учащей насъ разсматривать всѣ вещи, включая въ нихъ и ближнихъ, какъ майя, т.-е. призраки, и всѣмъ жертвовать въ виду нравственнаго усовершенствованія. Я обратился къ нему съ вопросомъ:
— Разрѣшите для меня, преосвященнѣйшій отецъ, нѣкую задачу, которая представляется затруднительной для моего невѣжества. Представьте себѣ буддиста-Бодхисата, сидящаго подъ кокосовымъ деревомъ, покрытымъ спѣлыми плодами. Буддистъ находится въ глубокомъ размышленіи и вскорѣ уже долженъ достигнуть состоянія Самма-Самбудды, т.-е. состоянія высочайшей святости и мудрости, если только его сознаніе пребудетъ въ полномъ покоѣ. Въ это время мимо него проходитъ несчастный человѣкъ, умирающій съ голода и уже слишкомъ ослабѣвшій, чтобы влѣзть на дерево и сорвать кокосовый орѣхъ. Что сдѣлаетъ истинный буддистъ: долженъ ли онъ бросить свое дѣло, отвернуться отъ почти достигнутой имъ мудрости и полѣзть на дерево, чтобы накормить ближняго, или долженъ онъ предоставить его голодной смерти и продолжать свои набожныя размышленія?
Первосвященникъ слегка улыбнулся и возразилъ, не задумываясь ни на одно мгновеніе:
— О, поэтъ, ты неправильно измыслилъ свой разсказъ! Если бы дѣйствительно тотъ буддистъ былъ такъ близокъ къ достиженію СаммаСамбудды, то все земное такъ же мало могло бы отражаться въ его сознаніи, такъ же мало воздѣйствовать на него къ добру или ко злу, какъ не можетъ повліять на наше мнѣніе карканье сидящихъ тамъ, вдали, на деревѣ воронъ.
Затѣмъ мнѣ хотѣлось услышать отъ Велигамы, не знаетъ ли онъ о существованіи Шагатмовъ (Mahatma), т.-е. такихъ ученыхъ людей, которые находятся на высокой ступени мудрости и стоятъ выше всего человѣчества по воздержанію и чистотѣ жизни, и которые тоже отличаются такою силой ума и такою способностью пониманія, какими не обладаетъ ни одинъ изъ другихъ живущихъ философовъ. Намой вопросъ онъ отвѣчалъ съ особенною выразительностью:
— Нѣтъ, таковые болѣе не существуютъ! Напрасно бы вы искали ихъ по всему этому острову, по всему Тибету, Сіаму или Китаю! Я не скрою отъ тебя, другъ мой, что мы могли бы достичь до недосягаемой для насъ высоты и глубины пониманія и святости, если бы мы имѣли лучшія толкованія ученія нашего господа Будды, но мы отстали отъ прежней мудрости, и никто изъ насъ не обладаетъ ею нынѣ въ достаточной степени. Мы и хотимъ оказать вамъ свою признательность именно за то, что вы помогли буддистамъ уразумѣть, чѣмъ они должны еще сдѣлаться и что еще совершить, дабы стать на уровень, достойный ихъ религіи. Но не ищите Магатмовъ, — вы не найдете ихъ!
Однако, трудно было бы передать даже малую часть всего того, что мнѣ пришлось слышать въ теченіе этой замѣчательно-интересной бесѣды о всѣхъ упомянутыхъ мною и подобныхъ имъ вопросахъ. Еще долго говорили мы, сидя въ этомъ своеобразномъ и устарѣвшемъ зданіи, представлявшемъ собою и храмъ, и библіотеку; надъ нами стояло безстрастное мраморное изображеніе Будды, у двери стояли два «брата» въ желтомъ одѣяніи, охраняя нашу философскую бесѣду, а снаружи, у оконъ, тѣснилась молчаливая, тоже желтая толпа подъ мелькающими тѣнями пальмъ и бамбуковъ. По окончаніи бесѣды, были впущены остальные священники и вся комната озарилась всевозможными оттѣнками ихъ свѣтло и темно-золотыхъ одеждъ, и ихъ кроткими, мечтательными лицами. Затѣмъ всѣ «братья» одинъ за другимъ подходили ко мнѣ и клали мнѣ на руки такъ называемые «олы», т.-е. избранныя и особенно цѣнныя для нихъ буддійскія надписи, сдѣланныя на пальмовыхъ листьяхъ и сложенныя между деревянными дощечками въ серебряной оправѣ, украшенной драгоцѣнными камнями. Я простился съ ними, осыпанный изъявленіями ихъ расположенія и подарками.
Въ другой разъ мнѣ пришлось принять адресъ на свое имя въ коллегія Малигха Кайда (Maligha Kanda College) въ Коломбо. Нѣсколько тысячъ буддистовъ, духовныхъ и свѣтскихъ, собралось въ коллегіи, предсѣдателемъ которой состоитъ весьма любезный и ученый аббатъ Сумангала, хранитель храма на Адамовой горѣ. Группы свѣтло и темножелтыхъ фигуръ съ темными, задумчивыми лицами толпились внутри и снаружи вокругъ центральной залы, сверху донизу украшенной цвѣтами и пальмовыми вѣтвями; вся эта картина представила бы для художника богатѣйшій матеріалъ для новыхъ и необыкновенныхъ красокъ. Начавъ съ чтенія Пансила или пяти Догматовъ Вѣры и пѣнія Сутта Мангала или Гимна Добрыхъ Пожеланій, предсѣдатель перешелъ къ своей, не по заслугамъ хвалебной для меня, вступительной рѣчи, которую я опять не совсѣмъ охотно передаю здѣсь и лишь для того только, чтобы всѣ могли убѣдиться, какъ цѣнится тамъ малѣйшее изъявленіе симпатіи со стороны Запада:
«Почтенный сэръ, примите самый искренній и сердечный привѣтъ отъ имени буддистовъ, живущихъ на этомъ древнемъ и историческомъ островѣ. Съ помощью несравненнаго таланта вашего и по вдохновенію возвышеннаго сердца, вы сдѣлали то, что почитаемое имя и высокое ученіе нашего господа Будды получили извѣстность и значеніе въ глазахъ многихъ людей изъ среды западныхъ народовъ. Вы этимъ пріобрѣли право на нашу благодарность и преданность и дѣти нашихъ дѣтей будутъ благословлять имя ваше, послѣ того какъ прекрасныя, золотыя изреченія ваши будутъ переведены на нашъ языкъ достойнымъ истолкователемъ ихъ. Хотя вы должны считать себя счастливѣе многихъ великихъ писателей, такъ какъ еще при жизни получаете награду за труды ваши тѣмъ, что они на глазахъ вашихъ получаютъ признаніе всего свѣта, но цвѣтъ вашего труда, тотъ, который не подвергнется увяданію, будетъ собранъ вашимъ потомствомъ въ память вашу, и будущій историкъ запишетъ имя ваше на почетномъ мѣстѣ среди истолкователей закона Татхагаты[3]. Можно считать несчастіемъ для Цейлона, что англійскій языкъ еще такъ мало извѣстенъ среди насъ и многіе изъ насъ не могутъ познакомиться съ вашимъ сочиненіемъ въ подлинникѣ. Однако, уже по всей Азіи пронесся слухъ о томъ, что въ странѣ за предѣломъ морей возникъ мудрый и краснорѣчивый другъ, который проливаетъ свѣтъ подобно лунному сіянію надъ Дхаммой, въ теченіе семидесяти поколѣній приносившей усладу нашему народу».
Вслѣдъ за этою чрезмѣрно-хвалебною рѣчью произнесены были еще двѣ, одна на санскритскомъ, а другая на палійскомъ языкахъ, послѣ чего предстояла и мнѣ нелегкая задача отвѣчать на всѣ эти привѣтствія. Мои слова были переданы собранію на сингалезскомъ языкѣ однимъ изъ присутствующихъ образованныхъ буддистовъ. Я коротко поблагодарилъ многочисленное собраніе и сказалъ нѣсколько словъ о возвышенности и состраданіи, заключающихся въ ученіи Сиддарты[4], и указалъ на необходимость точнаго изученія истинныхъ правилъ Учителя. Но больше всего я настаивалъ на томъ, что признаніе преимущества глубокой мудрости за нѣкоторыми изъ буддійскихъ книгъ ни въ какомъ случаѣ не должно служить поводомъ къ чувству враждебности относительно другихъ религій, явившихся плодомъ такого же вдохновенія: всѣ онѣ, какъ тѣ сестры, о которыхъ говоритъ латинскій поэтъ, «не сходны лицами одна съ другой и, въ то же время, не совсѣмъ различны, но одинаково прекрасны». Толпа слушателей громогласно и сочувственно отвѣчала мнѣ: «Садху! Садху!» и когда мы отъѣхали, простившись съ собраніемъ, за нашимъ экипажемъ слѣдовала цѣлая толпа людей, дружественно расположенныхъ къ намъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей; они шли за нами вдоль тѣнистой дороги, а съ боковъ тянулись густыя рощи, сверкающія тысячами свѣтящихся мухъ. Нельзя было не удивляться, вспоминая при этомъ, какъ нѣкій индійскій царскій сынъ сидѣлъ, когда-то, погруженный въ самого себя подъ фиговымъ деревомъ въ Гайя и плодомъ его одинокихъ размышленій явились цѣлыя цивилизаціи и вѣроученія, далеко распространившіяся по всей Азіи. Тѣмъ не менѣе, чувствовалось даже нѣкоторое облегченіе, когда мы оставили Коломбо и почти чрезмѣрное гостепріимство нашихъ друзей-буддистовъ и промѣняли жаркую влагу морской гавани на болѣе свѣжій и чистый воздухъ города Канди, расположеннаго въ горахъ.
Канди несомнѣнно одно изъ самыхъ живописныхъ мѣстъ внутри страны. Городъ состоитъ изъ длинныхъ, прямыхъ улицъ и низенькихъ бѣлыхъ домиковъ и весь какъ бы гнѣздится у подножія зеленой горной цѣпи, покрытой богатѣйшею тропическою растительностью. Одинъ изъ послѣднихъ мѣстныхъ его царей запрудилъ его ручей, спускающійся съ вершины горнаго кряжа, и превратилъ такимъ образомъ болото въ красивое небольшое озеро, отъ котораго городъ получаетъ и свѣжесть, и еще больше красоты. Прелестныя дороги и тропинки извиваются вокругъ этого озера и по всѣмъ лѣсистымъ изгибамъ окружающихъ горъ, такъ что передъ путешественникомъ то и дѣло, съ разныхъ мѣстъ, неожиданно открываются восхитительные виды всюду, гдѣ только разумная рука продѣлала отверстія въ густой листвѣ деревьевъ. Деревья эти всѣ изъ тропическихъ породъ; изъ нихъ, прежде всего, бросается въ глаза исполинскій бамбукъ, достигающій здѣсь ста футовъ высоты, и бавольникъ, высоко разстилающій свои, хотя и обнаженныя, вѣтви, по покрытыя, въ то же время, красными цвѣтами. Тростниковыя пальмы и вьющіяся растенія какъ бы сплетаютъ и связываютъ между собою весь этотъ дикій и пустынный лѣсъ стволовъ, и вѣчно-зеленый сводъ его образуетъ съ красною почвой замѣчательно красивый контрастъ.
На берегу озера стоитъ знаменитый храмъ, въ которомъ хранится такъ называемый «зубъ Будды». Храмъ этотъ представляетъ много любопытнаго. Къ нему приставлена круглая, выпуклая постройка, служащая книгохранилищемъ, отъ которой тянется галлерея съ колоннами; съ этой галлереи прежніе кандійскіе цари обыкновенно показывались народу. Намъ удалось побывать на вечерней службѣ въ этомъ храмѣ, и священникъ провелъ насъ черезъ небольшія зады, съ фресками на стѣнахъ, къ двери, сдѣланной изъ массивнаго серебра. При входѣ въ залы, продавцы цвѣтовъ ожидаютъ богомольцевъ, которые всѣ, безъ различія пола, покупаютъ у нихъ цвѣты Michelia Champaca, Plimieria rubra и твердобревника, и складываютъ ихъ на серебряный столъ передъ главнымъ святилищемъ: другихъ приношеній не принимаютъ. Каждое утро священники сметаютъ цѣлыя груды этихъ наивныхъ, простыхъ, постоянно возобновляемыхъ приношеній, отъ которыхъ распространяется подъ темными сводами никогда не исчезающій нѣжный цвѣточный ароматъ. Когда серебряная дверь открылась передъ нами, мы увидѣли второй серебряный столъ, а за нимъ загороженный ковчегъ со священными останками, которые скрыты въ послѣдней изъ семи вкладныхъ «дагобъ» (daghoba), сдѣланныхъ изъ драгоцѣнныхъ металловъ и украшенныхъ самыми дорогими драгоцѣнными камнями. Цѣнность ихъ должна быть чрезвычайно велика, такъ какъ нѣтъ ничего богаче этой инкрустаціи въ золотѣ и серебрѣ изъ сапфировъ, рубиновъ и великолѣпныхъ образцовъ настоящаго восточнаго кошачьяго глаза. Въ наружной комнатѣ стоятъ два кресла на возвышеніи и оттуда первосвященники проповѣдуютъ «Бану» (Bana), т.-е. свое вѣроученіе, въ то время какъ нѣсколько туземцевъ-музыкантовъ аккомпанируютъ на тамъ-тамъ, флейтѣ и цимбалахъ. Храмъ украшенъ весьма любопытною стѣнною живописью, которая частью древняя, частью современная. Она представляетъ въ уродливомъ и фантастическомъ видѣ предварительныя существованія Будды и страданія тѣхъ, которые дурно выполнили свое призваніе, какъ буддисты. Тутъ же собрано множество сидячихъ изображеній Будды изъ мрамора, яшмы, золота и нефрита, каждое подъ отдѣльнымъ стекломъ, изъ которыхъ одно, сдѣланное изъ цѣльнаго куска горнаго хрусталя, особенно замѣчательно.
На противуположномъ берегу озера, среди тюльпанной рощи, скрывается другой важный для буддистовъ монастырь, въ которомъ находится длинная зала, вся въ матахъ и подушкахъ, служащая для посвященія іереевъ. Въ этой залѣ у меня произошелъ оживленный разговоръ съ настоятелемъ монастыря, человѣкомъ, отличающимся большимъ умомъ; пока мы бесѣдовали, насъ окружала внимательная толпа «чила» и служителей храма въ священническихъ желтыхъ одеждахъ самыхъ разнообразныхъ оттѣнковъ. Они съ ненасытнымъ любопытствомъ слушали мои разсказы о священныхъ мѣстахъ, которыя я незадолго передъ тѣмъ посѣтилъ въ Индіи и о которыхъ они такъ много знали изъ описаній священныхъ палійскихъ книгъ, тогда какъ почти ничего не доходило до нихъ изъ описаній очевидцевъ. Могу по-истинѣ сказать, что въ этой крошечной Бихарѣ у Кандійскаго озера меня слушали съ такимъ вниманіемъ и въ такомъ безмолвіи, какъ только дѣти слушаютъ сказки въ своихъ дѣтскихъ, или арабы, собравшіеся въ каирской кофейнѣ, прислушиваются къ одной изъ сказокъ изъ Тысячи и одной ночи. Когда же я преподнесъ въ даръ монастырю листъ отъ священнаго дерева въ Будда-Гайя, мои слушатели — я не сомнѣваюсь — не отказались бы достать, для меня даже луну съ неба, если бы я попросилъ ихъ.
Всѣ буддисты, живущіе на Цейлонѣ, посвящаются въ этомъ монастырѣ, извѣстномъ подъ именемъ Мальватте (Malwatte), и въ Асгирана (Asgiraya), несмотря на нѣкоторое различіе въ обрядѣ посвященія и на постоянное враждованіе двухъ существующихъ сектъ, изъ которыхъ одна преобладаетъ въ Сіамѣ, а другая въ Амарапурѣ. Атласныя, шелковыя и бумажныя платья буддистовъ красятся сокомъ, извлеченнымъ изъ корня жака или хлѣбнаго дерева, и ничего не можетъ быть живописнѣе картины, представляемой большимъ сборищемъ братьевъ въ бамбуковыхъ и пальмовыхъ рощахъ около какого-нибудь сингалезскаго храма, причемъ особенно поразителенъ бываетъ контрастъ между ихъ бритыми головами, темною грудью, темными лицами и нѣжными оттѣнками ихъ свѣтло-желтыхъ, канареечныхъ и оранжевыхъ платьевъ. Эти мягкіе для глаза и веселые цвѣта, мелькая вдоль улицъ базара или по окрестнымъ аллеямъ и тропинкамъ, придаютъ всему окружающему какой-то совершенно своеобразный, пріятный блескъ. По всѣмъ проселкамъ зеленѣющаго острова, всюду около длинныхъ и низенькихъ базаровъ видны эти желтыя, какъ золото, фигуры, всюду встрѣчаете вы этихъ молчаливыхъ и мечтательныхъ послѣдователей Татхагаты, такъ какъ вся та часть мѣстнаго населенія, которая носитъ клѣтчатыя юбки и черепаховые гребни и которая составляетъ большинство жителей, въ дѣйствительности, всѣ буддисты, бывающіе ежедневно на проповѣди «Баны» (Bana). Каждое утро вы можете наблюдать, какъ монастырскіе служители медленными и спокойными шагами расхаживаютъ по улицамъ и проселкамъ, собирая подаянія, съ дынеобразною нищенскою чашей за плечами. Буддійскіе священники не могутъ вкушать иной пищи, какъ отъ подаяній, и могутъ пить одну только воду.
Прилагаю здѣсь къ моему разсказу болѣе подробное описаніе священнаго зуба и его уже раньше упомянутаго хранилища: "За простымъ серебрянымъ столомъ, на которомъ возлагаются приношенія, стоитъ за толстою желѣзною рѣшеткой, съ трудомъ различаемый глазомъ, большой серебряный вызолоченный «карандава», т.-е. ковчегъ, имѣющій видъ колокола. Внутри находятся еще шесть ковчеговъ такой же формы, вложенные одинъ въ другой, изъ чистаго золота и разукрашенные богатѣйшими рубинами, жемчугами и изумрудами. Послѣдніе два внутренніе ящика сплошь покрыты четырехгранными рубинами, а самый маленькій образуетъ футляръ для священнаго зуба. Зубъ представляетъ собой кусокъ старой отцвѣтшей слоновой кости продолговатой формы, заостренный на одной сторонѣ, и имѣетъ 1½ дюйма въ длину и полдюйма въ діаметрѣ основанія. Онъ совсѣмъ не похожъ на человѣческій зубъ, а скорѣе напоминаетъ зубъ крокодила или клыкъ большой свиньи. Набожный буддистъ и понынѣ вѣритъ въ его подлинность, но есть много историческихъ основаній, подтверждающихъ предположеніе, что настоящій зубъ, перевезенный въ Джафну для храненія еще въ 1560 году, попалъ въ руки португальцевъ и былъ увезенъ ими въ Гоа. Когда благочестивый царь Пегу узналъ объ этомъ похищеніи, онъ предложилъ громадный выкупъ за святыню; но религіозный фанатизмъ архіепископа города Гоа взялъ верхъ надъ всѣми финансовыми соображеніями администраціи, и священный зубъ былъ имъ торжественно и собственноручно «столченъ въ ступкѣ и пыль его была брошена въ море въ присутствіи вице-короля Индіи и его двора. Спѣшу прибавить, однако, что, по мнѣнію нѣкоторыхъ изъ лучшихъ мѣстныхъ авторитетовъ, зубъ, уничтоженный португальцами, не былъ подлинный священный зубъ, что вполнѣ согласуется съ вѣрой буддистовъ; но мнѣніе свое они основываютъ скорѣе на невѣроятности предположенія, чтобы зубъ былъ когда-либо перевезенъ въ городъ Джафну, нежели на разсказѣ о чудотворномъ освобожденіи священнаго зуба, который составляетъ часть буддійской легенды о немъ. Святыню рѣдко показываютъ публикѣ: въ 1875 г. ее выставили для принца Валисскаго, а въ 1882 г. для двухъ его сыновей и еще въ нѣкоторыхъ другихъ менѣе торжественныхъ случаяхъ. Для выставки зубъ прикрѣпляется въ серединѣ золотаго лотоса посредствомъ золотой проволочной петли, а все это ставится въ стеклянную „карандаву“, внутри которой находится сидячее изображеніе Будды, высѣченное изъ одного цѣльнаго изумруда.
Въ Канди мы посѣтили сэръ Артура Гордона, губернатора цейлонскаго, который незадолго передъ тѣмъ возвратился, послѣ объѣзда своихъ провинцій, въ правительственную резиденцію, которую тамъ называютъ обыкновенно „Павильономъ“. Мы ужинали у него и провели вечеръ; между прочимъ, онъ показалъ мнѣ небольшую золотую „дагобу“, недавно найденную въ Анурадхапурѣ, которой было, вѣроятно, не менѣе двухъ тысячъ лѣтъ существованія и которая, тѣмъ не менѣе, блестѣла и оставалась яркою и чистою, какъ новая. Въ саду губернатора есть необыкновенныя деревья. Одинъ замѣчательный Ficus Elastica покрываетъ тамъ четверть акра своими искривленными змѣевидными корнями, а бавольники на своихъ безлистныхъ стволахъ и вѣтвяхъ поднимаются на лужайкахъ въ видѣ роскошныхъ пирамидъ изъ пунцовыхъ цвѣтовъ. Тутъ же можно видѣть и „пальму путешественника“, изъ которой, при развѣтвленіяхъ, отъ разрѣза ножа течетъ обильная и чистѣйшая вода; тамъ же найдете вы арековыя и таллипотовыя пальмы, кофейное дерево, хлѣбное и хинное деревья, какао, а подъ ними, занимая все нижнее пространство, ростетъ густая чудесная чаща изъ цѣлой массы самыхъ удивительныхъ и красивыхъ дикихъ цвѣтовъ, отъ которыхъ воздухъ переполненъ и благоуханіемъ, и блескомъ, хотя нерѣдко, въ то же время, чаща эта укрываетъ кобру и смертоносную тикполонгу.
Если жители Канди иногда и вспоминаютъ съ грустью о прежней независимости своего цвѣтущаго острова, то можно думать, что такія театральныя представленія, какъ то, которое мы видѣли въ Коломбо, должны вліять на нихъ въ смыслѣ примиренія съ англичанами и ихъ мягкимъ и справедливымъ управленіемъ. Въ нижеслѣдующемъ извлеченіи читатель найдетъ описаніе одной изъ 24 сценъ драмы, которая была представлена передъ нами мѣстными актерами, какимъ-то нескладнымъ, монотоннымъ напѣвомъ, и во всемъ ужасѣ ея страшныхъ подробностей» Происшествіе относится къ послѣднему изъ кандійскихъ царей и случилось никакъ не далѣе семидесяти лѣтъ тому назадъ.
Неудержимо отдаваясь теченію своего мщенія, тиранъ утратилъ всякое доброе чувство и рѣшился наказать бѣжавшаго министра Эхейлаполу въ лицѣ его семьи, оставшейся въ его власти. Онъ приговорилъ его жену, дѣтей и брата съ женой къ смертной казни: братъ и дѣти подлежали обезглавленію, а женщинъ должны были утопить. Жену Эхейлаполы и его дѣтей вывели изъ тюрьмы и въ виду дворца царицы между Натой и Маха Девалесъ передали въ руки палачей. Мать мужественно защищала и доказывала невинность свою, дѣтей и мужа, затѣмъ обратилась къ старшему сыну и начала уговаривать его подчиниться своей судьбѣ. Бѣдный одиннадцатилѣтній мальчикъ съ страшными криками уцѣпился за мать; второй же сынъ ея, девятилѣтній мальчикъ, геройски выступилъ къ палачамъ, убѣждая брата не бояться и показать имъ, какъ надо умирать. Отъ одного удара сабли голова ребенка отлетѣла и была брошена въ ступку, предназначенную для толченія риса: матери вручили пестикъ и приказали собственноручно истолочь голову подъ угрозой постыдной пытки. Несчастная, во избѣжаніе позора, принуждена была поднять пестикъ и опустить его въ ступку. Одна за другой падали головы ея дѣтей и одну за другой пришлось истолочь бѣдной матери… Но случай этотъ слишкомъ ужасенъ, а потому не будемъ распространяться больше о немъ. Одинъ изъ дѣтей былъ еще груднымъ ребенкомъ и, чтобъ обезглавить его, пришлось оторвать его отъ груди матери. Когда казнь дѣтей была окончена, муки матери уже не долго продолжались: ее и жену брата повели къ небольшому пруду Ббгамара, около самаго города Канди, и обѣихъ утопили.
Но наказаніе тирана было близко: онъ осмѣлился схватить нѣсколькихъ британскихъ подданныхъ, занимающихся торговлей въ Канди, и звѣрски изуродовать ихъ, и такимъ образомъ война сдѣлалась неизбѣжной. Она была объявлена въ январѣ 1815 года, Канди былъ взятъ, а царь увезенъ плѣннымъ въ Коломбо, откуда перевели его въ индійскую крѣпость Ведлоръ, гдѣ онъ и умеръ въ январѣ 1832 года.
Съ той поры началось процвѣтаніе Цейлона, вызванное, главнымъ образомъ, его кофейными насажденіями, и теперь чай, какао и хина открываютъ на островѣ новую промышленную эру. Дѣло въ томъ, что островъ представляетъ собой громадный дивный садъ, въ которомъ растительность проявляетъ такую щедрость, такой избытокъ энергіи, что умъ почти подавляется силами природы. Очевидность этого факта васъ нигдѣ такъ не поражаетъ, какъ на пути между Канди и Коломбо, если вы совершите это замѣчательное путешествіе по желѣзной дорогѣ, проложенной на склонахъ внутренней горной цѣпи. Оставивъ за собой морской берегъ, вы ѣдете сначала черезъ нескончаемый рядъ пальмовыхъ рощъ, между которыми появляются плодородныя низменныя рисовыя плантаціи и болотистыя чащи, кишащія изобиліемъ и жизнью: всюду чувствуется одно общее безмѣрное, безграничное стремленіе къ размноженію. Каждый клочокъ земли, куда только вода или солнечный лучъ проникаютъ, немедленно заглушается подъ натискомъ стволовъ, прокладывающихъ себѣ путь къ свѣту, и съ остервенѣніемъ защищаютъ свое право жить, цвѣсти и приносить плоды. Вы ѣдете дальше, поѣздъ поднимается все выше по восхитительной нагорной странѣ, и передъ вашими глазами склоны горъ чередуются съ глубокими долинами, и всюду все то же неукротимое въ своемъ изобиліи плодородіе. То вы катитесь по самому дну оврага, утопающаго въ папоротникахъ и пальмахъ, то висите на краю отвѣсной стѣны, опускающейся на тысячу футовъ глубины, донизу одѣтой покровомъ изъ той же зелени; зелень эта такъ густа, что почвы и сѣрыхъ скалъ почти не видно изъ-подъ нея. Таково именно мѣсто, извѣстное подъ названіемъ «Sensation Rock», гдѣ поѣздъ проходитъ по самому краю пропасти въ нѣсколько тысячъ футовъ глубины, сверху донизу закутанной въ характерную сочную зелень тропической чащи. Почва здѣсь такъ богата, солнце такъ жгуче, борьба за существованіе всей этой дикой, необузданной растительности такъ интензивна, что можно съ увѣренностью сказать, что всякая дорога, деревушка, всякій городъ на Цейлонѣ, предоставленные самимъ себѣ, неизбѣжно превратились бы снова въ дикую, первобытную, непроходимую чащу. Взгляните на эти исполинскія ползучія растенія, вьющіяся вокругъ стволовъ величественныхъ пальмъ и сдавливающія ихъ, и на массу паразитовъ, которые забираются во всѣ щели, высасываютъ всю его жизненную силу и раскалываютъ совершенно стволъ. Со всѣхъ сторонъ вы чувствуете чудовищное стихійное давленіе растительнаго царства, при которомъ человѣкъ положительно въ опасности отъ тѣхъ самыхъ растеній, которыя питаютъ и укрываютъ его своею тѣнью; всюду и всѣми, даже птицами и животными, ощущается этотъ дикій, непреодолимый натискъ всей растительности.