Художник (Гарин-Михайловский, рассказ)/ДО
См. также одноимённые страницы.
| Художникъ |
| Источникъ: Гаринъ-Михайловскій Н. Г. Собраніе сочиненій. Томъ V. Разсказы. — СПб.: «Трудъ», 1908. — С. 225. |
И не уступилъ бы человѣкъ ангеламъ и передъ смертью не склонился, если бы не была у него слабая воля.
Подъ сводомъ лазурнаго неба, у самаго синяго моря, жилъ великій художникъ.
Люди называли его геніемъ, но такъ ничтожно было то, что выходило изъ-подъ его рукъ въ сравненіи съ тѣмъ, чего хотѣлъ онъ.
Онъ хотѣлъ!
Онъ хотѣлъ въ чудномъ изваяніи соединить всю чистоту неба, всю прелесть земли.
И художникъ искалъ терпѣливо дивный образъ своей души. Онъ искалъ его въ нѣжномъ дыханіи весны, когда сирень и миндаль осыпали его своимъ цвѣтомъ; въ темныхъ ночахъ жаркаго лѣта, когда такъ страстно билось море о берега его сада; въ неподвижной осени, когда, вся въ позолотѣ и мечтахъ о лѣтѣ, склонялась она къ нему и нѣжно шептала «прости»; зимой, когда дулъ холодный вѣтеръ и дождь стучалъ въ окна, а въ каминѣ ярко горѣлъ огонь.
Въ неясныхъ грезахъ видѣлъ его во снѣ художникъ и увидѣлъ однажды весь воплощенный свой образъ.
Вѣчныя краски заката переливали въ небѣ, солнце золотило и небо и море, и когда солнце коснулось моря, и небо и море вспыхнули и въ безднѣ огней увидѣлъ художникъ тамъ въ окнѣ изъ бирюзы и огня иную даль, увидѣлъ чудный, какъ сонъ, какъ мечты, прекрасный образъ своей души.
То было одно только мгновеніе, исключительное мгновеніе напряженія, когда человѣкъ во много разъ превосходитъ себя, свои силы.
Силой чистой влюбленной души художникъ удержалъ тотъ образъ и передалъ его мрамору.
У самаго синяго моря, противъ того мѣста, гдѣ въ небѣ засѣдали боги, воплотилъ великій художникъ свой образъ въ дѣвственномъ прекрасномъ тѣлѣ изъ мрамора.
Изумленные боги смотрѣли и говорили:
— Онъ создалъ нѣчто большее даже, чѣмъ создали мы.
И боги сказали ему:
— Да, ты великій художникъ, равный намъ, — проси же у насъ, чего хочешь.
— Боги! — отвѣтилъ художникъ, — дайте ей жизнь. Не для себя прошу, но чтобы могла она совершить свое призваніе на землѣ.
— Да будетъ! — сказали боги.
И статуя ожила.
А что сдѣлалъ художникъ, когда она, обнаженная — вся прелесть земли, вся чистота неба, — сошла къ нему?
Онъ обезумѣлъ отъ вспыхнувшей въ его сердцѣ земной любви.
Въ ураганѣ охватившихъ его страстей, онъ, осыпая ее огнемъ своихъ преступныхъ поцѣлуевъ, жадно кричалъ богамъ:
— Она моя! Только моя!
Возмущенные боги тутъ же произнесли свой жестокій приговоръ: художникъ лобзалъ опять только уродливую глыбу мрамора.
О, какъ велико было его отчаяніе, когда онъ пришелъ въ себя!
Какъ молилъ онъ боговъ о прощеніи!
— Возстанови ее, — сказали боги, — и мы возвратимъ ей жизнь.
Возстанови ее…
Онъ не могъ больше… Онъ забылъ дивный образъ своей души… Напрягал всѣ силы, не выпуская рѣзца изъ рукъ, онъ работалъ, пока боги не сказали ему:
— Все кончено, смертный, — короткое мгновеніе твоей жизни прошло и двери вѣчности уже раскрыты предъ тобой.
Такъ люди и нашли мертваго художника въ его саду съ рѣзцомъ въ рукахъ. Онъ сидѣлъ передъ своей работой и самъ былъ лучшей изъ всѣхъ сдѣланныхъ имъ статуй въ выраженіи неземной тоски, отчаянія и горя.
Такимъ друзья, передавъ мрамору его черты, и сохранили образъ великаго художника.
Онъ сидитъ тамъ въ своемъ саду, у самаго синяго моря, и точно говоритъ въ отчаяньи:
— Ахъ, я могъ бы, могъ…
А внизу выбиты слова:
«И не уступилъ бы человѣкъ ангеламъ и передъ смертью не склонился, если бы не была у него слабая воля».