Эдвардъ III, король Англіи.
Эдвардъ, принцъ Уэльсскій, его сынъ.
Графъ Уорикъ.
Графъ Сольсбюри.
Графъ Дэрви.
Лордъ Одли.
Лордъ Пэрси.
Сэръ Уильямъ Монтэгью.
Сэръ Джонъ Коплендъ.
Робертъ д’Артуа.
Графъ Монфоръ.
Гобинъ дэ-Грэ.
Людовикъ, поэтъ, наперсникъ короля Эдварда.
Дэвидъ, король Шотландіи.
Графъ Дауглесъ.
Іоаннъ, король Франціи.
Карлъ, Филиппъ, его сыновья.
Герцогъ Лотарингскій.
Вилье, французскій дворянинъ.
Король Богеміи, Король Польши, союзники короля Іоанна.
Двое горожанъ изъ Кале.
Военачальникъ въ Кале.
Другой военачальникъ, бѣднякъ, обыватель Кале.
Морякъ.
Три герольда.
Нѣсколько французскихъ поселянъ.
Графиня Сольсбюри.
Королева Филиппа, жена короля Эдварда.
Французская поселянка.
Придворные, офицеры, воины, слуги, гонцы и пр.
СЦЕНА І.
правитьКороль Эдвардъ. Робертъ д’Артуа, ты хотя и изгнанъ изъ родной своей Франціи, но сохранишь и у насъ свои титулы и преимущества, такъ-какъ мы провозгласимъ тебя графомъ Ричмондскимъ. Продолжай теперь нашу родословную. Кто унаслѣдовалъ Филиппу — Прекрасному?
Артуа. Три его сына, поочередно садившіеся на престолъ, но не оставившіе послѣ себя потомства.
Король Эдвардъ. Но наша мать была, вѣдь, ихъ сестрою?
Артуа. Такъ точно, государь; она была единственною дочерью, оставшеюся послѣ Филиппа; ее-то вашъ родитель взялъ себѣ впослѣдствіи въ жены. Плодомъ вертограда ея чрева явилась ваша чарующая личность, тотъ пышный цвѣтокъ, тотъ наслѣдникъ французскаго престола, на котораго Европа возлагаетъ лучшія свои надежды. Однако, замѣтьте, какъ злокозненны умы мятежниковъ! Когда потомство Филиппа изсякло, французы пренебрегли правами вашей королевы, и, хотя ближайшей по крови наслѣдницей престола была она, королемъ былъ провозглашенъ нынѣ царствующій надъ ними Іоаннъ, изъ дома Валуа. Основанія, выставленныя при этомъ на видъ французами, заключались въ томъ, что королевство Франціи, гдѣ находится такое множество ленныхъ владѣльцевъ, должно будто-бы имѣть главою только наслѣдника по мужской линіи; это главная причина, по которой они отстранили отъ престола ваше величество. Иные, слыша мои признанія, можетъ-быть, найдутъ ихъ возмутительными со стороны француза, но я въ свидѣтели справедливости своего заявленія беру небеса, что не личная досада, не личная злоба, а любовь къ родинѣ и къ правдѣ вынуждаютъ мой языкъ быть до такой степени щедрымъ на признанія. Вы законный охранитель нашего спокойствія, и Іоаннъ Валуа достигъ верховной власти, только похитивъ престолъ, принадлежавшій не ему. Въ чемъ-же заключается истинная обязанность вѣрноподданнаго, какъ не въ томъ, чтобы привѣтствовать законныхъ своихъ королей? Въ чемъ можетъ наша вѣрность выказаться яснѣе, какъ не въ томъ, чтобы, сокрушивъ гордыню самозванца, поставить во главѣ страны истиннаго ея пастыря?
Король Эдвардъ. Такой совѣтъ, Артуа, словно плодотворный ливень, придаетъ новую мощь моему домогательству. Благодаря огненной силѣ твоихъ словъ, я чувствую, какъ въ моей груди закипаетъ пламенное мужество; до сихъ поръ его сдерживало невѣдѣніе, но теперь оно на золотыхъ крыльяхъ славы готово воспарить и доказать, что сынъ благородной Изабеллы способенъ подчинить своему стальному игу мятежныя плечи тѣхъ, кто возстаетъ противъ его воцаренія во Франціи. (За сценой гремятъ трубы). Лордъ Одли, узнайте, что это значитъ?
Одли. Герцогъ Лотарингскій, переплывшій море, желаетъ имѣть совѣщаніе съ вашимъ величествомъ.
Король Эдвардъ. Проводите его, лорды, сюда, дабы мы могли узнать, что скажетъ онъ намъ новаго? (Входить Герцогъ Лотарингскій со свитою). Повѣдай, герцогъ Лотарингскій, что заставило тебя прибыть къ намъ?
Герцогъ Лотарингскій. Славнѣйшій изъ всѣхъ правителей, король Іоаннъ французскій, шлетъ тебѣ привѣтъ и при посредствѣ моихъ устъ требуетъ, что бы ты за добровольно уступленное тебѣ герцогство Гвіенъ выплатилъ его величеству должную дань покорности. Ради этого, я отъ имени своего государя требую, чтобы ты явился во Францію не позже, какъ черезъ сорокъ дней, дабы, согласно обычаю, признать себя подданнымъ нашего короля. Иначе права твои на эту провинцію исчезнутъ, и ими воспользуется онъ-же, то-есть, французскій король.
Король Эдвардъ. Удивительно, какъ улыбаются мнѣ обстоятельства! Только-что я задумалъ перебраться туда, какъ исполнить это намѣреніе меня не только приглашають, но и заставляютъ угрозами. Было бы очень глупо отвѣчать отказомъ на такое приглашеніе. Герцогъ Лотарингскій, отвезите отъ меня французскому королю такой отвѣтъ: — я по его требованію намѣренъ его посѣтить… Но какъ? Явлюсь я не въ качествѣ подданнаго, способнаго преклоняться, но какъ побѣдитель, способный заставить преклониться передъ нимъ самимъ. Неловкіе, грубые его происки мнѣ ясны, какъ день. Правда сорвала съ лица его забрало, и его наглость явилась въ настоящемъ своемъ свѣтѣ. Неужто, онъ вообразилъ, будто можетъ повелѣвать мнѣ, какъ подданному? Скажи ему, что корона, которою онъ владѣетъ, въ сущности принадлежитъ мнѣ, и куда-бы ни ступила его нога, онъ всюду обязанъ преклонять колѣно. Мои требованія не ограничиваются однимъ только ничтожнымъ герцогствомъ, но простираются на всѣ его владѣнія. Если-же онъ откажется исполнить мои требованія, я вырву изъ него всѣ его земныя перья и совершенно голымъ вытолкаю его въ пустыню.
Герцогъ Лотарингскій. Если такъ, Эдвардъ, я здѣсь, въ присутствіи твоихъ лордовъ, бросаю тебѣ вызовъ въ лицо!
Принцъ Уэльсскій. Твой вызовъ, французъ? О, мы готовы заткнуть имъ горло твоему властелину! Со всею умѣренностью, какую я долженъ соблюдать въ присутствіи вотъ этого государя, моего отца, и всѣхъ здѣсь находящихся лордовъ, я все-таки скажу, что считаю возложенное на тебя порученіе непристойнымъ, а того, кто прислалъ тебя, празднымъ трутнемъ, случайно попавшимъ въ орлиное гнѣздо. Однако, мы подвергнемъ его такой всесокрушающей бурѣ, что его пораженіе послужитъ полезнымъ примѣромъ для другихъ.
Уорикъ. Посовѣтуй ему сбросить съ себя львиную шкуру, такъ-какъ онъ можетъ въ открытомъ полѣ встрѣтиться съ настоящимъ львовъ, который разорветъ его на клочья, чтобы наказать его за гордость!
Артуа. Единственный совѣтъ, какой я могу подать герцогу Лотарингскому — уйти отсюда поскорѣе, чтобы не вынудили его сдѣлать это другіе. Непріятность, которой подвергаешься добровольно, менѣе унизительна, чѣмъ вынужденная насиліемъ.
Герцогъ Лотарингскій (Обнажая мечъ). Измѣнникъ, выродокъ, змѣя той страны, которая вскормила тебя отъ юныхъ твоихъ лѣтъ, ты тоже присоединяешься къ этому заговору?
Король Эдвардъ (Тоже обнажая мечъ). Герцогъ Лотарингскій, взгляни на лезвіе моего меча. Жажда завоеваній, переполняющая мою душу, еще несравненно болѣе колюча, чѣмъ его остріе. Если-бы мнѣ захотѣлось задремать, она, словно соловей своею пѣсней, заставитъ меня бодрствовать, пока мои знамена не водрузятся во Франціи… Затѣмъ, уходи.
Герцогъ Лотарингскій. Эта выходка, какъ и всѣ выходки англичанъ, не такъ для меня прискорбна, какъ одинъ видъ ехиднаго этого человѣка. Онъ вѣроломенъ, а между тѣмъ его считаютъ преданнымъ! (Уходитъ съ своею свитою).
Король Эдвардъ. И такъ, милорды, вѣтеръ уже вздуваетъ паруса нашей быстролетной ладьи. Жребій нашъ брошенъ. Скоро начнется война, но окончится она не такъ-то скоро (Входитъ сэръ Уильямъ Монтэгью). Зачѣмъ, однако, пожаловалъ сюда сэръ Уильямъ Монтэгью? Въ какомъ положеніи находится наше перемиріе съ Шотландіей?
Монтэгью. Оно нарушено, свѣтлѣйшій государь, порвано! Едва только вѣроломный король узналъ, что вы отзываете свои войска, какъ забывая недавніе свои обѣты, сталъ производить нападенія на пограничные города. Беруикъ у насъ отбитъ; Ньюкастль разграбленъ и тоже для насъ погибъ; теперь безжалостный властолюбецъ осаждаетъ замокъ Роксборо, гдѣ заперлась находящаяся въ смертельной опасности графиня Сольсбюри.
Король Эдвардъ. Она дочь Уорика, не такъ-ли? Мужъ ея, кажется, долго служилъ въ Брэтани, чтобы водворить тамъ власть Монфора?
Уорикъ. Онъ самый, государь.
Король Эдвардъ. Безчестный Дэвидъ! Ужели ты умѣешь грозить оружіемъ только слабымъ женщинамъ? Но я заставлю тебя, какъ улитку, спрятать свои рога. Прежде всего, ты Одли, наберешь достаточное количество пѣхоты для нашего похода на Францію (Принцу Уэльскому). А ты, Нэдъ, завербуй въ каждомъ графствѣ отборныхъ, вооруженныхъ людей и составь изъ нихъ образцовое войско. Пусть выборъ твой останавливается на самыхъ отважныхъ воинахъ, которыхъ не страшитъ ничто, кромѣ позорнаго пятна. Поэтому поступай осмотрительно: мы начинаемъ войну съ могучею страною. Ты, Дэрби, отправишься отъ насъ посломъ въ нашему тестю, графу Хэйно. Сообщи ему о готовящемся предпріятіи и уговори его, чтобы онъ, войдя въ соглашеніе съ нашими находящимися во Фландріи союзниками, упросилъ отъ нашего имени императора германскаго дѣйствовать за одно съ нами. Тѣмъ временемъ, я, пока вы будете заняты приготовленіями, съ тѣми силами, какія у меня имѣются подъ руками, пущусь въ походъ, чтобы еще разъ оттѣснить вѣроломнаго шотландца. Но, господа, необходимо дѣйствовать рѣшительно. У насъ будутъ враги со всѣхъ сторонъ. А тебѣ, Нэдъ, придется разстаться съ ученіемъ и съ книгами, чтобы познакомить свои плечи съ тяжелымъ вооруженіемъ.
Принцъ Уэльсскій. Для юной моей пылкости сумятица возгорающейся войны полна такихъ-же чарующихъ звуковъ, какъ вѣнчающимся на царство королямъ пріятны радостныя и восторженные крики: — «Ave Caesar». Въ этой школѣ чести я научусь приносить враговъ моей отчизны въ жертву смерти или, во имя праваго спора, проливать свою кровь! Итакъ, пустъ каждый бодро и весело идетъ впередъ по назначенному ему пути. Въ такихъ важныхъ дѣлахъ каждое промедленіе гибельно (Всѣ уходятъ).
СЦЕНА II.
правитьГрафиня Сольсбюри. Горе! Горе! Бѣдные мои глаза тщетно отыскиваютъ подкрѣпленій, которыя долженъ былъ-бы прислать мнѣ нашъ король, и я начинаю бояться, что у тебя, племянникъ мой Монтэгью, не достало пламеннаго краснорѣчія, чтобы своими мольбами склонить короля на мою сторону. Ты не съумѣлъ дать ему понять, какъ мучительно сдѣлаться униженною плѣнницею шотландца, давая ему возможность побѣдоносно ухаживать за своею жертвою, пересыпая рѣчь крѣпкими, скверно звучащими словами, или прямо прибѣгнуть къ грубому, воровскому и позорящему насилію! Ты, вѣроятно, не объяснилъ королю, какъ, — въ случаѣ своего торжества, — побѣдители станутъ издѣваться надъ нами на сѣверѣ, въ какихъ гнусныхъ, непристойныхъ и обидныхъ пѣсняхъ они станутъ прославлять свою побѣду и наше пораженіе, бросая ихъ на вѣтеръ подъ своимъ блѣднымъ, холоднымъ и непривѣтливымъ небомъ! (Входитъ Король Дэвидъ съ войскомъ. Въ числѣ его спутниковъ находятся Дауглесъ, герцогъ Лотарингскій и другіе). Надо уйти. Всегдашній врагъ приближается къ укрѣпленіямъ. Необходимо, однако, держаться на сторожѣ и, — какъ ни гадко, — слушать ихъ грубыя, дерзкія рѣчи (Скрывается за укрѣпленіями).
Король Дэвидъ. Герцогъ Лотарингскій, изобразите насъ нашему брату, королю Франціи, человѣкомъ, который во всемъ христіанскомъ мірѣ никого такъ не чтитъ, какъ его величество, и ни къ кому не относится съ такою безпредѣльною привязанностью, какъ къ нему. Что-же касается возложеннаго на васъ порученія, передайте королю, что мы не намѣрены вступать съ Англіей ни въ какіе переговоры, ни въ какія перемирія; что, напротивъ, мы рѣшились жечь ихъ пограничные города и своими непрерывными нападеніями преслѣдовать непріятеля даже далѣе его города Іорка. Нѣтъ, наши добрые всадники не угомонятся; они не предоставятъ язвѣ ржавчины и времени разъѣдать наши всеукрощающія удила и желѣзо нашихъ добрыхъ шпоръ. Они не снимутъ съ себя стальныхъ кольчугъ и въ знакъ мира не повѣсятъ своихъ копій, изъ крѣпкаго шотландскаго ясени, на стѣны своихъ городовъ. Нѣтъ, не разстанутся они съ крѣпко застегнутыми темно-бурыми кожаными перевязями и съ своими кортиками, пока самъ вашъ король не крикнетъ имъ: — «Довольно! сжальтесь надъ Англіей и изъ состраданья къ ней оставьте ее въ покоѣ!» Прощайте. Скажите королю Франціи, что разстались съ нами здѣсь, передъ воротами этого замка, въ ту самую минуту, когда онъ готовъ сдаться въ наши руки.
Герцогъ Лотарингскій. Прощаюсь съ вами и буквально передамъ своему государю пріятный вашъ отвѣтъ. (Уходить).
Король Дэвидъ. Ну, Дауглесъ, вернемся опять къ тому, о чемъ шла между нами рѣчь, то-есть, къ вопросу о раздѣлѣ добычи, такъ-какъ это предстоитъ несомнѣнно.
Дауглесъ. Государь, на свою долю я требую только владѣлицу замка и ничего болѣе.
Король Дэвидъ. Нѣтъ, подожди! Выбирать прежде долженъ я, поэтому и присуждаю ее себѣ.
Дауглесъ. Если такъ, государь, дозвольте мнѣ воспользоваться ея драгоцѣнностями.
Король Дэвидъ. Драгоцѣнности ея собственность; онѣ такъ и останутся при ней. Кому достанется она, тому достанутся и онѣ.
Гонецъ. Властелинъ мой, стараясь на возвышенностяхъ завладѣть небольшимъ количествомъ добычи, мы вдругъ увидали несмѣтное войско, направляющееся въ эту строну. Солнце, отражаясь въ блестящемъ оружіи, сіяло на тысячахъ движущихся бляхъ и освѣщало цѣлый лѣсъ копій. Пусть ваше величество поскорѣе приметъ надлежащія мѣры. Не пройдетъ, государь, и четырехъ часовъ, какъ, даже идя неторопливымъ шагомъ, самые послѣдніе ряды уже будутъ здѣсь.
Король Дэвидъ. Скорѣе подальше отсюда, какъ можно подальше! То идетъ король Англіи!
Дауглесъ. Эй, молодецъ Джемми, сѣдлай скорѣе моего воронаго и рѣзваго коня!
Король Дэвидъ. Ты намѣренъ вступить въ бой, Дауглесъ? Для этого мы недостаточно сильны.
Дауглесъ. Мнѣ это, государь, извѣстно слишкомъ хорошо, поэтому я думаю бѣжать.
Графиня Сольсбюри (Показываясь на укрѣпленіяхъ) Господа шотландцы, не угодно-ли вамъ побыть здѣсь или выпить чего-нибудь?
Король Дэвидъ. Дауглесъ, она надъ нами издѣвается, и я не въ силахъ этого выносить.
Графиня Сольсбюри. Рѣшайте-же, господа, кому изъ васъ достанется владѣтельница замка, а кому ея драгоцѣнности? Я убѣждена, милорды, что вы не удалитесь отсюда, пока не раздѣлите добычи.
Король Дэвидъ. Она слышала слова гонца и весь нашъ разговоръ, а теперь отводитъ душу насмѣшками надъ нами.
Гонецъ. Къ оружію, добрѣйшій государь! или насъ застанутъ врасплохъ!
Графиня Сольсбюри. Милордъ, сообщите французскому послу, что вы не дерзаете направиться на Іоркъ; отговориться вы можете хоть тѣмъ, что вашъ борзый вороной конь захромалъ.
Дэвидъ. Она слышала и это. Невыносимо досадно! Прощай, миледи! Хотя и я не остаюсь здѣсь…
Графиня Сольсбюри. О, бѣжать отсюда васъ, конечно, заставляетъ не страхъ; однако, вы все-таки обращаетесь въ бѣгство. (За сценой гремятъ трубы; шотландцы удаляются). Миръ и покой теперь счастливому нашему дому! Вотъ самонадѣянный и наглохвастливый король Шотландіи, клявшійся передъ моими стѣнами, будто онъ не отступитъ отъ нихъ даже и въ томъ случаѣ, если-бы этотъ замокъ защищали вооруженныя силы всего этого государства, при одномъ словѣ «войско» съ помертвѣлымъ отъ ужаса лицомъ обращается въ трусливое бѣгство и безъ оглядки скачетъ навстрѣчу сѣверо-восточному вѣтру (Входятъ Монтэгъю и другіе). О, истинно свѣтлый день! — вотъ и племянникъ воротился.
Монтэгью. Какъ поживаетъ моя тетушка? Однако, тетушка, зачѣмъ-же это вы запираете ворота передъ своими друзьями? Мы, вѣдь, не шотландцы.
Графиня Сольсбюри. Могу отъ всей души сказать тебѣ: — «Добро пожаловать», потому что ты какъ разъ являешься вовремя, чтобы прогнать отсюда моихъ враговъ.
Моятэгью. Самъ король прибылъ сюда лично. Сойдите внизъ, тетушка, и привѣтствуйте его величество.
Графиня Сольсбюри. Какимъ-же привѣтомъ встрѣтить мнѣ короля, чтобы мое усердіе оказалось въ уровень съ его положеніемъ? (Сходитъ съ укрѣпленій).
Король Эдвардъ. Вотъ какъ! Вороватыя лисицы обратились въ бѣгство ранѣе, чѣмъ мы успѣли натравить на ихъ слѣдъ нашихъ гончихъ.
Уорикъ. Дѣйствительно, государь, онѣ обратились въ бѣгство, но наши пылкія и отважныя гончія, при радостныхъ и возбуждающихъ крикахъ, уже слѣдятъ за ними по пятамъ.
Король Эдвардъ. Не такъ-ли, Уорикъ: — это сама графиня?
Уорикъ. Да, государь, она. Но какъ трудно ее узнать! Боязнь быть взятой въ плѣнъ заставила поблекнуть, сокрушила, уничтожила ея красоту, какъ весенній морозъ заставляетъ блекнуть майскіе цвѣты.
Король Эдвардъ. Неужто она была еще красивѣе, чѣмъ теперь?
Уорикъ. Всемилостивѣйшій государь, она совсѣмъ не показалась-бы красивой, если-бы для соревнованія съ собою она явилась такою-же, какою я знавалъ ее ранѣе, когда она еще не измѣнилась подъ вліяніемъ горя.
Король Эдвардъ. Какимъ-же сверхъестественнымъ очарованіемъ обладали ея чудные глаза, когда оно превосходило даже ту прелесть, которая сіяетъ въ нихъ и теперь, когда, — по твоимъ словамъ, — ихъ красота уже поблекла, а между тѣмъ мои околдованные, полные восторга взоры все-таки не могутъ оторваться отъ ихъ чарующей прелести?
Графиня Сольсбюри. Не зная, какъ мнѣ, вѣрноподданной, иначе засвидѣтельствовать мою покорность вашему величеству, какъ выразить вамъ, государь, мою благодарность за то, что вы однимъ своимъ приближеніемъ прогнали отъ моихъ воротъ и войну, и опасность, я умѣю только покорно преклонять передъ вами свои не привыкшія гнуться колѣни и желала бы имѣть возможность преклонить ихъ еще ниже, чѣмъ та земля, по которой я ступаю.
Король Эдвардъ. Встань, миледи! Я принесъ тебѣ миръ хотя въ тоже время страшная война возникаетъ въ моемъ сердцѣ.
Графиня Сольсбюри. Не война-же противъ васъ самихъ государь? О, конечно, нѣтъ! Шотландцы бѣжали и теперь во весь опоръ скачутъ къ своимъ безопаснымъ шотландскимъ жилищамъ.
Король Эдвардъ (Про себя). Чтобы не сдѣлаться здѣсь плѣнникомъ, чтобы не изнывать подъ вліяніемъ унижающей любви, необходимо удалиться какъ можно скорѣе — (Громко). Мы поспѣшимъ въ погоню за шотландцами. Д’Артуа впередъ!
Графиня Сольсбюри. Повремените немного, добрѣйшій государь! Согласитесь, чтобы могущественный король почтилъ наше жилище своимъ милостивымъ посѣщеніемъ Узнавъ это, мой мужъ, находящійся на войнѣ, просіяетъ отъ восторга. Итакъ, государь, не откажите мнѣ въ вашемъ высокочтимомъ посѣщеніи; находясь такъ близко отъ нашихъ стѣнъ, не откажитесь переступить за ихъ ворота.
Король Эдвардъ. Простите, графиня, исполнить вашей просьбы я не могу; прошедшею ночью мнѣ снилась измѣна, и я до сихъ поръ еще не отдѣлался отъ страха.
Графиня Сольсбюри. Если гдѣ-либо замышляется измѣна, то, конечно, далеко отъ этихъ стѣнъ.
Король Эдвардъ. Измѣна недалеко: она въ твоихъ злоумышляющихъ глазахъ, льющихъ въ мое сердце заразы, отъ котораго не исцѣляютъ ни усилія разсудка ни никакія другія врачеванія. Даже самое солнце не въ силахъ затмить сіяніе смертныхъ очей, такъ-какъ, вотъ предо мною, двѣ дневныя звѣзды, которыми любоваться мнѣ пріятнѣе, чѣмъ солнечными лучами, и которыя зажигаютъ во мнѣ неугасимый огонь. О, созерцательное желаніе! О, желаніе перейти отъ созерцанія къ обладанію, чѣмъ васъ обуздать? (Громко). Уорикъ, Артуа, скорѣе на коней! Ѣдемъ!
Графиня Сольсбюри. Въ какихъ словахъ выразить мнѣ свою мольбу, чтобы вынудить у государя согласіе побыть у меня?
Король Эдвардъ. Зачѣмъ такимъ чуднымъ глазамъ слова? Они побѣждаютъ скорѣе, чѣмъ самое пылкое краснорѣчіе.
Графиня Сольсбюри. Не дѣлайте своего пребыванія похожимъ на апрѣльское солнце, исчезающее тотчасъ, какъ только оно едва-едва успѣетъ приласкать землю! Порадовавъ своимъ присутствіемъ наши внѣшнія стѣны, не уѣзжайте, не порадовавъ такъ-же и внутреннихъ стѣнъ нашего жилища. Наше гостепріимство, государь, внѣшними своими чертами похоже на гостепріимство нашихъ простолюдиновъ. По наружному своему виду, по платью, грубымъ пріемамъ оно обѣщаетъ весьма немногое, но внутренно его украшаютъ цѣлыя сокровища любви къ ближнему и затаенной гордости. Тамъ, гдѣ таится такой драгоцѣнный металлъ, какъ золото, прикрывающая его почва, не изукрашенная природой, кажется безплодною, оголенною, скупою, безжизненною, высохшею; снимите между тѣмъ верхній слой почвы, какъ будто хвалящейся своими яркими цвѣтами и своимъ благоуханіемъ, и вы увидите, что вся эта пышная растительность вызвана изъ ея нѣдръ всякими нечистотами и гніющими веществами. Въ заключеніе своего слишкомъ длиннаго сравненія, я скажу, что изъ-за этихъ угрюмыхъ стѣнъ не видно того, что за ними скрывается; онѣ словно плащемъ прикрываютъ отъ непогоды пышный свой нарядъ. Итакъ, государь, обладая такимъ запасомъ благосклонности, какой и въ силахъ выразить мои слова, согласись по собственному своему побужденію побыть у меня хоть недолго.
Король Эдвардъ (Про себя). Умъ ея ни въ чемъ не уступаетъ ея красотѣ. Могутъ-ли какія-нибудь соблазняющія мысли придти въ голову, когда на часахъ у воротъ красоты стоитъ самъ разумъ? Графиня, хотя важныя дѣла и приказываютъ мнѣ ѣхать немедленно, однако, я прикажу дѣламъ оставить меня въ покоѣ на то время, которое думаю пробыть у васъ. Слышите, милорды, сегодня я ночую здѣсь (Всѣ уходятъ).
СЦЕНА I.
правитьЛюдовикъ. Я замѣчалъ, что онъ такъ и впивается глазами въ ея глаза, жадно ловитъ ухомъ каждое слово, слетѣвшее съ ея сладкихъ устъ. На его смущенномъ лицѣ всевозможныя ощущенія смѣняются безпрестанно, словно носящіяся на крыльяхъ вѣтра облака, постепенно умирающія по мѣрѣ того, какъ они расширяются. Въ тѣ минуты, когда она краснѣетъ, онъ становится еще блѣднѣе, словно ея щеки, благодаря какой-то волшебной силѣ, впиваютъ въ себя всю алую краску съ его лица. Потомъ, когда она, подъ вліяніемъ почтительнаго страха, блѣднѣетъ, на его щекахъ вспыхиваетъ ихъ обычное румяное украшеніе, но это украшеніе такъ-же мало похоже на ея подобный зарѣ румянецъ, какъ кирпичъ на кораллъ, какъ живой цвѣтъ на мертвый. Почему его лицо такъ странно противорѣчитъ ея прелестному лицу? Если краснѣетъ она, румянецъ ея щекъ, конечно, вызывается нѣжнымъ, искреннимъ смущеніемъ, испытываемымъ въ священномъ присутствіи короля. Когда краснѣетъ онъ, багровая краска разливается по его лицу вслѣдствіе тайно сознаваемаго стыда, что онъ, могучій король, бросаетъ на нее такіе преступные взгляды. Когда блѣднѣетъ она, то это слѣдствіе чисто женской тревоги, ощущаемой въ присутствія самого короля. Когда блѣдность разливается по его лицу, то это вслѣдствіе волненія отъ угрызенія совѣсти, отъ сознанія, что онъ, этотъ могущественный король, отдается преступной страсти. Въ такомъ случаѣ, прощай, война съ Шотландіей! Сдается мнѣ, что все сведется на медлительную осаду англичаниномъ неуступчивой красавицы. Вотъ и онъ, одиноко прогуливающійся король.
Король Эдвардъ. Съ тѣхъ поръ, какъ я прибылъ сюда, она стала еще прекраснѣе; съ каждымъ произносимымъ словомъ голосъ ея звучитъ еще серебристѣе, а умъ становится еще живѣе. Какъ странно то, что она разсказываетъ про Дэвида и про его шотландцевъ. «Вотъ, какъ онъ говорилъ», передразнивала она, а затѣмъ приводила рѣзкія выраженія и выговоръ шотландцевъ, но въ тоже время влагала въ свои рѣчи такую прелесть, какою, разумѣется, не могъ отличаться ни одинъ шотландецъ. «А вотъ, что я ему отвѣтила», добавляла она, передавая намъ свой отвѣтъ. О, кто еще могъ-бы говорить такъ-же, какъ она, кромѣ ея самой? Одинъ только ея чарующій голосъ можетъ съ высоты укрѣпленныхъ стѣнъ или съ высоты небесъ бросить ея варварамъ-врагамъ такой грозный вызовъ, такой благозвучный укоръ! Когда она говоритъ о мирѣ, кажется, будто она въ силахъ укротить самую войну; проповѣдуя войну, она какъ будто способна вызвать изъ могилы тѣнь Цезаря, до того прекраснымъ, благодаря ей, становится самый образъ войны! Всюду, помимо ея устъ, мудрость превращается въ глупость; красота остается красотою только на ея лицѣ. Нѣтъ нигдѣ лѣтняго солнца: оно свѣтитъ только въ ея улыбкѣ; нѣтъ нигдѣ и суровой зимы, кромѣ какъ въ презрительныхъ ея взглядахъ. Я не могу осуждать шотландцевъ за то, что они ее осаждали: — развѣ она на драгоцѣннѣйшая жемчужина всей нашей страны? Однако, ихъ нельзя не назвать трусами за то, они, имѣя такую роскошную причину оставаться, все-таки обратились въ бѣгство… А, ты здѣсь, Людовикъ! Дай мнѣ чернилъ и бумаги.
Людовикъ. Сію минуту, государь.
Король Эдвардъ. Затѣмъ, скажи лордамъ, чтобы они продолжали играть въ шахматы, потому что мы намѣрены продолжать свою одинокую прогулку и свои размышленія.
Людовикъ. Исполню, государь (Уходитъ).
Король Эдвардъ. Этотъ пріятель мой очень силенъ въ стихотворствѣ; къ тому-же онъ обладаетъ крѣпкимъ и убѣждающимъ умомъ. Я откроюсь ему въ своей страсти, и онъ облечетъ ее такимъ лучезарнымъ покровомъ тумана, сквозь который она, царица изъ царицъ красоты, увидитъ, кто виноватъ въ моихъ страданіяхъ (Людовикъ возвращается). Принесъ ты, Людовикъ, перо, чернила и бумагу?
Людовикъ. Все готово, государь.
Король Эдвардъ. Если такъ, сядь со мною рядомъ въ въ этой лѣтней кущѣ; пусть она замѣнитъ намъ комнату для совѣщаній. Если наши мысли зелены, пусть будетъ зеленъ и разстилающійся надъ нами покровъ. Теперь, Людовикъ, призови какую-нибудь золотую музу, заставь ее взять въ руки волшебное перо; пусть оно, когда тебѣ придется вздыхать, подскажетъ тебѣ неподдѣльные вздохи; когда надо будетъ выражать искреннее страданіе, пусть оно внушитъ тебѣ настоящіе стоны, а когда окажется необходимымъ плакать, пусть оно превратитъ твои воображаемыя рыданія въ настоящія, способныя вызвать слезы даже изъ глазъ безчувственнаго татарина и смягчить сердце любого скиѳа! Перо поэта одарено, вѣдь, такою могучею силою. Итакъ, если ты — поэтъ, проникнись этимъ вдохновляющимъ чувствомъ и излей въ стихахъ страсть, поглощающую твоего государя. Если согласіе одинаково трепещущихъ струнъ могло заставить прислушиваться къ нему самое ухо ада, геніальные звуки поэзіи способны очаровать и привлечь къ себѣ любую человѣческую душу.
Людовикъ. Къ кому-же, государь, должны обращаться мои стихи?
Король Эдвардъ. Къ такому существу, которое пристыжаетъ красоту и дѣлаетъ глупымъ самый разумъ; чьи совершенства являются уменьшеннымъ, сжатымъ изданіемъ всѣхъ добродѣтелей, распространенныхъ въ мірѣ. Пусть это послужитъ тебѣ исходной точкой. Придумай для красоты болѣе выразительное слово, чѣмъ сама красота; всѣ прелести, которыя ты найдешь въ ней, превознеси выше всего существующаго. Не бойся, что тебя станутъ уличать въ лести. Если-бы твой восторгъ оказался вдесятеро больше, чѣмъ на самомъ дѣлѣ, цѣна самому существу, которое ты призванъ превозносить, превзойдетъ въ сто тысячъ разъ твои похвалы. Начинай-же, а я тѣмъ временемъ стану размышлять. Не забудь выразить, какъ страстно настроена моя душа, какъ болитъ она и какъ тяжко ноетъ при видѣ ея красоты.
Людовикъ. Значитъ, стихи надо писать къ женщинѣ?
Король Эдвардъ. Чья-же красота могла-бы иначе восторжествовать надо мною? О, кто-же, какъ не женщины, способны внушать намъ любовь? Неужто ты думаешь, я сталъ-бы восхвалять красивыя статьи лошади?
Людовикъ. Однако, государь, мнѣ все-таки необходимо знать, кто эта женщина, каково общественное ея положеніе
Король Эдвардъ. О, качества ея такъ высоки, что стоятъ престола вселенной, къ которому мой королевскій престолъ только необходимая ступень. Судя по ея власти надо мною, ты можешь составить себѣ понятіе, что такое она на самомъ дѣлѣ. Пока я буду воображать ее передъ собою, пиши, что голосъ ея подобенъ музыкѣ, пѣнью соловья. Нѣтъ, не это! каждый влюбленный простолюдинъ сравниваетъ голосъ своей загорѣлой возлюбленной съ пѣніемъ соловья. Да и вообще зачѣмъ заводить рѣчь о соловьѣ, когда онъ поетъ пѣсню прелюбодѣянія, и такое сравненіе можно, пожалуй, принять за злую насмѣшку, потому что, если грѣхъ на самомъ дѣлѣ грѣхъ, онъ не хочетъ, чтобы его считали такимъ; въ данномъ случаѣ, напротивъ, добродѣтель хочетъ, чтобы ее считали грѣхомъ, а грѣхъ добродѣтелью… Пиши, что волосы ея мягче нитей, доставляемыхъ шелковичнымъ червемъ, и солнце отражаясь въ ихъ льстивомъ зеркалѣ, придаетъ имъ нѣжную окраску янтаря… Нѣтъ, говорить о льстивомъ зеркалѣ слишкомъ рано; лучше приберечь это сравненіе для того мѣстъ, гдѣ рѣчь зайдетъ о чудныхъ ея глазахъ, въ которыхъ, какъ въ льстивомъ зеркалѣ, отражаются небеса, и которые этимъ жаркимъ отраженіемъ насквозь прожигаютъ мнѣ сердце. О, какой необъятный міръ пѣснопѣній готовъ я разсыпать на своевольную основу любви! Слушай, Людовикъ, превратилъ-ли ты свои чернила въ золото? Если нѣтъ, напиши прописными буквами только имя той, кого я люблю, и это позолотитъ бумагу! Итакъ, читай, любезный, читай и наполни пустое пространство моего слуха звуками твоихъ стиховъ.
Людовикъ. Я еще не довелъ до конца своего хвалебнаго слова.
Король Эдвардъ. Значитъ, это хвалебное слово и моя любовь одинаково безконечны. И любовь, и хвала достигаютъ такихъ недоступныхъ вершинъ, что пренебрегаютъ конечными предѣлами. Ея красота можетъ сравниться только съ моею любовью; ея красота выше всего, что можно себѣ представить, а моя любовь выше всего, что есть самаго высокаго на свѣтѣ. Перечислять ея совершенства — тоже, что считать капли въ морѣ. Нѣтъ, даже болѣе! — это тоже, что по пылинкѣ высчитывать то неисчислимое количество пылинокъ, изъ которыхъ состоитъ нашъ необъятный міръ, а затѣмъ одну за другою запечатлѣвать ихъ въ нашей памяти. Зачѣмъ-же, если такъ, упоминаешь ты о концѣ, когда красота той, о комъ ты говоришь, безконечна?!. Читай! Дай мнѣ послушать.
Людовикъ (Читаетъ).
"Красавица, прекраснѣй, непорочнѣй ,
«Ты, чѣмъ сама владычица тѣней».
Король Эдвардъ. Стой! въ двухъ этихъ строкахъ — двѣ грубыя ошибки, сразу бросающіяся въ глаза. Ты сравниваешь ее съ блѣдною царицею ночи, когда та только потому кажется лучезарной, что свѣтитъ во мракѣ. Чѣмъ становится эта царица, когда солнце показываетъ свой дѣйствительно лучезарный ликъ? — не болѣе, какъ тонкою восковою свѣчею, блѣдной и безжизненной. Моя любовь способна соперничать съ блескомъ самаго полуденнаго ока неба и, освободивъ себя отъ всѣхъ туманящихъ ее покрововъ, затмить самое золотое солнце.
Людовикъ. Въ чемъ-же другая ошибка, государь?
Король Эдвардъ. Прочти еще разъ стихи.
Людовикъ (Читаетъ):
«Красавица, прекраснѣй, непорочнѣй»…
Король Эдвардъ. Развѣ я просилъ тебя говорить о непорочности и тѣмъ заставлять ее замыкать на ключъ сокровища своей души? Мнѣ много было-бы пріятнѣе видѣть ее нѣсколько порочной, чѣмъ непорочною вполнѣ. Перестань сравнивать ее съ луннымъ свѣтомъ; я хочу не этого! Сравнивай ее съ сіяніемъ солнца! Говори, что блескъ ея втрое ослѣпительнѣе сіянія солнца, что ея совершенства превосходятъ совершенства дневного свѣтила; что они такъ-же благотворны и плодотворны, какъ это свѣтило; что, скрываясь, они влекутъ на землю холодную зиму, а при новомъ ея появленіи блекнутъ самыя чарующія проявленія лѣта, и въ этомъ сравненіи ея съ солнцемъ постарайся внушить ей, чтобы и она была настолько-же свободна и щедра ко всѣмъ, какъ самое солнце, съ одинаковою любовью озаряющее ничтожнѣйшую былинку и пышную розу, Послушаемъ теперь, что слѣдуетъ за луннымъ свѣтомъ?
Людовикъ (Читаетъ):
"Красавица, прекраснѣй, непорочнѣй
«Ты чѣмъ сама владычица тѣней,
„Стыдящая суровымъ постоянствомъ“…
Король Эдвардъ. Стыдящая кого?
Людовикъ (Читая). Безгрѣшную Юдиѳь.
Король Эдвардъ. Безобразная строка! Недостаетъ только, чтобы далѣе ты сталъ внушать ей взять въ руки мечъ и отсѣчь мнѣ голову… Зачеркни все это, зачеркни, добрый мой Людовикъ! Что-же дальше? Читай.
Людовикъ. Вотъ все, что пока написано.
Король Эдвардъ. Если такъ, прекрасно! Дурного сдѣлано немного, но то, что сдѣлано, хуже самаго дурного. Нѣтъ, пусть воитель описываетъ бурную войну; узникъ — мракъ и ужасъ заключенья; больной человѣкъ лучше другихъ понимаетъ предсмертныя страданія; голодный — прелесть роскошнаго пира; мерзнущій отъ холода — благотворное дѣйствіе огня. Каждое страданіе находитъ себѣ противовѣсъ въ соотвѣтствующемъ блаженствѣ; но выражать любовь могутъ только тѣ, кто ее чувствуетъ. Дай мнѣ перо и бумагу; я напишу самъ (Входитъ графиня Сольсбюри). Однако, чу! вотъ идетъ сокровище моей души! Ты, Людовикъ, не умѣешь начертать планъ сраженія. То, какъ ты распоряжаешься флангами, развѣдчиками, отрядами, доказываетъ полное твое незнаніе военнаго дѣла, и тѣ силы, которыя ты заставляешь дѣйствовать, лучше было-бы расположить въ иномъ порядкѣ.
Графиня Сольсбюри. Простите меня за смѣлость, мой трижды милостивый повелитель. Позвольте мнѣ оправдать свое непрошенное появленіе обязанностью хозяйки, такъ какъ я только затѣмъ и пришла, чтобы узнать, какъ чувствуетъ себя мой государь?
Король Эдвардъ. Ступай, Людовикъ, передѣлай это къ томъ смыслѣ, какъ я говорилъ.
Людовикъ. Иду, государь (Уходитъ).
Графиня Сольсбюри. Мнѣ крайне больно видѣть, что мой повелитель такъ печаленъ. Научи, государь, что можетъ сдѣлать подданная, чтобы отогнать отъ тебя твою угрюмую подругу — мрачную задумчивость?
Король Эдвардъ. Миледи, я слишкомъ грубъ и не умѣю осыпать утѣшительными словами находящуюся подъ ногами почву стыда. Съ тѣхъ поръ, какъ я здѣсь, графиня, я выношу только одни страданія.
Графиня Сольсбюри. Избави Богъ, чтобы кто-нибудь въ моемъ домѣ былъ для васъ, государь, источникомъ страданія. Трижды дорогой король, дайте мнѣ узнать, чѣмъ вы недовольны?
Король Эдвардъ. Къ какому же средству прибѣгнуть мнѣ для исцѣленія?
Графиня Сольсбюри. Къ тому, государь, которое находится въ моей власти, во власти женщины.
Король Эдвардъ. Если ты говоришь отъ души, средство найдено. Заставь свое могущество вернуть мнѣ радость, и я снова буду веселъ. Иначе, графиня, я умру!
Графиня Сольсбюри. Государь, я готова.
Король Эдвардъ. Поклянись, что дѣйствительно такъ.
Графиня Сольсбюри. Клянусь небесами.
Король Эдвардъ. Когда такъ, отойди немного всторону, я я скажу тебѣ, что нѣкій король сходитъ по тебѣ съ ума. Скажи себѣ, что вполнѣ въ твоей власти сдѣлать его счастливымъ; не забудь, ты поклялась надѣлить его всѣми зависящими отъ тебя радостями, а затѣмъ скажи, когда ему ожидать минуты полнаго блаженства?
Графиня Сольсбюри. Мой трижды грозный повелитель, я уже сдѣлала для этого все, что могла. Вся любовь, какою я могу располагать, уже отдана тебѣ вмѣстѣ съ моею покорною преданностью. Въ доказательство моихъ словъ подвергни меня какому угодно испытанію.
Король Эдвардъ. Ты уже слышала отъ меня, что я схожу по тебѣ съ ума!
Графиня Сольсбюри. Если ты говоришь о моей красотѣ, бери ее себѣ, когда можешь; какъ она ни ничтожна, я цѣню ее еще въ десять разъ меньше. Если ты говоришь о ноемъ цѣломудріи, бери, когда можешь, и его, потому что цѣломудріе, отдаваясь добровольно, пріобрѣтаетъ двойную цѣну. Итакъ, бери отъ меня все, что я въ состояніи тебѣ отдать и пользуйся имъ.
Король Эдвардъ. Я хочу насладиться твоею красотой.
Графиня Сольсбюри. Будь она нарисована, я смыла-бы ее и, лишивъ ея себя, всецѣло отдала бы ее тебѣ. Но, государь, она припаяна къ моей жизни такъ крѣпко, что нельзя взять одну безъ другой. Моя красота — только скромная тѣнь, озаренная лѣтнимъ лучемъ моей жизни.
Король Эдвардъ. Но ты можешь уступить ее мнѣ, чтобы я насладился ею.
Графиня Сольсбюри. Мнѣ настолько-же было бы трудно отдать свою красоту, служащую дворцомъ для моей души, какъ, не умеревъ, отдать и самую душу. Мое тѣло — колыбель, дворецъ, монастырь моей души, а она, эта душа — чистый, непорочный, незапятнанный ангелъ! Если, государь, а кого-нибудь впущу въ это святилище, я убью бѣдную свою душу, а она убьетъ меня!
Король Эдвардъ. Развѣ ты не поклялась отдать мнѣ все, чего-бы я не пожелалъ?
Графиня Сольсбюри. Да, государь, но съ однимъ условіемъ: — что бы вы просили только того, чѣмъ я могу располагать.
Король Эдвардъ. Я только и прошу того, что ты можешь мнѣ дать. Я прошу одной твоей любви, а взамѣнъ ея отдамъ тебѣ всю, всю сокровищницу своей безпредѣльной любви.
Графиня Сольсбюри. Если-бы, высокочтимый государь, ваши уста не были священны, онѣ осквернили бы самое слово „любовь“. Той любви, которую вы мнѣ предлагаете, дать мнѣ вы не можете, потому что она всецѣло принадлежитъ царственной подругѣ цезаря. Той любви, о которой вы молите меня, получить вамъ нельзя, потому что Сара Сольсбюри отдаться не въ состояніи никому, кромѣ своего мужа. Тотъ, кто передѣлаетъ или поддѣлаетъ подпись и печать вашего величества, подлежитъ смертной казни. Неужто священная ваша особа захочетъ оказаться виновною передъ Царемъ небесъ, поддѣлавъ Его изображеніе на недоброкачественномъ запрещенномъ металлѣ, совершивъ такую поддѣлку, вопреки своей присягѣ въ вѣрноподданничествѣ? Преступая святой законъ брака, вы оскорбляете величіе несравненно болѣе могущественное, чѣмъ ваше. Короли появились на свѣтъ много позже, чѣмъ мужья. За вашимъ праотцемъ Адамомъ, властелиномъ всего міра, Господь призналъ имя мужа, но не титулъ короля. Если нарушенія вашихъ законовъ, хотя они и не подписаны собственною рукою вашего величества, влекутъ за собою тяжелую кару, какъ-же велико преступленіе, нарушающее законы священные, обнародованные устами самого Создателя и скрѣпленные собственною Его десницею? Я убѣждена, что мой высокочтимый государь изъ чувства привязанности къ моему супругу, въ самое это время подвергающему себя опасностямъ на полѣ битвы, только желаетъ испытать жену графа Сольсбюри, дабы узнать, способна-ли она выслушивать легкомысленныя рѣчи, внимать которымъ ей не слѣдуетъ?.. Мнѣ кажется, что, оставаясь здѣсь долѣе, я совершу проступокъ, поэтому удаляюсь теперь отъ самого проступка, а не отъ своего короля (Уходитъ).
Король Эдвардъ. Слова-ли ея придаютъ божественную прелесть ея красотѣ или самыя эти слова только кроткіе проповѣдники ея красоты?.. Такъ-же, какъ вѣтеръ, вздувая паруса, дѣлаетъ ихъ болѣе красивыми или сами паруса, вздуваясь, придаютъ красоту невидимому вѣтру, слова-ли придаютъ особую прелесть ея красотѣ или ея красота — особую прелесть ея словамъ? О, зачѣмъ, вмѣсто того, чтобы быть завистливымъ и переполненнымъ злобы паукомъ, превращающимъ въ смертельный ядъ всякую мерзость, которую онъ высасываетъ, я не алчущая меда пчела, имѣющая возможность извлекать изъ каждаго цвѣтка лучъ цѣломудрія. Ея непреклонная честность настолько-же сурова, насколько плѣнительна ея красота: она сама слишкомъ строгій часовой, охраняющій такую чудную крѣпость, какъ она сама. О, зачѣмъ она для меня не тотъ воздухъ, которымъ я дышу?!.. Но что я говорю? — Она именно и есть тотъ воздухъ!.. Когда я стремлюсь обнять ее, вотъ какъ теперь, я сжимаю въ рукахъ только самого себя. Однако, я во чтобы то ни стало долженъ обладать ею, потому что ни укоры совѣсти, ни разсудокъ не въ силахъ разсѣять моей безумной любви! (Входитъ Уорикъ). Вотъ ея отецъ. Постараюсь воздѣйствовать на него, чтобы онъ сталъ подъ мое знамя въ этой любовной войнѣ.
Уорикъ. Чему приписать, что государь мой такъ печаленъ? Простите меня, ваше величество, если я рѣшусь спросить о причинѣ такого унынія, дабы моя долголѣтняя опытность помогла мнѣ разсѣять ее настолько, чтобы она, государь, не тяготила васъ болѣе собою.
Король Эдвардъ. Ты самъ по собственному своему побужденію предложилъ мнѣ услугу, о которой я только-что собирался тебя просить. Но, о міръ, великій вскормитель лести, зачѣмъ словамъ, слетающимъ съ человѣческихъ губъ, придаешь ты золотое значеніе, а ихъ поступкамъ тяжесть свинцовой гири, такъ что ихъ дѣянія никогда не соотвѣтствуютъ ихъ обѣщаніямъ. О, зачѣмъ человѣкъ такъ неуважительно относится къ словамъ своихъ болтливыхъ устъ, когда эти лживыя слова не запечатлѣны въ самомъ его сердцѣ?
Уорикъ. Да избавятъ меня преклонные мои годы отъ необходимости давать тебѣ свинецъ тамъ, гдѣ я обязанъ платить тебѣ чистымъ золотомъ! Преклонные года скорѣе циники, чѣмъ льстецы. Повторяю: — если бы я могъ узнать причину твоего унынія и тѣмъ способствовать его ослабленію, я собственнымъ страданіемъ, государь, попытался бы облегчить твои страданія.
Король Эдвардъ. Все это не болѣе, какъ обыденныя предложенія лживыхъ людей, сулящихъ много, но остающихся при однихъ обѣщаніяхъ. Ты, напримѣръ, не прочь теперь поклясться въ томъ, что ты обѣщаешь. Узнавъ, однако, настоящую причину моей тоски, ты, разумѣется, возьмешь назадъ свое неосторожное слово, исторгнутое у тебя моимъ страданіемъ, и оставишь меня совсѣмъ безпомощнымъ.
Уорикъ. Нѣтъ, клянусь небомъ, этого не будетъ, даже если-бы вы, ваше величество, приказали мнѣ броситься на собственный мечъ и умереть!
Король Эдвардъ. Предположимъ, что принести мнѣ желанное облегченіе можетъ только гибель, окончательное разрушеніе твоей чести?
Уорикъ. Если-бы одно это разрушеніе могло васъ осчастливить, я привѣтствовалъ-бы его, какъ личное счастіе!
Король Эдвардъ. И ты убѣжденъ, что не отречешься отъ этого обѣта?
Уорикъ. Зачѣмъ-же отрекаться? Если-бы я даже и могъ, то не захотѣлъ-бы.
Король Эдвардъ. Однако, если ты все-таки отречешься, что я буду въ правѣ тебѣ сказать?
Уорикъ. Все, что можетъ сказать государь гнусному клятвопреступнику, нарушившему святыню обѣта.
Король Эдвардъ. А что скажешь ты самъ человѣку, нарушившему клятву?
Уорикъ. Что онъ клятвопреступникъ передъ Богомъ и передъ человѣкомъ, что онъ Тѣмъ и другимъ долженъ быть, отлученъ отъ церкви.
Король Эдвардъ. А какое имя надлежитъ дать такому дѣянію, которое подстрекаетъ нарушить священный обѣтъ?
Уорикъ. Названіе дѣянія дьявольскаго, но нечеловѣческаго.
Король Эдвардъ. Вотъ эту-то обязанность дьявола тебѣ придется исполнить, ради меня, или нарушить обѣтъ и вмѣстѣ съ тѣмъ порвать всѣ существующія межъ нами связи любви и долга. Поэтому, Уорикъ, если ты хочешь оставаться самимъ собою, будь полнымъ властелиномъ своему слову и данному обѣту. Отправься къ дочери и отъ моего имени склони ее, убѣди, прикажи ей, наконецъ, ну, словомъ, какимъ-бы то ни было образомъ уговори ее сдѣлаться моею любовницею, предметомъ тайной моей страсти. Я не останусь выслушивать твои возраженія. Пусть твой обѣтъ заставитъ ее поступиться ея обѣтомъ, или я не перенесу отказа и умру (Уходитъ).
Уорикъ. О, сумасбродствующій король, какую отвратительную обязанность возлагаешь ты на меня! Итакъ, я вынужденъ рѣшиться нанесть жестокое оскорбленіе самому себѣ, потому что онъ вынудилъ меня поклясться именемъ Бога, что я заставлю нарушить обѣтъ, тоже данный во имя Бога. Развѣ это не все равно, что поклясться вотъ этою правою своею рукою отсѣчь самую эту руку? Нѣтъ, лучше осквернить капище, чѣмъ разрушить его совершенно. Однако, я не сдѣлаю ни того, ни другого: — сдержу данный обѣтъ и отрекусь передъ дочерью отъ всѣхъ добродѣтелей, какія проповѣдовалъ ей до сихъ поръ. Внушу ей, что ей слѣдуетъ забыть своего мужа, графа Сольсбюри если память мѣшаетъ ей броситься въ объятія короля. Скажу ей также, что нарушить обѣтъ не трудно, но труднѣе получить за это прощеніе. Скажу ей, что если любовь и есть добродѣтель, но тѣмъ не менѣе истинная любовь не можетъ быть настолько добродѣтельною, чтобы любить всѣхъ. Скажу ей также, что величіе короля настолько внушаетъ уваженія, что никакой позоръ ему не страшенъ, но что онъ даже всѣмъ своимъ королевствомъ не искупитъ такого проступка. Скажу ей, наконецъ, что обязанность хоть и повелѣваетъ мнѣ убѣждать ее нарушить вѣрность мужу, но что честь не должна допустить ее дать на это согласіе (Входитъ графиня Сольсбюри). Вотъ идетъ она. Едва-ли когда-нибудь на долю отца выпадало такое гнусное порученіе относительно своего ребенка.
Графиня Сольсбюри. Я искала васъ, отецъ мой и повелитель. Моя мать и лорды королевства прибѣгаютъ къ вамъ съ просьбой, чтобы вы всѣми силами постарались разсѣять печаль государя.
Уорикъ (Про себя). Какъ-же приступить мнѣ къ исполненію гнуснаго порученія? Обратиться къ ней со словами: — „Дитя мое!“ — не могу, потому что какой-же отецъ даже и въ такомъ положеніи рѣшится совращать съ пути собственную свою дочь? Или не начать-ли такъ: — „Жена Сольсбюри!“ — но — нѣтъ! Онъ мнѣ другъ, и гдѣ-же найдется такой другъ, который рѣшился бы нанести дружбѣ такой тяжелый изъянъ? Не могу я назвать ее ни своею дочерью, ни женою моего друга (Графинѣ). Я не то, чѣмъ ты меня считаешь; я не лордъ Уорикъ, а только холопъ со двора преисподней, принудившій себя явиться въ образѣ Уорика, чтобы передать тебѣ посланіе отъ короля. Могучій король Англіи сходитъ по тебѣ съ ума. Ему, имѣющему власть лишить тебя жизни, дана власть лишить тебя и чести, поэтому согласись скорѣе прозакладыватъ честь, чѣмъ жизнь. Честь мы проигрываемъ нерѣдко, однако, и возвращаемъ ее себѣ обратнымъ выигрышемъ; но жизни, разъ мы ея лишены, намъ никогда уже не возвратить. Солнце, изсушающее сѣно, питаетъ траву; король, желающій унизить твою честь, возвеличитъ тебя. Стихотворцы увѣряютъ, будто копье великаго Ахиллеса исцѣляло раны, наносимыя этимъ копьемъ. Нравоученіе получается изъ этого слѣдующее: — сильные міра могутъ исправлять причиненное ими зло. Имѣя дѣло съ могучими противниками, левъ даетъ полную волю своимъ кровожаднымъ челюстямъ; въ его кровавомъ пиру есть величіе, есть доблесть, но царь звѣрей щадитъ жалкій, рабскій страхъ, трепетно пресмыкающійся у его ногъ. Король прикроетъ твой позоръ яркимъ сіяніемъ своего величія, и тѣ, кому вздумается взглянуть на него, чтобы изъ-за него увидать тебя, будутъ ослѣплены, словно они взглянули на солнце. Можетъ-ли одна капля яда отравить цѣлое море, когда могучія бездны этого моря умѣютъ переваривать самое зловредное и заставлять его терять свою губительную силу? Великое имя смягчитъ твой проступокъ и придастъ кубку позора самый сладкій, самый чарующій вкусъ. Помимо этого, какой-же позоръ совершить дѣяніе, отъ котораго нельзя избавиться иначе, какъ покрывъ себя позоромъ? Теперь я, украсивъ грѣхъ добродѣтельными внушеніями, жду твоего отвѣта на просьбу короля.
Графиня Сольсбюри. О, какое жестокое, безчеловѣчноѳ преслѣдованіе! Горе мнѣ, несчастной! Едва успѣвъ избавиться отъ грозныхъ бѣдъ со стороны враговъ, я подвергаюсь еще вдесятеро худшимъ опасностямъ со стороны друзей! Неужто у короля не было иныхъ средствъ восторжествовать надъ моею жизнью, какъ прибѣгать къ содѣйствію того, кто былъ источникомъ этой жизни, принуждая отца браться за самое гнусное, самое позорное пособничество! Не удивительно, что вѣтви дерева окажутся зараженными отравой, если зараженъ самъ корень. Неудивительно, что зараженный проказою ребенокъ умираетъ, когда сосцы матери сами распространяютъ заразу. Если такъ, давайте пороку полную волю поступать, какъ ему угодно, и, ослабивъ поводья, сдерживающіе молодость, предоставьте ей полную свободу! Вычеркните, если такъ, суровыя предписанія закона; уничтожьте всякія мѣры, карающія позоромъ за позоръ и требующія наказанія за проступки. Нѣтъ, я скорѣе соглашусь умереть, чѣмъ сдѣлаться жертвой не въ мѣру буйной похоти короля, сообщницей его безбожной чувственности!
Уорикъ. А! ты въ данную минуту говоришь именно такъ, какъ я желалъ, чтобы ты говорила, и тѣмъ ставишь меня въ невозможность повторять все сказанное до сихъ поръ. Честная могила болѣе достойна уваженія, чѣмъ оскверненная спальня короля. Чѣмъ выше стоитъ человѣкъ, тѣмъ болѣе становится замѣтнымъ то хорошее или дурное дѣло, которое онъ предпринимаетъ. Самая ничтожная пылинка, носясь въ лучахъ солнца, пріобрѣтаетъ большую важность, чѣмъ имѣетъ на самомъ дѣлѣ; чѣмъ прекраснѣе лѣтній день, тѣмъ скорѣе заставляетъ онъ разлагаться отвратительную падаль, которую онъ какъ будто-бы цѣлуетъ. Удары, нанесенные могучею сѣкирою, очень глубоки. Проступокъ, совершенный въ священномъ мѣстѣ, становится вдесятеро непростительнѣе. Дурной проступокъ, совершенный властью, — не простая ошибка, а попраніе долга. Одѣнь обезьяну въ парчу, и красота одежды только сдѣлаетъ смѣшнѣе самое животное. Я могъ-бы, дочь моя, еще расширить поле моихъ сопоставленій величія короля и твоего позора. Ядъ, поднесенный въ золотомъ сосудѣ, кажется еще противнѣе; вспышка молніи, сверкнувшей въ непроглядномъ мракѣ, заставляетъ ночь казаться еще темнѣе. Лидія, подвергшаяся разложенію, становится хуже самыхъ терній, а для доброй славы, клонящейся къ грѣху, позоръ принимаетъ втрое большіе размѣры. Я кончаю, осыпая твое сердце моими благословеніями; пусть эти благословенія превратятся въ проклятія въ тотъ день, когда ты свое лучезарное сіяніе славы промѣняешь на позоръ поруганнаго супружескаго ложа! (Уходитъ).
Графиня Сольсбюри. Я слѣдую за тобою! если-бы въ моей душѣ явилось такое поползновеніе, пусть тѣло мое увлечетъ и душу въ предѣлы вѣчной погибели! (Уходитъ).
СЦЕНА II.
правитьДэрби. Душевно радъ встрѣчѣ съ вами, трижды благородный Одли. Какъ поживаютъ и государь, и его лорды?
Одли. Я уже цѣлыхъ двѣ недѣли не видалъ его величества, то-есть, съ тѣхъ поръ, какъ онъ отправилъ меня вербовать войска, что я и исполнилъ согласно данному мнѣ приказанію, а теперь привелъ своихъ людей сюда и выстроилъ ихъ въ боевомъ порядкѣ, чтобы показать ихъ королю. Скажите, лордъ Дэрби, что слышно новаго объ императорѣ?
Дэрби. Лучшихъ вѣстей нельзя и желать: императоръ обѣщаетъ государю дружескую свою помощь и назначаетъ нашего короля главнымъ намѣстникомъ всѣхъ подвластныхъ ему безчисленныхъ и обширныхъ владѣній. Затѣмъ, мы не замедлимъ выступить въ походъ противъ широкихъ границъ Франціи.
Одли. Что же говоритъ на это его величество? Разумѣется, при такихъ извѣстіяхъ чуть не прыгаетъ отъ радости?
Дэрби. Я еще не нашелъ времени развѣдать, радъ-ли король или не радъ? Онъ цѣлое утро сидитъ, запершись у себя въ комнатѣ, чѣмъ-то недовольный, но чѣмъ именно? — я не знаю; однако, слышалъ самъ, какъ онъ отдавалъ приказаніе, чтобы его никто не тревожилъ до обѣденнаго времени. Графиня Сольсбюри, отецъ ея Уорикъ, Артуа и другіе ходятъ съ нахмуренными бровями.
Одли. Изъ этого ясно, что не все здѣсь благополучно (За сценой трубятъ).
Дэрби. Трубы гремятъ; это означаетъ, что король выходитъ изъ своей комнаты.
Одли. Вотъ и его величество.
Дэрви. Желаю исполненія всѣхъ царственныхъ желаній моего государя.
Король Эдвардъ. Хорошо, если-бы ты оказался волшебникомъ и могъ ихъ исполнить.
Дэрви. Императоръ шлетъ вамъ свой привѣтъ (Передаетъ письмо).
Король Эдвардъ (Про себя). Жаль, что привѣтъ шлетъ онъ, а не графиня.
Дэрви. Всѣ желанія вашего величества будутъ исполнены.
Король Эдвардъ (Про себя). Лжешь! она ихъ не исполнитъ, хотя я безмѣрно былъ-бы счастливъ, если-бы она исполнила.
Одли. Онъ всю свою любовь, всѣ свои силы повергаетъ къ стопамъ моего короля и повелителя.
Король Эдвардъ (Про себя). Ты предлагаешь мнѣ любовь императора, но не ея, а для меня это ничто! (Громко) Какія вѣсти привезъ ты, Одли?
Одли. Согласно вашему приказанію, государь, я навербовалъ и конныхъ, и пѣшихъ воиновъ, затѣмъ, привелъ ихъ сюда.
Король Эдвардъ. Если такъ, пусть и конные, и пѣшіе, согласно моему приказанію, отмѣняющему прежнее, тотчасъ-же отправятся отсюда снова по домамъ. Дэрби, я при твоей помощи скоро познакомлюсь съ отвѣтомъ графини.
Дэрби. Графини, государь?
Король Эдвардъ. Императора, хотѣлъ я сказать. Оставьте меня въ покоѣ.
Одли. Что у него на умѣ?
Дэрби. Предоставимъ его самому себѣ (Уходитъ вмѣстѣ съ Одли).
Король Эдвардъ. Языкъ говоритъ отъ избытка любви, переполняющей сердце! Сейчасъ, вмѣсто имени императора, я произнесъ имя графини. Отчего бы и не произнесть? Развѣ она не верховная моя повелительница, а я относительно ея развѣ не колѣнопреклоненный рабъ, читающій въ ея глазахъ желанія ея и нежеланія? (Входитъ Людовикь) Говори, что велитъ высокомѣрная Клеопатра передать сегодня цезарю?
Людовикъ. Она говоритъ, что ранѣе наступленія вечера дастъ рѣшительный отвѣтъ вашему величеству (За сценой гремятъ барабаны).
Король Эдвардъ. Что это за барабанный громъ, спугнувшій живущаго въ моемъ сердцѣ нѣжнаго купидона? Бѣдная баранья шкура! Какъ бьющій по ней заставляетъ ее громко ревѣть! Ступай, вели замолчать этимъ громогласнымъ шкурамъ, пока онѣ не научатся ворковать самые нѣжные стихи на ухо небесной нимфы. Тогда я заставлю ихъ замѣнять мнѣ писчую бумагу и тѣмъ превращу ихъ въ вѣстниковъ любви или въ посредниковъ между богиней и могущественнымъ государемъ. Ступай, скажи солдатамъ, чтобы они научились играть на лютнѣ или повѣсились на перевязяхъ своихъ барабановъ. Въ данную минуту мы считаемъ неприличнымъ нарушать покой небесъ нескладицею звуковъ. Ступай! (Людовикъ уходитъ). Для той борьбы, которую я веду теперь, мнѣ не нужно никакого оружія, кромѣ моего собственнаго; я сойдусь лицомъ къ лицу съ моимъ противникомъ и стану отвѣчать на залпы моего врага стонами страсти. Мои взгляды замѣнятъ мнѣ стрѣлы, а мои вздохи будутъ чѣмъ-то въ родѣ попутнаго вѣтра, уносящаго въ своемъ вихрѣ самые трогательные мои боевые снаряды. Но увы! она вооружила противъ меня солнце, потому что это солнце — она сама. Теперь я понимаю, почему стихотворцы изображаютъ воителя-купидона слѣпымъ. У любви только до тѣхъ поръ есть сила удерживать насъ на надлежащемъ пути, пока сіяніе любимаго существа не ослѣпитъ насъ окончательно избыткомъ своего яркаго блеска (Входитъ Людовикъ). Ну, что-же?
Людовикъ. Государь, смутившій васъ бой барабановъ только возвѣщаетъ прибытіе вашего трижды доблестнаго сына.
Король Эдвардъ (Про себя). Да, я вижу моего юношу сына. Образъ его матери запечатлѣлся на его лицѣ, а онъ заставитъ сдерживаться заблудшее и слишкомъ пылкое чувство моей души. Видъ его журитъ мое сердце за увлеченіе и мои глаза, за ихъ непомѣрную алчность. Имъ и безъ того есть чѣмъ любоваться: а между тѣмъ они ищутъ полнаго наслажденія совсѣмъ не тамъ, гдѣ имъ слѣдуетъ. Воръ не умѣющій довольствоваться своею бѣдностью, достоинъ всякаго презрѣнія (Сыну). Что скажешь, мое дитя?
Принцъ Уэльсскій. Дражайшій мой отецъ и повелитель! для похода во Францію я собралъ подъ свои знамена весь едва распускающійся цвѣтъ англійской знати, и вотъ мы явились сюда, чтобы выслушать дальнѣйшія приказанія вашего величества.
Король Эдвардъ (Про себя). Въ его чертахъ мнѣ все видятся черты его матери. Его глаза — глаза ея! Они своимъ пытливымъ взглядомъ заставляютъ меня краснѣть, такъ. какъ проступки мои ясны до очевидности. Сладострастіе — огонь, и у одержимыхъ имъ людей это внутреннее пламя пробивается наружу, даже свѣтитъ сквозь свою внѣшнюю оболочку. Прочь отъ меня мягкія, нѣжныя, какъ шелкъ, побужденія измѣнчивой чувственности! Неужто я свою прекрасную Британію, съ ея широко раскинувшимися границами, промѣняю на прихоть и не съумѣю справиться съ узкими желаніями личнаго моего я?.. Пусть мнѣ подадутъ доспѣхи изъ несокрушимой стали, и я восторжествую надъ всѣми королями вселенной!.. Неужто я самъ отдамъ себя въ рабство и соглашусь явиться союзникомъ моего врага? Нѣтъ, быть этого не должно! (Сыну). Ну, мальчикъ мой, или сюда! Ближе! Теперь ужъ скоро вѣтеръ Франціи будетъ развѣвать наши знамена.
Людовикъ (Отходитъ отъ двери и тихо говоритъ королю). Государь, графиня, весело улыбаясь, желаетъ получить доступъ къ вашему величеству.
Король Эдвардъ (Про себя). Ну, такъ и есть! Она одною своею улыбкою спасла отъ заполоненія всю Францію и обезпечила свободу и ея короля, и ея дофина, и ея знати! (Громко принцу). Оставь меня, Нэдъ; ступай, пируй съ пріятелями (Принцъ уходитъ; король говоритъ про себя). Твоя мать смугла, а ты своимъ похожимъ на нее лицомъ только напоминаешь мнѣ, какъ она некрасива (Людовмку). Иди, подай руку графинѣ и пригласи ее сюда. Пусть она разгонитъ скопившіяся надо мною зимнія тучи, такъ-какъ она разомъ придаетъ красоту и небу, и землѣ (Людовикъ уходитъ). Конечно, болѣе преступно изводить и убивать бѣдныхъ людей, чѣмъ наслаждаться на ложѣ запретнаго блаженства, служащаго совокупностью проявленій счастія съ минуты появленія на свѣтъ Адама и до только-что истекшаго мгновенія (Людовикъ возвращается; съ нимъ Графиня). Ступай, Людовикъ, погрузи свою руку въ мой кошелекъ, играй, дари, трать деньги, какъ знаешь, сори ими, дѣлай что хочешь, но только оставь меня на время наединѣ съ нею; удались отсюда (Людовикъ уходитъ). А, вотъ теперь ты моя соучастница въ игрѣ! Ты, наконецъ, явилась, чтобы отвѣтить мнѣ божественнымъ словомъ „да“ и тѣмъ дать согласіе на то, чего требуетъ отъ тебя моя любовь!
Графиня Сольсбюри. Отецъ приказалъ мнѣ придти, но не далъ своего благословенія…
Король Эдвардъ. На то, чтобы сдаться мнѣ?
Графиня Сольсбюри. Да, государь. Онъ только приказалъ воздать вамъ должное.
Король Эдвардъ. А это должное, безцѣнная моя прелесть, должно быть равнымъ моимъ правамъ на тебя, на твою любовь.
Графиня Сольсбюри. То-есть отплатой зломъ за зло, ненавистью за ненависть? Когда я вижу, что вы, ваше величество, продолжаете склоняться все въ туже сторону, не обращая ни малѣйшаго вниманія ни на мои отказы, ни на любовь мою къ мужу, ни на мое уваженіе къ вашему сану, да, если ни одинъ изъ моихъ доводовъ не въ силахъ обуздать вашихъ неудержимыхъ стремленій, я свое несогласіе подчиняю вашей волѣ, и желаніе ваше будетъ также и моимъ, но только съ тѣмъ условіемъ, что вы устраните всѣ препятствія, существующія между вашею любовью и мною.
Короіь Эдвардъ. Назовите, прелестная графиня, назовите эти препятствія, и, — клянусь! — я устраню ихъ всѣ, сколько-бы ихъ ни было.
Графиня Сольсбюри. Мнѣ, повелитель мой, хотѣлось-бы вычеркнуть нѣсколько жизней, стоящихъ между вами и мною.
Король Эдвардъ. Чьи это жизни, графиня?
Графиня Сольсбюри. Трижды любимый мною государь, пока и ваша законная жена — королева, и графъ Сольсбюри, законный мой супругъ, существуютъ, они одни имѣютъ право на нашу любовь; отъ этой любви насъ можетъ освободить только ихъ смерть.
Король Эдвардъ. Твои требованія идутъ въ разрѣзъ съ нашими законами.
Графиня Сольсбюри. Какъ и ваше желаніе. Если законъ запрещаетъ вамъ исполнить одно, онъ-же повелѣваетъ вамъ отказаться и отъ другого. Не могу, не стану вѣрить любви, въ которой вы мнѣ клянетесь, пока вы не исполните того, въ чемъ поклялись.
Король Эдвардъ. Довольно! Твой мужъ и королева умрутъ! Ты болѣе прекрасна, чѣмъ Геро, а безбородый Леандръ не такъ могучъ, какъ я. Переплывая проливъ, онъ совершилъ не особенно трудный подвигъ, но я, чтобы достигнуть Сестоса, гдѣ живетъ моя Геро, переплыву черезъ Геллеспонтъ крови.
Графиня Сольсбюри. Нѣтъ, вы готовы сдѣлать даже болѣе: — тотъ потокъ, черезъ который вы намѣрены переплыть, создадите вы сами, наполнивъ его кровью тѣхъ, чье существованіе служитъ помѣхой для нашей взаимной любви: — кровью моего мужа и вашей жены.
Король Эдвардъ. Твоя красота дѣлаетъ ихъ самихъ виновными въ ихъ смерти и служитъ явнымъ доказательствомъ, что они достойны казни. На этомъ-то основаніи, я, верховный ихъ судья, произношу имъ смертный приговоръ.
Графиня Сольсбюри. О, вѣроломная красота! О, еще болѣе несправедливый судья! Когда, по окончаніи земного бытія, обоихъ насъ потребуютъ къ отвѣту въ необъятный, звѣздный чертогъ, находящійся надъ нашею головою, какъ страшно придется намъ трепетать за нашъ проступокъ!
Король Эдвардъ. Что-же скажетъ наша красавица — любовь? Рѣшилась она на что-нибудь?
Графиня Сольсбюри. Рѣшилась покончить все, поэтому и говорю вотъ что: — Великій государь, сдержи только свое слово, и я твоя! Теперь оставайся тамъ, гдѣ ты есть, а я отойду на нѣсколько шаговъ, чтобы показать, какъ я брошусь къ тебѣ въ объятія! (Сначала отходитъ отъ него, потомъ быстро идетъ къ нему обратно и показываетъ ему два кинжала). Вотъ у меня въ рукахъ мои свадебные ножи; возьми одинъ изъ нихъ и убей имъ свою жену-королеву или укажи мнѣ то мѣсто, гдѣ она находится. Другимъ я отправлю на тотъ свѣтъ человѣка, котораго любила, и любовь къ которому теперь глубоко спитъ въ моемъ сердцѣ. Полюбить тебя я соглашусь только тогда, когда не станетъ ихъ обоихъ. Ни съ мѣста, король сластолюбецъ! Не смѣй мнѣ мѣшать! Мое намѣреніе покончить съ собою окажется проворнѣе, чѣмъ твое желаніе спасти меня! Если ты сдѣлаешь хоть одинъ шагъ, я убью себя! Поэтому стой смирно и выслушай, что я представлю тебѣ на выборъ: — прекрати свое въ высшей степени безбожное преслѣдованіе и никогда болѣе не обращайся ко мнѣ ни съ какими просьбами, иначе (падая на колѣни) клянусь небомъ, остріе этого ножа запятнается кровью сердца той, чью честь ты хотѣлъ запятнать, моею цѣломудренною кровью! Клянись, Эдвардъ, клянись! или я нанесу себѣ смертельный ударъ и умру здѣсь-же у тебя на глазахъ!
Король Эдвардъ. Клянусь тебѣ именемъ той самой верховнѣйшей власти, которая посылаетъ мнѣ теперь силу стыдиться самого себя, что я никогда не раскрою устъ для того, чтобы хоть однимъ словомъ возобновить тѣ мольбы, которыя могли бы привести меня къ достиженію моихъ желаній! Встань, истинно англійская жена! Тобою твой островъ имѣетъ право гордиться болѣе, чѣмъ нѣкогда Римъ гордился своею Лукреціею, въ честь которой до сихъ поръ, и при томъ безутѣшно, притупляется столько перьевъ. Встань, и пусть мой проступокъ послужитъ къ возвеличенію твоей добродѣтели, и пусть эту добродѣтель грядущіе вѣка цѣнятъ, какъ сокровище. Я пробудился отъ своего безразсуднаго сна. Уорикъ! сынъ мой Нэдъ! Дэрби! Артуа! Одди! Гдѣ вы, храбрые мои воины? Идите всѣ сюда! (Входитъ принцъ Уэльсскій въ сопровожденіи лордовъ). Уорикъ, я поручаю тебѣ охрану сѣверныхъ нашихъ владѣній. Ты, принцъ Уэльсскій, и ты, Одли, направьтесь скорѣе къ морю. Пусть часть войска поджидаетъ насъ близь Ньюхэвена, такъ-какъ мы, — вмѣстѣ съ Дэрби и съ д’Артуа — намѣрены направиться черезъ Фландрію, чтобы привѣтствовать нашихъ союзниковъ и упрочить себѣ ихъ помощь. Грядущей ночи какъ разъ будетъ достаточно для этого. Какъ нелѣпо было съ моей стороны осаждать неприступную вѣрность, и ранѣе, чѣмъ наступитъ утро, пусть воинственный громъ нашихъ трубъ разбудитъ меня своими мужественными звуками (Всѣ уходятъ).
СЦЕНА I.
правитьКороль Іоаннъ. Пока наши морскія силы, состоящія изъ тысячи парусовъ, будутъ завтракать на морѣ остатками нашего непріятеля, мы станемъ ожидать здѣсь извѣстій о ихъ успѣхѣ. Скажи, герцогъ Лотарингскій, насколько подготовленъ король Англіи, насколько велики его военныя силы для приведенія въ исполненіе такого отважнаго предпріятія?
Герцогъ Лотарингскій. Чтобы не расплываться въ излишнемъ краснорѣчіи, чтобы не смягчать настоящей важности обстоятельствъ, государь, я прямо скажу, что силы, которыми онъ располагаетъ, крайне внушительны. Его подданные въ такомъ громадномъ количествѣ спѣшатъ подъ знамена, что можно подумать, будто они заранѣе убѣждены, что ихъ ожидаетъ полное торжество.
Король Іоаннъ. До сихъ поръ Англія являлась только притономъ недовольныхъ, скопищемъ какихъ-то кровожадныхъ и вѣроломныхъ Катилинъ, какихъ-то расточителей, жаждущихъ только одного: — перемѣны въ управленіи государствомъ. Неужто возможно, чтобы теперь она вдругъ явилась такою вѣрноподданною?
Герцогъ Лотарингскій. Да, всѣ стоятъ за короля Эдварда, кромѣ короля Шотландіи, давшаго торжественную клятву, — какъ я уже докладывалъ вашему величеству, — что онъ и не подумаетъ вложить свой мечъ въ ножны и прекратить противъ Англіи военныя дѣйствія.
Король Іоаннъ. Вотъ это служитъ намъ болѣе крѣпкимъ якоремъ надежды. Съ другой стороны, слушая эти вѣсти и принимая во вниманіе тѣхъ союзниковъ, которыхъ король Эдвардъ пріобрѣлъ въ Нидерландахъ среди полупьяныхъ голландцевъ, насыщенныхъ пѣною крѣпкаго пива, вѣчно ищущихъ одного чревоугодія и тотчасъ-же устраивающихъ попойки всюду, куда-бы они ни появились, мое мужество сильно воспламеняется. Кромѣ того, мы слышимъ, что императоръ не только присоединяется къ Англіи, но даже дѣлаетъ короля Эдварда намѣстникомъ своей власти. Однако, чѣмъ значительнѣе количество непріятельскихъ силъ, тѣмъ славнѣе будетъ побѣда надъ ними. Помимо собственныхъ силъ и у насъ есть друзья. Суровый король Польши и войнолюбивый Датчанинъ, а за ними короли Богеміи и Сициліи — всѣ состоятъ нашими союзниками и, какъ я надѣюсь, уже направляются съ своими войсками сюда (За сценой гремятъ барабаны). Слышите, гремятъ барабаны, а это возвѣщаетъ намъ, что наши союзники приближаются,
Король Богеміи. Король Іоаннъ, властелинъ Франціи, какъ преданный тебѣ союзникъ, чья сосѣдская помощь такъ необходима тебѣ въ данную минуту, поспѣшаю къ тебѣ со всѣми войсками моей страны.
Польскій военачальникъ. И я вмѣстѣ съ грозными для турокъ войсками Московіи и съ подданными своего государя, сынами гордой Польши, кормилицы неустрашимыхъ витязей, веду къ тебѣ на помощь отважныхъ этихъ людей, готовыхъ сражаться за твое дѣло.
Король Іоаннъ. Добро пожаловать и ты, король Богеміи, и всѣ другіе. Такой услуги съ вашей стороны я, конечно, не забуду никогда, какъ не забуду отблагодарить васъ звонкой монетой, которую вы получите изъ моей казны въ изобиліи. Противъ насъ идетъ безмозглый, обуянный гордостью народъ, побѣда надъ которымъ доставитъ вамъ тройную добычу. Теперь и надеждѣ моей на успѣхъ, и радости нѣтъ мѣры: на морѣ мы такъ-же сильны, какъ нѣкогда былъ силенъ Агамемнонъ съ своими судами въ гавани подъ Троей; на сушѣ могущество наше равно развѣ только могуществу Ксеркса, чьи воины, томимые жаждой, осушали цѣлыя рѣки. Иди уподобляющій себя Баярду, слѣпой, не въ мѣру возмнившій о себѣ Эдвардъ, стремящійся завладѣть нашею короной. Ты будешь или поглощенъ волнами, или изрубленъ въ куски, если дерзнешь высадиться на берегъ.
Морякъ. Государь! Пока я неподалеку отсюда стоялъ на часахъ, я вдругъ увидалъ, какъ появилась несмѣтная армада кораблей, принадлежащихъ королю Англіи. Сперва, когда я увидалъ эти корабли только издали, они показались мнѣ лѣсомъ оголенныхъ отъ вѣтвей сосенъ. Однако, по мѣрѣ того, какъ суда приближались, они стали поражать своимъ сіяющимъ, побѣдоноснымъ видомъ, своими развѣвающимися, разноцвѣтными шелковыми флагами, напоминающими усыпанный цвѣтами лугъ, своими красками, прикрывающими обнаженную землю. Движеніе этихъ судовъ, подвигающихся впередъ, словно двурогій молодой мѣсяцъ, поразительно величаво! Какъ надъ главными, такъ и надъ всѣми другими мачтами развѣваются знамена Англіи и Франціи, соединенныя и расположенныя съ величайшимъ искусствомъ. Такъ-то, приводимые въ движеніе игривымъ вѣтромъ и бороздя грудь океана, они направляются прямо на насъ.
Король Іоаннъ. Неужто они уже дерзаютъ обрывать лепестки у королевской лиліи? Надѣюсь, что, при своемъ приближеніи, непріятель найдетъ весь медъ изъ цвѣтка уже высосаннымъ и, подобно пауку, въ состояніи будетъ извлекать изъ стебля только одинъ смертоносный ядъ. Однако, что-же дѣлаютъ наши суда? Готовы-ли они, словно на крыльяхъ, ринуться на встрѣчу этой стаѣ вороновъ?
Морякъ. Какъ только до нихъ черезъ развѣдчиковъ дошелъ слухъ о приближеніи англійскихъ кораблей, они мгновенно снялись съ якорей и какъ будто, вмѣсто вѣтра, своею яростью вздувая паруса, двинулись впередъ. Такъ летитъ отощалый орелъ, въ надеждѣ добычею заморить свой мучительный голодъ.
Король Іоаннъ. Вотъ тебѣ, за твои извѣстія. Вернись на свое мѣсто, и если тебя пощадятъ кровавые удары, да, если послѣ грознаго столкновенія ты все-таки останешься живъ, приходи опять и сообщи намъ всѣ подробности битвы (Морякь уходитъ). Тѣмъ временемъ намъ, союзники и братья, лучше всего разсѣяться по разнымъ мѣстамъ на тотъ случай, если непріятелю удастся высадиться на нашъ берегъ. Во-первыхъ, вы, государь, съ своимъ богемскимъ войскомъ займите низменность. Ты, герцогъ Нормандскій, старшій нашъ сынъ, пробравшись окольнымъ путемъ, займешь, при поддержкѣ войскъ Московіи, возвышенности, а мы на среднемъ пространствѣ, между обоими вами вмѣстѣ, съ младшимъ нашимъ сыномъ останемся здѣсь. Итакъ, господа, впередъ! Исполните свято принятую на себя обязанность и не забывайте, что вы стоите за Францію, за великую и прекрасную Францію! (Принцъ Карлъ, герцогъ Лотарингскій, король Богемскій и войска уходятъ). Ну, а теперь, Филиппъ, скажи, что думаешь ты о вызовѣ, брошенномъ намъ Англіей?
Филиппъ. Скажу, государь, что каковы бы ни были притязанія Эдварда, какъ-бы ни были безспорны его родовыя права на англійскій престолъ, корона Франціи у васъ въ рукахъ, а это важнѣе всякихъ правъ. Какъ-бы то ни было, ранѣе, чѣмъ непріятель восторжествуетъ, я клянусь или пролить до послѣдней капли свою чистѣйшую кровь, или прогнать обратно домой всѣ полчища бродячихъ этихъ выскочекъ.
Король Іоаннъ. Хорошо сказано, юный мой Филиппъ! Вели подать хлѣба и вина, чтобы мы, подкрѣпивъ желудки пищею, могли смѣлѣе взглянуть въ лицо непріятелю (Вносятъ столъ, уставленный яствами и кубками; король и его сынъ садятся къ столу; вдали пальба). Теперь ожесточенный бой на морѣ, вѣроятно, уже начался. Сражайтесь, французы, сражайтесь, какъ медвѣдицы, защищающія дѣтенышей въ своихъ берлогахъ! Направь, о сердитая Немезида, свой руль такъ, чтобы Англійскій флотъ былъ разсѣянъ или совсѣмъ пошелъ ко дну подъ бѣшенный грохотъ французскихъ выстрѣловъ! (За сценой опятъ залпы изъ орудій).
Филиппъ. Отецъ, эти отзвучія пушечныхъ ударовъ лучше всякой музыки приправляютъ мой обѣдъ.
Король Іоаннъ. Теперь, мой юноша, ты самъ слышишь громъ, вызываемый борьбою между двумя государствами. Ни головокружительныя сотрясенія земли, когда она примется дрожать, ни изступленныя столкновенія стихій въ небесахъ, производящія молніи, не такъ грозны, не такъ ужасны, какъ столкновенія между королями, когда они рѣшатся проявить наружу злобу, накипѣвшую у нихъ въ сердцахъ (Трубятъ отступленіе). Вотъ гремятъ отступленіе; значить одна сторона побѣждена. Неужто побѣждены французы? О, добрая Фортуна, повернись къ намъ лицомъ и при этомъ поворотѣ измѣни направленіе вѣтра и движеніе судовъ такъ, чтобы при помощи покровительствующихъ намъ небесъ побѣда досталась нашимъ судамъ, а непріятельскія суда обратились въ бѣгство (Морякъ возвращается). Мою душу томитъ мучительное предчувствіе. Говори, морякъ! Своимъ блѣднымъ лицомъ, какъ бы служащимъ зеркаломъ, въ которомъ отражается смерть, ты наводишь ужасъ! Говори-же, за кѣмъ осталась честь побѣды? Умоляю тебя, если у тебя на это хватитъ столько духа, говори скорѣе, не скрывай, что мы побѣждены.
Морякъ. Сейчасъ отвѣчу, государь. Торжество осталось не за Франціей: самохвалъ Эдвардъ празднуетъ полную побѣду. Послѣ того, какъ я сообщилъ вашему величеству то, что слѣдовало, желѣзно-грудые корабли непріятеля, какъ и наши полные отваги, надежды и трепетнаго ожиданія, поспѣшили встрѣтиться лицомъ къ лицу и, наконецъ, сцѣпились. Англійскій адмиралъ встрѣтилъ нашего страшнымъ залпомъ, и оба они съ бѣшенною яростью сразились, словно огненные драконы. Когда оба корабля сошлись лицомъ къ лицу, изъ ихъ дымящихся нѣдръ посыпались тысячи безпощадныхъ вѣстниковъ смерти. Тогда день началъ превращаться въ непроглядную ночь и глубокій мракъ сталъ окутывать какъ живыхъ людей, такъ и тѣхъ, чье существованіе было прервано только-что передъ тѣмъ. Другъ не имѣлъ времени проститься съ другомъ, а если даже и имѣлъ, то ужасающій шумъ былъ до того силенъ, что каждый казался другому глухимъ и нѣмымъ. Море становилось багровымъ; воды его жадно поглощали потоки крови, лившейся изъ ранъ, и пѣнящіяся волны быстро проникали во внутрь судовъ сквозь щели, произведенныя ядрами въ доскахъ корабля. Здѣсь плыла голова, отдѣленная отъ туловища; тамъ качались на зыбкихъ волнахъ оторванныя руки и ноги; такъ лѣтомъ налетѣвшій вихрь подхватываетъ съ земли пыль и развѣваетъ ее въ воздухѣ. Далѣе вы могли-бы увидать, какъ сокрушаемые корабли, шатаясь, погружались въ бездонную пропасть, пока величавыя и гордыя вершины ихъ мачтъ совсѣмъ не исчезали изъ вида. Какъ для нападенія, такъ и для обороны было пущено въ ходъ все; тогда на лицахъ стали живо отражаться чувства доблести и страха, смѣлой рѣшимости и трусости; становилось яснымъ, что одни сражаются ради славы, а другіе только по крайней необходимости. „Несравненный“, этотъ отважный корабль, дѣлалъ чудеса такъ-же, какъ и „Черная Змѣя“ изъ Булони — это быстрокрылое судно, другого подобнаго которому, казалось, не было въ мірѣ. Но все это напрасно: вѣтеръ и волны передались на сторону непріятеля, такъ что мы вынуждены были отступить и тѣмъ дали ему возможность высадиться на твердую землю, чѣмъ онъ и воспользовался. На томъ и конецъ моему разсказу. Все, чего безвременно лишились мы, англичане уже успѣли обратить въ свою пользу (Уходитъ).
Король Іоаннъ. Если такъ, намъ ничего болѣе не остается, какъ только съ возможной скоростью собрать въ одно войско наши разрозненныя силы и вступить съ непріятелемъ въ бой ранѣе, чѣмъ онъ успѣетъ зайти слишкомъ далеко. Идемъ, любезный Филиппъ, идемъ скорѣе отсюда! слова этого моряка нанесли глубокую рану сердцу твоего отца.
СЦЕНА II.
править1-й французъ (Входя). Пріятная встрѣча, господа! Какъ поживаете? Что скажете новаго? Зачѣмъ у васъ при себѣ вся эта поклажа? Казалось-бы, что сегодня не такой день, чтобы перебираться на другое мѣсто жительства, а между тѣмъ при васъ всѣ ваши пожитки.
2-й французъ. Не такой день! Какъ бы не пришлось перебраться куда-нибудь подалѣе и при томъ на вѣки! Развѣ до васъ не дошелъ слухъ, о которомъ говорятъ всѣ?
1-й французъ. Какой слухъ?
2-й французъ. А такой, что французскія суда погибли на морѣ, а непріятельская армія уже высадилась на берегъ.
1-й французъ. Ну, и что-же далѣе?
2-й французъ. Вы еще спрашиваете, что далѣе? Развѣ не время спасаться, когда непріятельская злоба и грабежъ такъ уже близко?
1-й французъ. Успокойтесь, любезный другъ! Непріятель еще далеко. Повѣрьте, ему придется дорого поплатиться ранѣе, чѣмъ онъ успѣетъ такъ глубоко проникнуть внутрь страны.
2-й французъ. Вотъ именно такъ-то кузнечикъ праздно теряетъ время на беззаботное веселье, пока не настанетъ зима; а когда ему приходитъ на умъ наверстать потерянное время, оказывается — поздно, такъ-какъ леденящій холодъ уже щиплетъ его безпечную голову. Тотъ, кто не озаботится запастись плащемъ ранѣе, чѣмъ хлынетъ дождь, можетъ за свою непредусмотрительность оказаться промоченнымъ до костей ранѣе, чѣмъ сообразитъ, что ему угрожаетъ такая бѣда. Всякій, кто, какъ вы и мы, обремененъ семействомъ, обязанъ заблаговременно озаботиться о спасеніи своихъ ближнихъ и самого себя; иначе, пожалуй, въ случаѣ нужды, окажется, что средствъ для спасенія уже болѣе нѣтъ никакихъ.
1-й французъ. Вы, кажется, потеряли вѣру во всякую возможность успѣха и думаете, что наша страна будетъ порабощена?
3-й французъ. За будущее никто ручаться не можетъ; благоразумнѣе всегда ожидать худшаго.
1-й французъ. Нѣтъ, лучше биться до изнеможенія силъ, чѣмъ, подобно выродкамъ-дѣтямъ, покидать въ нуждѣ любящихъ ихъ родителей.
2-й французъ. Положимъ, всѣхъ взявшихся за оружіе считаютъ чуть не милліонами, и численность эта громадна сравнительно съ тою горстью людей, изъ которой состоитъ непріятельское войско. Но законное право все-таки должно одержать верхъ: — мать Эдварда — родная сестра покойному королю, тогда-какъ Іоаннъ Валуа только дальній родственникъ ему въ третьемъ колѣнѣ.
Женщина. Помимо этого въ народѣ ходитъ предсказаніе, распространяемое однимъ бывшимъ монахомъ, чьи пророчества оправдывались не разъ. Вотъ что гласитъ это предсказаніе: — „Скоро настанетъ время, когда Левъ, явившійся съ запада, унесетъ отъ насъ лилію Франціи“. Ручаюсь вамъ честью, что эти слова, какъ и многія другія, подобныя имъ, разлили холодъ въ сердцахъ у многихъ французовъ.
4-й французъ. Спасайтесь, дорогіе соотечественники и граждане Франціи! Нѣжно благоухающій цвѣтъ мира, этотъ корень счастливой жизни, загубленъ и совсѣмъ изгнанъ изъ нашей страны! Вмѣсто него, грабительница и насильница война, подобно воронамъ, сидитъ на нашихъ кровляхъ; убійства и другія безобразія совершаются на нашихъ улицахъ и никѣмъ несдерживаемый непріятель всюду приноситъ опустошеніе на своемъ пути. Я самъ съ вершины того прекраснаго холма видѣлъ его дѣянія. Съ того мѣста, откуда я смотрѣлъ, я могъ видѣть цѣлыхъ пять селеній, охваченныхъ пламенемъ; плодоносныя поля и виноградники пылали, какъ въ раскаленной печи, а когда вѣтерокъ разсѣевалъ дымъ мнѣ сдѣлалось яснымъ положеніе несчастныхъ обывателей: стараясь убѣжать изъ охваченныхъ огнемъ жилищъ, они становились беззащитными жертвами непріятельскихъ копій. Тремя путями эти чудовищные носители ужасовъ подвигались впередъ, чтобы безпощадно сокрушать все, что ни попадалось имъ на пути. Вдругъ справа появился король-побѣдитель, а слѣва его горячій, необузданный сынъ, и вотъ наше блистательное войско очутилось лицомъ къ лицу съ непріятелемъ. Всѣ эти безчисленные полчища людей, хотя и находившихся еще на далекомъ разстояніи, стремились къ тому, чтобы оставить за собою одно опустошеніе. Итакъ, сограждане, если вы благоразумны, спасайтесь, ищите убѣжища гдѣ-нибудь подальше. Если вы останетесь здѣсь, ваши плачущіе глаза увидятъ, какъ ваши жены при васъ-же подвергнутся насилію, а ваше имущество разграбленію. Ищите-же гдѣ-нибудь защиты, потому что, — видите, — какая надвигается страшная гроза? Спасайтесь, спасайтесь! Мнѣ уже чудится, будто я слышу громъ ихъ барабановъ! Ахъ, несчастная Франція, боюсь, какъ-бы ты не сдѣлалась жертвою врага! Твоя слава дрожитъ, словно неустойчивая стѣна (Всѣ уходятъ).
Король Эдвардъ. Гдѣ тотъ французъ, тотъ ловкій проводникъ, который указалъ намъ возможность перейти въ бродъ Сомму и помогъ намъ такъ успѣшно совершить переправу?
Гобэнъ. Я здѣсь, добрѣйшій государь.
Король Эдвардъ. Кто ты и какъ тебя зовутъ?
Гобэнъ. Мое имя Гобэнъ дэ-Грэ, если это угодно знать вашему величеству.
Король Эдвардъ. Итакъ, Гобэнъ, мы за оказанную тобою намъ услугу не только даримъ тебѣ свободу, но, помимо этой награды, ты еще получишь пятьсотъ марокъ золотомъ. Не знаю, какъ иначе встрѣтился-бы я съ сыномъ, а эта встрѣча была для меня крайне важна.
Артуа. Добрыя вѣсти, государь! Принцъ Уэльсскій приближается сюда; при немъ лордъ Одли и всѣ другіе, съ кѣмъ намъ никакъ не удавалось соединиться съ самой нашей высадки.
Король Эдвардъ. Добро пожаловать, любезный сынъ! Какъ поживалъ ты съ тѣхъ поръ, какъ высадился на французскій берегъ?
Принцъ Уэльсскій. Благодаря милосерднымъ небесамъ, вполнѣ благополучно. Мы уже отбили у непріятеля нѣкоторые изъ его наиболѣе укрѣпленныхъ городовъ, какъ Арльфлеръ, Сэнъ-Ло, Кротуа и Карэнтанъ. Сокрушили мы еще нѣсколько другихъ, оставляя за своими пятами обширное поле и дорогу, проторенную для запустѣнія. Однако, тѣмъ, кто являлся съ добровольною покорностью, мы охотно даровали помилованіе; тѣхъ-же, которые, полные духа сопротивленія, отказывались отъ нашихъ мирныхъ предложеній мы подвергали всей тяжести неумолимой мести.
Король Эдвардъ. О, Франція, зачѣмъ ты такъ упорно отклоняешь отъ себя ласковыя объятія твоихъ друзей? Съ какою нѣжностью хотѣлось-бы намъ приласкать твою грудь и какою осторожною походкой хотѣлось-бы попирать мягкую глину твоей почвы, а мѣжду тѣмъ ты своимъ рѣзкимъ и презрительнымъ упорствомъ отталкиваешь насъ, словно норовистый и необъѣзженный конь, отвѣчая намъ ударами своихъ копытъ. Скажи мнѣ, однако, Нэдъ, неужто тебѣ на твоемъ воинственномъ пути ни разу не пришлось встрѣтить самозваннаго короля, похитителя престола Франціи?
Принцъ Уэльсскій. Пришлось, добрѣйшій государь. Не болѣе двухъ часовъ тому назадъ, я его встрѣтитъ. Стоялъ онъ во главѣ, по крайней мѣрѣ, стотысячнаго войска. Онъ находился на берегу рѣки; я — на другомъ. При видѣ его громадныхъ полчищь, мною овладѣлъ было страхъ, какъ-бы онъ не сокрушилъ бывшихъ при мнѣ ничтожныхъ силъ; однако, увидавъ, на наше счастье, приближеніе вашего величества, онъ отступилъ къ равнинамъ Крэсси, гдѣ, выстроивъ войско въ стройномъ боевомъ порядкѣ, онъ какъ будто намѣренъ былъ вступить съ нами въ немедленный бой.
Король Эдвардъ. Милости просимъ; именно этого-то мы и желали.
Король Іоаннъ. Знай, король Эдвардъ, что я, Іоаннъ, законный король Франціи, видя изъ твоихъ самоувѣренныхъ и гнусныхъ поступковъ дерзкое намѣреніе завладѣть нашею страною, убивая ея подданныхъ и разрушая ея города, плюю тебѣ въ лицо, а затѣмъ въ слѣдующихъ словахъ укоряю тебя за твое наглое вторженіе! Прежде всего я считаю тебя бѣглымъ, проворовавшимся морскимъ разбойникомъ и обнищавшимъ мерзавцемъ, который, волею судьбы проживая на безплодной почвѣ, не приносящей ни одного хлѣбнаго зерна, поневолѣ вынужденъ прибѣгать къ грабежамъ! Затѣмъ ты настолько сильно нарушилъ данный мнѣ обѣтъ въ вѣрности, настолько нарушилъ всѣ святыя свои обязанности относительно заключенныхъ между нами условій, что я считаю тебя лживымъ, зловреднымъ бездѣльникомъ! Наконецъ, хотя мнѣ противно имѣть дѣло съ тварью, стоящею сравнительно со мною такъ низко, тѣмъ не менѣе, — въ силу твоей жажды къ золоту, твоего стремленія скорѣе устрашать, чѣмъ заслуживать любовь народа, твоего желанія удовлетворить свою двойную похоть, — я все-таки пришелъ сюда и принесъ съ собою несмѣтное количество драгоцѣнныхъ камней и чеканныхъ монетъ. Прекрати-же отнынѣ свое преслѣдованіе однихъ только беззащитныхъ: обрати свое оружіе противъ вооруженныхъ и послѣ такихъ жалкихъ успѣховъ, послѣ воровски захваченной добычи, докажи намъ, что у тебя хватитъ мужества завладѣть какъ слѣдуетъ настоящею добычею.
Король Эдвардъ. Если считать, что у желчи или у Польши вкусъ пріятный, можно сказать, что твое воззваніе слаще меда. Но насколько первыя мало одарены сладостью, настолько-же второе мало надѣлено остроуміемъ, хотя и тщится быть язвительнымъ. Выслушай, однако, мое мнѣніе насчетъ твоихъ ничего не стоющихъ ругательствъ. Если ты только затѣмъ осыпалъ меня ими, чтобы запятнать мою славу или омрачить блескъ моего рожденія, знай, что волчій твой лай не принесетъ мнѣ никакого вреда. Если-же ты, желая представить міру свое беззаконное и безобразное дѣло въ болѣе выгодномъ свѣтѣ, бѣлишь его и румянишь, какъ блудница свои щеки, знай, что поддѣлка слишкомъ груба, и отъ нея всѣ твои пороки еще ярче выступаютъ наружу. Если-же ты, подозрѣваешь насъ въ робости или находишь, что нашему презрительному хладнокровію слѣдуетъ придать поболѣе огня, дабы вызвать меня на болѣе рѣшительныя дѣйствія, то увѣрь себя, что я слишкомъ медленно переплылъ проливъ, что съ самой своей высадки я не отвоевалъ у тебя ни одного города, что я не зашелъ въ предѣлы этого королевства далѣе морского берега, гдѣ съ тѣхъ поръ и предаюсь мирному сну, полный безмятежной вѣры въ себя. Сознавая-же, что я поступалъ совершенно иначе, ты, Валуа, вынужденъ будешь понять, что войну я веду не изъ-за добычи, а изъ-за короны, которая у тебя на головѣ. Клянусь завладѣть ею во чтобы то ни стало, хотя-бы это свело въ могилу меня или тебя.
Принцъ Уэльсскій. Не жди отъ насъ отвѣтной брани или рѣзкихъ взрывовъ негодующаго чувства. Пусть пресмыкающіяся змѣи, прячущіяся въ разщелинахъ скалъ, жалятъ своими ядовитыми языками; у насъ есть мечи, которымъ нечего бояться упрековъ совѣсти; они-то возьмутъ подъ свою защиту и насъ, и наше дѣло. Затѣмъ, съ позволенія моего родителя, еще одно краткое слово: — Если, дѣйствительно, вѣрно, что наглыя твои рѣчи отравлены ядомъ самой наглой и завѣдомой клеветы, а наши требованія, дѣйствительно, справедливы и законны, пусть каждый изъ насъ получитъ по своимъ заслугамъ. Пусть честь и побѣда останутся за правымъ, а на долю неправому выпадутъ пораженіе и вѣчный позоръ.
Король Эдвардъ. Нечего продолжать этотъ ненужный разговоръ. Собственная совѣсть Іоанна свидѣтельствуетъ, что я правъ, И такъ, Валуа, рѣшай, согласенъ-ли ты отказаться отъ присвоенныхъ себѣ правъ, пока еще коса смерти не начала сокрушать жатву или прежде чѣмъ искра моего гнѣва не превратилась въ пламя?
Король Іоаннъ. Эдвардъ, твои притязанія на корону Франціи мнѣ извѣстны; но тѣмъ не менѣе, ранѣе, чѣмъ я постыдно откажусь отъ своей короны, разстилающееся передъ нами поле битвы превратится въ озеро крови, а все видимое нами пространство въ отвратительную бойню.
Принцъ Уэльсскій. Это доказываетъ, что ты ничто иное, какъ тиранъ. Ты, король, не отецъ, не пастырь для своего народа. Ты только человѣкъ, вырывающій руками его внутренности и, словно одержимый жаждою тигръ, упивающійся его кровью.
Одли. Зачѣмъ вы, пэры Франціи, слѣдуете за человѣкомъ, такъ не въ мѣру щедро распоряжающимся вашею жизнью?
Принцъ Карлъ (Лорду Одли). А за кого-бы имъ и стоять, старая тряпка, какъ не за своего законнаго, прирожденнаго государя?
Король Эдвардъ. Ты дерзаешь насмѣхаться надъ нимъ, потому что года избороздили его лицо неизгладимыми чертами? Знай, что такіе наученные опытомъ люди, словно гордые дубы, стоятъ неподвижно, тогда какъ напоръ бури безъ труда сламываетъ молодыя деревья.
Дэрби. Укажи хоть одного изъ своихъ предковъ, который былъ-бы королемъ ранѣе твоего восшествія на престолъ. Великіе-же его предки со стороны матери держали въ рукахъ скипетръ Франціи въ теченіе пяти сотъ лѣтъ, и изъ одного этого, мятежники, выводите заключеніе, кто законный вашъ король — Эдвардъ или Іоаннъ?
Принцъ Филиппъ. Добрѣйшій отецъ, будетъ намъ разговаривать; выстройте для боя свои войска. Эти лукавые англичане готовы болтать до тѣхъ поръ, пока не наступитъ ночь и имъ не явится возможность уклониться отъ сраженія подъ прикрытіемъ мрака.
Король Іоаннъ. Теперь, доблестные пэры и любящіе мои подданные, теперь настало время, когда ваши предполагаемыя силы должны подвергнуться надлежащей пробѣ. Поэтому, друзья мои, сообразите слѣдующее: — дѣйствительно ли тотъ, чью сторону вы держите, вашъ естественный король, а тотъ, противъ кого вы возстаете, чужестранецъ? Сообразите, что тотъ, за кѣмъ вы идете, прежде всего держится милосердія и управляетъ вами мягко и кротко, тогда какъ другой, если-бы побѣда оказалась на его сторонѣ, сразу ознаменуетъ свое восшествіе на престолъ самовластіемъ, тяжелою своею рукою превратитъ васъ въ рабовъ и разомъ заставитъ васъ преклониться, разомъ сломитъ вашу драгоцѣнную свободу. Поэтому, чтобы защищать свою страну и своего короля, предоставьте высокому мужеству своей души стать въ уровень съ количествомъ вооруженныхъ рукъ, и мы быстро изгонимъ изъ своихъ предѣловъ этихъ непрошеныхъ гостей. Что такое въ сущности этотъ Эдвардъ, какъ не чревоугодникъ, не изнѣженный и похотливый сластолюбецъ, такъ еще недавно чуть не умиравшій отъ любви? Сдѣлайте одолженіе, скажите, что такое его прославленное войско? Отнимите у этого войска то громадное количество мяса, которымъ его откармливаютъ, тѣ мягкія пуховыя постели, на которыхъ оно дрыхнетъ, и оно мгновенно обратится въ заѣзженныхъ клячъ. И такъ, французы, гордо вооружитесь противъ того, чтобы они стали вашими властелинами, и сами окуйте ихъ узами неволи.
Французы. Vive le roi! Да, хранитъ Господь Іоанна, короля Франціи!
Король Іоаннъ. Теперь направляйтесь всѣ на равнину Крэсси, а ты, Эдвардъ, если хватитъ смѣлости, начинай битву (Всѣ французы уходятъ).
Король Эдвардъ. Мы скоро встрѣтимся съ тобою, Іоаннъ, теперешній король Франціи! Лорды Англіи, придемъ сейчасъ-же къ рѣшимости смыть съ себя ихъ гнусныя клеветы или съ сознаніемъ полной своей невинности теперь-же ляжемъ въ могилу (Принцу Уэльсскому). Такъ-какъ ты, Нэдъ, впервые вступаешь въ настоящій бой, тебѣ, согласно старинному обычаю войны, слѣдуетъ ранѣе, чѣмъ удостоиться званія рыцаря, торжественно получить отъ насъ надлежащее вооруженіе. Итакъ, герольды, приблизьтесь и по всѣмъ правиламъ принесите боевые доспѣхи для принца, моего сына. (При громкихъ звукахъ трубъ, четверо герольдовъ приносятъ одинъ — латы, другой — шлемъ, третій — копье, четвертый — щитъ. Первый герольдъ передаетъ королю принесенные латы, а тотъ, вручая ихъ сыну, продолжаетъ): Эдвардъ Плантадженэть, во имя Бога, я облекаю твою грудь въ эти латы, чтобы цѣлая твердыня несравненной доблести защищала эту грудь отъ вторженія въ нее низменныхъ страстей! Сражайся! Будь мужественъ и побѣждай всюду, гдѣ только возможно. — Теперь ваша очередь, милорды, отдайте ему честь.
Дэрби (Взявъ у 3-го герольда шлемъ). Эдвардъ Плантадженэтъ, принцъ Уэльсскій, возлагая на твою голову этотъ шлемъ, я изъявляю желаніе, чтобы онъ служилъ священною защитою твоему мозгу. Пусть рука Бэллоны вѣчно сохраняетъ на твоемъ челѣ лавры побѣды! Сражайся! Будь мужественъ и побѣждай всюду, гдѣ-бы ты ни появился.
Одли (Принявъ копье изъ рукъ 3-го герольда). Эдвардъ Плантадженэтъ, принцъ Уэльсскій, прими своею мужественною рукою отъ меня это копье. Дѣйствуй имъ, какъ несокрушимымъ перомъ, чтобы начертывать планы кровавыхъ битвъ во Франціи и чтобы заносить высокіе свои подвиги на скрижали чести. Сражайся, будь мужественъ и побѣждай всюду, гдѣ-бы ты ни появился.
Артуа (Взявъ у 4-го герольда щитъ). Эдвардъ Плантадженэтъ, принцъ Уэльсскій, прими отъ меня этотъ щитъ и носи его на своей рукѣ. Пусть онъ, подобно щиту Персея, изумляя своихъ противниковъ, превращаетъ ихъ въ жертвы блѣднолицей смерти. Сражайся, будь мужественъ и побѣждай всюду, гдѣ бы ты ни появился.
Король Эдвардъ. Теперь тебѣ недостаетъ только полнаго посвященія въ рыцари, но мы отложимъ это до того времени, когда ты заслужишь шпоры на полѣ битвы.
Принцъ Уэльсскій. Знай, высокочтимый отецъ, и вы, благородные лорды, что оказанная вами мнѣ честь шпоритъ мою едва лишь народившуюся отвагу и направляетъ ее на самые высокіе подвиги! Таково было впечатлѣніе, произведенное словами Іакова, когда онъ благословлялъ своихъ сыновей. Если я когда-нибудь употреблю во зло эти драгоцѣнныя, дарованныя мнѣ блага или направлю ихъ не на то, чтобы возвеличивать имя моего Бога, чтобы стоять не за право нищихъ и сиротъ, или не на то, чтобы доставлять Англіи плоды мира, пусть всѣ мои сочлененія поразятся безсиліемъ! Пусть обратится въ воскъ мощь обѣихъ моихъ рукъ. Пусть сердце мое изсохнетъ, а самъ я пусть обращусь въ ничтожество, останусь навсегда образцомъ неизгладимаго позора!
Король Эдвардъ. Теперь пусть наши окованныя въ сталь полчища выстроятся въ боевомъ порядкѣ. Часть ихъ впередъ поведешь ты, Нэдъ. Дабы чѣмъ-нибудь умѣрять пылъ юнаго твоего мужества, мы въ руководители тебѣ назначаемъ суроваго Одли, чтобы такое соединеніе опытности и отваги явилось чѣмъ-то несокрушимымъ. Что-же касается главныхъ силъ нашего войска, начальство надъ нимъ я возьму на себя. Ты, Дэрби, послѣдуешь за нами съ запасомъ. Затѣмъ, распредѣливъ войска, какъ слѣдуетъ, сядемъ на коней, и да пошлетъ намъ Господь сегодня побѣду! (Всѣ уходятъ).
СЦЕНА III.
правитьКороль Іоаннъ. Скажи, герцогъ, что заставило наши войска обратиться въ бѣгство? Численностью мы несравненно сильнѣе непріятеля.
Герцогъ Лотарингскій. Государь, подкрѣпленія, присланныя намъ Генуей, только-что прибыли изъ Парижа крайне усталыми отъ похода. Генуэзцы, недовольные тѣмъ, что ихъ такъ скоро гонятъ въ дѣло, неохотно заняли назначенное имъ мѣсто въ первыхъ рядахъ. Едва успѣлъ начаться бой, они не устояли, попятились, увлекая своимъ пагубнымъ примѣромъ и другихъ, которые тоже поспѣшно обратились въ бѣгство. Въ этомъ торопливомъ исканіи спасенія погибли тысячи людей, сбитыхъ съ ногъ и раздавленныхъ напиравшею толпою, потерпѣвшихъ несравненно болѣе отъ своихъ, чѣмъ отъ непріятеля.
Король Іоаннъ. Жестокая судьба! Постараемся, однако, убѣдить хоть нѣкоторыхъ держаться крѣпко! (Уходятъ).
Король Эдвардъ. Лордъ Одли, пока нашъ сынъ преслѣдуетъ непріятеля, отведи свой отрядъ вотъ на тотъ невысокій холмъ, а мы передохнемъ хоть немного здѣсь.
Одли. Исполню, государь (Уходитъ; за сценой трубятъ отступленіе).
Король Эдвардъ. Справедливое небо, чьи тайные пути неисповѣдимы нашему грубому пониманію, какъ сильно должны мы прославлять тебя за то, что ты въ знаменательный сегодняшній день проложилъ свободный путь истинному праву, а злыхъ и мятежныхъ заставилъ самихъ-же попирать другъ друга ногами.
Артуа (Торопливо). На помощь, король Эдвардъ! На помощь къ вашему сыну!
Король Эдвардъ. Зачѣмъ ему помощь, Артуа? Развѣ онъ взятъ въ плѣнъ или чужою силою сброшенъ съ коня?
Артуа. Ни то, ни другое, государь, но множество бѣжавшихъ французовъ, которыхъ онъ преслѣдовалъ, вдругъ обратилось противъ него и окружило его со всѣхъ сторонъ, такъ что ему нѣтъ ни малѣйшей возможности спастись, если вы, ваше величество, не поспѣшите тотчасъ-же къ нему на помощь.
Король Эдвардъ. Пусть выпутывается самъ, какъ знаетъ. Мы сегодня, любезный мой, вооружили его, какъ рыцаря, дали ему и мечъ. Теперь ему еще слѣдуетъ заслужить рыцарскія шпоры.
Дэрби. Государь, принцъ въ опасности, въ великой опасности! Спѣшите скорѣе къ нему на помощь! Онъ со всѣхъ сторонъ оцѣпленъ подавляющими силами.
Король Эдвардъ. Если такъ, избавившись отъ грозной опасности при помощи одной только собственной доблести, онъ завоюетъ себѣ право на громчайшую славу. Когда-же онъ не въ силахъ сдѣлать этого самъ, гдѣ-же средство помочь бѣдѣ? У насъ не одинъ сынъ, могущій служить утѣшеніемъ нашей старости.
Одли. Прославленный король Эдвардъ, молю васъ, позвольте мнѣ вести своихъ воиновъ на помощь сыну вашего величества, которому угрожаетъ опасность быть убитымъ! Отряды французовъ кишатъ вокругъ него, словно муравьи въ своей кучѣ, а онъ, словно истинный левъ, со всѣхъ сторонъ опутанный ихъ враждебными сѣтями, бьется бѣшено и яростно старается прорвать петли сѣтей. Однако, все тщетно: — одному ему не выпутаться изъ бѣды!
Король Эдвардъ. Довольно, Одли! Я подъ угрозой смертной казни запрещаю, чтобы хоть одинъ человѣкъ былъ посланъ на помощь моему сыну. Сегодняшній день посланъ принцу Уэльсскому судьбою, чтобы укрѣпить его незрѣлое мужество при помощи такихъ размышленій, которыя, — если-бы онъ дожилъ на землѣ до лѣтъ Нестора, — неизгладимо запечатлѣлись въ его памяти.
Дэрби. Къ несчастію, онъ не доживетъ до такихъ размышленій.
Король Эдвардъ. Если и такъ, надпись на его надгробномъ памятникѣ будетъ вѣчно служить похвальнымъ словомъ его мужеству.
Одли. Однако, добрѣйшій государь, не чрезмѣрно-ли безпощадно давать проливаться собственной крови, когда этому возможно помѣшать?
Король Эдвардъ. Безъ дальнѣйшихъ возраженій! потому что никто изъ васъ не въ силахъ предсказать, въ состояніи-ли помочь ему посторонняя помощь. Можетъ-быть, онъ теперь уже убитъ или взятъ въ плѣнъ; смутите сокола въ его полетѣ, и онъ одичаетъ навсегда. Если сегодня Эдвардъ будетъ освобожденъ при помощи нашихъ рукъ, онъ, находясь въ опасности, станетъ вѣчно ожидать того-же. Если-же, напротивъ, ему самому при помощи лишь собственнаго мужества удастся бодро побѣдить страхъ опасности и смерти, угрозы ихъ будутъ производить на него такъ-же мало впечатлѣнія, какъ въ силахъ произвести его жалкія дѣти или скованные невольники!
Одли. Жестокосердый отецъ! Если такъ, прощай, юный Эдвардъ!
Дэрби. Прощай, ласковый принцъ, надежда всего рыцарства!
Артуа. Желалъ-бы я цѣною собственной жизни отнять его у смерти (Трубятъ отбой).
Король Эдвардъ. Тише, милорды! Мнѣ кажется, я слышу громкіе и зловѣщіе звуки отступленія. Надѣюсь, что не всѣ, послѣдовавшіе за моимъ сыномъ, перебиты; кто-нибудь да вернется, чтобы принесть намъ радостную или печальную вѣсть.
Одли. Какое радостное зрѣлище! Побѣдитель Эдвардъ живъ!
Дэрби. Добро пожаловать, мужественный принцъ.
Король Эдвардъ. Добро пожаловать, Плантадженэтъ!
Принцъ Уэльсскій. Исполнивъ какъ подобаетъ лежавшую на мнѣ первѣйшую обязанность, я отъ всего сердца благодарю и васъ, лорды. Теперь, послѣ моихъ тяжкихъ, зимнихъ трудовъ, послѣ моего труднаго переѣзда черезъ бурный океанъ, среди угрозъ враждебныхъ намъ заливовъ, вооружившихся противъ насъ войною, противъ ихъ окованныхъ сталью утесовъ, привѣтствуйте прибытіе къ законной пристани возложеннаго на меня груза, служащаго и осуществленіемъ моихъ весеннихъ надеждъ, и должною мнѣ наградой. Здѣсь я съ надлежащею покорностью повергаю къ стопамъ государя первую, сраженную мною жертву, первый плодъ, скошенный моимъ мечемъ, и побѣду, одержанную мною на самомъ порогѣ смерти. Родитель мой, король Богеміи убитъ мною. Тысячи его солдатъ окружали меня со всѣхъ сторонъ и направляли на мой шлемъ такіе-же безпощадные удары, какъ удары молота о наковальню. Однако, меня все-таки поддерживала мраморная сила храбрости. Когда-же рука моя, словно топоръ дровосѣка, обязаннаго свалить цѣлую груду старыхъ дубовъ, находясь въ постоянномъ движеніи и уставъ наносить безпрестанные удары, начинала изнемогать, я тотчасъ же вспоминалъ о щедрыхъ дарахъ, которыми вы меня надѣлили, это вызывало во мнѣ рьяное усердіе, и мужество снова освѣжало во мнѣ и бодрость, и силы. Несмотря на сопротивленіе, я смѣлостью пробилъ себѣ дорогу впередъ и обратилъ въ трусливое бѣгство толпу окружавшаго меня непріятеля. Такъ-то рука Эдварда исполнила ваше приказаніе, государь, и, надѣюсь, вашъ сынъ исполнилъ всѣ обязанности настоящаго рыцаря.
Король Эдвардъ. Ты вполнѣ заслужилъ рыцарское званіе! (Беретъ мечъ сына изъ рукъ держащаго этотъ мечъ оруженосца). Поэтому твоимъ-же мечемъ, еще дымящимся отъ крови тѣхъ, кто замышлялъ твою погибель, я посвящаю тебя въ рыцари. Итакъ, встань, Эдвардъ! встань рыцаремъ безъ страха и упрека! Въ этотъ памятный день ты переполнилъ душу мою радостью и выказалъ себя достойнымъ наслѣдникомъ короля.
Принцъ Уэльсскій. Вотъ, государь, подробный списокъ всѣхъ нашихъ враговъ, убитыхъ въ этой стычкѣ: семь уважаемыхъ владѣтельныхъ особъ, восемьдесятъ бароновъ, сто двадцать рыцарей и тридцать тысячъ рядовыхъ солдатъ. Съ нашей стороны легло на полѣ битвы до тысячи человѣкъ.
Король Эдвардъ. Да будетъ благословенъ Создатель! Теперь, король Франціи, Іоаннъ, надѣюсь, ты позналъ, что король Эдвардъ не простой сластолюбецъ, не изнѣженный самохвалъ, и что воины его не заѣзженыя клячи. Однако, въ какую сторону удалось бѣжать этому грозному королю?
Принцъ Уэльсскій. Благородный отецъ мой, онъ бѣжалъ по направленію къ Пуатье, такъ-же, какъ и его сыновья.
Король Эдвардъ. Ты, Нэдъ, вмѣстѣ съ Одли продолжай ихъ преслѣдовать, а я вмѣстѣ съ Дэрби направлюсь прямо на Кале и предприму осаду этого приморскаго города. Теперь, кажется, скоро наступитъ развязка; поэтому не теряйте времени и неутомимо преслѣдуйте поднятаго на ноги звѣря (Указывая на знамя). Что это за изображеніе?
Принцъ Уэльсскій. Это, государь, пеликанъ, разрывающій сплющеннымъ клювомъ себѣ грудь, чтобы кормить своихъ птенцовъ кровью, сочащеюся изъ его сердца. Девизъ къ нему: — „Sic et vos“! то-есть, поступайте такъ-же и вы.
СЦЕНА I.
правитьМонфоръ. Лордъ Сольсбюри, теперь, когда при вашей помощи врагъ мой Карлъ дэ-Блуа убитъ, и я снова могу владѣть брэтонскимъ герцогствомъ, выслушайте мое рѣшеніе: — въ благодарность за великодушную помощь, оказанную мнѣ вашимъ королемъ и вами, я клянусь его величеству, королю Англіи, въ вѣчной преданности. Въ залогъ этого примите отъ меня мою корону и передайте ее вашему государю. Даю обѣтъ вѣчно оставаться союзникомъ и другомъ короля Эдварда.
Сольсбюри. Я возьму корону, Монфоръ. Благодаря новой этой побѣдѣ, я надѣюсь, что все королевство Франціи скоро перейдетъ въ побѣдоносныя руки моего государя (Монфоръ и свита его уходитъ). Теперь, если-бы я зналъ, какъ безопаснѣе туда пробраться, я, чтобы присоединиться къ королю, прямо направился-бы въ Кале, около котораго, какъ гласятъ полученныя мною извѣстія, сосредоточены главныя силы его величества. Поступить такъ необходимо; нанесенный ударъ принесетъ пользу… Эй, кто-нибудь, позвать ко мнѣ Вилье! (Входитъ Вилье). Вамъ извѣстно, Вилье, что вы мой плѣнникъ? Стоитъ мнѣ захотѣть, и я могу потребовать съ васъ сто тысячъ франковъ выкупа или, за вашимъ отказомъ выплатить ихъ, навсегда оставить васъ у себя въ плѣну. Обстоятельства, однако, сложились такъ, что вы можете откупиться отъ меня болѣе дешевою цѣною, если только сами этого захотите. Дѣло въ слѣдующемъ: — добудьте отъ герцога Нормандскаго мнѣ и моему войску свободный пропускъ черезъ всѣ его владѣнія, чтобы мы могли безпрепятственно добраться до Кале. Мнѣ кажется, такое дозволеніе добыть вамъ не трудно, и тогда вы будете отпущены на свободу безъ всякаго выкупа. Что скажете вы на это? Согласны вы принять на себя такое порученіе?
Вилье. Согласенъ, милордъ. Однако, я ранѣе долженъ переговорить съ герцогомъ Нормандскимъ.
Сольсбюри. Разумѣется, такъ. Садитесь на коня и скачите скорѣе къ нему. Однако, ранѣе, чѣмъ уѣхать, вы должны поклясться мнѣ своимъ честнымъ словомъ въ слѣдующемъ: — если исполненіе моего желанія окажется не въ вашихъ силахъ, вы снова вернетесь сюда, какъ мой плѣнникъ. Такая клятва послужитъ мнѣ вѣрнымъ ручательствомъ за васъ.
Вильб. На такое условіе, милордъ, я вполнѣ согласенъ и, конечно, исполню его въ точности.
Сольсбюри. До свиданія, Вилье (Вилье уходитъ). На этотъ разъ я намѣренъ еще разъ испытать, насколько можно полагаться на французскую вѣрность (Уходитъ).
СЦЕНА II.
правитьКороль Эдвардъ. Когда они, милордъ, отказываются отъ нашихъ миролюбивыхъ предложеній и не хотятъ отпереть передъ нами своихъ воротъ, мы обложимъ Кале со всѣхъ сторонъ и не пропустимъ въ него никакихъ подкрѣпленій ни въ видѣ съѣстныхъ припасовъ, ни въ видѣ людей, могущихъ явиться на помощь этому проклятому городу. То, чего не въ состояніи будетъ достичь нашъ мечъ, исполнитъ голодъ.
Дэрби. Обѣщанная Кале помощь, ободрившая было жителей, получила теперь другое назначеніе. Это вынудитъ гражданъ осажденнаго города раскаяться въ упрямомъ своемъ рѣшеніи (Входитъ нѣсколько французовъ). Что это за нищенски оборванные рабы?
Король Эдвардъ. Спроси у нихъ, кто они такіе? Мнѣ кажется, они явились изъ Кале.
Дэрби. Кто такіе вы, жалкіе обращики отчаянія и бѣдъ? Кто вы такіе: — живые люди или только похожіе на людей призраки, выползшіе изъ своихъ могилъ, чтобы пресмыкаться по землѣ?
1-й французъ. Милордъ, мы не призраки. Мы люди, которымъ живется много хуже, чѣмъ покойникамъ, мирно спящимъ могильнымъ сномъ. Мы давно уже страдаемъ отъ недуговъ, отъ лишеній, отъ всякихъ неправдъ. Теперь на томъ основаніи, что мы не въ силахъ служить общему дѣлу, управляющій судьбами нашего города вытолкалъ насъ вонъ за городскія стѣны, чтобы избавиться отъ необходимости прокармливать лишніе рты.
Король Эдвардъ. Человѣколюбивое дѣяніе, достойное всякой хвалы! Однако, что вы думаете дѣлать, въ чемъ искать спасенія? Мы ваши враги, и намъ, при томъ положеніи, въ какомъ мы стоимъ относительно васъ, только и остается, что переколоть и перерѣзать васъ всѣхъ. Сами-же вы упрямо отвергли наше предложеніе покориться добровольно.
1-й французъ. Если вашему величеству не угодно будетъ изречь другой приговоръ, намъ не останется выбора между жизнью и смертью.
Король Эдвардъ. Бѣдные эти люди уже перенесли много невзгодъ, а впереди ихъ ожидаютъ еще худшія испытанія. Ступай, Дэрби, скажи, чтобы о нихъ позаботились. Пусть ихъ накормятъ и каждому выдадутъ по пятифранковой монетѣ (Дэрби и французы уходятъ). Левъ гнушается добычей, которая сама ему отдается, и не притрогивается къ ней. Мечъ Эдварда долженъ быть направленъ только противъ тѣхъ, кто обдуманнымъ упрямствомъ вызвалъ и поддерживаетъ вражду (Входитъ только-что прибывшій изъ Англіи лордъ Пэрси). А, лордъ Пэрси! какія вѣсти изъ Англіи?
Пэрси. Государь, ея величество королева шлетъ вамъ свой привѣтъ. Она и милордъ вице-король поручили мнѣ передать вамъ радостную вѣсть: — Дэвидъ Шотландскій, вѣроятно, думая, что въ ваше отсутствіе побѣда достанется ему очень легко, недавно взялся было снова за оружіе, но разбитъ, сокрушенъ и даже взятъ въ плѣнъ. Все это — благодаря усердію нашихъ пэровъ и ихъ тяжкимъ трудамъ, въ которыхъ, не смотря на свою беременность, ежедневно принимала участіе сама королева.
Король Эдвардъ. Отъ всей души благодарю тебя, Пэрси, за привезенное извѣстіе. Кто тотъ счастливецъ, кому удалось взять въ плѣнъ на полѣ битвы шотландскаго короля?
Пэрси. Въ плѣнъ короля Дэвида взялъ одинъ дворянинъ, по имени Джонъ Коплендъ. Однако, побѣдитель, несмотря на всѣ настоянія королевы, на отрѣзъ отказывается кому-бы то ни было выдать своего плѣнника иначе, какъ прямо въ руки своему королю и повелителю. Ея величество очень этимъ недовольна.
Король Эдвардъ. Если такъ, мы отправимъ къ нему довѣренное лицо съ приказаніемъ немедленно явиться сюда и привезти съ собою плѣнника.
Пэрси. Государь, въ настоящее время королева сама уже на морѣ. Она надѣется, что ей при помощи попутнаго вѣтра удастся высадиться близь Кале и навѣстить ваше величество.
Король Эдвардъ. Добро пожаловать. Чтобы какъ слѣдуетъ приготовиться принять ее, я прикажу разбить свою палатку близь морского берега.
Выборный. Могущественный государь! Совѣтъ, собранный изъ маститѣйшихъ гражданъ Кале, рѣшилъ добровольно сдать и городъ, и крѣпость вашему величеству съ тѣмъ, однако, условіемъ, что вы пощадите и жизнь гражданъ, и ихъ имущество.
Король Эдвардъ. А, вотъ чего они захотѣли! Можно подумать, будто они имѣютъ право приказывать, рѣшать, избирать и управлять по своему усмотрѣнію! Нѣтъ, любезный, скажи имъ, чтобы они, отвергнувъ наше милосердіе, которое предлагалось имъ съ самого начала, не разсчитывали на него теперь, какъ бы имъ ни было это желательно. Я расправлюсь съ ними не иначе, какъ огнемъ и мечомъ, если до истеченія двухъ сутокъ шестеро именитѣйшихъ и богатѣйшихъ торговыхъ гражданъ города не явятся ко мнѣ, одѣтые всего въ холщевыя рубахи, босые, съ веревками на шеѣ, чтобы припасть къ моимъ стопамъ и дать мнѣ власть казнить ихъ, вѣшать, четвертовать, вообще распоряжаться ими, какъ мнѣ заблагоразсудится. Передай это рѣшеніе совѣту (Уходитъ вмѣстѣ съ Пэрси).
Выборный. Вотъ что значитъ ввѣрять себя переломленному жезлу! если-бы къ слуху, будто король Іоаннъ идетъ къ намъ на выручку, мы отнеслись не съ такимъ легковѣріемъ, мы не очутились-бы въ такомъ горькомъ положеніи. Но прошедшаго теперь уже не воротишь, поэтому пусть лучше погибнутъ шестеро, чѣмъ всѣ (Уходитъ).
СЦЕНА III.
правитьПринцъ Карлъ. Меня удивляетъ, Вилье, какъ ты рѣшаешься докучать мнѣ ходатайствомъ за нашего смертельнаго врага?
Вилье. Свѣтлѣйшій принцъ, не сочувствіе къ этому врагу заставляетъ меня стоять за него такъ упорно, а только желаніе избавиться отъ необходимости вносить за себя выкупъ.
Принцъ Карлъ. Полно, милѣйшій, говорить о своемъ выкупѣ! Развѣ ты не свободенъ, и развѣ не слѣдуетъ пользоваться каждымъ поводомъ, могущимъ служить на пользу намъ и во вредъ непріятелю?
Вилье. Только въ томъ случаѣ, принцъ, если эти поводы справедливы. Наши выгоды должны быть неразрывно связаны съ чувствомъ чести, иначе наши поступки окажутся только позорными. Однако, оставивъ въ сторонѣ эти запутанныя соображенія, скажите, угодно-ли вашему высочеству скрѣпить своимъ согласіемъ мою просьбу или нѣтъ?
Принцъ Карлъ. Не могу я согласиться, Вилье, не могу этого сдѣлать. Воля Сольсбюри не такъ сильна, чтобы требовать свободнаго пропуска въ такомъ видѣ, въ какомъ ему угодно.
Вилье. Если такъ, принцъ, я вижу, что мнѣ остается дѣлать. Я обязанъ вернуться въ тоже заключеніе, изъ котораго только что освободился.
Принцъ Карлъ. Вернуться, Вилье? Надѣюсь, что этого не будетъ. Какая-же птица, только-что вырвавшаяся изъ западни, не остережется, чтобы не попасть туда снова, и какой же человѣкъ, только-что благополучно избавившійся изъ опасной трясины, будетъ настолько неостороженъ, настолько безуменъ, чтобы опять подвергнуть себя той-же опасности?
Вилье. Свѣтлѣйшій принцъ, я далъ клятву. Совѣсть не дозволяетъ мнѣ преступитъ ее. Если-бы не это, даже цѣлое королевство не вырвало-бы меня отсюда.
Принцъ Карлъ. Клятва? Развѣ она-то не вынуждаетъ тебя остаться здѣсь? Развѣ ты не присягалъ въ вѣрности своему государю?
Вилье. Присягалъ, и если то, что мнѣ прикажетъ король, честно и справедливо, я буду ему повиноваться. Все-же остальное, стремящееся при помощи убѣжденія или угрозы заставить меня измѣнить своему слову, исполнять обязаннымъ себя я не считаю.
Принцъ Карлъ. Развѣ человѣку извинительнѣе убивать людей, чѣмъ нарушить клятву, данную врагу?
Вилье. Да, принцъ, когда война объявлена законно, на основаніи тѣхъ или другихъ взаимныхъ обидъ, она несомнѣнно становится вполнѣ законной и дѣломъ вполнѣ намъ дозволительнымъ. Но, когда рѣчь идетъ о личной клятвѣ, данной добровольно, мы обязаны заранѣе здраво обсудить: слѣдуетъ-ли давать ее или не слѣдуетъ, но разъ уже она дана, мы должны сдержать ее или умереть. Поэтому, принцъ, я вернусь въ неволю такъ-же охотно, какъ будто лечу прямо въ рай.
Принцъ Карлъ. Подожди, дорогой мой Вилье! Твоя безукоризненная душа достойна вѣчнаго удивленія. Я не стану долѣе откладывать исполненіе твоего желанія. Давай бумагу; я подпишу ее (Подписываетъ пропускъ и возвращаетъ его Вилье). До сихъ поръ я любилъ тебя только потому, что ты Вилье; отнынѣ я стану обнимать тебя, какъ другого себя. Останься съ нами и навсегда пользуйся милостью своего государя.
Вилье. Съ полною покорностью благодарю васъ, принцъ. Прежде всего я обязанъ отправитъ эту бумагу къ лорду Сольсбюри, а затѣмъ я вполнѣ предоставлю себя къ услугамъ вашего высочества.
Принцъ Карлъ. Ступай, Вилье (Вилье уходитъ). Дай Богъ, чтобъ въ тяжелыя минуты у Карла были всегда такіе храбрые воины, а затѣмъ — будь, что будетъ!
Король Іоаннъ. Карлъ, вооружайся скорѣе! Король Эдвардъ попался въ ловушку. Принцъ Уэльсскій такъ запутался въ нашихъ сѣтяхъ, что никакъ не можетъ изъ нихъ освободиться.
Принцъ Карлъ. Развѣ вы, ваше величество, рѣшитесь дать сегодня еще другое сраженіе?
Король Іоаннъ. Какъ-же, мой сынъ, не воспользоваться такимъ случаемъ? У него подъ руками всего восемь тысячъ человѣкъ, а у насъ, по крайней мѣрѣ, тысячъ шестьдесятъ.
Принцъ Карлъ. Добрѣйшій государь, у меня есть письменное предсказаніе, сулящее намъ блистательный успѣхъ, который мы, по всѣмъ вѣроятіямъ, будемъ имѣть въ эту ожесточенную войну. Оно было вручено мнѣ на полѣ битвы подъ Крэсси однимъ отшельникомъ, живущимъ въ этой мѣстности (Читаетъ).
„Когда пернатое чудовище заставитъ
Отъ ужаса дрожать все войско, и когда
Каменья сокрушатъ въ рядахъ твоихъ порядокъ, —
О томъ подумай, кто пока еще безвѣстенъ.
Увы! то будетъ часъ печальный, злополучный —
Но ты не унывай: — со временемъ проникнешь
Въ предѣлы Англіи настолько-же глубоко
И ты, какъ нынѣ врагъ во Францію проникъ“.
Король Іоаннъ. Это дѣйствительно, кажется, сулитъ намъ успѣхъ. Совершенно невѣроятно, чтобы возстали камки и сокрушатъ порядокъ въ нашемъ боевомъ строю, или чтобы какое-то пернатое чудовище заставило содрогнуться вооруженныхъ людей. Изъ этого очевидно слѣдуетъ, что мы не будемъ разбиты. Если-же допустить, что можетъ случиться и такая бѣда, то не на долго, такъ-какъ въ предсказаніи говорится, что мы прогонимъ непріятеля обратно домой и, глубоко проникнувъ въ его страну, такъ-же станемъ опустошать ее, какъ онъ теперь опустошаетъ нашу. Благодаря такому возмездію, наши первоначальныя неудачи покажутся совсѣмъ ничтожными. Однако, все это — одни пустыя предположенія и вздорныя мечты: — если мы имѣемъ полное основаніе надѣяться, что сынъ изъ нашихъ рукъ не уйдетъ, мы такъ или иначе съумѣемъ захватить и отца (Уходятъ).
СЦЕНА IV.
правитьПринцъ Уэльсскій. Одли, объятія смерти охватываютъ насъ со всѣхъ сторонъ, и нѣтъ для насъ ни въ чемъ спасенія, кромѣ смерти, могущей служить горькимъ задаткомъ болѣе счастливаго существованія. На полѣ битвы подъ Крэсси, тучи воинственнаго нашего дыма душили французовъ и привели ихъ въ смятеніе. Но теперь ихъ безчисленныя полчища, словно маскою, прикрываютъ лучезарный свѣтъ солнца и для нашихъ опечаленныхъ взоровъ не оставляютъ ничего, кромѣ окутаннаго зловѣщимъ сумракомъ небосклона, ничего, кромѣ потемокъ непроглядной ночи.
Одли. Добрѣйшій принцъ, тотъ внезапный, неожиданный и быстрый поворотъ, который они съумѣли придать дѣлу, просто изумителенъ. На разстилающейся передъ нами долинѣ, раскинулось войско короля, сильнаго всѣми дарами, которыми могутъ наградить небо и земля. Одни передовые его отряды являются болѣе могучими, чѣмъ все наше войско. Сынъ его, надменный герцогъ Нормандскій, въ данную минуту занимаетъ направо отъ насъ всю возвышенность, покрывая ее стальною и серебряною бронею, сіяющею подобно небесному тѣлу. По всему склону знамена и флаги наносятъ вѣтру оскорбленія, отвѣчая ему пощечинами на его желаніе ихъ поцѣловать. Налѣво отъ насъ расположились силы Филиппа, младшаго сына короля, и расположились такъ, что заполонили собою весь склонъ. Его безчисленныя, позолоченныя копья кажутся цѣлымъ лѣсомъ прямо растущихъ золотыхъ деревьевъ, у которыхъ листву замѣняютъ развѣвающіеся вымпела; ихъ щиты, съ многовѣковыми надписями, своею разноцвѣтною окраской напоминающіе разнообразные плоды, окончательно превращаютъ это войско въ садъ Гесперидъ. Сзади насъ вздымается еще холмъ, представляющій одинъ только выходъ и имѣющій видъ окружающей насъ съ тыла двурогой луны. Всѣ уступы этого холма усѣяны воинами, вооруженными самострѣлами, а во главѣ этой части войска стоитъ суровый Шатильонъ. Вотъ, въ какомъ положеніи дѣло: — долина, по которой мы могли-бы уйти, заперта для насъ королемъ; уступы по обѣ ея стороны заперты его сыновьями, а на холмѣ, въ тылу у насъ, стоитъ неумолимая смерть, находящаяся въ услуженіи у Шатильона и получающая отъ него жалованье.
Принцъ Уэльсскій. Имя смерти несравненно болѣе грозно, чѣмъ сама она съ своими дѣяніями. Перечисляя силы непріятеля, ты ихъ преувеличиваешь. Всѣ песчинки, помѣщающіяся въ обѣихъ моихъ рукахъ, не болѣе, какъ двѣ пригоршни песку. Съ ихъ количествомъ, — а ты могъ-бы также сказать: — съ количествомъ ихъ силъ, — справиться не трудно, какъ легко, словно песокъ, бросить эти силы на вѣтеръ. Но если-бы я сталъ пересчитывать эти песчинки одну за другою, такая работа поставила-бы въ тупикъ мою память и осложнила-бы мой трудъ милліонами усилій, когда достаточно было-бы и одного, чтобы привести этотъ трудъ къ благополучному концу. Всѣ эти отряды, всѣ полчища, стоящія впереди и сзади насъ, по обѣ наши стороны, въ сущности одно только войско. Когда мы говоримъ о человѣкѣ, его руки, ноги, голова означаютъ разныя силы, но всѣ эти различныя силы, сливаясь воедино, являются одною дѣйствительною силою, и вся совокупность этихъ силъ — мощью одного только человѣка. Тотъ, кому предстоитъ длинный путь, измѣряетъ его милями; если-бы ему пришлось измѣрять этотъ путь шагами, его рѣшимости былъ-бы нанесенъ смертельный ударъ. Капли воды, составляющія ливень, неисчислимы, и все же, какъ ты знаешь, мы называемъ ихъ дождемъ. Такъ-какъ Франція только одна, а у Франціи только одинъ король, то у нея слѣдовательно нѣтъ нѣсколькихъ властелиновъ, и у единственнаго ея короля нѣтъ ничего, кромѣ обычной, королевской свиты; и у насъ есть своя свита. Итакъ, не бойся подавляющихъ силъ непріятеля: — если придется драться одинъ на одинъ, силы наши равны (Входитъ вѣстникъ). Что новаго, гонецъ? Говори прямо и коротко.
Гонецъ. Король Франціи — великій мой государь и властелинъ, привѣтствуетъ моими устами своего непріятеля, принца Уэльсскаго. Если ты, собравъ вокругъ себя сотню отборныхъ людей изъ числа англійскихъ титулованныхъ особъ, лордовъ, рыцарей и другихъ дворянъ, согласишься вмѣстѣ съ ними преклонить колѣно передъ стопами его величества, короля Іоанна, онъ тотчасъ прикажетъ свернуть свои кровавыя знамена, и жизнь обреченныхъ на жертву спасется при помощи такого выкупа. Если-же ты откажешься отъ предложенія, сегодняшній день упьется такимъ количествомъ англійской крови, какого никогда не впитывала въ себя почва Британіи. Какой-же отвѣтъ дашь ты на это великодушное предложеніе?
Принцъ Уэльсскій. Во Франціи есть только одно существо, передъ которымъ я готовъ преклонитъ колѣно; это существо живетъ на разстилающихся надъ нею небесахъ. Избави Ботъ мои уста отъ позорной необходимости съ мольбою взывать къ состраданію человѣка! Вернись къ своему королю и скажи ему, что у меня языкъ стальной, и что я не стану просить пощады у трусливаго гребня королевскаго шлема. Скажи ему, что у меня знамена настолько-же красны, какъ у него, что мои воины такъ-же смѣлы, а наши англійскія руки такъ-же крѣпки, какъ и его. Брось ему обратно въ лицо присланный мнѣ вызовъ, а пока уходи.
1-й гонецъ. Ухожу.
Принцъ Уэльсскій. Какія вѣсти принесъ ты?
2-й гонецъ. Мой властелинъ и повелитель — герцогъ Нормандскій изъ состраданія къ молодой твоей жизни, подвергающейся такимъ страшнымъ опасностямъ, при моемъ посредствѣ посылаетъ тебѣ такого быстроногаго испанскаго жеребца, какимъ ты никогда еще до сихъ поръ не управлялъ, и совѣтуетъ тебѣ какъ можно скорѣе спасаться бѣгствомъ; иначе сама смерть поклялась, что ты непремѣнно умрешь сегодня-же.
Принцъ Уэльсскій. Отведи животное обратно къ тому животному, которое его прислало, и скажи, что я не намѣренъ садиться на коня, принадлежавшаго трусу. Пусть самъ онъ послѣдуетъ даваемому мнѣ совѣту и скачетъ опрометью, потому что — хотя-бы мнѣ пришлось заставить бока своего коня обливаться кровью и навести двойную позолоту на мои шпоры, — я все-таки настигну его. Скажи это отъ меня заносчивому мальчишкѣ и уходи.
3-й Гонецъ. Принцъ Эдвардъ Уэльсскій! Принцъ Филиппъ, второй сынъ могущественнѣйшаго во всемъ христіанскомъ мірѣ короля Франціи, видя, что срокъ живому существованію твоего тѣла истекаетъ, полный милосердія и христіанской любви, поручилъ мнѣ передать въ твои благородныя руки эту книгу, состоящую изъ молитвъ, дабы ты остающіеся тебѣ еще часы посвятилъ на благочестивыя размышленія и приготовилъ душу свою къ предстоящему ей далекому пути. Исполнивъ порученіе, я удаляюсь.
Принцъ Уэльсскій. Постой! Гонецъ Филиппа, привѣтствуй отъ меня своего повелителя. Я охотно бы принялъ все то истинно хорошее, что онъ можетъ мнѣ прислать. Но не находишь ли ты, что этотъ недальновидный юноша, заботясь о моей душѣ, забываетъ о своей? Онъ, можетъ быть, не умѣетъ иначе молиться, какъ по этой книгѣ, а мнѣ именно сдается, что молиться иначе, какъ по писанному, онъ не умѣетъ. Возврати-же ему эту книгу, переполненную общими мѣстами молитвы; пусть она окажетъ ему помощь, когда измѣнитъ счастіе. Къ тому-же онъ не знаетъ, какого рода мои грѣхи, поэтому не можетъ и судить, какія молитвы мнѣ нужны для спасенія. Ранѣе, чѣмъ наступитъ ночь, ему самому, быть можетъ, придется молить Бога, чтобы его мольбы достигли до моего сердца. Такъ и скажи своему придворному шалуну, а затѣмъ ступай.
3-й гонецъ. Ухожу (Уходитъ).
Принцъ Уэльсскій. Какъ довѣрчиво относятся они къ численности и къ силѣ своихъ войскъ! Теперь, Одли, пусть зазвенятъ твои серебряныя крылья, и пусть эти млечно-бѣлые вѣстники времени докажутъ твою убѣленную временемъ опытность въ такое переполненное опасностями время. Ты самъ изъ жестокихъ стычекъ вынесъ не мало ударовъ и ранъ; всѣ ухищренія прошлаго избороздили твое уважаемое лицо, проведя по немъ безчисленное множество чертъ. Ты — опытный, старый супругъ затруднительной войны, тогда-какъ меня опасность захватываетъ въ свои объятія, словно красную дѣвушку; поэтому научи меня, какъ мнѣ слѣдуетъ поступать въ виду угрозъ настоящей минуты?
Одли. Смерть такое же обыденное явленіе, какъ и жизнь. Жизнью мы обладаемъ, но, въ сущности, только то и дѣлаемъ, что при ней гоняемся за смертью, потому что съ самой первой минуты, когда мы вступаемъ въ жизнь, мы всячески отыскиваемъ, преслѣдуемъ удобную минуту, чтобы умереть. Прежде всего мы набираемъ почку, потомъ цвѣтъ, а за нимъ сѣмена и, наконецъ, падаемъ. Какъ тѣнь слѣдуетъ за тѣломъ, такъ мы слѣдуемъ за смертью. Зачѣмъ же намъ послѣ этого ея бояться? Если-же мы ея боимся, зачѣмъ-же гоняться за нею? Если мы чего-нибудь боимся, мы тому, чего боимся, придаемъ только новую силу овладѣть нами скорѣе. Если-же мы относимся къ смерти безъ страха, одна даже самая рѣшительная попытка не можетъ сократить предѣловъ нашей жизни. Дозрѣвшій-ли или до времени сгнившій плодъ, мы все-таки отпадаемъ отъ вѣтки, разъ намъ это предназначено судьбою.
Принцъ Уэльсскій. О, добрый старикъ, твои слова оковали мой станъ тысячами тысячъ несокрушимыхъ панцырей! Какою нелѣпостью является, благодаря тебѣ, наша жизнь, вѣчно бѣгающая за тѣмъ, чего она боится, и какъ ты этимъ умалилъ царственную побѣду смерти! Если каждую жизнь могутъ сокрушить безпощадныя стрѣлы смерти, избавимъ ее отъ труда отыскивать свои жертвы, а пойдемъ сами къ ней навстрѣчу, чтобы пристыдить ея славу! Я теперь и мелкой монеты не дамъ за жизнь, ни даже мельчайшей части мельчайшей монеты, чтобы избавиться отъ суровой смерти, когда вся жизнь не болѣе, какъ непрестанное исканіе ея, а сама она только начало новой жизни. Пусть Тотъ, Кто управляетъ нами, пошлетъ мнѣ послѣдній часъ, когда Ему угодно! Отнынѣ мнѣ все равно жить или умереть (Уходятъ).
СЦЕНА V.
правитьКороль Іоаннъ. Внезапная темнота омрачила небеса; вѣтры отъ страха скрылись въ свои пещеры. Ни одинъ листъ не шелохнется; весь лѣсъ притихъ, словно замеръ. Птицы перестали пѣть, а изумленные ручьи болѣе не шлютъ берегамъ обычнаго привѣта. Неожиданное это молчаніе предвѣстникъ чего-то необычайнаго; оно какъ будто ожидаетъ, что съ небесъ раздастся какое-нибудь грозное пророчество. Какъ думаешь ты, Карлъ, что означаетъ это молчаніе, какой таится въ немъ смыслъ?
Принцъ Карлъ. Наши воины, разинувъ ротъ, неподвижными глазами глядятъ другъ на друга, словно ожидая отъ другихъ объясненія происходящему, но никто не пророняетъ ни слова. Нѣмой страхъ нагналъ повсюду ночь и хотя каждый бодрствуетъ, всѣ какъ-будто спятъ!
Король Іоаннъ. Всего лишь нѣсколько минутъ тому назадъ солнце, сіяя полнымъ блескомъ, смотрѣло на міръ съ высоты своей колесницы, и вдругъ оно окуталось мракомъ, такъ что находящаяся ниже его земля приняла видъ могилы, чего-то мрачнаго, похороннаго, безмолвнаго и безнадежнаго (Слышны крики вороновъ). Прислушайся, какіе это зловѣщіе звуки долетаютъ до меня?
Принцъ Карлъ. Смотри, вотъ идетъ братъ мой Филиппъ (Входить Филиппъ). По одному его разстроенному виду можно прочесть, что вѣсти онъ принесъ недобрыя.
Принцъ Филиппъ. Бѣда, бѣда!
Король Іоаннъ. Какая бѣда? Это слово для насъ — пустая ложь!
Принцъ Филиппъ. Бѣда!
Король Іоаннъ. Обуздай свой малодушный ужасъ и говори прямо, какой страхъ нагналъ на твое лицо выраженіе, приличное только выходцу съ того свѣта? Въ чемъ дѣло?
Принцъ Филиппъ. Стаи отвратительныхъ вороновъ, каркая, носятся надъ головами нашихъ воиновъ то трехъ, то четырехугольниками, сообразуясь съ тѣмъ, какъ въ боевомъ порядкѣ расположены наши войска. Съ появленіемъ хищныхъ птицъ совпалъ тотъ туманъ, который погасилъ надъ землею небесный свѣтъ и часъ полудня превратилъ въ неестественную ночь надъ устрашеннымъ и трепещущимъ міромъ. Словомъ: — наши воины побросали оружіе и стоятъ блѣдные, помертвѣлые и, будто превращенные въ изваянія, глядятъ одни на другихъ безжизненнымъ взглядомъ.
Король Іоаннъ (Про себя). Теперь я припоминаю предсказаніе, но не долженъ упоминать о немъ, чтобы не увеличить всеобщаго страха (Филиппу). Вернись къ своему войску и постарайся ободрить этихъ, упавшихъ духомъ людей. Объясни имъ, что вороны, видя наши безчисленныя полчища, противупоставленныя жидкимъ и тощимъ силамъ непріятеля, только затѣмъ сюда и слетѣлись, чтобы утолить голодъ трупами убитыхъ нами жертвъ. Развѣ мы не видимъ всякій разъ, когда лошадь уже пала, но еще сохраняетъ признаки жизни, какъ хищныя птицы выжидаютъ, чтобы она окончательно испустила духъ? Точно также теперь и вороны, чуя добычу, носятся надъ несчастными, обреченными на смерть англичанами; карканіемъ своимъ они не возвѣщаютъ намъ гибель, а только просятъ, чтобы мы приготовили для нихъ побольше мяса. И такъ, ступай, успокой моихъ воиновъ, да вели, чтобы гремѣли трубы. Исполни-же скорѣе это немноготрудное дѣло, въ которомъ хоть и есть легкая примѣсь обмана, но въ сущности крайне безвреднаго.
Военачальникъ. Взгляните, государь на этого рыцаря. Онъ въ сообществѣ съ сорока другими, изъ которыхъ лучшіе или легли на мѣстѣ, или бѣжали, пытался пробиться сквозь наши ряды, чтобы добраться до окруженнаго со всѣхъ сторонъ принца Уэльсскаго. Располагайте имъ, какъ будетъ угодно вашему величеству.
Король Іоаннъ. Веди его сюда, храбрый воинъ. Обремени и опозорь первый попавшійся тебѣ на пути сукъ тяжестьюо тѣла этого плѣнника, такъ какъ я считаю, что каждое французское дерево слишкомъ благородно для того, чтобы служить висѣлицею для англійскаго вора.
Сольсбюри. Принцъ Нормандскій, я имѣю отъ васъ пропускъ, обезпечивающій мнѣ полную свободу передвиженія по всей странѣ.
Принцъ Карлъ. Ты получилъ его отъ Вилье, не такъ-ли?
Сольсбюри. Да, отъ него.
Принцъ Карлъ. Если такъ, пропускъ дѣйствителенъ. Ты свободенъ.
Король Іоаннъ. Да, свободенъ прямо отправиться на висѣлицу. Въ этомъ тебѣ никто не помѣшаетъ и не станетъ оспаривать твоей свободы. Уведите его.
Принцъ Карлъ. Надѣюсь, ваше величество, что вы, отвергнувъ всякое значеніе моей подписи и моей печати, на захотите этимъ жестоко меня опозорить. Этотъ плѣнникъ имѣетъ право взывать къ моему, ничѣмъ не запятнанному до сихъ поръ имени, опираясь на подпись, начертанную собственною моею царственною рукою. Нѣтъ, лучше позвольте мнѣ совсѣмъ отказаться отъ титула принца, чѣмъ допустить нарушеніе неотмѣняемыхъ правъ, предоставленныхъ принцамъ. Умоляю васъ, государь, позвольте ему идти съ миромъ.
Король Іоаннъ. И ты самъ, и данное тобою слово — оба у меня во власти. Что могъ ты обѣщать, чего не въ правѣ нарушить я? Что болѣе позорно: — нарушить слово, данное постороннему, или ослушаться воли родного отца? Исполненіе даннаго слова вполнѣ зависитъ отъ того, имѣетъ-ли давшій его средства привесть его въ исполненіе. Тотъ-же, кто не имѣетъ этихъ средствъ, не нарушаетъ обѣта. Въ такомъ нарушеніи важно только одно: — происходитъ-ли оно по внушенію собственной души, или нѣтъ? Если ты нарушилъ данное слово не по собственной винѣ, тебя никто не дерзнетъ обвинить въ вѣроломствѣ. Пусть его уведутъ и повѣсятъ! Исполненіе даннаго тобою слова зависитъ отъ меня, и мой отказъ въ согласіи совершенно извиняетъ тебя.
Принцъ Карлъ. Какъ! Я не воинъ, способный во всеоружіи отстоять данное мною слово? Если такъ, прощай, боевая жизнь! Пусть сражаются другіе! Развѣ не почетнѣе самому разстегнуть поясъ, связывающій мнѣ чресла, чѣмъ подвергаться провѣркѣ попечителя, который будетъ заставлять меня отказываться отъ того, что принадлежитъ мнѣ? Клянусь душой, если-бы Эдвардъ, принцъ Уэльсскій, далъ подписанный своею рукою пропускъ кому-нибудь изъ насъ на свободный проходъ по странѣ своего отца, доблестный этотъ король не только не ограничился-бы тѣмъ, что соблюдалъ-бы права, дарованныя благороднымъ его сыномъ; нѣтъ, того, кому данъ подобный пропускъ, онъ со всѣми его спутниками почтилъ-бы самымъ милостивымъ пріемомъ.
Король Іоаннъ. Ты хочешь подѣйствовать на меня, пристыжая меня при помощи примѣра? Хорошо, будь по-твоему. Слушай, Англичанинъ, какое у тебя званіе, какое положеніе?
Сольсбюри. Въ Англіи меня величаютъ графомъ, но здѣсь я только плѣнникъ. Тѣ-же, кто знаетъ меня, называютъ меня Сольсбюри.
Король Іоаннъ. Когда такъ, Сольсбюри, говори, куда ты направлялся?
Сольсбюри. Въ Кале, гдѣ находится мой государь — король Эдвардъ.
Король Іоаннъ. Отправляйся-же въ Кале и скажи королю Эдварду, чтобы онъ приготовилъ достойную гробницу для своего сына Эдварда, именуемаго „Чернымъ Принцемъ“. Направляясь на западъ, ты миляхъ въ двухъ отсюда увидишь высокую гору, у которой какъ будто нѣтъ вершины, такъ какъ эта вершина теряется въ лазури охватывающихъ ее небесъ. Когда твоя нога достигнетъ этой вершины, окинь взоромъ разстилающуюся у ея подножія скромную до сихъ поръ, но теперь прославленную битвою, долину, и тогда ты увидишь, какимъ желѣзнымъ обручемъ охваченъ со всѣхъ сторонъ несчастный принцъ Уэльсскій. Взглянувъ на это зрѣлище, скачи проворнѣе въ Кале и разскажи тамъ, что принцъ былъ не убитъ, а просто задушенъ. Передай также королю, что это не единственная предназначенная для него бѣда: — мы явимся привѣтствовать его ранѣе, чѣмъ онъ ожидаетъ. Итакъ, ступай; самый дымъ нашихъ орудій станетъ безпощадно убивать нашихъ враговъ, даже если-бы эти орудія не летали ядеръ (Всѣ уходятъ).
СЦЕНА VI.
правитьАртуа. Какъ чувствуете вы себя, принцъ? Вы не ранены?
Принцъ Уэльсскій. Нѣтъ, дорогой Артуа, но я просто задыхаюсь отъ пыли и отъ дыма. Теперь отодвинемся въ сторону, чтобы подышать болѣе чистымъ воздухомъ.
Артуа. Если такъ, передохните, а потомъ снова за дѣло. При видѣ вороновъ, французы совсѣмъ растерялись, совсѣмъ утратили всякое присутствіе духа, и если-бы наши колчаны могли снова наполниться стрѣлами, на долю вашего высочества выпала-бы блестящая побѣда. Поболѣе-бы стрѣлъ! Вотъ, государь, въ чемъ мы болѣе всего нуждаемся.
Принцъ Уэльсскій. Мужайся, Артуа! Зачѣмъ намъ пернатыя стрѣлы, когда за насъ вступаются пернатыя птицы? Зачѣмъ намъ сражаться, обливаться потомъ, поддерживать борьбу, когда вполнѣ достаточно карканья вороновъ, чтобы смутить нашихъ противниковъ? Итакъ, впередъ, впередъ, Артуа! Сама земля вооружена кремнями, изъ которыхъ брызжетъ пламя. Отдай-же приказъ нашимъ самострѣламъ метать свои красиво раскрашенныя ивовыя вѣтви и свои камни. Идемъ-же, идемъ, Артуа! душа пророчествуетъ мнѣ, что побѣда останется за нами.
Король Іоаннъ. Наши полчища сами сокрушаютъ другъ друга. Они приведены въ смятеніе, въ совершенное разстройство. Быстро дѣйствующій страхъ обдалъ холодомъ все наше войско, поэтому теперь достаточно ничтожнѣйшей случайности, чтобы переполненныя ужасомъ души привести къ полному пораженію. Даже мною самимъ, — чье мужество, сравнительно съ уныніемъ другихъ, является тѣмъ-же, чѣмъ упругая сталь относительно тяжеловѣснаго свинца, — даже мною самимъ, когда я припоминаю предсказаніе и вижу, что камни нашей страны, послушные рукамъ англичанъ, возстаютъ противъ насъ, сверхъ чаянія овладѣваетъ позорное чувство безсильнаго, но подавляющаго страха.
Принцъ Карлъ. Бѣжимъ, отецъ, бѣжимъ! Французы убиваютъ французовъ! Иные, стараясь стоять твердо, нападаютъ на порывающихся бѣжать. Наши барабаны вызываютъ своимъ боемъ одно только уныніе, а наши трубы гремятъ одно только позорное отступленіе. Духъ страха, трепещущаго передъ мыслью о смерти, самъ трусливо навлекаетъ на себя гибель.
Принцъ Филиппъ. Вырвите у себя глаза, чтобы не видать позора сегодняшняго дня! Одна рука разбила цѣлое войско! какой-то ничтожный Дэвидъ однимъ ударомъ камня сокрушаетъ двадцать могучихъ Голіаѳовъ. Какихъ нибудь десятка два умирающихъ съ голода оборванцевъ мелкими камнями привели въ смятеніе цѣлыя ужасающія полчища людей, выстроенныхъ въ боевомъ порядкѣ и вооруженныхъ съ ногъ до головы!
Король Іоаннъ. Проклятіе! Они мечутъ въ насъ камнями, какъ въ мишень, и уничтожаютъ насъ безпощадно! Болѣе сорока тысячъ воиновъ побито сегодня камнями на смерть какими-нибудь сорока человѣками всякой голи!
Принцъ Карлъ. О, зачѣмъ я не сынъ другой отчизны! Сегодняшній день не только покрылъ французовъ позоромъ, но сдѣлалъ ихъ достойными посмѣянія! Какъ станетъ теперь хохотать и издѣваться надъ нами міръ!
Король Іоаннъ. Неужто нѣтъ болѣе надежды?
Принцъ Карлъ. Никакой, кромѣ смерти, чтобы похоронить въ могилѣ нашъ срамъ.
Король Іоаннъ. Сплотитесь вокругъ меня еще разъ. Двадцатой части прежняго войска, оставшейся въ живыхъ, достаточно будетъ для того, чтобы раздавить безсильную горсть нашихъ противниковъ.
Принцъ Карлъ. Когда вы такъ думаете, возобновимъ попытку. Если не воспротивится небо, побѣда еще можетъ остаться за нами.
Король Іоаннъ. Идемте же! Впередъ! Впередъ! (Уходятъ).
1-й оруженосецъ. Какъ вы себя чувствуете, милордъ?
Одли. Такъ-же, какъ можетъ чувствовать себя каждый, побывавъ на такомъ кровавомъ пиру.
2-й оруженосецъ. Надѣюсь, милордъ. что рана не смертельна?
Одли. Смертельна она или нѣтъ — все равно. На самый худой конецъ получится только то, что на землѣ станетъ однимъ смертнымъ меньше. Добрые друзья, проводите меня къ царственному Эдварду, дабы я, облеченный въ багровый пурпуръ собственной крови, могъ воздать ему должную честь. Я съ улыбкою скажу ему, что эта зіяющая рана — конецъ жатвы, собранной съ кроваваго поля битвы (Уходятъ).
СЦЕНА VII.
правитьПринцъ Уэльсскій. Итакъ, видишь, Іоаннъ Валуа, еще недавно бывшій королемъ Франціи, твои кровавыя знамена у меня въ плѣну? Отнынѣ они сдѣлаются моими знаменами. И ты, бывшій король, и ты, заносчивый принцъ Карлъ Нормандскій, дерзнувшій сегодня прислать мнѣ коня для бѣгства, судьба обоихъ васъ зависитъ теперь отъ моего милосердія. Стыдитесь, господа! Развѣ не позоръ для васъ, что англійскіе подростки, за молодостью еще не успѣвшіе обрости бородою, проникнувъ въ самую грудь вашего королевства и сражаясь одинъ противъ двадцати, разбили васъ на голову, разбили окончательно?
Король Іоаннъ. Побѣдило насъ твое счастіе, а не твоя сила.
Принцъ Уэльсскій. Это служитъ только доказательствомъ, что само небо стоитъ за наше право (Входитъ Артуа, ведущій плѣннаго принца Филиппа). Смотрите, смотрите, Артуа ведетъ недавняго радѣтеля о моей душѣ. Добро пожаловать, Артуа; добро пожаловать и ты, Филиппъ. Кто изъ насъ двоихъ болѣе нуждается теперь въ молитвахъ? На тебѣ, какъ нельзя лучше, оправдывается поговорка, что за слишкомъ яснымъ утромъ слѣдуетъ пасмурный вечеръ (Двое оруженосцевъ приводятъ Одли). Смотрите, однако, смотрите, какое глубокое горе посылаетъ и намъ судьба! О Боже мой, сколько тысячъ французовъ своею вооруженною рукою наложили эту печать смерти на лицо Одли?! Ты, Одли, готовый съ улыбкой взглянуть въ глаза безпощадному чудовищу; ты такъ равнодушно смотрѣвшій на готовящуюся тебѣ могилу, словно она конечная цѣль высшихъ твоихъ желаній, скажи, чей жадный мечъ такъ страшно избороздилъ твое лицо и лишилъ мою любящую душу такого испытаннаго друга?
Одли. Свѣтлѣйшій принцъ, твоя грустная, оплакивающая меня рѣчь похожа на погребальный звонъ по умершемъ.
Принцъ Уэльсскій. Дорогой Одли, если мой языкъ служитъ для тебя погребальнымъ звономъ, твоею могилою будутъ мои объятія! Что-же мнѣ сдѣлать, чтобы спасти твою жизнь или отмстить за твою смерть? Желаешь-ли ты упиться кровью плѣнныхъ принцевъ? Если это можетъ исцѣлить тебя, наполни два кубка царственною кровью, и я выпью вмѣстѣ съ тобою. Если слава въ состояніи избавить отъ смерти, пользуйся исключительно неувядающею славой сегодняшняго дня, но только самъ ты, Одли, живи и живи!
Одли. Побѣдоносный принцъ, — а что ты, подобно Цезарю, таковъ, доказываетъ плѣненіе короля, — если-бы я могъ держать смерть, грозную смерть на почтительномъ отъ себя разстояніи хотя до тѣхъ поръ, пока не предстану передъ лицомъ своего властелина и царственнаго твоего отца, моя душа охотно разсталась-бы съ тѣмъ бреннымъ тѣломъ, въ которомъ она заключается. Да, она съ радостью распрощалась-бы съ этимъ тѣломъ, отдавъ его во власть мрака, тлѣнія, праха и червей.
Принцъ Уэльсскій. Успокойся, неустрашимый воинъ! Твой духъ такъ могучъ, что изъ-за простого пролома не допуститъ врага въ самую твердыню и не дастъ плохо закаленному французскому мечу разлучить его съ постояннымъ его спутникомъ. Слушай! Для поддержанія твоего существованія я назначаю тебѣ три тысячи марокъ ежегоднаго дохода, взимаемаго съ нашихъ Англійскихъ земель.
Одли. Охотно принимаю твой даръ, чтобы расплатиться по заключенному мною крупному обязательству. Вотъ эти два оруженосца — люди бѣдные. Они, съ готовностью пожертвовать собственною драгоцѣнною жизнью, избавили меня отъ французовъ. То, что ты даришь мнѣ, я передаю имъ, и если ты, принцъ, въ самомъ дѣлѣ меня любишь, скрѣпи своимъ согласіемъ мое предсмертное завѣщаніе.
Принцъ Уэльсскій. Прославленный Одли, живи и прими мой даръ въ удвоенномъ размѣрѣ какъ для себя, такъ и для этихъ оруженосцевъ. Суждено-ли тебѣ жить или не жить, то, что ты назначилъ своимъ избавителямъ, останется навсегда неоспариваемою собственностью и ихъ самихъ, и ихъ потомства. И такъ, господа, я прикажу положить моего друга на покойныя носилки, а затѣмъ мы всѣ торжественнымъ шагомъ отправимся въ Кале къ нашему царственному родителю, куда мы отведемъ съ собою и мою блистательную военную добычу: — короля красавицы Франціи.
СЦЕНА I.
правитьКороль Эдвардъ. Довольно, королева Филиппа, успокойся! Если Коплендъ не съумѣетъ какъ слѣдуетъ оправдаться въ своей винѣ, онъ прочтетъ въ нашихъ глазахъ полное неудовольствіе. Теперь-же направимся прямо на этотъ упрямый городъ, сопротивляющійся намъ такъ упорно. Впередъ, воины! На приступъ! Я не хочу, чтобы онъ своими лживыми проволочками долѣе обращалъ меня въ посмѣшище. Нанизывайте всѣхъ на мечи, какъ на нить, и пользуйтесь добычею.
Граждане. Пощады, король Эдвардъ! Пощады, мидосердый государь!
Король Эдвардъ. А, дерзкая сволочь! Вотъ ты, наконецъ, запросила таки помилованія! Уши мои отнынѣ глухи къ вашимъ безсильно молящимъ стонамъ! Бейте въ барабаны! (Раздаются раскаты барабановъ). Впередъ, грозные мечи!
1-й гражданинъ. Великодушный государь, сжалься надъ несчастнымъ городомъ! Выслушай насъ, могучій король! Мы отъ твоего величества требуемъ только исполненія твоего-же обѣщанія. Назначенный тобою двухдневный срокъ еще не истекъ; вотъ мы явились, чтобы добровольно отдать себя тебѣ во власть и готовы подвергнуться той карѣ, къ которой тебѣ угодно будетъ насъ приговоритъ лишь бы только дрожащее отъ ужаса населеніе нашего города было спасено.
Король Эдвардъ. Ты говоришь о моемъ обѣщаніи. Да, я его вполнѣ признаю, но, въ тоже время я требовалъ, чтобы преклонились предо мною самыя важныя лица города, именитѣйшіе его граждане; вы-же, какъ я вижу, только въ силу случайности причисляете себя къ нимъ, тогда какъ на самомъ дѣлѣ вы не болѣе, какъ раболѣпные холопы или заклеймившіе себя преступленіями морскіе разбойники, которыхъ правосудіе казнило бы и безъ нашего суроваго вмѣшательства. Нѣтъ, этимъ вы насъ не обманете.
2-й гражданинъ. Безпощадный властелинъ! Солнце, при своемъ склоненіи къ западу, видящее насъ въ такомъ безвыходномъ положеніи, при своемъ утренномъ восходѣ, одѣтое въ пурпуровые покровы, привѣтствовало насъ, какъ именитѣйшихъ гражданъ Кале. Если это не такъ, пусть насъ постигнетъ удѣлъ окаянныхъ дьяволовъ.
Король Эдвардъ. Когда такъ, пусть наше обѣщаніе будетъ исполнено. Мы вступимъ во владѣніе городомъ мирно. Но сами вы не надѣйтесь на снисхожденіе. Какъ то рѣшило наше королевское правосудіе, борзые кони промчатъ ваши лежащія на землѣ тѣла вокругъ этихъ стѣнъ, и затѣмъ вамъ окончательно и торжественно отрубятъ головы. Вотъ вамъ приговоръ; идите, воины, и исполните его въ точности.
Королева Филиппа. О, будь болѣе милосердъ относительно добровольно сдавшихся тебѣ людей! Возстановить миръ — почетное, доброе дѣло, и короли наиболѣе приближаются къ божеству, даруя людямъ жизнь и безопасность. Если ты въ самомъ дѣлѣ хочешь быть настоящимъ королемъ Франціи, даруй французамъ жизнь, и они признаютъ тебя тогда законнымъ своимъ властелиномъ. То, что пріобрѣтено казнью десятаго или пламенемъ пожара, никогда не будетъ вполнѣ нашимъ.
Король Эдвардъ. Хотя опытъ научилъ насъ, что миръ бываетъ тѣмъ прочнѣе, чѣмъ грознѣе были возмездія за сопротивленіе, мы, однако, хотимъ сегодня доказать, что такъ-же умѣемъ обуздывать свой гнѣвъ, какъ при помощи меча завоевывать королевства. Торжествуй же, Филиппа! Мы уступаемъ твоей просьбѣ. Эти люди сохранятъ жизнь, чтобы прославлять наше милосердіе, а ты, безпощадная строгость, поражай только самое себя.
Граждане. Да пошлетъ судьба долгіе годы вашему величеству, и да будетъ счастливо ваше царствованіе!
Король Эдвардъ. Ступайте отсюда; вернитесь къ себѣ въ городъ. Если мое милосердіе достойно вашей благодарности, научитесь любить и уважать Эдварда, какъ своего короля (Граждане уходятъ). Теперь сильно хотѣлось бы узнать, какъ идутъ наши дѣла и въ другихъ мѣстахъ; если и тамъ все благополучно, мы могли бы отправить войска на временныя зимнія стоянки. Однако, кто-же это идетъ сюда еще?
Дэрби. Государь, это Коплендъ съ шотландскимъ королемъ Дэвидомъ.
Король Эдвардъ. А, тотъ самый заносчивый сѣверный дворянинъ, который не захотѣлъ уступить своей добычи нашей королевѣ?
Коплендъ. Да, государь, я дѣйствительно сѣверный дворянинъ, но нисколько не заносчивый и не гордый.
Король Эдвардъ. Что же, если такъ, заставило тебя упорно сопротивляться желанію нашей царственной подруги?
Коплендъ. Не упрямое, государь, неповиновеніе, но уваженіе къ моему праву и къ всеобщимъ постановленіямъ войны. Я взялъ короля въ плѣнъ, сражаясь противъ него одинъ на одинъ, и мнѣ, какъ воину, было тяжело лишиться единственнаго трофея, вынесеннаго мною изъ боя. Однако, узнавъ требованіе вашего величества, Коплендъ ни одной минуты не колебался исполнить желаніе своего государя. Онъ съ возможною скоростью поспѣшилъ во Францію, чтобы повергнуть къ вашимъ стопамъ плоды своей побѣды. Примите-же изъ моихъ рукъ эту драгоцѣнную добычу; она давно уже принадлежала бы вашему величеству, если-бы вы находились въ Англіи, а не здѣсь.
Королева Филиппа. Однако, Коплендъ, ты все-таки ослушался приказанія, даннаго тебѣ отъ имени короля.
Коплендъ. Къ его имени я отношусь съ величайшимъ уваженіемъ и съ еще большимъ къ его личности. Его имя дѣлаетъ меня только вѣрноподданнымъ, а его личность заставляетъ преклонять колѣно.
Король Эдвардъ. Прошу тебя, Филиппа, дай миновать твоему негодованію. Самъ этотъ человѣкъ нравится мнѣ столько-же, какъ и его слова. Сообрази, какой же дѣятель отважится на великія дѣянія, зная заранѣе, что лишится плодовъ этихъ дѣяній. Всѣ рѣки устремляютъ свои воды къ морю, а вѣрность Копленда устремляется къ стопамъ своего государя. Преклони колѣно, а затѣмъ встань рыцаремъ короля Эдварда. Для поддержанія твоего существованія, я охотно жалую пятьсотъ марокъ ежегоднаго дохода тебѣ и твоимъ ближнимъ (Входитъ Сольсбюри). Что скажешь, Сольсбюри? Какія вѣсти изъ Брэтани?
Сольсбюри. Могучій государь, вся эта страна покорена нами. Іоаннъ Монфоръ, правитель этого герцогства, въ знакъ своего вѣрноподданничества шлетъ вамъ эту корону.
Король Эдвардъ. Благодаримъ тебя за твои услуги, доблестный графъ. Требуй отъ нашего расположенія чего угодно, такъ-какъ мы у тебя въ долгу.
Сольсбюри. Однако, государь, послѣ радостной этой вѣсти, моя рѣчь снова должна настроиться на печальный ладъ: мнѣ придется сообщать вамъ горькія событія.
Король Эдвардъ. Въ чемъ-же дѣло? Неужто наши войска разбиты подъ Пуатье? Или, быть-можетъ, мой сынъ былъ окруженъ чрезмѣрно значительными силами?
Сольсбюри. Да, государь, такъ оно и было. Когда самъ я, ничего не стоющій, вмѣстѣ съ сорока другими испытанными рыцарями, полагаясь на охранный листъ, подписанный герцогомъ Нормандскимъ и скрѣпленный его печатью, направляясь къ Кале, приблизился къ мѣсту битвы, чтобы разсмотрѣть насколько дѣйствительно опасно положеніе принца Уэльсскаго, навстрѣчу намъ попался цѣлый лѣсъ копій; онъ окружилъ насъ и плѣнниками повелъ къ королю Франціи. Король Іоаннъ, гордый такимъ успѣхомъ и сгорая отъ жажды мести, приказалъ, чтобы насъ тотчасъ-же казнили и мы, конечно-бы, погибли, если бы герцогъ Нормандскій, болѣе одушевляемый чувствомъ чести, чѣмъ пылкимъ своимъ гнѣвомъ, не вступился за насъ и не добился немедленнаго нашего освобожденія. Въ ту минуту, когда мы уходили, Іоаннъ Валуа воскликнулъ: — „кланяйтесь отъ меня вашему королю и скажите ему, чтобы онъ приготовлялся къ похоронамъ своего сына. Сегодня-же нашъ мечъ пресѣчетъ нить жизни этого юноши, и мы сами явимся къ королю ранѣе, чѣмъ онъ ожидаетъ, чтобы отомстить за всѣ мученія, которыя онъ заставилъ насъ вынести!“ Послѣ этого мы удалялись, не посмѣвъ сказать ни одного слова въ отвѣтъ. Въ груди у насъ была смерть, во взглядахъ сказывались растерянность и отчаяніе. По пути намъ пришлось взобраться на высокую гору, и какъ уже ни было велико наше огорченіе, зрѣлище, представившееся оттуда нашимъ глазамъ, еще утроило удрученное состояніе нашего духа: — оттуда, повелитель мой, да, оттуда мы увидали два войска, выстроившіяся на днѣ долины въ боевомъ порядкѣ. Французы окружали наше войско громаднымъ обручемъ, защищая передніе свои ряды цѣлыми отрядами мѣдныхъ огнестрѣльныхъ орудій. Въ одномъ мѣстѣ эти орудія прикрывали собою десять тысячъ всадниковъ; въ другомъ — стояло вдвое большее количество копьеносцевъ, расположенныхъ четырехъ-угольникомъ. Далѣе находились самострѣльщики, вооруженные своими смертоносными жалами, а въ средоточіи этихъ грозныхъ силъ, словно точка, теряющаяся въ глубинѣ небосклона, словно клокъ пѣны, всплывшій на морскую поверхность, словно орѣховый прутъ среди цѣлаго сосноваго лѣса или словно скованный медвѣдь, привязанный къ столбу, стоялъ блистательный Эдвардъ, ежеминутно ожидавшій, что на него нападутъ псы — французы, чтобы до отвала наѣсться его мяса. Вскорѣ раздался набатъ, возвѣщавшій начало кроваваго пира. Стали палить изъ пушекъ, заставляющихъ своимъ громомъ дрожать ту гору, на которой мы находились; воздухъ огласился воинственными звуками трубъ; послышалось бряцяніе оружія. Когда оба войска, при схваткѣ, до того слились воедино, что мы уже не въ состояніи были отличитъ друзей отъ недруговъ, мы отвратили свои влажные взоры отъ этого удручающаго зрѣлища и удалились съ такими мрачными вздохами, какъ тотъ дымъ, который происходитъ отъ взрыва пороха. И вотъ, государь, я боюсь, что въ этихъ словахъ мнѣ приходится сообщить вамъ о въ высшей степени безвременной гибели принца Эдварда.
Королева. Филиппа. О, горе мнѣ! Вотъ, какой пріемъ приготовили мнѣ во Франціи! Вотъ, то утѣшеніе, которое я надѣялась найти при свиданіи съ моимъ возлюбленнымъ сыномъ! Милый мой Нэдъ! зачѣмъ не нашла я смерти въ морскихъ волнахъ ранѣе, чѣмъ дожила до такого смертельнаго горя?!
Король Эдвардъ. Перестань, Филиппа! Если онъ уже у насъ отнятъ, тебѣ своими слезами его намъ не вернуть. Утѣшься, дорогая королева, утѣшься, какъ и я, въ надеждѣ на громкое, безпощадное, неслыханное возмездіе! Мнѣ сказано, чтобы я готовилъ все для похоронъ сына. Что же, пожалуй! но всѣ пэры Франціи должны будутъ участвовать въ похоронномъ шествіи за трупомъ моего сына, проливая кровавыя слезы, пока источникъ этихъ слезъ не изсохнетъ, не будетъ выжженъ въ конецъ! Ихъ остовы послужатъ опорами для его гроба, а пепелъ ихъ селъ и городовъ — тѣмъ прахомъ, который его покроетъ. Погребальнымъ звономъ ему послужитъ предсмертный хрипъ умирающихъ, а пока мы буденъ оплакивать гибель нашего доблестнаго Эдварда, вмѣсто похоронныхъ свѣчъ намъ послужатъ полтораста пылающихъ башенъ и колоколенъ (За сценой торжественно гремятъ трубы).
Гонецъ. Радуйтесь, государь, и взойдите на свой царственный престолъ! Великій сподвижникъ кровожаднаго и несокрушимаго Марса, могучій и грозный принцъ Уэльсскій, нагоняющій ужасъ на французовъ, слава своей страны, ѣдетъ сюда, словно побѣдоносный римлянинъ, ведя у своихъ стремянъ отягощенныхъ цѣпями короля Франціи и его сыновей. Принцъ Уэльсскій держитъ въ рукахъ царскую корону, чтобы увѣнчать ею васъ и провозгласить васъ королемъ Франціи.
Король Эдвардъ. Полно печалиться, Филиппа! Утри слезы! Гремите трубы, привѣтствуйте Плантадженэта (При звукахъ трубъ входятъ принцъ Уэльсскій, Одли, Артуа, въ сопровожденіи короля Іоанна и обоихъ принцевъ). Какъ вещь, считавшаяся потерянной, но найденная снова, видъ моего сына еще сильнѣе радуетъ родительское сердце, еще за минуту передъ тѣмъ скорбѣвшее такъ горько объ утратѣ (Бѣжитъ къ принцу и обнимаетъ его).
Королева Филиппа (Цѣлуя сына). Дай хоть въ этомъ поцѣлуѣ излиться моему радостному чувству, потому что глубина волненія не даетъ мнѣ говорить.
Принцъ Уэльсскій (Подавая отцу корону Франціи). Милостивѣйшій мой родитель, прими отъ меня этотъ даръ; онъ вѣнецъ побѣды и достойная награда за всѣ перенесенныя опасности войны, добытая нами среди грознѣйшихъ стычекъ съ непріятелемъ, когда-либо вызванныхъ желаніемъ обладать такою драгоцѣнностью. Пусть его величество король Англіи отнынѣ владѣетъ тѣмъ, что ему принадлежитъ праву! Въ тоже время я вручаю ему этихъ плѣнниковъ, главныхъ виновниковъ нашихъ раздоровъ.
Король Эдвардъ. Итакъ, король Іоаннъ, мы видимъ, что вы умѣете держать данное слово: — вы обѣщали явиться къ намъ ранѣе, чѣмъ мы ожидали, и это произошло на самомъ дѣлѣ. Однако, если-бы вы ранѣе поступили такъ, какъ поступаете теперь, сколько цвѣтущихъ городовъ, обращенныхъ теперь въ груды каменныхъ развалинъ, остались бы въ цѣлости? Сколько тысячъ человѣческихъ жизней могли бы вы спасти, межъ тѣмъ, какъ онѣ теперь безвременно лежатъ въ могилахъ.
Король Іоаннъ. Король Эдвардъ, нечего вспоминать о томъ, что невозвратимо. Скажи, какъ великъ тотъ выкупъ, который ты потребуешь отъ меня?
Король Эдвардъ. Цифру выкупа ты узнаешь позже, а теперь ты со мною переплывешь черезъ проливъ, чтобы увидать, какой пріемъ готовятъ тебѣ въ Англіи. Какъ-бы ни былъ плохъ этотъ пріемъ, онъ во всякомъ случаѣ окажется не хуже того, какой мы встрѣтили во Франціи съ перваго дня нашего въ ней пребыванія.
Король Іоаннъ. Проклятіе на мою голову! Все это было мнѣ предсказано. Я слышалъ пророчество, но не понялъ словъ предсказателя.
Принцъ Уэльсскій. Теперь, отецъ, вотъ та мольба, съ какою обращается къ тебѣ Эдвардъ (Становится на колѣно). О, ты, чья милость была моимъ надежнѣйшимъ щитомъ, такъ какъ ты соблаговолилъ назначить меня орудіемъ своего могущества, дозволь, чтобы въ будущемъ многіе другіе принцы, рожденные и выросшіе на родномъ нашемъ островѣ, имѣли возможность прославиться такими-же побѣдоносными подвигами, какъ и я! Что-же касается меня, я желалъ-бы, чтобы всѣ нанесенные мнѣ кровавые удары, всѣ мучительные дни и ночи, пережитые мною на поляхъ битвъ, всѣ опасности стычекъ, которымъ я не разъ подвергался, чтобы всѣ эти перенесенные мною жаръ, холодъ и страданія обрушились на меня въ двадцать разъ сильнѣе, лишь бы я могъ заставить примѣромъ того, что испыталъ самъ, возжечь отвагу въ будущихъ поколѣніяхъ и воспламенить въ нихъ такое мужество, чтобы не только Франція, но и Испанія, и Турція, и всѣ народы въ мірѣ трепетали передъ справедливымъ могуществомъ Англіи.
Король Эдвардъ. Приблизьтесь сюда, пэры Англіи. Мы провозглашаемъ перемиріе и прекращаемъ на время мучительную войну. Вложите въ ножны свои мечи; дайте освѣжиться усталымъ членамъ, сосчитайте понесенные вамъ убытки, а затѣмъ, побывъ еще день или два въ гостепріимной этой гавани, мы, съ Божіей помощью, снова отправимся въ Англію, куда, какъ я надѣюсь, благополучно прибудутъ три короля, три принца и одна королева.
„Эдуардь III“ принадлежитъ къ такъ называемымъ „сомнительнымъ“ пьесамъ Шекспира. Этой пьесы нѣтъ въ первомъ собраніи драматическихъ произведеній великаго англійскаго поэта, изданномъ его друзьями и товарищами, Геминджемъ и Конделемъ, въ 1623 году, черезъ семь лѣтъ послѣ его смерти. Это обстоятельство является главной, фактической причиной того, что большинство издателей Шекспира не признаютъ этой драмы подлинной, и исключаютъ ее изъ полнаго собранія сочиненій поэта. Впервые „Эдуардъ III“ появился въ изданіи in-quarto, въ 1596 году, подъ слѣдующимъ заглавіемъ: „Царствованіе короля Эдуарда III“, въ томъ видѣ, въ какомъ оно было играно много разъ въ городѣ Лондонѣ», — безъ имени автора. Издатель этого in-quarto, Котбертъ Борби, былъ въ тоже время и издателемъ нѣкоторыхъ пьесъ Шекспира при жизни поэта, въ первый ранній періодъ его литературной дѣятельности. Въ 1598 и 1599 годахъ онъ издалъ, между прочимъ, комедію: «Потерянныя усилія любви» и драму: «Ромео и Джульетта». Въ томъ-же году, т. е. въ 1596, «Эдуардъ III» былъ занесенъ въ оффиціальные списки stationer’s Hall. Должно полагать, что эта драма понравилась публикѣ, потому что черезъ три года, въ 1599 г., тотъ-же издатель выпустилъ новое изданіе драмы съ нѣкоторыми добавленіями и исправленіями. Въ этомъ видѣ она была еще три раза издана въ первой четверти XVII вѣка, одинъ разъ при жизни Шекспира, а два раза послѣ его смерти; но всякій разъ безъ имени автора. Никакихъ фактическихъ данныхъ того, что эта драма дѣйствительно принадлежитъ Шекспиру, у насъ нѣтъ. Извѣстно, что Фрэнсисъ Миресъ, — современникъ поэта, — оставилъ намъ драгоцѣнныя въ историческомъ смыслѣ указанія о пьесахъ Шекспира, игранныхъ въ его время, до 1598 года, въ сочиненіи «Palladis Tamia, Wit’s Teasury, the Second part of Wit’s Commonwealth». Въ этомъ спискѣ нѣтъ «Эдуарда III». Мы уже сказали, что эта пьеса не попала и въ первое in-folio 1623 года. Она не попала также и въ третье и даже четвертое in-folio. Кэпель перепечаталъ «Эдуарда III», сказавъ въ своемъ предисловіи: «я думаю, что эта пьеса принадлежитъ Шекспиру», но никакихъ доказательствъ своего мнѣнія не привелъ. Серьезное вниманіе критики эта пьеса обратила на себя только въ концѣ XVIII вѣка; но Стивенсъ настойчиво отвергалъ ея принадлежность Шекспиру. Вторично о ней заговорили только въ сороковыхъ годахъ настоящаго столѣтія, когда Найтъ въ своемъ «Pictorial Shakespeare» указалъ на аналогіи «Эдуарда III» съ нѣкоторыми, самыми несомнѣнными пьесами Шекспира. Эти аналогіи безъ всякаго сомнѣнія существуютъ, несмотря на неровность тона и на очевидную слабость нѣкоторыхъ сценъ. Три сцены, гдѣ графиня Сольсбюри является главнымъ дѣйствующимъ лицомъ, удивительны по красотѣ языка, по сценическому движенію, по своимъ психологическимъ особенностямъ. По фактурѣ стиха эти сцены напоминаютъ «Ромео и Джульетту» и «Потерянныя усилія любви», — тотъ же ритмъ, тоже богатство риѳмъ, та-же изысканность и та-же картинность выраженій. Нѣкоторыя мѣста въ «Эдуардѣ III» поразительно напоминаютъ мѣста у Шекспира. Кромѣ этихъ аналогій, можетъ быть и случайныхъ, въ «Эдуардѣ III» встрѣчаются отрывки, напоминающія шекспировскія хроники, ранней эпохи. Это-то именно обстоятельство и заставило, главнымъ образомъ, многихъ критиковъ и, въ томъ числѣ, Ульрици прійти къ заключенію, что «Эдуардъ III», принадлежитъ Шекспиру. Если это такъ, то эта драма принадлежитъ во всякомъ случаѣ къ самой ранней эпохѣ творчества поэта. Слѣдуетъ также прибавить, что такой авторитетъ въ дѣлѣ шекспировской критики, какъ профессоръ Деліусъ, включилъ ее въ текстъ Шекспира, изданный издательской фирмой Каселя. Франсуа Викторъ Гюго, французскій переводчикъ Шекспира, въ свою очередь, не сомнѣвается въ подлинности «Эдуарда III», однако, не рѣшился помѣстить ее въ текстъ своего перевода и напечаталъ ее во второмъ томѣ своихъ «Апокрифовъ» Шекспира. Желая объяснить причину, почему «Эдуардъ III» никогда не былъ признанъ Шекспиромъ, хотя и печатался нѣсколько разъ при его жизни, Ульрици предполагаетъ, что поэтъ боялся оскорбить щепетильность короля Іакова I, подписываясь подъ произведеніемъ въ которомъ такъ много насмѣшекъ надъ шотландцами. По той-же причинѣ, думаетъ Ульрици, «Эдуардъ III», не попалъ и въ in-folio 1623 года. Франсуа Гюго къ этому объясненію прибавляетъ еще слѣдующее: въ «Эдуардѣ III» насмѣшка направлена не только на шотландцевъ, но также и на весь домъ Стюартовъ, въ лицѣ родоначальника этого дома, Давида II. Понятно, — такъ разсуждаетъ Франсуа Гюго, — что простой актеръ, какимъ былъ Шекспиръ, дорожившій королевскимъ покровительствомъ, не могъ рисковать всѣмъ своимъ будущимъ изъ-за нѣсколькихъ насмѣшекъ, когда-то сказанныхъ имъ по адресу королевскаго дома, водворившагося теперь на англійскомъ престолѣ.
Таковы главные доводы и аргументы за и противъ того, что «Эдуардъ III» принадлежитъ перу Шекспира. Вопросъ до сихъ поръ не рѣшенъ и едва-ли когда-либо можетъ быть рѣшенъ; этому мѣшаетъ, главнымъ образомъ, полный недостатокъ какихъ-либо фактическихъ доказательствъ и данныхъ. Но драма тѣмъ не менѣе представляетъ огромный интересъ; это — лучшая англійская драма ХѴІ вѣка, если исключить драмы Шекспира. Это обстоятельство и заставило Деліуса включить ее въ собраніе драматическихъ произведеній Шекспира. По его примѣру и мы рѣшились сдѣлать тоже самое.
Стр. 94. Насмѣшка Іорика напоминаетъ насмѣшку, сказанную Фоконбриджемъ герцогу австрійскому въ «Королѣ Іоаннѣ»: «Ты надѣлъ шкуру льва! Сними ее изъ приличія и взамѣнъ ея надѣнь на эти подлыя плечи шкуру теленка».
Стр. 123. Тоже самое и почти въ тѣхъ-же выраженіяхъ говорилъ и король Генрихъ V Фольстофу, послѣ своего вступленія за престолъ. Свою дружбу съ Фольстофомъ онъ сравниваетъ съ ужаснымъ сномъ, и прибавляетъ, что проснувшись, онъ презираетъ этотъ сонъ.
Стр. 125. Точно также и въ «Виндзорскихъ кумушкахъ» Шекспиръ называетъ фламандцевъ пьяницами. Мистрисъ Пэдоръ, выслушавъ объясненіе въ любви Фольстофа, восклицаетъ: «What an unweighed behaviour hath this flemish drunkard pickasd out of my conversation?» — Что легкомысленнаго могъ замѣтить этотъ фламандскій пьяница въ моемъ разговорѣ.
Стр. 157. «Какою нелѣпостію является, благодаря тебѣ, наша жизнь». Въ «Мѣра за Мѣру» встрѣчается та-же мысль, хотя нѣсколько иначе выраженная. Герцогъ, какъ бы обращаясь къ жизни, говорить:
Thou art Death’s fool,
For him thou labour’st by thy flight to ran
And yet run’st toward him still.
Ты игралище смерти, ибо ты, стараясь бѣжать отъ нея, постоянно бѣжишь ей на встрѣчу.
Стр. 168. «Короли наиболѣе приближаются къ божеству, даруя людямъ жизнь и безопасность». Эти два стиха — почти буквальный переводъ слѣдующей фразы Цицерона («Proligario»): «Homines enim ad deos nulla re propius accedunt, quam salutem hominibus dando». Нѣсколько иначе та-же самая мысль попадается во второй сценѣ перваго дѣйствія «Тита Андроника». Тамара говоритъ Титу: «Если ты хочешь приблизиться къ природѣ боговъ — приблизься къ нимъ своимъ милосердіемъ».